Галактический человек. Фантастический роман
Я отрываю глаза от страниц «Книги» и не устаю удивляться, как каждое слово, почерпнутое в ней, взрывает моё сознание, меняет мою личность, и очень надеюсь на то, что когда-нибудь, хоть немного, точно так же оно изменит и окружающий меня мир».
Арсентий Сириус «Слово Пророка».
Глава 4
Я не успел, конечно. Меня охватило вдруг острейшее чувство одиночества, налицо были и все признаки надвигавшейся депрессии. Как следствие – работа над «Словом» почти полностью сошла на нет. Я понял: нельзя столько времени безнаказанно заниматься самоедством, пора хоть ненадолго выбраться из своей норы.
Первое, что я попытался преодолеть в себе, – страх разоблачения. В Европе разгуливало в то время столько нелегальных иммигрантов вообще без какой-либо видимости документов, и что же им грозило при задержании? В худшем случае высылка из страны. Но перед этим несколько месяцев бесплатного жилья, питания, их даже развлекали, учили языку страны пребывания, основам её законодательства, давали деньги на карманные расходы. Сколько людей подобной даровщинкой пользовались – просто не сосчитать. Что говорить обо мне при моих-то деньгах? Я мог нанять кучу адвокатов для проволочек, в очередной раз обзавестись новыми документами, изменить внешность, притвориться, что страдаю амнезией – потерей памяти. В общем – на голове ходить. Но я был предельно осторожен. Пожалуй, слишком осторожен и, осознав это, тотчас же из своего анахоретства бросился в другую крайность: искал общения, перемены мест, везде, где только мог их найти.
Я бесцельно бродил по улицам города, о котором ещё утром не имел ни малейшего представления, знакомился с совершенно незнакомыми людьми в кафе, барах, при осмотре достопримечательностей. Перемещался неустанно: из Бретани в Нормандию, из Прованса в Бургундию, всякий раз поражаясь, насколько разнообразна Франция, а ведь помимо неё было множество и других не менее замечательных стран.
В бесконечных разговорах, где темы, мнения менялись как в калейдоскопе, общении с природой, которая буквально ошеломляла своей первозданностью и величием (с ума сойти, к примеру, как прекрасна та же Бретань – древняя Арморика: Канкаль, Динар, Сан-Мало, Прентиви, Киберон, – я облазил там каждый уголок), я быстро забыл и об одиночестве, и о депрессии, даже творческий кризис исчез сам собой, повис лёгкой дымкой на горизонте.
«Чудеса противоречат не природе, а известной нам природе»
(Аврелий Августин).
Вот эти два рычага: отрицание сверхъестественного в чуде и открытие, как основной путь познания, как раз и довершили происходивший во мне процесс. Мой вакуум стал быстро заполняться, но я был поистине бездонной бочкой, ничто уже не в состоянии было меня вдребезги разнести.
Как раз в это время я и получил весточку от человека, о котором уже успел совершенно забыть, отослав воспоминания о нём в самые глубокие кладовые своей памяти.
Глава 5
Я был не просто раздражён, я был в ярости. Действительно, более неподходящий момент для подобного звонка трудно было и представить, тем более сейчас, когда я начал наконец выходить из тупика. Вот почему первой моей реакцией было наплевать на какие бы то ни было обязательства и обещания и попросить Лилианну отложить на неопределённое время её предполагавшийся визит. Затем я сумел всё-таки взять себя в руки и даже изобразил в разговоре по телефону какое-то подобие любезности. В конце концов, она ведь сама предполагала возможность такой ситуации и пообещала не быть обузой. Что я терял? Пусть делает всё, что ей заблагорассудится: попутешествует по стране, накупит себе каких-нибудь тряпок, сувениров – я никогда не был жмотом. Главное – не дать понять человеку, что он в тягость, поактёрствовать даже, если понадобится. В конце концов, вся моя жизнь с некоторых пор стала сценой с постоянно открытым занавесом.
Однако я, конечно же, себя переоценил. Одно дело болтать не пойми о чём где-нибудь за кружкой пива с совершенно незнакомым человеком и совсем другое – перспектива прожить бок о бок целый месяц с женщиной, которая прекрасно понимает не только твой родной язык, но любую шутку в нём, намёк, отсыл, аллюзию.
Мы встретились там же, где и расстались несколько месяцев назад, – в Руасси, аэропорте Шарля де Голля. Лилианна сразу отметила резкую перемену в моём отношении к её приезду, но была, как видно, подготовлена к ней. Она определённо ехала не просто за границу, а к человеку, к которому была неравнодушна. Всё в её внешности, одежде было продумано до мелочей. Настолько, конечно, насколько ей позволяли средства. И нужно было быть последним скотом, чтобы не оценить такое.
Мне ничего не оставалось другого, как только смириться. Мы добрались до Парижа, поселились в скромном, но вполне уютном отеле, затем посидели немного в ресторане, где я перво-наперво попросил Лилю составить список мест, которые она желала бы посетить.
– Понятно, – с усмешкой кивнула она, разделываясь с esturgeon a la broche – осетриной, жаренной на вертеле, так, как будто это было для неё самым обыденным делом. – Хотите отвязаться от меня? Вообще-то, мы договаривались, что я буду всего только вашей тенью, но если вам понадобится отослать меня куда-нибудь на день, на неделю, даже на целый месяц, что я наметила с вами провести, я не вправе возражать. Желательно только, чтобы вы не отослали меня обратно в Москву.
Моё молчание было достаточно красноречиво.
Утром, когда я проснулся, на столе меня ждал завтрак. Лилианна с утра сходила на рынок, на крохотной кухоньке в нашем номере заодно сварила и обед. Поприветствовав меня и обозвав «соней», она с самым будничным видом собрала моё грязное бельё и отнесла в прачечную самообслуживания. В конце концов исчезла и не появлялась до глубокого вечера. Послонявшись по номеру, я всё-таки достал свой планшет и через некоторое время забыл обо всём на свете. Не знаю, что нахлынуло на меня, но пальцы мои так и носились по «клаве», как будто бы мне и не принадлежали.
Так продолжалось три дня, а затем я сам заскучал по своей гостье, которую практически не видел. Следы её заботы были повсюду, но она так выстраивала своё время, что мы с ней почти не сталкивались. Я по натуре «жаворонок», «соня» – это совершенно не обо мне. Вот почему к обеду я обычно выдыхаюсь и, опустошённый, испытываю огромную потребность восполнить хотя бы частично то, что из себя излил. Так что Лилианна пришлась тут как нельзя более кстати. Однако я совершенно не ожидал того – каким необыкновенным стимулом будет для меня общение с человеком с моей родины, на родном языке, да ещё с каким-то своим, недоступным для меня видением мира, где я уже больше года волею судьбы находился. Но дело было даже не в том – дело было в самой этой простой русской женщине.
«Ева и Лилит.
Все мы родом из Мифа. Мифами живём (в них обретаемся), мифами же и питаемся. Именно так устроено человеческое сознание, и с этим уже ничего поделать невозможно.
Но что же такое миф? Грёза? Сказка? Выдумка?
И то, и другое, и третье. То есть не более как попытка осмысления Истины.
Если присмотреться, то всякий миф возникает из тайны, мечты, идеала. Ну а чем заканчивается? Вероятно, догадались уже: догмою. Большинство мифов как раз и преподносятся нам в виде готовых догм, составляющих основу нашего самосознания. («Что такое религия? Мышление идеалами. Однако на практике она сплошь и рядом превращается в мышление догмами»).
Догма – страшное слово. Что ожидало того, кто решался когда-либо посягнуть на сложившиеся веками и даже тысячелетиями основы основ? В лучшем случае обвинение в ереси. В худшем – не просто изгнание, гонения – на кон ставились (да и до сих пор так) его свобода, а порой и сама жизнь.
И всё-таки куда хуже бывало, когда люди замахивались на святое, крушили всё, во что раньше безоговорочно верили, не противопоставляя этому ничего взамен.
Где же в таком случае истина? И здесь, как всегда, как извечно – посередине. То есть, в проблемах, размышлениях, решениях. Завершаясь догмою, миф чаще всего становится ложью, и это печально, однако другого строительного материала у человека и человечества под рукой нет, да и не предвидится. Во всяком случае, в обозримом будущем.
Невозможно здесь выдумать что-то новое: хотим мы или не хотим этого, но надо исходить из того, что весь мифологический свод уже нам явлен.
Что же доступно тогда нашему сознанию, чем мы можем развиваться, продвигаться вперед? Только новыми догмами: идеалы на то и идеалы, что они неизменны.
О чём, собственно, я? Да о чём угодно. Любую проблему можно рассмотреть под таким углом и убедиться, насколько она устарела.
Пример новой догмы: Прамужчина и Праженщина едины, они составляют собой одно и то же понятие: Прачеловек. Для Бога они равны, для Природы тоже.
Принимается, но важен путь: как, каким образом, мы пришли к подобному утверждению?
Мы уже обсудили: все догмы в нашем сознании, а без них оно (и это мы тоже выяснили) просто несостоятельно, восходят к своим истокам. Так что, заводя разговор о новой догме, мы не можем возвести её на пустом месте, а должны выстроить от начала и до конца и, соответственно, в первую очередь определить, откуда она появилась.
Конечно, у нас нет сомнений: Адам, Ева, Лилит – творение ума человеческого, а не на самом деле существовавшие личности. То есть с точки зрения современного, свободного от устаревших представлений и предрассудков, человека, не более чем мифологические (читай: сказочные) персонажи. Однако персонажи, всегда наводившие (и до сих пор продолжающие наводить) на глубокие размышления. Как ни крути, они часть истории, причём в куда большей степени, чем многие реальные её герои: злодеи, обыватели, злопыхатели и иже с ними.
Не будем рассуждать об Адаме, с ним всё просто, но вот его женщины…
Ева или Лилит, кто первичен, а кто вторичен из них – вопрос так не стоит. Первична – Лилит. Вторичными в данном случае можно считать лишь попытки извратить, очернить её образ. Одна из таких попыток – прежняя, властвовавшая над умами человечества три тысячи лет догма: Праженщина – только Ева, кроме неё вообще никаких других вариантов не было, и быть не могло.
Сказать, указать, приказать, конечно, можно что угодно, но как же глиняные таблички, пергаменты, папирусы, то бишь исторические документы? С ними не поспоришь.
Итак, что несомненно? Лилит была сотворена во всём равной Адаму, то есть из праха земли, грязь здесь не что иное, как первая попытка всё того же очернительства. Адам не пожелал равенства между ними (причины приводятся самые разные, начиная от того, кто из них должен был быть внизу (суккубусом), а кто наверху (инкубусом) для того, чтобы исполнять побойчее наказ Вседержителя «плодиться и размножаться», до куда более важного момента: кому из них в итоге, может даже после длительной борьбы, предстояло быть под пяткою (каблуков тогда ещё не было) у другого.
Чушь, конечно! Предположить, что они были совсем без мозгов, чтобы днями и годами заниматься любовью в одном и том же положении? Тоска, да и только! Ну а насчёт пятки… что, спрашивается, было делить этой парочке в Раю, где всего было и так в преизбытке?
Что ещё? Лилит сбежала? Куда? Зачем? А главное, к кому? Других-то мужчин, ни в Раю, ни в Аду, а уж тем более на Земле, в тот момент не было.
Адам пожаловался Богу, попросил замены. Бог хотел вернуть Лилит обратно (Куда, интересно? Обратно в прах или грязь?), но она не подчинилась.
Бессилие Бога? Наверное, логичнее было бы предположить другое: люди не духи, они состояли из плоти и крови; небо на столь неимоверное количество человеческих особей просто не было рассчитано, рано или поздно оно должно было бы рухнуть на землю, так что куда проще было низвергнуть на землю самих людей.
Далее: Лилит была слишком умна и, возможно даже, добродетельна, чтобы прельстится уговорами змия, – пришлось сотворить дурочку Еву, которая и на земле впоследствии должна была играть исключительно подчинённое положение (коли уж произошла из ребра своего мужа).
Лилит же уготовано было в итоге отлететь в сонм демонов и обрести бессмертие (неплохой подарочек, редкий бы отказался от такого, ничего себе наказаньице!).
Ну а дальше уже можно было измышлять что угодно (как говорится, папирус «всё стерпит»): соблазнение во сне мужчин, высасывание крови у младенцев, распутство с другими демонами, определения «ночная ведьма», «ужас в ночи» – и так до бесконечности: было бы на кого списать собственные вполне земные, пороки.
Что же касается истории, точнее религиоведения, Лилит была и останется на веки вечные. Можно и так подумать: в её неудачном соперничестве с Евой за сердце Адама мы имеем первый в истории человеческого рода развод.
Что стало с ней дальше, мы не знаем; скорее всего с помощью Божьей (а как иначе?), она повторно вышла замуж и (о бесплодии тогда никому, даже Богу, было неведомо) наплодила кучу прелестных розовощёких ребятишек.
Напрашивается другой вопрос: была ли Ева? Не продукт ли она творчества жрецов, их не религиозная, а церковная выдумка?
Полагаю, что три тысячи лет – достаточный срок, чтобы считать этот вопрос чисто риторическим. Как и её соперница, Ева была, есть и пребудет вечно.
Хотя если разобраться, истинная проблема гораздо сложнее. Мы понимаем, конечно, что Общество в то время, да и три тысячи лет после, не могло развиваться без идеологического, якобы определенного Высшим Законодателем как изначальный порядок вещей, закабаления Женщины, но вместе с тем вправе ли мы и дальше притворяться, что продолжаем обманываться на сей счет?
Итак, в чём же суть новой догмы? Дух не имеет пола, плотью же своей и мужчина и женщина на равных подчиняются Природе, следовательно, они во всём равны. Их неравенство существует лишь в Обществе, но не само по себе, оно продуцируется имеющимися там религиями и церквями, а следовательно, справедливость здесь можно и нужно, причём желательно в рекордно короткие сроки, восстановить»
Арсентий Сириус «Слово Пророка».
Но это была теория, что же касается непосредственно Лилианны, не было никаких сомнений, что она не имела к Еве ни малейшего отношения. Видно было невооруженным взглядом, что она ничего не смыслила в феминизме, но ей и не нужно было за что-то бороться, чего-то добиваться: в отличие от подавляющего большинства других женщин, она со свободою родилась. Этот удивительный феномен я почувствовал в ней уже при первой нашей встрече, но только сейчас его осознал.
Так пришла любовь, и всё вокруг изменилось. Многое из того, что я не мог понять у Учителя, что никак не мог осознать в себе самом, теперь, благодаря нежданно-негаданно нахлынувшему чувству, стало вдруг простым и естественным, без слов объяснимым, органической частью моего существа. Ведь как я ни изощрялся раньше в своих поисках, какие усилия ни прилагал, происходило нечто странное: чем ближе я подбирался к себе истинному, тем дальше отдалялся от того мира, в котором жил. Он становился вдруг не просто чужим, но во многом даже и враждебным мне. Постоянно возникали вопросы: что делать, как дальше жить? Как устраиваться в новом своём качестве в мире, который, в отличие от меня, не изменился ни на йоту?
В разговоре с клерками я назвал гелекси «людьми второй оболочки», но сам-то я был из плоти и крови. Как-то так получилось, что я забыл об этом, увлёкся новыми идеями, слишком во многом стал жить неким неопределенным будущим. Которое уж точно было не моё: слишком было отдалено во времени от моих насущных проблем.
Теперь наконец всё встало на свои места.
И я не мог предать себя, нас, решив осуществить нашу мечту хотя бы частично.
Часть четвёртая
Глава I
Как тишина есть отсутствие всякого шума,
нагота – отсутствие одежды, болезнь – отсут-
ствие здоровья, а темнота – света, так и зло
есть отсутствие добра, а не нечто сущест-
вующее само по себе.
Аврелий Августин
Средства борьбы со злом
оказываются иногда хуже, чем самое зло.
Публилий Сир
Конечно же, я выбрал Египет. Что нового для себя я мог бы почерпнуть, скажем, в том же Израиле? Тысячелетние догмы, которые я сейчас с такой лёгкостью опровергал? Нет, меня интересовало совсем другое: поиск, неистовство мысли и главным образом, наверное, тот роковой и крайне любопытный для меня момент, когда этой мысли наступили на горло, приговорив мир к христианству и горделиво провозгласив: «Отныне мы знаем всё, что нам только нужно знать».
Впрочем, первое впечатление от родины пирамид и фараонов было для меня поистине шоковым. От великой цивилизации, когда-то на тысячелетие как минимум опередившей остальной мир, да и до сих пор во многом неразгаданной, мало что осталось.
Страна никак не могла выйти из политического кризиса, находиться в ней было отнюдь не безопасно.
Мы прилетели в Хургаду, и с первого же дня всё пошло наперекосяк: нам не повезло с отелем, с окружением, лично меня раздражало вообще всё вокруг. Первым моим поползновением было немедленно удрать отсюда. Однако стоило только удалиться на пару десятков километров на такси, как я понял: единственный выход – тут же вернуться обратно. Жара была невыносимой, антисанитария такая, что трудно себе и представить, машины, машины, машины и… никаких правил дорожного движения.
Положение моё осложнялось ещё и тем, что я был здесь не один, а в связке с незнакомым, в сущности чуждым мне человеком. А оттого даже решение о том, чтобы сесть в первый попавшийся самолёт и улететь отсюда куда угодно, хоть к чёртовой матери, я не мог принять в одиночку.
Два дня я просидел в номере, не в силах разрешить эту проблему. К счастью, Лилианна понимала моё положение и старалась без крайней нужды не досаждать мне. Больше всего меня поражало в ней чрезвычайно редкое для женщины качество: она умела быть незаметной.
Сама она ориентировалась прекрасно в этом театре абсурда: приучилась говорить только по-английски: русская речь здесь сразу же вызывала повышенный ажиотаж – лёгкая добыча! На тебя набрасывались со всех сторон и старались всучить всё, что только можно, а то и просто тянули и тянули руку: «Дай! Дай денег!»
Никогда не таскала с собой сумочку: «Нет денег! Нет! Извините! Вы очень любезны! Я очень люблю Египет! Я в восторге от вашего обслуживания». Неустанно повторяла эти фразы, как попугай (попугаиха), мило всем улыбалась и вообще несла такую ахинею, что даже самые закоренелые попрошайки буквально шарахались от неё, как от зачумлённой.
Время – лучший подсказчик, и наконец я потихоньку стал выбираться из тупика, который, как я понял, присутствовал лишь в моём воображении. Поразмыслив как следует, я пришёл к выводу, что у меня есть только три варианта выхода:
как я уже говорил, немедленно уехать, осознав свою ошибку;
просто посвятить всё время отдыху, проводя его на пляже у моря, – здесь, под неусыпным надзором охранников, мы были надёжно ограждены от всех неприятностей;
наплевать на осторожность, быть самим собой, вычертить свой собственный маршрут и неукоснительно ему следовать, при необходимости разделяясь с Лилианной, затем, к вечеру, встречаясь и делясь впечатлениями.
Конечно, я выбрал бы третий вариант, однако он напрочь исключал тот образ жизни, который я вёл последние полгода и который успел впитать до мозга костей. Главным правилом было ни в коем случае ничем не выделяться, быть серенькой мышкой, растворяясь в толпе, которая меня окружала. И у меня, как мне казалось, были все основания и впредь так себя вести.
Но здесь, в Египте, неожиданно исчезли из моего сознания «параноидальные тополя» в «тёмных аллеях», подобные описанным Иваном Буниным. Создавалось впечатление, что я никому вообще тут не нужен и не интересен. Вот почему я всё-таки решил рискнуть, наплевав на осторожность.
Теперь оставалось только придумать, как реализовать своё намерение. Что само по себе было непросто. Болтаться вдвоём по столь проблемной стране, как я уже упоминал, выглядело и нерационально, и небезопасно, однако мне невыносимо было даже думать о том, чтобы присоединиться к какой-нибудь туристической группе. Выход был только один – тот, что я выбрал с самого начала: индивидуальный тур. С тем мы и отправились с Лилианной в ближайшее туристическое агентство. Как я и предполагал, сначала нам категорически отказали, даже возмутились: «О нет, сейчас такой наплыв туристов (где они, интересно?), при всём желании мы не можем вам подобную услугу предоставить!» Затем дело свелось, как всегда в подобных случаях, к деньгам, и тут же появились кандидатуры. Однако ни один (одна) из этих претендентов ни в малой мере не устраивал нас, тщетно туроператоры щёлкали мышкой компьютера: нам нужен был человек, который не просто помогал бы нам отбиваться от местного весьма навязчивого сервиса, а, насколько это возможно, вообще отгородил бы нас от него.
Наконец я понял, что мои претензии нереальны, и решил, что не остаётся ничего другого, как только продвигаться по намеченному маршруту одним, на собственный страх и риск. В этот момент как раз и появилась пани Гражина. Просто из одного турбюро, в котором мы уже безуспешно пытали счастья, нам позвонили и сказали, что есть как раз то, что нам нужно.
С этого момента дальше всё совершалось как по волшебству, никаких проблем у нас больше вообще не возникало. Даже когда что-то нас удивляло, всё равно в итоге оказывалось, что так и только так всё и должно было быть.
Почему полячка? Да потому что Гражина знала в совершенстве русский язык: а уж коли экскурсии, то пусть они будут на достаточно высоком уровне, чтобы мы всё понимали (я беспокоился больше за себя, нежели за Лилианну).
Муж Гражины – Рамзес (имя наверняка ненастоящее, но туристам нравилось, добавляло экзотики, мы против него тоже не возражали), являвшийся также шофёром нашего шатра на колёсах, брал на себя все переговоры с аборигенами, в случае необходимости охотно демонстрируя свою могучую фигуру и рост два с лишним метра.
Мы ничего не понимали в том, что могло соединять этих людей: изящную, интеллигентную пани из Вроцлава, типичную католичку, и свирепого на вид египтянина-копта. Однако они относились друг к другу с таким вниманием, с такой нежностью, что можно было просто умереть от зависти, если бы мы с Лилианной не находились на самом пике наших отношений.
Наш микроавтобус был поистине маленькой крепостью, в которой присутствовал даже кондиционер (что могло быть важнее в стране, большую часть которой занимает пустыня?). Сиденья сзади раскладывались и с помощью каких-то нехитрых приспособлений превращались в две вполне сносные кровати. Мини-бар. А с водой здесь по той же причине – пустыня – были очень большие проблемы. В ответ на наши ахи-охи Гражина сразу объяснила нам, что имеет дело только с достаточно богатыми туристами, в основном немцами, и одна из её черт, благодаря которой её так уважают клиенты, – она им экономит кучу денег. Не случайно первым делом она поинтересовалась, сколько за неё запросило то злополучное турбюро, которое нам её сосватало, а узнав сумму, тут же попросила мужа развернуть машину и устроила грандиозный скандал сидевшему в офисе менеджеру. Мы получили колоссальное удовольствие, слушая с разинутыми ртами её виртуозную ругань на арабском и наблюдая очень смешной спектакль, но сами от этого не выиграли ни гроша, всё досталось актёрам (в решающий момент откуда ни возьмись появился гигант Рамзес и уставился на менеджера немигающим взглядом своих горящих, как два маленьких уголька, глаз), с таким рвением отстаивавшим свои интересы.
С этого момента желания уехать так ничего и не посмотрев у меня больше не возникало: мы с Лилей действительно почувствовали себя под надёжной защитой. А деньги… Скупой платит и дважды, и трижды – столько, насколько глупость в нём сочетается с жадностью.
Но, конечно, расслабляться нельзя было. Первым делом я согласовал с Гражиной маршрут, дав ей понять, что, хоть я и никогда не был в Египте, но турист бывалый и к поездке подготовился основательно. Гражина быстро поняла это, но свою дань уважения проявила несколько необычно: она тщательно расписала на планшете каждый день нашего маршрута, проставила везде цены, вывела итог, а затем подсчитала и общую сумму. Затем подала своё «произведение» нам с Лилианной. Лиля лишь развела руками, я же что-то вычеркнул, что-то дополнительно включил и вернул компьютер нашей очаровательной «пани». Она кивнула, добавила в импровизированный прайс- лист графу «непредвиденные расходы», затем вывела получившееся с планшета на бумагу и дала нам на руки распечатку вместе с массой буклетов и прочего рекламного мусора. Оставалось только молить Бога, чтобы всё это не оказалось надувательством, а и в самом деле воплотилось в жизнь.
– Потрясающе! – сказала Лилианна, когда мы уселись в креслах небольшого уютного номера на двоих (Гражина первым делом переселила нас в другой отель), в банных халатах, разморённые после контрастного душа. – Теперь я верю, что ты и в самом деле бизнесмен. Это просто сказка по сравнению с тем, что я слышала от моих знакомых, которые здесь бывали. У некоторых из них тут были сплошные неурядицы, когда они пытались строить свой отдых индивидуально, – у нас пока их нет совершенно.