Твою мать! Она голос сорвала. Потому и не голосит.
Крепко к груди прижимаю, пока она не перестаёт дико биться в моих тисках. И только успокаивается, покачиваю, как ребёнка, удушливо осознавая, что боль топит и моё сердце. Сентиментальность мне чужда, но боль мелкой и её ужас, словно яд, передаётся мне. Травит, травит, травит…
А если учесть, кто виновник… Так я медленно, но верно, дохну.
А я не привык дохнуть по пустякам. А это пустяк. По-любому пустяк!
Подумаешь напугали! Подумаешь, тряпку порвали…
Это ли горе? Это ли страх?.. Ну, позажимали в углу. Потискали…
Су*, убью их!!!
Сама мысль, что кто-то её тронул вольнее оговоренного, начинает творить со мной ненормальное. Кое-как, скрипя зубами, усмиряю беса внутри. А совесть… Ладно, с совестью потом разберусь. Не впервой.
Вжимаю девчонку в себя:
– Тихо, моя маленькая. Тихо, – удивительно, но ощущаю, как она расслабляется, руки ползут по моим плечам, обвивают шею. Доверительно и щекотливо. Нежно и как нечто очень дорогое. – Тихо, мелкая… Бес с тобой, – шуршу в макушку, расщепляясь от нежности.
Твою мать! Что происходит?! Почему она будит во мне что-то, чего никогда не являлось на свет? Какую-то болезненно-изнеженную тварь, готовую обцеловать ребёнка и наплести самых скверных обещаний и клятв, записав себя в благодетели.
Горячее дыхание врезается в мою грудь, щекочет кожу даже через футболку. Сердце, до сего момента неистово гоняющее кровь, начинает биться в новом оглушающем ритме. Шагаю по проулку, пытаясь разбежавшиеся мысли собрать в кучу.
Уже на центральной чуть притормаживаю. Рассудок вовремя о себе напоминает:
– Милая, ты где живёшь? – я же не могу выдать себя. Заглядываю в напуганные глаза и забываю, что ещё хочу сказать. Пронзительно зелёные. Молодая трава и зрачок… огромный. Запоздало вспоминаю, что у неё плохое зрение. И сейчас Аря меня вряд ли чётко видит.
– Т-т-тут, – заикается Арина: голос едва различим, больше на сплошное шипение смахивает, – недалеко.
– Родители дома? – медленно прихожу в норму, к спокойствию, хотя перед глазами тоже всё начинает расплываться.
– Н-нет, – чуть мотает головой девушка.
– Братья, сестры, дедушки, бабушки, тётки… – перебираю, сражаясь с накатывающей слабостью.
– Дома никого, – мямлит Арина, виновато пряча взгляд.
– А почему у вас пусто на районе? – окидываю улицу взглядом.
– Так не всегда… – уже более-менее справляется с нервностью Аря, но голоса до сих пор нет.
– Так куда тебя? – пора заканчивать, вот-вот упаду.
– Первая лавка на углу… Антикварная.
– Ты живёшь в лавке? – выдавливаю удивление.
– Угу, – смущённый кивок и губу прикусывает. Мажу взглядом по грязному, зарёванному лицу, полному рту. Насилу отрываюсь и шагаю вдоль закрытых магазинов и лавок. На следующем перекрёстке торможу.
– Этот?
– Ага, – робко выдавливает улыбку девушка. Жалкая, тощая, с прилипшими волосами. Её лицо расплывается, искажается. Меня начинает сильно шатать, а в боку появляется ощутимая боль. Видимо, недооценил ранение.
Опускаю Арину на ноги перед ступенями и тут она виновато ойкает:
– А сумочка-то в проулке осталась, – и столько отчаянья во взгляде, словно признаёт собственную вину в гибели Помпеи.
Твою мать! Стискиваю зубы до скрипа:
– Стой тут. Я быстро.
В тумане бегу обратно, смачно шлёпая по лужам. Уже продрог, а перед глазами всё назойливее темнота маячит. Поднимая сумочку, реагирую на блик с асфальта – нащупываю очки, а следом и свою куртку подхватываю.
***
Вручаю бледной, но заметно отошедшей от шока девушке её вещи.
– Спасибо! – Она тотчас очки нахлобучивает, с большим интересом и настороженностью по мне взглядом прогуливается, сумочку к себе прижимая…
А меня шатает. Перед взором секундно чёрная пелена проплывает и вновь выкидывает в реальность.
Боль расползается, слабость накатывает…
И в боку ноет. Невольно касаюсь.
– Что с вами? – тревожится Аря.
– Нормально всё. – Сражаюсь с приступом, проглатывая стон: – Всё! – отмахиваюсь невнятно. – Дуй, домой, – нетерпеливым жестом указываю на дверь.
Девушка с лёгким недоумением изучает меня несколько секунд, и покопошившись в сумочке, достаёт ключи.
Отворачиваюсь, уже было ступаю прочь, как в спину нагоняет:
– С-спасибо ещё раз, – ни капли лукавства или жеманничества, просто клацает зубами от отходника и холода, который уже не только меня сковывает, но и тощую фигурку Ари.
– Не за что, – киваю устало: и едва не падаю, в последний миг успев ухватиться за перила лестницы. Не играю, правда нехорошо.
– Вы ранены? – охает Арина, суматошно по мне взглядом прогуливаясь и тормозя где-то на торсе.
И я смотрю. К собственному удивлению обнаруживаю обильно кровоточащую рану. Джинсы в багровых разводах, футболка сильно промокла.
– Ерунда! – придаю голосу уверенности. – Зацепило немного.
– Да как вы можете? – вытаращивается Арина. – Рану обработать нужно. А может и зашивать!!!
Это ближе к плану, но что-то сомневаюсь в умениях девушки и её психологической устойчивости. После нападения она была в немом шоке, да и голос её подвёл на первом же крике. Вон до сих пор сипит.
– Ну что ж вы стоите? – многострадально выдыхает. – Мне сегодня ещё не хватает, чтобы спаситель на пороге от потери крови умер!
Отступает, поторапливая войти в лавку.
ГЛАВА 5
Бес
– Боже мой! Ошарашенно охает, когда кое-как стягиваю с себя футболку. Если бы Арина могла заголосить, это был бы точно визг! Самый натуральный, девичий визг!
Даже морщусь. Странно как-то. Впервые возглас – это шипение. Не восторженный или удивлённый, а испуганный. Да и приурочен отнюдь не множественным татуировкам на моём теле, а кровоточащей ране!
– Это не царапина!!! – вскидывает на меня полные ужаса глаза. Подпираю задом стол, чтобы позорно не завалиться на пол перед девушкой. Думаю, это бы произвело ещё большее впечатление. И не в сторону счастья.
– И что? – прижимаю смятую футболку к порезу, а свободной рукой вцепляюсь в стол – так вернее и надежней, а то ноги вот-вот подогнутся.
– Вам в больницу нужно! – категорично и с подступающей истерикой.
– Нет! – сглатываю пересохшим горлом.
– Срочно!!! – настаивает девушка, будто не она, а я моложе и глупее.
– Нет, – упрямо мотаю головой, как выходит, и тут меня ведёт сильнее.
– Нет-нет-нет, – в панике мечется ко мне Аря и подставляет плечо, хотя выглядит нелепо. Миниатюрная, жалкая, напуганная девушка, поддерживающая взрослого не худенького мужика, едва стоящего на ногах. Скорее я её завалю, чем она меня удержит, но пусть потешит себя очаровательной надеждой в благом порыве.
– Я не медик! – шипит змеёй Арина. – Ваша рана – не шутка! А я вообще не умею оказывать помощь! – огромные глаза наполняются слезами.
– Никогда не поздно! – отрезаю ровно. – Вода, полотенца или тряпки чистые, нитка, иголка…
– Нет, нет, нет, – шуршит с нарастающим ужасом Аря, мотая безотчётно головой.
– Спирт или другой алкоголь, которым можно рану обеззаразить и боль слегка притупить, – игнорю её панику и настаиваю холодно.
Девушка всхлипывает ещё раз, а потом обречённо кивает.
– Поклянитесь, что не умрёте, пока я буду… – поджимает упрямо губы.
– Не дождёшься, мелкая, – выдавливаю хмык. – Ты мне ещё свидание должна…
Страх на бледном лице сменяется недоумением, потом черты смягчаются, и даже улыбка проскальзывает.
– Договорились, – а вот теперь и румянец на щеках алеет.
Конечно, пошутил! Какое свидание с жертвой? Но это ведь сработало! Девушка перестала биться в истерике. Успокоилась и занялась делом!
– И ручку с клочком бумаги! – это уже в спину Арины, собирающейся покинуть кухню.
Пока бегает по дому, кое-как чиркаю на листке, который принесла Арина, номер телефона моей любовницы. Юльки.
Нет желания их знакомить, но на тот случай, если… Пожарный в общем. Чтобы девчонка знала, к кому может обратиться. Кому сообщить. Лист откладываю на разделочный столик, а сам забираюсь на обеденный, посреди кухни.
Закрываю глаза, прислушиваясь к звукам: топоту, причитаниям, грохоту, шуршанию, звону… и меня медленно утягивает в сон.
Выныриваю резко, но нехотя:
– Э-э-э, – настойчиво трясут, – не смейте меня пугать! – рядом ощущаю жар. – Вы же спите? – с новой истерикой. – А разве можно спать? – теперь с буйством меня тормошит Аря, уже захлёбываясь слезами.
– Т-ш-ш, – через силу открываю глаза. Лишние звуки, а причитания девчонки точно лишние, неприятно режут по ушам. Мне и без того тошно. – Чуть вздремнул. Не реви!
– Скорую нужно! – отдаётся во власть паники Арина. Опять испуг. Опять глазищи лезут из орбит, губы дрожат. – В больницу…
Бл*, она слабее, чем думал!
Хватаю за руку и к себе дёргаю, как получается:
– Тебе очень хочется, чтобы тут менты и медики бегали? – зло цежу сквозь зубы.
– Нет! – вздрагивает Арина, но в вытаращенных глазах испуг усиливается.
– Вот и мне! А теперь, мелкая, – чуть встряхиваю. Не сильно – а чтобы мозги на место встали, – ты меня заштопаешь! – не спрашиваю, утверждаю.
– Не умею…
– Это несложно! – успокаиваю, а у самого перед взором мухи чёрные назойливо летают. – Иголку и нитку в руках держала, – ничуть не сомневаюсь в умениях Арины, ну или по крайне мере надеюсь на школьный предмет домоводство или труд, где девочек учат всякой херне, но девичьей херне.
По вытаращенным глазищам, в которых испуг сменяется смущением и виной, догоняю, что она ни хрена не швея и даже не подмастерье.
Теперь на меня стопор нападает.
– Держать держала, – всхлипывает Аря, решая озвучить то, что и без того немой сценой меня оглушило, – но шитье не моё. – Заминка. – Совсем не моё! – категорично головой «неа».
– Так мне и не нужно крестиком или узором, – объясняю примитивность необходимого, – несколько стежков. Кривых, косых… Плевать, главное рану открытой не оставить!
Арина упрямо поджимает дрожащие губы, но кивает.
Далее следует размытая суета школьницы, у которой «неуд» по предмету, но она усердно пытается вытянуть хотя бы на «уд».
Помогаю, как выходит, подсказываю, когда стопорит. При этом упорно напиваюсь, потому что трезвому такое пережить – просто невозможно.
Промываем рану… Иголка, нитка. Перед тем, как приступить к самому щекотливому, киваю на разделочный столик:
– Это телефон. Важный. Если вдруг… что со мной…
– Не надо о таком, – искажается ужасом лицо Арины.
– Да тихо ты, – мне тоже не сладко. – Но его можно набрать в крайнем случае. Только если я умер и говорю: «звони».
Недоумение девчонки усиливается.
Видно, шутки в таком состоянии не воспринимает, поэтому поясняю:
– В общем, если я уже околевшим трупом валяюсь, только тогда наберёшь. Тут подчистят, а тебя проинструктируют, что делать дальше. Усекла?
Арина зажато кивает.
– Вот и отлично! Приступай, – отваливаюсь на стол, глаза в светлый, но стремительно приближающийся потолок. И только девчонка склоняется, смотрю на неё. Сосредоточена, напугана, руки дрожат.
– Я не могу! – опять хнычет. – Я боюсь сделать больно!..
Обескураживающе!
– Мелкая, поверь, – цежу сквозь зубы, чуть приподнявшись на столе, – я и сейчас не особо шибко от наслаждения маюсь.
– Было бы хотя бы обезболивающее…
Вновь пленяю её руку.
– Я уже… прилично выпил… Мне нормально! – Арина испуганно уставляется с такой дикой надеждой, что откажусь от затеи – зло берёт: – Нет ничего сложного! – мой голос отнюдь не мягкий и располагающий. Почти рык. Девчонка затравленно кивает, но не приступает. – Тыкаешь с одной стороны, – направляю хрупкую руку к ране. – Пронизываешь насквозь и тянешь до другого края раны. – Сопротивление ощущаю, но не нервное, скорее упрямость, поэтому немедля втыкаю иглу в кожу. – Подцепляешь, достаёшь с другой стороны! – сцепив зубы, проглатываю стон, несмотря на то, что уже порядком надрался: – А боль… Боль это не твоя проблема!
– Угу, – девчонка храбрости набирается, стяжку закрепляет.
– Говори, мелкая…
– Что? – вновь тормозит Аря.
– Говори! – настаиваю, сражаясь с приступами подкатывающего мрака и слабости. – Плевать что, говори. И не застывай, – побуждаю сделать ещё один стежок.
Девчонка утыкается носом в рану и начинает аккуратно тянуть нитку, связывая узелок. Опять втыкает иглу, чуть замешкав на старте.
– Твою ж!.. – рычу, смаргивая чёрные кляксы. – Говори, мелкая!!! Расскажи о себе и семье…
– Что рассказать? – сбивается с ритма Аря, по-детски наивно похлопав ресницами.
– Хочу знать всё. И плевать, что именно. Просто не позволяй мне вырубиться… твой голос… Анестезия! Не поверишь, но ты первая женщина, которую сам упрашиваю сделать мне больно.
Испуг и растерянность сменяются робкой улыбкой. Я приободряюсь:
– Так что всё, мелкая! Хочу знать о тебе всё!
В больших глазах разрастается облегчение и нежность. Залипаю, как идиот, рассматривая смену цвета – от насыщенной зелени к светлой, молодой и сочной.
– Я… – заминка. Арина явно с мыслями собирается: – Я живу с дедушкой, – выдыхает неровно. – Он очень… – постепенно выравнивается девичий голос-хрип и латание меня становится методичней и спокойней. Рассказ льётся мелодично: то теплее, то жарче, то тише, то грустнее, то веселее и воодушевлённей. Девчонка, не замечая странности, выливает на меня поток своего прошлого. Даже делится сердечным и наболевшим. И это работает… Не то чтобы боли не чувствовал, но близость Арины, её касания, забота и нежность меня окутывают защитным куполом.
***
Гул в темноте начинает раздражать. Наращивается, и вскоре различаю рыдание, тяжесть… Нехотя разлепляю глаза: мелкая, уткнувшись в мою грудь, глухо ревёт.
– Ты решила меня слезами утопить, раз под иглой не подох? – нахожу силы нарушить женские рыдания скупой мужской фразой.
– Жив! – Арина вскидывает красные, опухшие глазищи на меня.
– Не мечтай так просто… – горло сушит – не договариваю.
– Жив! – утирает слёзы девчонка, став похожей на сорванца, которого батя отругал.
– Расскажи, мелкая, – натужно даются слова, – и часто ты незнакомцев на столе штопаешь?
– Н-нет, – трясёт недоуменно головой. На лице смущение, щёки пунцовым окрашиваются, начинает губу жевать: – Меня Арина зовут, – протягивает руку, наивно решив исправить оплошность.
– Дмитрий. Дмитрий Романович Бессов, – отвечаю мягким пожатием.
– Арина Родионовна Коган, – остаточно шмыгает носом спасительница.
– Приятно познакомиться, Арина Родионовна.
– И мне, – улыбается чисто и открыто, смахнув со щеки слезу.
– Ты вот что, мелкая, – нарушаю повисшее молчание, – знаю, устала. Знаю, напугана, но… на крыльце кровь. Её бы убрать нужно. И здесь… тоже. Мои окровавленные вещи – в пакет. И в мусорку. Мне что-нибудь дедово подбери.
– Да-да, – послушно кивает девчонка.
Вот теперь она такая, какой себе представлял. Собранная, исполнительная.
– И друзьям отпишись. СМС, чтобы не беспокоили. Мол, завтра в больницу к деду собираешься, но если что будет нужно, ты им сразу позвонишь!
Арина задумчиво кивает, а потом вновь губу закусывает, да на меня с недоумением смотрит:
– Откуда вы про друзей и деда знаете?
– Так ты же пока штопала, о себе и знакомых всю подноготную вытрепала.
Арина краснеет:
– Я думала, вы без сознания!
– Был, – хмыкаю криво, с теплотой вспоминая, сколько всего она наговорила, – но всё слышал. – Наслаждаясь казусным смущением девчонки, смакую реакцию и подливаю масла в огонь: – Твой голос мне не позволил умереть, мелкая. Так что не добивай лишней трепологией – просто сделай, что сказал!
– Ага, – рьяный кивок.
Пытаюсь встать, Арина тотчас ко мне ступает. Мелкая, худенькая, а плечо подставляет. Я бы поржал, да боль по телу стрелой гуляет.
Рычу сквозь зубы, но упрямо встаю.
– Ты же не уйдёшь? – на меня уставляются самые прекрасные глаза на свете. Снизу вверх – как на человека. Как на мужчину. Как на кого-то, кто дорог! – Вот так… – не понимая, что она хочет сказать, терпеливо жду, продолжая взглядом шариться по осунувшемуся бледному лицу. – Ты ранен, – с надеждой поясняет девчонка, побуждая шагать прочь из кухни. – Идти сам не можешь, – ступаем по коридору вглубь квартиры, – да и полуголый…
– Не отказался бы лечь, – признаюсь устало. – А ты… как всё сделаешь… – на миг осматриваюсь в новой комнате. Зал. Просторный, но весь заставленный шкафами, полками и диковинными вещицами. Посреди диван. Меня к нему аж тянет. Даже сил набираюсь: – А ты рядом… – Арина с шага сбивается, на меня с изумлением и нескрываемым страхом. Только сейчас понимаю, как двусмысленно прозвучало, поэтому усмехаюсь: – Не мечтай, мелкая ещё… Да и я не в форме…
Краска стыда так ярко окрашивает личико девчонки, что опять глухо посмеиваюсь, а когда взглядом прослеживаю за пунцовыми пятнами на девчонке и ныряю в порванный вырез платья, где видна молодая, но уже налитая грудь в очаровательно простеньком бюстике, очередной смешок застревает поперёк глотки. Я ведь только собой занят, и нуждами собственными. А то, что Арина… так и носится, в чём вернулась домой, даже в голову не пришло.
– Сама переоденься, – киваю отстранённо, Аря смущенно свободной рукой рваные края декольте придерживает:
– Хорошо.
– И рядом со мной ложись. Я не в том состоянии чтобы мелких насиловать, но будет лучше, если ты близко будешь. На тот случай, если мне хуже станет. Номер телефона не теряй. Условия остаются прежними.
– А тебе может стать хуже?
– Не исключено, – не хочу лгать. Предупреждён – вооружён. – Мне бы антибиотиков, – сажусь на диван, куда помогает опуститься Арина. – У тебя есть? – глупо, но спрашиваю. Да и нужно что-то говорить, пока укладываюсь. Не стонать же от боли, как девица нетерпеливая.
– Н-нет, – мотает головой Аря. – Хотя, – чуть кривится, – полгода назад я сильно заболела и мне выписали что-то. Но не уколы, а суспензия.
– Тащи, глянем, – киваю благосклонно.
– Угу, – несколько коротких кивков от девчонки. Она скрывается в другой комнате, и уже вскоре возвращается с подушкой и одеялом. Ухаживает за мной: удостоверяется, что мне удобно и шагает к ближайшему закрытому серванту.
Отворяет боковую дверцу. Ковыряется недолго, выуживает небольшую коробку. На журнальный столик возле меня размещает. Принимается перебирать баночки и коробочки:
– Правда, там по возрасту, – задумчиво ворчит и чуть виновато дёргает плечом. – О! Вот оно! – демонстративно баночку выставляет с картинкой красной ягоды.
– С ароматом клубники? – меня потряхивает от смеха. Я бы спошлил, да лучше промолчать. И так девчонка вся на нервах.
Арина заметно смущается. Глаза отводит.
– Что есть. На другое рецепт нужен.
– Ладно, мелкая, давай и я в твою ясельную группу запишусь – разводи. Только чуть дозировку увеличь! – наставляю нарочито строго.
Аря преображается как подросток-озорник, которого похвалили. Расцветает улыбкой. Хоп – уже скрывается в коридоре.
– И от живота… – вдогонку кричу-шиплю. – В смысле от расстройства что-нибудь глянь, а то… антибиотики раздражают кишечник…
Ариша молодец. Готовит лекарства в рекордные сроки и находит в волшебной шкатулке и уголь активированный, и линекс. На столике перед ущербным мной выставляет, а пока принимаю-запиваю, уходит заниматься делами…
ГЛАВА 6
Бес
Просыпаюсь и некоторое время соображаю, где я. Сознание ещё рассеянное, башка страшно гудит. И всё вокруг смутно знакомое и вместе с тем – ни хрена не знакомо!
Когда различаю чужое мирное сопение и тепло, скашиваю глаза в ту сторону. Арина! Спит, сидя на полу, но рядом со мной, уместив голову на своих руках, близ моей. Уже одета в домашнюю одежду – штаны и рубашку с длинным рукавом.
Смотрю на девчонку: на трепет ресниц, плавную линию носа, чёткие полосы бровей, мягкие губы.
Русые волосы в лёгком беспорядке, но милом и естественном.
Ловлю себя в момент, когда почти касаюсь её головы.
Что делаю? Не стоит ошибки совершать. Тем более прикипать к девчонке душой. Она одна из… тех, кто меня не волнует. Она для меня ничто!
Зло отдёргиваю руку:
– Мелкая, подъём! – собственный хриплый голос бьёт по ушам.
Арина не то тихо стонет, не то недовольно мычит. А мне не нравится моя реакция на этот звук! Потому что… телу нравится.
Твою ж!
– Ты голодом меня уморить хочешь? – раздражаюсь на себя и свою дико-неуместную возбуждённость.
– М? – разлепляет сонные глаза девчонка. Некоторое время глядит непонимающе. Промаргивается, подслеповато рассматривает, и уже в следующий миг виновато улыбается:
– Простите, Дима, – мягко так, бархатно и нежно. И тембр этот… охриплый, меня похлеще пера надрезает. – Уснула, – винится невинная порочность. – Сейчас… – порывается встать, а я зачем-то за руку хватают. Девчонка растерянно упирается взглядом в мои пальцы, словно я на нее кандалы нацепил, но она настолько смиренна, что принимает новую реальность.
– Мне бы одеться, – роняю тяжко.
Аря выдыхает с облегчением и опять улыбается.
– Конечно, – кивает за меня, – на стуле уже всё приготовлено. Как вы просили. Спортивные брюки и футболка деда, – отчитывается прилежной ученицей. – Он крайне редко их надевает, – смущённо ведёт худеньким плечом. – Не его стиль. Поэтому и выбора, как такового не было.
– Спасибо, – отпускаю хрупкое запястье, проклиная свою неуместную слабость и желание полапать неприкосновенное, ну или коснуться…
***
– Ты и готовить умеешь? – приятно удивлён. На самом деле, пока Аря не появлялась, я успел изучить их с дедом двухуровневую квартиру «от» и «до», а на кухню хромал, ориентируясь на запах и бряцанье посуды.
– Не то чтобы, – краснеет Арина с лопаткой для переворачивания горячего. А я радуюсь, голос, конечно, у неё ещё не восстановился, но уже не такой эротичный. Словно осипла после болезни. – Необходимое и простенькое, чтобы не умереть с голоду, если дед плохо себя чувствует, – совсем тушуется. – Вы же будете? – с очаровательной надеждой на меня смотрит. – Яичница, колбаса, – смущённо ведёт плечом, – пару бутербродов… – перебирает из имеющего.
– Кофе, – отрезаю мрачно. – Крепкий. Чёрный. Кофе.
– О-о-о, – приободряется мелкая. – У нас только зерновой, – не без гордости и легкой вины.
– Если умеешь готовить, валяй! – благосклонно распоряжаюсь. А сам глазами вожу, нет ли где сигарет. Курить хочу, сожрал бы кого…
– Это я умею, – заверяет Аря и продолжает хлопотать по кухне. Не найдя, что посмолить, разочарованно сажусь за обеденный стол и начинаю следить за девчонкой – как она ловко справляется с кофемолкой, туркой и завариванием. Любуюсь, не особо вслушиваясь в то, что говорит.
– Но покушать придётся, – ставит передо мной маленькую чашку с ароматным напитком. Дымок плавно вьётся… А бодрящий запах напоминает, что я жутко голоден, а ещё…
– Давай так, – иду на компромисс, – я пробую твой кофе, и если мне понравится его вкус, так и быть, попробую и остальное.
Арина подбоченивается, глаза суживает:
– Обманете – обижусь!
– Не поверишь, – изо всех сил стараюсь быть серьёзным. Вид воинствующей девчонки близок к комичному, – только это и пугает!
Чашку в руки. Делаю глоток и на миг зажмуриваюсь. Горячий напиток приятно обжигает язык. Задерживаю во рту на несколько секунд и, смакуя, сглатываю.
– Уговорила, корми! – признаю мастерство кофеварилки.
Арина благодарно расцветает. Тотчас передо мной тарелка с яичницей оказывается, бутерброды…
– Стану начальником, тебя секретаршей себе возьму.
– Зачем? – перестаёт жевать девчонка, хлопнув недоумённо ресницами.
– Кофе мне будешь варить, – беспечно веду плечом.
Завтрак проходит спокойно, только меня начинает лихорадить: бросает то в жар, то в холод. Не показываю девчонке, что мне хреново – не хочу, чтобы волновалась. Мерно жую, бездумно слушаю непринужденный словопоток Арины.
– Вы извините, – ковыряет вилкой в своей тарелке Аря, – я никогда столько не болтаю, – виновато поднимает на меня зелёные глаза. – Видимо, волнуюсь, ну и не знаю, как себя вести.
– Будь собой, это всегда в тему.
– Тогда мы оба будем молчать, – прячет взгляд в своём блюде.
– Молчание – золото, – извлекаю умную фразу, зажевав яичницу остатками бутера.
– Иногда его слишком много, – мрачнеет Арина и встаёт из-за стола.
– Золота много не бывает, – допиваю остатки кофе, ещё раз отметив его приятный вкус.
– Простите, но мне пора… уходить, – омывая посуду, осмеливается посмотреть на меня через плечо.
– Понимаю. Спасибо… – тоже поднимаюсь. Равняюсь с девчонкой, ставлю в мойку свою посуду, но осторожно, чтобы не коснуться Ари. Ещё испугается, решит, что пристаю…