Дневники

До женитьбы на Александре Михайловне отец имел неосторожность жениться на молодой женщине тёте Вале, мы так её звали. Эта тётя Валя была настоящей потаскушкой, но отец этого, видимо, не знал. Так или иначе, он однажды привёл её в дом, познакомил нас и сказал: «Это будет ваша мама, любите её и слушайтесь». Но, слава богу, она пробыла у нас недолго, примерно полгода, с ранней весны до ранней осени. Где-то в начале сентября 1935 г. тётя Валя была изгнана из нашей семьи. Этому предшествовал драма-трагический факт. А дело было так: отец, занимаясь железоскобяными товарами, довольно часто был в командировках, и мы в это время были совершенно одни. Тётя Валя уходила к матери, которая жила недалеко от нас, занималась пьянкой и вела разгульную жизнь с мужиками. Об этом нас подробно проинформировали приятели, да мы и сами следили за ней. Однажды она заявилась к нам домой вместе со своей матерью. Заставили нас подрыть картофель и нажарили большую сковороду. Лида, сестра, жила у старушки-няни. Дали картофеля и нам, но мы почувствовали, что он с сахаром. Брат, а вслед и я возмутились этим: «Как это так? Картофель с сахаром!» Мы отодвинули от себя миски и попытались выскочить из комнаты, но нас схватили и затолкали в подпол, в подвал. Конечно, мы всячески их ругали и кричали. Тогда они надвинули на люк сундук, поели и ушли, закрыв дверь и оставив нас в подполе. Однако мы сумели выбраться из него и ушли к нашим знакомым Кучумовым (Кучумова – моя крёстная мать) и всё им рассказали. Заночевали у них, и через два дня должен был приехать отец. Но на другой же день у нас случилась беда.

С самого утра ватага наших ребят отправилась в небольшой сквер, где были установлены так называемые гигантские шаги ─ это что-то вроде каруселей. Они устраивались так: брался столб 5—6 метров и на одном конце закреплялось обыкновенное колесо. К спицам прикреплялись 3—4 верёвки. Другой конец крепко вкапывался в землю. Желающие покружиться на такой карусели брались за концы верёвок и по команде начинали разбег, а затем поднимали ноги и по инерции кружились вокруг столба. Это можно было делать и одному человеку, совершая как бы гигантские шаги. Забава была интересная, и всегда мальчишки крутились возле этого колеса. В то утро почти одновременно с нами в сквер заявилась другая ватага ребят с так называемой «дедовской заимки». А мы жили в «татарском крае». Началась ссора, а затем драка. Так как на нашей стороне было значительно меньше ребят, «дедовские» выгнали нас из сквера и продолжали гнать по улице. Наш дом находился рядом со сквером, и мы с братом забежали во двор и закрыли ворота на прочный запор. Заборы же были высокие и гладкие. Преследователи подбежали к забору и принялись колотить по нему и по ставням закрытых окон палками и камнями. Послышался звон разбитых стёкол и угрозы поджечь дом. Заговорщики собрались под забором и совещались, что бы ещё сделать с нами.

С другой стороны забора, со двора, были сделаны прочно полки, на которых наша мама сушила посуду: кринки, вёдра, банки и другие предметы. Брат и я, взяв в руки по одному большому булыжнику, 3—5 килограммов, поднялись по полкам повыше к верхнему краю забора и сбросили эти булыжники на головы наших неприятелей. За забором поднялся страшный крик, звон разбиваемых окон, слышались угрозы. Мы стали кричать, чтобы они разошлись и прекратили безобразничать. И если они не прекратят, то мы будем стрелять. У нас было два зарегистрированных охотничьих ружья: двуствольное 12-калиберное и одноствольное 16-калиберное. Аркадий сбегал в дом и принёс двустволку. Встав на полку, он высунул ствол ружья наружу. Увидев, что угроза стрельбы может быть исполнена, ребята отбежали от забора на 15—20 метров и продолжали безобразничать: ругались матом, бросали кирпичи, делали непристойные жесты и так далее. Аркадий положил ствол на верхушку забора, прицелился и выстрелил, причём подряд из двух стволов. Патроны были заряжены крупной гусиной дробью. Раздался вопль: убили, убили… И действительно, когда дым рассеялся, мы увидели, что один из мальчишек лежал на земле. Это был наш хорошо знакомый Лёнька Ушаков, наш приятель.

А дальше события развивались так. Те приятели, которые вместе с нами забежали к нам во двор, разбежались. Мы остались вдвоём с Аркадием. На пригорке, возле электрического столба, где лежал Лёнька, собралась огромная толпа. У ворот также было много людей. Мне удивительно до сих пор, какое хладнокровие и самообладание проявил в то время мой брат. Он приказал мне принести второе ружьё и разобрать его, а затем облил оба оружия машинным маслом, завернул их в мешок, а затем, прокравшись в огород, закопал их среди картофельных грядок. Сказал, чтобы я открыл ворота, а сам перепрыгнул через плетень и скрылся в овраге. К этому времени подъехали два верховых милиционера и зашли в дом. Раненого Лёньку уложили на носилки, поместили в чёрную карету с красным крестом и увезли. Милиционеры обыскали дом и все пристройки и, не найдя оружия, стали меня допрашивать, где оно спрятано. Я, конечно, сказал, что ничего не видел и не знаю. Конные уехали, но пришли двое пеших милиционеров и остались до конца дня, до полуночи. Всё это время допрашивали меня… что и как. Я рассказал всё, как было, кроме оружия. Затем они стали меня бить по лицу, спине и голове и таскать меня за волосы. Я громко плакал и орал. А в это время в сени вошёл Аркадий и подал им мешок с ружьями. Милиционеры связали ему руки и увезли с собой. Я остался один.