Адская машина принуждения к свободе

«…В тысячелетнем и огромном доме нашем случилась великая смерть, и дом был теперь растворен, раскрыт настежь и полон несметной праздной толпой, для которой уже не стало ничего святого и запретного ни в каком из его покоев. И среди этой толпы носились наследники покойника, шальные от забот, распоряжений».

Иван Бунин, «Окаянные дни» (1926)

В 1990-е годы мировую экономику накрывали большие и малые волны приватизации, а на Россию обрушился девятый вал. За четверть века появилась обширная литература об этом феномене. Предпринятые попытки теоретического обоснования были довольно однобокими поскольку, во-первых, осуществлялись западными, в основном, американскими учеными и, во-вторых, все эти исследователи принадлежали к неолиберальному направлению экономической теории. Этому экономическому мейнстриму противостояли критики процесса приватизации, принадлежащие к умеренно либеральному, кейнсианскому, институциональному и марксистскому направлениям. Однако подлинной научной дискуссии не получилось, поскольку представители разных экономических школ с порога отвергали противоречащие их взглядам теории, не вдаваясь в детали. В итоге получилось нечто наподобие экономической вавилонской башни. В целях обеспечения методологической чистоты исследования представляется целесообразным проанализировать основные просчеты либеральной теории в ее собственных рамках.

Анализ трудов, посвященных приватизации, обнаружил фундаментальные методологические изъяны. Во-первых, отсутствие добротной теории приватизации, разработанной в лучших традициях политической экономии и опирающейся на фундамент классических или, в крайнем случае, неоклассических теорий. Подавляющее большинство исследований носит прикладной характер, т.е. анализирует приватизацию, как составную часть экономических реформ. Получается, что теория обслуживает потребности практики. Как отмечает Стивен Роузфилд, «необходимо прямо заявить, что не существует научной теории о том, как эффективно превратить командную экономику в хорошо функционирующую конкурентную рыночную систему. Теоретики не могут даже продемонстрировать необходимость общего равновесия в производственном секторе в условиях совершенной конкуренции, поэтому нет никаких оснований полагать, что радикальные реформы Егора Гайдара и Анатолия Чубайса должны были привести к хорошим результатам. Принятая ими политика, часто называемая „шоковой терапией“, была аналогична извлечению контрольных стержней из ядерного реактора и утверждала, что последующая цепная реакция создаст лучшую энергетическую систему» [228].

Питер Ратленд в статье «Неолиберализм и российский переходный период» пишет с издевкой. «В любом случае, даже в рамках западной неолиберальной парадигмы не было стандартной теории о том, как превратить всю государственную экономику в конкурентную рыночную систему. До этого неолиберальная теория просто занималась проблемой сворачивания правительства в уже сложившейся рыночной экономике. Таким образом, идеологи транзитологии работали „без карты“. Они должны были выпрашивать и заимствовать идеи из любого опыта, который выглядел релевантным. Многие из теоретических „принципов“, формировавших политику, были изобретены в одночасье, и реальная практика сразу же отклонилась от модели» [209, c.337]. Один из главных действующих лиц российской перестройки Андерс Аслунд откровенно пишет: «Чубайс начал свою деятельность в качестве министра практически с нуля, не имея ни аппарата, ни стратегии» [39, c.281].

В канун либеральных реформ младореформаторы и их кураторы постоянно повторяли мантру: «Частный собственник эффективнее государства». На этой априорной предпосылке зиждилось обоснование необходимости приватизации. В то время в российской прессе и на телевидении велись оживленные дебаты о темпах, формах и методах, объектах и масштабах «разгосударствления» российской экономики. Создавалась видимость широкой общественной дискуссии, в пылу которой за кадром оставался вопрос о доказательной базе гипотезы о более высокой эффективности частной собственности по сравнению с государственной.

Каюсь, не задавалась этим вопросом и я, хотя в те годы только что защитила докторскую диссертацию по политической экономии и, более того, служила главным аналитиком в Аналитическом центре при Администрации Президента РФ. Тогда я и мои коллеги во многом принимали на веру посыл об эффективности частной собственности, который озвучивали члены команды Гайдара и близкие им по духу авторитетные российские ученые. К тому же напряженные рабочие будни оставляли мало времени для научного осмысления происходящего. Что, в конечном счете, служит слабым оправданием моего интеллектуального ослепления.

Когда по происшествии четверти века я задумала написать статью о приватизации в России и Италии, мне не удалось найти в работах наших главных отечественных приватизаторов сколь-нибудь удовлетворительного обоснования экономического превосходства частной собственности над государственной. Более того, совершенно отсутствовала методологическая база для исследования этого феномена. Даже научных определений самой приватизации не обнаружилось. Не веря собственным глазам, я перечитала все основные труды Гайдара со товарищи по данной тематике. Результат был удручающим в научном и чисто человеческом плане, поскольку главных героев-злодеев я знала не понаслышке.

Сразу оговорюсь, что не ставлю себе задачу очередного подведения итогов либеральных реформ или разоблачения главных действующих лиц. Этому посвящен огромный пласт отечественной и зарубежной научной и публицистической литературы. Моя цель более скромная и конкретная. А именно – верифицировать, т.е. опровергнуть или найти доказательства справедливости основной аксиомы приватизации об эффективном частном собственнике.

Труды Гайдара, Чубайса, членов их кабинета и западных советников можно условно отнести к двум этапам: 1) Написанные во время проведения процесса приватизации под их непосредственным руководством и по вполне понятным причинам носившие агитационный характер. 2) Опубликованные после отхода от «славных дел», когда началось осмысление произошедшего в духе самооправдания и обвинения политических противников, а также российского народа, из-за которых грандиозный план не был полностью и правильно реализован. К этому периоду можно отнести и публикации сотрудников Института им. Гайдара (ИЭП), Высшей школы экономики и др.

1.1. Перечитывая Гайдара…

Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы

С раскосыми и жадными очами!

Для вас – века, для нас – единый час.

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас

Монголов и Европы!

Александр Блок, «Скифы» (1918)

Во время чтения книг Гайдара у меня в голове крутились три первые строки, и читатель позже поймет почему. Сам же он взял в качестве эпиграфа три последние. Символично воссоединить их здесь.

На мой взгляд, наиболее полно, откровенно и цинично Гайдар высказал свою позицию в книге «Государство и эволюция», написанной в августе-сентябре 1994 г. и впервые опубликованной в 1997 году. Книга писалась по горячим следам после его второго хождения во власть в сентябре 1993 – январе 1994 г. в качестве исполняющего обязанности Министра экономики РФ. Забегая вперед скажу, что и в этой научно-популярной публикации Гайдар не дал убедительного теоретического обоснования необходимости приватизации. Вместе с тем здесь в концентрированном виде представлены основные постулаты антигосударственной (в буквальном смысле) концепции автора российских либеральных реформ. В известном смысле книга носит программный характер и позволяет понять идеологию и мотивацию российского неолиберализма. При этом автор рассматривает Россию в неолиберальную лупу, которая искажает историю страны и преувеличивает недостатки, а на Запад смотрит сквозь уменьшительные линзы, которые превращают его противоречия и пороки в милые, как у любимой женщины, несовершенства. Учитывая данное обстоятельство, я остановлюсь на содержании этой книги более подробно.

Основные постулаты книги:

1) Важнейшая для России историческая дилемма может рассматриваться как традиционное противопоставление «Восток – Запад» [9, c.12].

2) «становой хребет европейской цивилизации – пронесенное через века, воспитанное веками убеждение в легитимности частной собственности («священное право частной собственности») [9, c.19, 31].

3) Для России характерны признаки «азиатского способа производства», по Марксу. «Отсутствие полноценной частной собственности, нераздельность собственности и административной власти при несомненном доминировании последней, властные отношения как всеобщий эквивалент, как мера любых социальных отношений, экономическое и политическое господство бюрократии (часто принимающее деспотические формы) – вот определяющие черты восточных обществ» [9, c.12—13].

4) Традиционный, отсталый Восток обречен веками догонять прогрессивный Запад. Таким образом, косному и регрессивному Востоку противопоставляется передовой Запад.

Рассмотрим эти тезисы. Начнем с такой экзотики, как «азиатский способ производства». Это понятие встречается в ранних трудах Карла Маркса, в частности, «Экономические рукописи 1857—1859 годов» [29]. В предисловии к «Критике политической экономии» Маркс, писал: «азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» [28, c.7]. Научное сообщество неоднократно обращалось и возвращалось к толкованию и осмыслению этого высказывания. Наиболее оживленные дискуссии между советскими учеными – сторонниками и противниками концепции азиатского способа производства, как такового, имели место в конце 1920-х – начале 1930-х гг. и в 1960 —1970 гг. Как справедливо отмечает Вячеслав Волков, «самая загадочная тема в теоретическом наследии К. Маркса – азиатский способ производства. Прошедшие дискуссии смогли восстановить аутентичный взгляд классика на данную проблему, но не привели к единому мнению на существование рассмотренного К. Марксом феномена в истории» [6].

Масло в огонь подлила оригинальная «теория гидравлического государства», выдвинутая Карлом Виттфогелем. Согласно этой концепции, ирригационный способ земледелия приводит к развитию бюрократии и, как следствие, к усилению авторитаризма; возникает восточная деспотия, или «гидравлическое государство» (hydraulic state)» [11]. Примерами гидравлических обществ, по Виттфогелю, являются Древний Египет, царство Цинь в Китае, Ассирия, города-государства Нижней Месопотамии, государства Древней Мексики и т. д. [262, c.166].

Примечательно, что Виттфогель включил в эту сложную классификацию Киевскую Русь и послемонгольскую Россию, хотя в Древней Руси строительство гигантских ирригационных сооружений не практиковалось. Дело в том, что книга известного историка-китаиста Виттфогеля является не только научным, но и политическим проектом. В молодости он был сторонником марксизма, а в зрелые годы переквалифицировался в убежденного антикоммуниста. Вот уж поистине – от любви до ненависти один шаг! В главе 9 «Взлет и падение теории азиатского способа производства», он подробно анализирует взгляды Маркса, Энгельса и Ленина, а в заключительной главе делает на этой основе вывод о том, что СССР – это «азиатская реставрация России». Во-первых, революция 1917 года была возвращением старого азиатского наследия в новом обличье. Во-вторых, описанное в работах классиков марксизма-ленинизма социалистическое общество имеет большое сходство с моделью азиатского способа производства [262, c.372—398, 438—440].

Следует отметить, что исследования азиатского способа производства в нашей стране и за рубежом осуществлялись, в основном, историками-востоковедами. Одним из немногих экономистов, который довольно последовательно изучал эту тематику, является Рустем Нуреев. По вполне понятным причинам, до перестройки Нуреев в своих публикациях строго придерживался марксистских взглядов [35, 36]. В 2007 году он чувствует себя более свободным и интерпретирует азиатский способ производства с позиций неоинституционализма. В совместной статье с Юрием Латовым он полемизирует с Президентом Владимиром Путиным, который, по их мнению, «видит путь к устойчивому экономическому росту в централизации государственной власти». В рамках этого заочного спора, в духе соревнования Эллочки-людоедочки с Вандербильдихой, они рассматривают «институциональный генотип» российского общества и, в частности, анализируют такой базовый институт командной экономики («восточного деспотизма») как власть – собственность». Опираясь на концепцию Виттфогеля, они интерпретируют развитие российской цивилизации, «как конкуренцию двух институциональных систем («институциональных матриц») – власть-собственность contra частная собственность».

По их мнению, «радикальные экономические реформы в России, став закономерным результатом упадка командной экономики советского типа, не прервали существование институтов власти – собственности, а трансформировали их». Авторов беспокоит вопрос о том, не произойдет ли снова откат к азиатчине? Они пишут: «Констатация сохранения и даже усиления институтов власти-собственности заставляет задуматься о степени необратимости радикальных рыночных реформ 1990-х гг. Ведь история стран Востока знает немало периодов временного усиления институтов частной собственности („феодализации“). Однако в восточных обществах приватизация всегда выступала как временный отход от генеральной линии развития, как подготовка нового витка централизации в соответствии с циклом власти-собственности. Не ждет ли и Россию аналогичная реставрация?» [37].

Не обошел своим вниманием азиатский способ производства и Михаил Восленский, автор культовой книги «Номенклатура», в которой он довольно поверхностно воспроизводит концепцию Виттфогеля [8, c.620]. При этом Восленский дополняет и исправляет Виттфогеля. «Логика приводимого Виттфогелем материала сама подталкивает к выводу: „азиатский способ производства“ возникал не только в обществах с ирригационным сельским хозяйством, это лишь частный случай. Общая же закономерность состоит в том, что тотальное огосударствление применяется для решения задач, требующих мобилизации всех сил общества». После такой корректировки ему уже нетрудно прийти к широкому обобщению: «…метод тотального огосударствления может быть применен всюду, где есть государство, значит, и в наши дни. А не может ли быть, что реальный социализм и есть „азиатский способ производства“, обосновавшийся в XX веке?» [8, c.623].