Дав распоряжения старосте о строительстве домны возле пилорамы, где ее можно было бы подсоединить к валу отбора мощности для работы мехов, которые нагнетали в домну воздух, я, отпустив металлургов и кузнецов, отправился домой.
С утра, как наместник и воевода, я принимал людей с жалобами и прошениями. Первым с отчетом за сутки пришел сотник городской стражи, отвечающий за порядок в городе:
– За сутки были задержаны два конокрада, один вор на рынке, девять буйных пьяных, потушен один пожар, и два смерда убиты в драке в трактире, убивцы задержаны!
– Хорошо, Иван Степанович! После обеда подведите их на суд, нечего задарма их в тюрьме кормить! – ответил я и отпустил сотника.
Было несколько жалобщиков, но их я отправил к помощнику, так как не было там ничего существенного, обычная склока, вечная тема жлобства. Правда, читая очередную анонимку, я нашел и что-то для себя: доводил до воеводы некий Ивашка (правда, откуда он знает грамоту?), что купец Исмаил Булгарский знается по ночам с татями, что шастают к нему, как только пропоют последние петухи. Что-то они затевают против царя и отечества! Как мне не хватало здесь Адышева с его армией филеров (шпиков– прим. автора)! Придется разруливать это самому, не хочется, чтобы в тылу была «пятая колонна» (оппозиция, враждебно настроенная против власти – прим. автора).
Зная адрес, решил сегодня проследить, и, если будет возможность, задержать «татей». Вызвал сотника, которого наградили орденом 2 степени, и, прочитав ему анонимку, предложил сегодня ночью, взяв два десятка воинов, окружить и задержать неизвестных. Воинов необходимо вооружить револьверами и холодным оружием для ближнего боя.
С вечера тихо окружили стоящий немного в стороне дом купца Исмаила Булгарского. Залегли в траве, чуть в стороне от забора, за которым бегали и изредка взлаивали злые собаки. Предупредив воинов о тишине и скрытности, стали ждать визитеров. Ночь стояла тихая, безлунная. Стрекотали кузнечики, тихо гудели комары, и где-то в городе слышался смех и визг девушек, гуляющих с парнями.
Уже за полночь, когда звуки из города стихли, послышался тихий стук копыт и скрип телеги. Возле ворот черным пятном нарисовалась лошадь, запряженная в телегу. Сколько сидело человек, было трудно распознать, да пока и не требовалось. Раздались условные стуки в калитку, и вот ворота распахнулись, пропуская гостей. Подняв ракетницу, я выпустил осветительную ракету, она же и была сигналом к захвату. Яркий свет озарил все подворье и группу вооруженных людей, стоящих возле груженой телеги. Не ожидавшие нападения и ослепленные светом ракеты «тати» оказались легкой добычей для моих тренированных парней. Миг, и вот все семь так называемых «татей» лежат оглушенные на земле. Воины, обыскав телегу, обнаружили целый арсенал: тут были к наконечники копий и стрел, сабли татарские, порох, пули и фузеи.
Еще больше оружия нашли в доме, где задержали еще четверых мужчин и самого Исмаила. Торопиться не стали, пока воины проводили углубленный обыск дома, я стал проводить допрос. Развели пленных по отдельности, дабы они не могли сговориться, начали допрос с Исмаила:
– Кто эти люди? Почему у тебя в доме столько оружия?
Он, как последний партизан, только мычал от боли, но ничего не говорил. Следующий же оказался более словоохотливым, особенно когда ему отрезали одно ухо. Тут он и заговорил. Оказывается, Исмаил готовил вооруженное выступление, когда крымский хан осадит Рязань. Он должен был ночью захватить и открыть ворота, перебив стражу. Вошедшим войскам показать все главные цели в городе, помогая обойти пункты сопротивления, и ударить с тыла. Вот и не читай анонимки! Всех арестованных отвели в тюрьму для дальнейшего разбирательства.
Пока у этих вырвали жало, но кто может гарантировать, что это одна ячейка? И что мне не сиделось просто в купцах, все надо лезть вперед! Вот теперь и разгребай, воевода хренов! Шутки – шутками, а надо узнать, когда запланировано нападение на город. Я спустился в подземелье тюрьмы, где располагалась пыточная. Как и полагается, горел огонь в жаровне, на раскаленных углях лежали приспособления для развязывания языка. У стены на дыбе висел Исмаил, глаза на избитом лице были закрыты, грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Рубцы от кнута на спине еще кровоточили, напоминая о недавней экзекуции. Невдалеке на скамье сидел палач с подручным, отдыхая и потягивая холодное пиво.
– Ну, как он? Говорит? – спросил я у «пыточного» мастера.
– Ничего, скоро запоет! Мы пока еще только разминаемся! – с ухмылкой ответил палач, вытирая рукавом губы от пивной пены. – Сейчас нагреются инструменты, и приступим!
– Главное, узнайте время, когда татарва попытается напасть! – предупредил их я. – Сколько времени у нас есть, чтобы подготовиться к встрече, да об других изменниках, если есть!
Часа через два ко мне зашел его молодой помощник и принес на свитке записанные показания Исмаила, где он признается в том, что он служил крымскому хану Гирею и готовился ударить в спину, когда хан осадит Рязань. Его известили, чтобы он был готов к маю-июню следующего года, но возможно, что время изменят, так как среди руководства Рязани есть у хана свой человек. Кто он, Исмаил не знает, так как ему случайно проговорился связной.
– Кто связной? Когда будет снова? Кто в руководстве предатель? – я засыпал писаря вопросами, на что он спокойным монотонным голосом продолжил:
– Далее мы не смогли у него ничего узнать, так как под пытками он скончался! Разрешите приступить к допросу других предателей?
– Приступай, милейший! Если будут другие новости или другая цепочка к предателям, сразу ко мне! – налив кубок ромейского вина и отпив пару глотков, в знак уважения протянул писарю:
– Пей, за хорошую работу! Да постарайтесь с палачом не угробить мне этих пленных! Продадим опосля их на галеры, это будет похуже смерти им! – тот с благодарностью принял кубок и, выпив, тихо скрылся за дверью.
Так, а теперь надо думать, как подготовиться к встрече татар. То, что весной будет поход хана Гирея на Рязань, а далее на Москву, я не сомневался. Купцы, ходившие с товаром в Крым, доносили, что силы собираются немалые, только и разговоров о том, что надо наказать урусов и сжечь Москву. К этому же их подталкивала Турция, которая выделила для этого похода тяжеловооруженную конницу в количестве 10 тысяч воинов. Итого, по моим прикидам набиралось у крымского хана не менее 50-60 тысяч против моих 10 тысяч. Значит, надо попробовать их проредить до подхода к Рязани, а для этого тренировать своих новых воинов, гонять до седьмого пота. Как говорил Суворов: «Тяжело в учении, легко в бою!».
На улице уже рассвело, а я еще и спать не ложился, когда пришел писарь с донесением из пыточной. Только один из всех пытаемых дал дополнительные сведения, куда ездил купец, но что он делал в тех домах, он не знает, так как оставался на улице с лошадьми. Больше ничего они не знали. Так, хотя бы мы знаем, куда ездил Исмаил! Как мне не хватает помощника, такого же как Адышев, который взял бы на себя все эти расследования! Стоп! Алексей Федорович же говорил, если что – обращайся, он поможет. Переодевшись и захватив с собой самовар на 3 литра, я спустился во двор и приказал седлать коня. Полусонный слуга стал готовить меня к отъезду, даже не интересуясь, куда это я в такую рань собрался. Взяв с собой за пояс два пистолета, я нацепил саблю и выехал со двора. Городские ворота были еще закрыты, но воины, увидев меня, стали их открывать. Десятник, подойдя ко мне, спросил, надо ли мне охрану, но я категорично отказался. Не говорить же ему, что я скоро перенесусь в Москву. Доехав до опушки леса, я свернул с дороги в лес, где, повернув кольцо, представил, что я рядом с Москвой. Миг, – и я, как сидел на коне, так и оказался возле нее, где-то в километре. Вдали виднелись купола церквей, вились легкие дымки из труб, слышался шум пробуждающегося города. Где-то сзади приближался перестук колес и поскрипывание телег, но пока за поворотом их не было видно. Я тронул коня и направился к воротам города.
Подъехал к дому Александра Федоровича уже где-то около шести утра. Рановато, пожалуй, но служба есть служба. Постучал рукоятью пистолета в дубовые ворота, не слезая с коня. На стук открылось окошечко в створке ворот:
– Чего надо? Чего будишь хозяев? – довольно недружелюбно спросила заросшая морда стражника.
– Передай, что князь Федоров желает видеть Александра Федоровича по государственному делу!
– Прошу подождать, господин князь, не признали! – уже другим голосом ответил стражник, и тут же отправил другого сообщить, что прибыл князь Федоров.
Минут через десять ворота заскрипели, пропуская меня во двор. Спешившись, я передал коня прислуге, а сам с самоваром и свитками допроса Исмаила направился к крыльцу. Навстречу вышел уже одетый и бодрый Адышев, как будто он и не спал:
– Ба, Андрей Иванович! Какими судьбами! Даже не сообщили с оказией, что Вы собираетесь нас навестить! – распахнув свои объятия и похлопывая меня по плечам и спине, восклицал он.
– По делам, Алексей Федорович, по государственным! Как только узнал новости, сразу к Вам за помощью!
– Ну что ж, пойдем в кабинет, потолкуем, да и позавтракаем. Думаю, что ты с дороги еще ничего и не ел.
Мы прошли в кабинет, где я рассказал Адышеву об анонимке, захвате купца и допросе, передав ему свитки. Сказал также, что по моим подсчетам армия хана Гирея вместе с турками будет около 60 тысяч. Ожидать нападения нужно будет где-то в начале мая или в июне. Главное, чтобы татары не договорились с Литовским княжеством и поляками и не ударили с двух сторон, тогда точно будет очень трудно устоять. Закончив рассказ, я посмотрел на задумчивое лицо хозяина. Тот молчал, переваривая полученную информацию.
– Да! – крякнул он, как будто очнувшись от своих дум. – Озадачил ты меня! С литовцами и поляками мы разберемся. Есть у меня кое-какие письма, которые можно подкинуть польскому королю, о сговоре литовцев с Османской империей, дабы захватить и разделить Польшу. Пока они будут грызться между собой, надо попытаться разбить хана. Что ты собираешься делать, чтобы не пропустить ворога к Москве?
– Ну, для этого укрепляем города Белгород, Курск, Елец и Одоев! Рязань у меня уже почти готова к обороне. Я же буду со своим спецназом кусать их со всех сторон. Для этого подготовлю и скоростные ладьи, и пушки, и много чего еще. Пока они начнут осаду города, я буду бить их сзади, так что не допустим татар до Москвы. Мне просто сейчас надо усилить гарнизоны городов, дать им побольше пушек и пороха. Отвести мирных людей от путей следования татар, чтобы не могли они найти пропитания. Вот так, как-то! Нужны полномочия, чтобы я мог заставить всех тамошних бояр и воевод встать на защиту земли русской. Где добрым воззванием, а где силой указа царя нашего, Ивана Васильевича! Ну, а кто упрямиться будет, то и наказать его чтобы мог. – закончил я свои мысли.
– Будет тебе такой указ, Андрей Иванович! Давай откушаем, да поедем в Кремль, к государю нашему с докладом!
– Тут я тебе подарок маленький привез, Алексей Федорович. – ставя на стол начищенный до золотистого блеска самовар, весь в медалях.
– А что это за чудо такое? – разглядывая его со всех сторон, поинтересовался Адышев.
– Называется самовар, вот сюда заливается вода, а здесь разводится огонь, или насыпаются угли. Когда закипит, из грана наливается в чашку. Только поставить надо трубу, чтобы дома греть чай, в общем, ты пока на Руси первый обладатель самовара! – объяснил ему я.
Налюбовавшись на самовар и позавтракав, мы поехали в Кремль к царю. Пропустили нас быстро, хотя Адышева предупредили, что Иван Васильевич еще не завтракал, поэтому может быть в плохом настроении. Конечно же его это не остановило, и вот перед нами вновь государь всея Руси Иван Грозный IV. Лицо его и на самом деле вначале было недовольное, все же визитер такой ранний, но увидев позади Адышева меня, Иван Васильевич расплылся в искренней улыбке:
– Князь, Андрей Иванович! Вот кого не ожидал в сей ранний час! Ну, здравствуй, друг ты мой сердечный! Пойдемте, откушайте вместе со мной, да и расскажите, что случилось, ведь не просто так заявились в такую рань?
За легким завтраком, где царь кушал какую-то кашу (все ж желудок, по-видимому, беспокоил, да и Успенский пост был), Адышев ему вкратце все и рассказал: и о раскрытом заговоре, и о том, что в мае возможно нападение крымского хана Девлет-Гирея с его 60-тысячной армией, поддерживаемого Турцией. И что особо опасно, если они сумеют сговориться с Литвой и Польшей. Царь даже перестал кушать:
– Ну, и что вы предлагаете, мои верные друзья?
– Андрей Иванович предложил на пути войска делать засады и трепать его с разных сторон. Укусили, отошли! С другой стороны, укусили, снова отошли. Когда те обложат город, ударить сзади, стараясь обезглавить войско ворога. Тем более, есть у нас и секретное оружие, и пушки, так что, думаю, выстоим! – рассказал Алексей Федорович царю примерный мой план.
– А ты что добавишь, князь? – спросил меня царь.
– Надо в каждый город, стоящий на пути врага, направить не менее пяти тысяч стрельцов, вооруженных фузеями с большим запасом пороха и картечи. Желательно добавить туда пушек и пушкарей. Как только замерзнут реки, отправить отряды на усиление гарнизонов. Дать указ на пополнение запаса продовольствия в городах: Белгород, Курск и Елец. До Одоева, я думаю, татар не допущу, повернут обратно. А вот людей из деревень и хуторов надо с дороги татар убрать, чтобы шли они и голодали. Ну, а мы их свинцом и накормим! Уже сейчас надо начинать укреплять эти города, ставить заграждения, обновлять и ремонтировать стены и рвы, копать ловушки. Да, много работы будет, главное, обучить гарнизоны обращаться с оружием. Поэтому, Иван Васильевич, прошу на это время заменить меня в Рязани на достойного человека!
– Что, опять Ивана Михайловича ставить? – удивился царь.
– У тебя, государь, есть и другие верные люди, вот, например, брат Алексея Федоровича
– Даниил! – тут больше царя удивился сам Адышев, попытавшись меня остановить, но я продолжил:
– Главное, он тебе верен, да и Алексей Федорович где-то подскажет, где-то поможет. Никто не рождается сразу воеводой, научится, было бы желание! Да и людей я оставлю возле него верных, помогут на первых порах! – аргументировал я свое предложение.
– А что, может и вправду поставить твоего Даниила Федоровича на воеводство? Нечего ему с боярами скамьи протирать на пирах, да зайцев гонять по посевам! Что скажешь, друг мой? – обратился царь к онемевшему Адышеву.
– Благодарю, государь мой, за милость! – поклонился он.
