Когда мой папа надевает шляпу
– Не дам, – говорит папа. – Это не дырки…
– Ага! Скажи ещё, вентиляция!
– И не вентиляция. Это… это… связь с космосом! Прямой контакт с инопланетными мирами и цивилизациями.
По всей видимости, вместо антенны папа использует собственный локоть, который нахально выглядывает из огромной рваной дыры на левом рукаве.
– Ну и что тебе нашептали туда инопланетяне? – ухмыляется мама.
– Они мне нашептали, что на стадионе вчера залили каток. По-моему, пора наточить наши коньки. Где они, кстати? На антресолях?
Я заметила, что папин свитер, хоть и вступает в контакт с космическими мирами, почему-то очень любит наш земной спорт: пробежки всякие, велосипед, лыжи. Как только в выходные выдаётся хорошая погода или вдруг зимой выпадает снег, свитер сразу же развивает бешеную активность. Он размахивает рукавами, подстёгивает, подгоняет всех вокруг: собирайтесь, мол, живее, давайте бегать, кататься, играть… Вот за это я папин свитер немного недолюбливаю. И даже слегка побаиваюсь. Потому что он к тому же колючий, как стая диких разгневанных ежей.
А ещё у моего папы есть ботинки. Необыкновенные ботинки. Певучие ботинки. Самые что ни на есть музыкальные. Когда мой папа надевает эти ботинки, он становится как целый симфонический оркестр.
Трам-пам-пам! – выстукивают подошвы.
Тук-тук-тук! – вколачивают ритм в асфальт каблуки.
Скри-и-ип!!! – запевает левый башмак.
Пи-и-и-ип!!! – вторит ему правый.
А папа идёт со мной по улице и подпевает собственным ботинкам:
– Опять скри-и-пит потёртое седло-о-о…
Скри-и-ип!!!
– И ветер холоди-и-ит былу-у-ую ра-а-ану!
Иу-у-уи!!!
– А дальше я не помню, – вдруг говорит папа. – Слова забыл.
И останавливается посреди улицы.
И ботинки останавливаются вместе с ним. Замирают, грустно скривив набок носы. Ждут, когда папа вспомнит слова. А если даже не вспомнит, то просто пойдёт, побежит, подпрыгивая и пританцовывая, мурлыча себе под нос. И ботинки побегут, запоют вместе с ним. Что-нибудь из Бетховена. Или «Вальс цветов». Или «Марш авиаторов». У ботинок и папы очень богатый репертуар.
И так они бегут и поют, и я бегу за ними вприпрыжку. И папа вдруг кричит на всю улицу:
– Вспомнил!
– Что?! – кричу я.
– Слова вспомнил! Только не те, а другие! Слушай!
И папа, приплясывая, поёт:
– Скри-и-ипка рыдает вечерней порой…
Скри-и-ип!!! – рыдают папины ботинки.
– Хвати-и-ит!!! – рыдаю я. – Сто-о-ойте!!!
Мои ботинки не такие музыкальные и шустрые, как папины. Поэтому они никогда не могут за ними угнаться.
Скри-и-ип!!! Скри-и-ип!!! Скри-и-ип!!! Мы возвращаемся домой.
– Смазал бы ты их, что ли, – вздыхает мама. – А то с тобой рядом ходить невозможно. Я и крем специальный купила.
– Крем – это для всяких барышень, вроде туфель на шпильках. – Мой папа непреклонен, как скала. – А мои ботинки от него только фальшивить начинают. Тональность у них меняется, понимаешь?
Нет, мама не понимает. Она снимает свои шпильки и идёт готовить нам ужин. Папины ботинки, угомонившись, затихают в углу. Шляпа отдыхает, развалившись на полке. Свитер свернулся калачиком на стуле.
Папа переодевается в растянутые на коленках треники и выцветшую голубую ковбойку. Суёт ноги в самые обыкновенные старые фетровые тапки.
Когда мой папа надевает тапки…
– Ну что? – потирает он довольно руки. – После ужина партейку?
Когда мой папа надевает тапки, мы с ним садимся играть в шахматы. Папа раскладывает на табуретке доску. Я расставляю фигуры. По краям ладьи. Рядом с ними кони с изогнутыми шеями. Потом два слона и ферзь с королём. Впереди – целый ряд воинственных пешек.
– Твой ход, – говорит папа.
И убирает с доски своего ферзя и ладью. Это он так даёт мне фору. Поэтому мы очень часто заканчиваем вничью. Два раза я даже у него выигрывала.
Потом мы с ним вместе смотрим «Спокойной ночи, малыши!». Хоть мама и говорит, что мы совсем уже того… впали в детство.
И папа читает мне на ночь свою любимую книжку – Гайдара или, скажем, про пятнадцатилетнего капитана по имени Дик. И рассказывает свои бесконечные истории: про шляпу, и звёзды, и космические галактики, и много ещё про что.
Больше всего на свете я люблю, когда мой папа надевает тапки…
Как папа не стал лётчиком
– Когда я был маленький… – говорит мой папа.
Папа очень любит так говорить. Мол, когда он был маленький, всё было не так, как теперь. Гораздо лучше всё было в стародавние времена его детства. Речки глубже. Вода в них чище и теплее. Зима белее и морознее. Трава зеленее. Небо голубее. И облака на нём – в сто раз кучерявее. Сахар слаще. Про мороженое и говорить не приходится.
– Ты такого никогда и не пробовала! – смакует воспоминания папа. – С орехами! Всё облито шоколадом! М-м-м! Теперь такого уже не делают.
И докторской колбасы такой не делают. И сгущёнки, которую было принято варить вместе с банкой в большой эмалированной кастрюле. И конфет.
– Были в наше время такие леденцы, – рассказывает папа, – в коробочке. Монпансье назывались. Так вот, мы с ребятами…
Ребят, какие были тогда, теперь уж тоже нигде не сыщешь. Нет таких ребят на всём белом свете. Чтобы так умели дружить. И друг за друга горой. А учиться любили – ужас! В школу бежали наперегонки. Никогда не болели. А если вдруг заболеют, то тут же выздоравливали. Особенно если на носу контрольная.
– На контрольную приходили все, – объясняет папа. – Даже с температурой сорок градусов.
Пропустить физкультуру или лыжный забег для них было хуже самого страшного наказания. А уж читали… запоем! Всё подряд по программе и даже то, что не по программе… в общем, за уши не оторвать!
Да! Папе можно только позавидовать – так хорошо всё было, когда он был маленький.
Только я в это не верю. Вообще. Ну в то, что когда-то мой папа был маленький. На него посмотришь – сразу скажешь, что не может этого быть.
– Ну вот же, гляди!
Папа достаёт из шкафа большую картонную коробку, в которой у нас хранятся семейные фотографии. Вываливает целую кучу на диван.
– Вот же я! Вот! Не узнаёшь?
На фотографии тощий ушастый мальчик сидит на коленках в море. За его спиной стоит дядька в трусах и соломенной шляпе. Он держит мальчика двумя руками за его лопоухие уши и даже слегка оттягивает их в стороны, чтобы они казались ещё больше и красивее. Во всю дядькину грудь нарисован огромный орёл. Одно крыло орла слегка опущено вниз, к дядькиной подмышке. Другое задрано кверху, к самому плечу. Как будто этот орёл вот-вот оттолкнётся лапами, взмахнёт могучими крылами и улетит в голубое бездонное небо.
– Это я, – тычет в мальчика пальцем папа. – Это мой папа. Твой дедушка.
На самом деле фотография размером чуть больше почтовой марки. Вся потрескавшаяся и какая-то жёлтая. Толком разглядеть ничего невозможно. Какой-то мальчик… какие-то уши… полустёртый орёл…
– Ошибка молодости, – объясняет про орла папа. – Отец татуировку сделал… потом всю жизнь жалел…
А по-моему, красиво.
Жалко, что у моего папы такого орла нет. И вообще никаких татуировок. Зато у него есть усы. И лысина в полголовы. Он её ужасно стесняется.
И ещё у папы уши. Большие и слегка заострённые кверху, как у эльфов и всяких прочих гоблинов. Я сравниваю папины уши с ушами на фотографии. Вроде похоже… а может, не совсем…
– Вот ещё, смотри.
Папа протягивает мне следующую фотографию. На ней другой мальчик, но с такими же ушами, как у первого. Он уже не в трусах, а в мышиного цвета школьной форме. Держит в руках модель корабля – то ли фрегата, то ли авианосца. Я в них вообще не разбираюсь, в этих плавучих средствах.
– Когда я был маленький, – объясняет папа, – я мечтал стать моряком.
Про это он тоже любит рассказывать. Как он кем-то мечтал стать. А потом, конечно, не стал. Обстоятельства помешали.
Например, сначала он хотел поступать в морское училище, но передумал.
– А если бы на подводную лодку откомандировали? А? То-то!
Папа очень боится замкнутых пространств. Даже в лифте ездит с опаской.
Потом он чуть не стал космонавтом. Только в космическом корабле пространства не больше, чем в лифте. И папа решил пойти в геологи.
– У геологов такая интересная жизнь! Такие открытые пространства! – захлёбывается от восторга папа. – Они всё время ходят в поле. Ищут там железную руду, нефть, лучистый колчедан.
– В поле же рожь, – удивляюсь я. – И ещё сорняки. При чём тут…
– Ну не знаю, – чешет затылок папа. – У них, наверное, какое-то другое поле…
Геологом он тоже не стал. Потому что его друг Славка Дерябин вдруг решил пойти в артисты.
– А куда мне было деваться? – спрашивает папа. – Пришлось за компанию идти в театральный кружок. Мы ж тогда знаешь как дружили! Не разлей вода!
Папа до сих пор вспоминает какого-то то ли бедного, то ли бледного Йорика. Хотя вообще-то этот Йорик, как оказалось, на самом деле был черепом. И вот мой папа чуть что, сразу хватает со стола сахарницу (настоящего-то черепа у нас нет и отродясь не бывало) и обращается к ней торжественно и печально: «Быть иль не быть, вот в чём вопрос». Они тогда очень Шекспиром увлекались. Целый месяц «Гамлета» репетировали.
А потом Славка кружок бросил, потому что захотел стать лётчиком. Папа решил не отставать.
– Вот, смотри!
На фотографии третий ушастый мальчик, чуть постарше первых двух, сидит на огромном стогу сена и смотрит из-под ладони в небо. Рядом сидит другой мальчик, весь конопатый, в закатанных по колено штанах.
– А-а-а… при чём тут лётчик… где же самолёт?
– Улетел, – вздыхает папа.
Папа садится поудобнее, обнимает меня за плечи и начинает рассказывать.
– То лето я провёл в деревне, – голосом древнерусского сказителя заводит свою песнь папа. – Деревни тогда были…
Деревни, конечно, были не чета нынешним. Дома в них были огромные, как дворцы. Печные трубы упирались в небо. Клубника вырастала размером с кулак. Яблоки, те вообще были как арбуз. Коровы по деревне ходили, словно бронетранспортёры. Молока давали – зараз тонну. И жирность у него девяносто пять процентов. С половиной.
– И завёлся у меня там дружок, – продолжает папа. – Колькой звали. Ивановым. Механизатором хотел стать. Точнее говоря, комбайнёром.
– Комбайнёром, это, наверное, хорошо? – спрашиваю я.
– Вот и Колька так думал, – ухмыляется папа в усы. – Он же про самолёты ничего почти и не знал.
И стал мой папа (который в то время никаким, конечно, папой не был) этого Кольку просвещать. Про фюзеляжи там всякие, лонжероны и что там ещё у них есть, у самолётов.
– Подумаешь! – говорил Колька. – Лонжероны! Ты хоть раз в жизни на настоящей телеге катался?
– На телеге? – удивлялся папа.
– Ну с оглоблями и лошадью впереди.
Папа тогда и знать не знал, что такое оглобли. Про лошадь-то он, конечно, что-то слышал.
– У меня дядя бригадиром в колхозе работает, – сказал тогда Колька. – Хочешь, смотаемся к нему завтра?
…В поле пахло скошенной травой. Тут и там торчали островерхие стога. Стога были огромные, как Альпийские горы. Вокруг стогов суетились люди, перекладывали сено на телеги исполинскими вилами, кричали «но!», «тпру!», «куда пошла, дурында!».
– Вот оглобли.
Колька показал на две торчащие из телеги палки.
– Вот Чалый.
Между оглоблями лениво помахивал хвостом серый, с проседью, конь.
– Вот мой дядя. Василием Степанычем звать.
Василий Степаныч оказался весёлый и весь покрытый неровным загаром. Лицо и шея у него были тёмно-коричневые, а руки и грудь – молочной, какой-то даже детской белизны. Одет он был в засаленные штаны и видавшую виды кепку, лихо сдвинутую на затылок.
– Здорово, племяш! – сверкнул зубами Василий Степаныч. – С другом пришёл? Как звать-то?
– Минькой. Дядь Вась, он на телеге никогда не катался.
– Во дела-а-а… – почесал в затылке дядя Вася. – Что ж прикажешь делать?
– Прокати, дядь Вась…
– А что мне за прок? – усмехнулся дядя Вася. – Что мне с того будет?
– Мы тебе за это большое спасибо скажем!
– Спасибо – это хорошо, – согласился Василий Степаныч.
В те счастливые времена вообще всё делали за спасибо и счётов никто ни с кем не водил.
– Ну, полезайте! – скомандовал бригадир. – Вон, Федька сейчас поедет…
– Пошли, пока не передумал, – шепнул Колька папе… в смысле Миньке… в смысле… ну, в общем, вы поняли.
И они наперегонки бросились к телеге, на которой уже выросла куча сена размером с Казбек. Колька едва успел крикнуть «спасибо», как они уже были на самой вершине этого Казбека, под облаками.
Тут-то Василий Степаныч достал из кармана свой старенький «ФЭД» и щёлкнул.
– А фотографии-то когда будут? – крикнул сверху Колька.
– Н-н-но! – причмокнул Федька и взмахнул поводьями.
– И-и-и! – согласилась лошадь.
Телега дёрнулась. Казбек покачнулся. Они поехали.
Чалый шёл не спеша, как будто боялся расплескать свою ношу. Телега ровно, усыпляюще подрагивала. Сено кололо босые ноги, лезло за шиворот и в рукава.
– Всё-таки комбайнёром быть хорошо! – сказал Колька и откинулся на спину.
– А лётчиком лучше!
Мой папа тоже улёгся на сено, рядом с Колькой. Сверху на него смотрели ватные облака. Под облаками шныряли, перечёркивая небо, юркие ласточки. Высоко-высоко оставил белую полосу еле различимый с земли самолёт…
…Папа задумывается, смотрит в окно, как будто ищет там тот самый след от самолёта.
– Ну самолёт. Ну и что?
– И вот я кричу ему с телеги: выпустить закрылки! штурвал на себя! проверить крейсерскую скорость!
– А он?
– Что он?
– Ну выпустил закрылки-то?
– Да шут его знает. Может, и выпустил. Снизу-то не разглядишь.
– Ну и что?
– Что?
– Дальше-то что?
Папа перебирает старые фотографии.
– Дальше? Дальше проехали поле, потом перелесок, потом через речку по мосту.
– Ну а дальше-то… дальше!
– Дальше… ну, слушай…
…Мимо папы с Колькой проплывали облака, верхушки деревьев, печные трубы и крыши домов. Въехали в деревню.
– Самолёты красивее, – говорил Кольке папа. – Они такие стремительные, серебристые.
– Зато комбайны нужнее, – спорил Колька. – Они зерно собирают. Как без хлеба-то?
– Ага! – горячился папа. – А как ты без самолёта на Северный полюс попадёшь?
– А зачем мне туда?
– Эх ты, комбайнёр…
– Скоро на месте будем, – раздался снизу сиплый Федькин голос.
Они и не заметили, как добрались. Так хорошо было ехать в телеге, развалившись на мягком сене, – мечтать, спорить про комбайны и самолёты, смотреть в голубое небо, на облака.
И так они на эти облака засмотрелись, что…
Никто сразу и не понял, как это произошло…
В общем, ехали они себе, ехали, тряслись на неспешной телеге. И вдруг…
– Там при подъезде к этому сараю… ну куда сено свозили… – объясняет мне папа, энергично размахивая руками. – Так вот, там забор был. И ворота. По бокам два столба. А между ними, сверху, перекладина. И вот об эту перекладину…
…Стог оказался слишком высоким. Гораздо выше этой самой перекладины. Только почему-то никто этого сразу не заметил.
– Н-н-но-о-о! – хлестнул Чалого Федька.
– И-и-и! – обрадовался Чалый.
Почувствовав близкое избавление от тяжёлой ноши, конь рванул вперёд.
Стог сена подпрыгнул на телеге и рванул вслед за Чалым.
Верхушку стога срезало перекладиной подчистую. Раз – и нету её. Как будто и вовсе не бывало.
– Летели мы долго, – вспоминает папа. – Минут пять. Ну ладно, четыре. В общем, вся жизнь перед глазами… небо… фюзеляж… бедный Йорик…
Шлёпнулись они метров за пятьдесят от ворот и телеги. Все сразу набежали. Особенно Федька переживал:
– Как же это я? Что ж это? Не расшиблись?
Было почти не больно. Они ж прям на сене и летели. На нём, собственно говоря, и приземлились.
Колька на папу всё ворчал:
– Фюзеляжи… лонжероны… долетались! Я ж говорил, комбайны лучше. Ближе к земле.
В деревне их так и прозвали. Лётчиками.
– Эй, лётчик! – кричали папе. – Самолёт свой где потерял?
Папа тогда страшно обиделся и лётчиком становиться передумал. Комбайнёром он, правда, тоже не стал. Да и кому нужны в городе комбайнёры?
Зато мой папа окончил институт и стал инженером. А что? Хорошая профессия. Не хуже лётчика, между прочим.
А от той папиной мечты только фотография и осталась. Ну где он сидит на стогу и смотрит в небо. Это ему Василий Степаныч подарил. Добрый человек был. В те времена все были как-то добрее.
Привет от тёти Розы
Пирог был очень большой и совершенно круглый. К тому же красивый – божественно. Как божественно всё, что выходит из рук тёти Розы. Никто другой таких пирогов печь не умеет, даже моя бабушка (не говоря уже о маме).
Вся середина пирога была тёмно-красная от тесно прижавшихся друг к другу спелых вишен. Вишни блестели боками, утопая и плавясь в густом аппетитном желе. По краям золотился валик рассыпчатого румяного теста.
От пирога шёл упоительный, можно сказать, изысканный запах. И весь он был восхитителен и неповторим, как произведение искусства. Даже страшно было подходить к нему с ножом. Смахивало на какое-то святотатство.
– Та вы шо! Выдумали тоже, – говорила в таких случаях тётя Роза. – Шо на него любоваться? Его кушать надо, на то он и пирог!
Подобно тёти-Розиной выпечке, её речь изобиловала удивительными нюансами и неожиданными вкусовыми обертонами.
То, что пирог столь же вкусен внутри, сколь и восхитителен внешне, было видно с первого взгляда. Пекла тётя Роза, как дышала: так же естественно и просто.
– А шо тут мудрить? – вопрошала тётя Роза, воздев к небесам руки, по локоть вымазанные в муке. – Того немножко добавила, сего маленько подсыпала. Раз-раз, и готово!
Теперь-то я понимаю, что это называется талант.
Готовила тётя Роза всегда много, обильно и вкусно. И угощала своими блюдами всех: родных, знакомых, полузнакомых, случайно забредших на огонёк.
– Люблю кормить людей. Шобы сыты, пьяны и нос в табаке, – хрипло смеялась она.
В добавление к своему кулинарному таланту тётя Роза была сказочно красива. Почти как актриса Софи Лорен в фильме «Брак по-итальянски». Такая же гордая стать, причёска, огромные кошачьи глаза. Вот только жила тётя Роза далеко от Италии. Хотя и на море. На Азовском. В городе Таганроге.
– Город как город, – пожимала плечами тётя Роза. – Везде люди как-то живут.
И всё-таки для Таганрога тётя Роза была слишком хороша.
Наверное, именно поэтому каждый год она брала в турагентстве путёвку и отправлялась показывать свою красоту в дальние края. Лазурный Берег, Коста-Бланка, Золотые Пески…
Каждый раз накануне её отпуска в нашей квартире раздавался звонок.
– Шо? Соскучились? Заждались? – кричала тётя Роза в телефонную трубку. – Таки завтра я выезжаю! Гостинцы везу!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги