Яблони в цвету. Книга 1. Братья по разуму

1

Тугие витаминно-кислородные струи воды, бьющие со всех сторон, нежили и наполняли бодростью утомлённое на тренажёрах тело. Повинуясь мелодичным звукам расслабляющего «Отдыха», Клэр, от удовольствия мурлыча, словно котёнок, которому ласковые пальцы щекочут шейку, изгибалась в подобии пластического танца. Выполняя заданный режим, сработал автомат, томные тягучие звуки сменились грохотом космика, и на купальщицу обрушился водопад ледяной воды. Взвизгнув, она обхватила себя руками и присела на корточки, но тут же со смехом встала и запрокинула лицо навстречу будоражащему потоку. Нежные пальчики коснулись клавиш и в кабину на смену резким, обжигающим холодом, струям влаги ворвались вихри тёплого сухого воздуха, наполнив её запахом прогретого соснового бора.

Клэр повернулась к зеркальной стене и, давая телу обсохнуть, простояла несколько минут, разглядывая себя. Бёдра могли быть чуть полнее, а грудь капельку больше. Но он хотел именно это тело, какое оно есть, и она сама, от кончиков ногтей, до самых глубин души, с замиранием и восторгом ждала того мгновения, после которого жизнь её наполнится небывалым блаженством и счастьем. Она подумала о них двоих, желание тёплой волной прошло снизу вверх по её телу, заставив напрячься бёдра, отяжелеть соски и перехватив дыхание. Клэр прикрыла глаза и едва не застонала. Тряхнув подсохшими каштановыми волосами, она улыбнулась в зеркало и, нагнувшись, провела ладонями по всему упругому телу от округлых коленок до налитых грудей с торчащими тёмными виноградинками сосков. Напевая не очень серьёзную песенку о том, как на Неизвестной планете прекрасный Обезьянин похитил прекрасную девушку у её незадачливого жениха, и что из всего этого получилось, она вышла из душевой кабинки.

За спиной раздался лёгкий свист, дверная плита в соседней кабинке сдвинулась и из неё вышла золотоволосая девушка с голубыми глазами. В отличие от Клэр, одухотворявшей взоры законченной точённостью фигурки, роскошные формы её подруги вызывали сердцебиение и пресекали дыхание. Представителю противоположного пола надо было иметь крепкие нервы и железную выдержку, чтобы при виде её наготы удержаться и хоть на миг не окунуться в хмельные волны фантазии, рисующей картины утех. Умопомрачительные бедра, обхватывая тело, зажимают его тиски, грудь трепещет от ласки, а сочные полные губы, обжигая, готовы выпить в поцелуе.

Золотоволосая подняла руки к груди, слегка оттянутые книзу своей пышностью. Клэр посмотрела на неё, засмеялась и захлопала в ладоши.

– Виолка, ты совсем, как Афродита! Правда, правда, – смеясь, она подтолкнула подругу к залитой лучезарным солнцем стене, где на фоне голубого неба и бирюзовых волн, ступая по белоснежной пене под восхищёнными взглядами людей, сбежавшихся поглядеть на диво дивное, на брег морской выступала нагая богиня. – Клянусь богами, её с тебя изобразили!

Сквозь смех слышалось неподдельное восхищение и, чтобы не обнаруживать явно, перед подругой, как приятны похвалы её фигуре, Виола тоже засмеялась, запрокинув голову и показывая два ряда жемчужных зубов.

– Нет, это меня мама с папой по Афродите запрограммировали.

– Между прочим, – Клэр упёрла руки в боки и с торжественным видом подняла на подругу серьёзное личико, – ты и Венера Милосская – никакого сравнения! У неё даже талии нет, а уж грудь! – и она пренебрежительно махнула рукой Ладно, ладно, захвалишь, мне тоже руки оторвут, – взгляд Виолы скользнул по другой стене, на которой вокруг величавого бога морей резвились весёлые дельфины, и на её лицо набежала невольная тень.

– Виолка! – воскликнула Клэр, – сейчас же перестань! Это же изображение, здесь всё подстроено, а у тебя картина. В этом дрейфе у тебя всё получится. Вот помяни моё слово.

– Сейчас не дрейф и чует моё сердце, что скоро всем нам будет не до картин. – Из груди девушки непроизвольно вырвался сокрушённый вздох. – Не получается у меня, хоть плачь. В голове всё вижу ясно, даже брызги падают, а как дойду до холста…

– Всё равно не хмурься. Сегодня нельзя хмуриться, – Клэр широким жестом взмахнула руками и с мечтательным выражением на лице сделала несколько танцевальных “па”.

– Что с тобой сегодня, подруженька? То прямо пляшешь на месте, то, как пташечка распелась в душевой, – Виола с подозрением посмотрела на резвящуюся по непонятной причине подругу.

– Сек-крет! – ответила Клэр и закружилась в танце. – Не скажу! Не скажу, не скажу, не скажу!

– Даже мне? – спросила Виола посмеиваясь.

– А тебе, Виолка, тем более.

– Это почему же? – Виола подошла к зеркальной стене и, перекинув через голову волосы, начала их расчёсывать.

– Потому что ты сногсшибательно прекрасна, дитя моё! – пропела Клэр. – От тебя-то секрет как раз.

– Во-он оно что! – засмеялась Виола. – Боишься, уведу?

Клэр подплыла к зеркалу и встала рядом с ней.

– Поражаюсь, как это тебя саму до сих пор Леклерк не приручил. Уж как он на тебя смотри-ит! Думаешь, не вижу? – и Клэр погрозила в зеркало пальчиком.

– О-о! Пье-ер-р! – Виола подняла кверху лицо и закатила глаза.

– А-ах-х! Пьер! – сладострастным шёпотом отозвалась Клэр и в томном изнеможении раскинула руки.

Подруги встретились в зеркале глазами и весело захохотали.

Клэр включила музыку и, замысловато изгибаясь, опять закружилась по холлу.

– Или ты их обоих заарканила? – хитро прищурившись, она обернулась к Виоле.

– Кого обоих? – отозвалась Виола непонимающим взглядом.

– Ещё спрашивает! Мартынова и Леклерка, конечно!

– Ах, ты! – Виола подстерегла проплывающую мимо Клэр и щипнула за напрягшуюся округлую ягодицу.

– Ах, та-ак! – Клэр изловчилась и шлёпнула Виолу по мягкой нижней роскоши.

Подруги в один голос завизжали и, награждая, друг дружку щипками и толчками, упали на тёплый диван. Уф! – Виола первая успокоилась и села, полуобняв неугомонную товарку. – Ну, признавайся! Коростылёв?

– Коростылёв, – прошептала Клэр и, прижав ко рту ладони, посмотрела на Виолу округлившимися от радостного изумления глазами.

– О, великие боги! – воскликнула Виола, не в силах сдержать улыбки, и покачала головой при виде непритворного восторга подруги. – Можно подумать, что тебе пятнадцать лет и это первый мальчик, который поцеловал тебя и поклялся в вечной любви.

– Мне уже не пятнадцать, а на двенадцать лет больше, – вздохнула Клэр, – и Коростылёв не первый мой мальчик. Только с Коростылёвым у меня на всю жизнь, – сказала она серьёзно.

– До гробовой доски? – засмеялась Виола. – А с теми, что любили тебя до него, у тебя не на всю жизнь было?

– К ним я тоже что-то чувствовала, и мне было с ними приятно, надеюсь, им со мной тоже, но всё это не то. С Коростылёвым у меня по-другому. – Клэр, запустив руку в волосы подруги, перебирала их пряди на своей ладони. – Я знаю, ты опытней меня и искуснее в утехах, но, клянусь, такого у тебя не было. Понимаешь, – и она опять посмотрела на Виолу округлившимися, подёрнутыми влагой глазами, – только это секрет, я хочу родить от него. Да. И не один раз. Представляешь, у нас будет такой ма-ахонький ребёночек, – она переплела перед собой руки, словно уже совершила своё доброе дело, и юный отпрыск Коростылёва впивался беззубым ртом в её грудь. – Сегодня за ужином мы объявим всем, что мы муж и жена и пусть только наш богоподобный командир, этот кибер ходячий, не позволит выпить всем за наше счастье шампанского. Я буду вся в голубом, – закончила она неожиданно.

– Почему не в белом? – спросила Виола, с которой неожиданно слетела вся её беззаботность.

– Мне так больше хочется, считают – голубой больше подходит блондинкам, а мне он всё равно нравится.

– А как же Марк?

– Марку я никаких поводов не давала, – ответила Клэр сердито, – он сам навоображал и все почему-то подумали, что это так и есть. А у меня ничего с ним даже и в мыслях не было. Я Коростылёва с первого дня заметила, ещё там, на Луне. Знаешь, – зашептала она, – Коростылёва по-настоящему не Олегом, а Олом зовут. Он еще, когда в колледже учился, докопался, что его пра-пра-пра были русские. А у русских давно, давно, две тысячи лет назад был такой император, нет, не император, князь. Вот, на русских всё нападали, нападали, а этот князь, его Олегом звали, отбивался от всех врагов. И Коростылёв в его честь своё имя переделал. Вот. Сына мы Алёшей назовем. Это когда маленький. А когда взрослый – Алексей. Правда, такое доброе, домашнее имя – А-лё-ша!

– Конечно хорошее имя, – улыбнулась Виола. – Раз Коростылёв сказал.

– А ты откуда знаешь? Ах, ты! – и Клэр набросилась на свою насмешливую подругу. Виола, защищаясь, подняла руки: «Тихо, тихо, тихо». Клэр засмеялась: – Да, это Коростылёв придумал.

– А почему сын? Вы его что, по программе творить будете?

– О! Никаких программ. Кто будет, тот и будет. Просто, если мальчик, называет Олег, если девочка – я. А я ещё не придумала. Мне всё равно, лишь бы ребёночек был. И вообще, я его и кормить, и воспитывать сама буду. Никаких городков, пять лет исполнится, тогда уж конечно.

– Ну, а твои пра-пра-пра кто были? – Виола лукаво посмотрела на Клэр, но та на этот раз не попалась.

– Ты знаешь, мне это абсолютно безразлично, – она засмеялась. – Всё равно когда-то все по веткам прыгали.

Виола встала с дивана и потянулась всем телом. Грудь её приподнялась, и у Посейдона на стене заблестели глаза.

– Я как подумаю, всегда радуюсь, что родилась женщиной, – говорила она. – У мужчин всегда пунктик какой-нибудь, вроде этих пра-пра. Мужчины не могут просто жить и наслаждаться жизнью, они вечно какие-нибудь проблемы выдумывают, – протянув к Посейдону руки, воскликнула: – Великие боги, скажите мне, пожалуйста, если мужчина даёт мне наслаждение, какое мне дело до его пра-пра-пра?

– Ты уж прямо всё к одним утехам сводишь, – с иронией заметила Клэр.

– Милая моя подруженька, да на этом мир испокон веков держится. Почему раньше столько войн было? Не знаешь? Вот слушай. Раньше, ну совсем давно, женщина жила как животное, даже если на неё всякие украшения вешали: золото, драгоценности и так далее, всё равно она была полуживотным. Потом, конечно, всё менялось, люди становились цивилизованней, женщина по своей свободе приблизилась к мужчине, но всё равно это была не настоящая свобода, потому что женщина жила в вечном страхе, комплексах и тому подобное. А теперь скажи – могло ли такое полузапуганное существо дать мужчине настоящие утехи? Нет, конечно. Так, удовлетворение естества. А у мужчин из-за этого развивались комплексы, периодически портилась кровь, и закипали мозги. Вот тогда они начинали друг друга резать, стрелять, сжигать. Я об этом целый трактат в университете написала.

– Ну и как, обнародовали? – спросила Клэр, зажимая рот рукой.

– Не-а. Гражданин уважаемый профессор сказал, что у меня самой мозги закипают, – Виола, запрокинув голову, захохотала, – от вида мужчин. – Она прыгнула на диван и села рядом с Клэр, скрестив ноги. Отсмеявшись, лукаво прищурила левый глаз. – Но пока что, мозги у них в основном закипают. От моего вида.

– У обоих? – кольнула Клэр и плутовски подмигнула.

Виола не приняла шутки.

– Ф-фу, какая ты злая! – лицо её приняло сердито-обиженное выражение, и она отвернулась.

2

С некоторых пор упоминание имени Мартынова рядом со своим начало злить Виолу. Давно, месяца два назад, она заметила на себе зовущий взгляд Леклерка. Природа наделила Пьера благородной мужественностью, дополнявшейся обворожительным шармом. Наедине с собой, Виола не могла без волнения думать о первом пилоте. Её влекло к нему и это влечение нашёптывало: если она откликнется на призыв, эти часы станут надолго незабываемы для обоих. Она истает в ласках, и сама подарит наслаждение, которое он не испытывал ни с одной женщиной.

Они хотели этого оба, и это произошло. Виола приходила к нему в каюту, объясняя Клэр, с которой делила жилище, что, позанимается на дисплее над картиной в тиши, днём её донимали зрители. Клэр скорей всего обо всём догадывалась, но делала вид, что верит в ночные занятия подруги живописью. Днём они на эту тему не разговаривали. Леклерк занимал каюту вдвоём с Битовым, но док, пользуясь служебным положением, перебрался в пустующий медицинский отсек. Виола невзначай раскрыла тайну. Кроме любви дока к свежему воздуху, существовала ещё тридцатипятилетняя программистка Мадлен Караян. Но ей до этого не было никакого дела, может у неприступной Мадлен по ночам голова болит. Только могла бы вести себя и поприветливей, когда по пути в лифт сталкивалась с Виолой в ночном коридоре.

Её предчувствия оправдались – в каюте Леклерка она проводила восхитительные ночи.

Когда они вставали с ложа, он, смеясь, показывал следы ноготков, она тоже смеялась и покрывала ранки мазью. Повернувшись к ней спиной, он говорил, что с такими отметинами не рискует теперь ходить в душевую спортзала, каждый раз приходится подыматься в каюту, но он не против ежедневно проливать кровь таким образом. Ежедневно не получалось, наспех они не встречались.

И тут рядом с ней появился этот несносный Мартынов. Зубоскал и острослов, он немо смотрел на неё тоскующим взглядом. Эти мартыновские взгляды внесли дискомфорт в её душу. Она вдруг с отчаянием поняла, что пока рядом Мартынов, ни с кем, ни с Леклерком, ни с кем иным, не сможет спокойно насладиться жизнью. Если бы ещё он хоть что-нибудь говорил, нет – только молча смотрел на неё, а когда она отвечала сердитым колючим взглядом, молча вздыхал и отворачивался. На следующий день всё начиналось сначала.

– Вчера ещё этот привязался – червяк засушенный, добродетель ходячая – Питер Хайнелайнен. Это ж надо, какой слог! «То что, само собой разумеется, где-нибудь на средиземноморском пляже, не совсем уместно в тесном мирке поискового звездолёта с неизвестной длительностью полёта и несбалансированным соотношением полов. Тем более что ваше поведение не совсем безразлично ни Мартынову, ни Леклерку». Если бы это не к ней относилось, она бы от такой речи хохотала до упаду. Это ж надо такое выдать! Да они что, созревающие юнцы, и у них теперь начнутся комплексы и гормональные сдвиги?

Всё из-за того, что она в почти обнажённом виде вместе с Леклерком, Титовым и Мартыновым принимала ультрафиолет. Неужели она виновата, что они вслед за ней приволоклись? Она в солярий первая пришла, а когда они появились, вообще-то хотела прикрыться, но потом решила, что если после их прихода начнёт одеваться, ребята могут обидеться. Подумают, что она им не доверяет и вообще, за каких-то маньяков принимает.

И какое этому Хайнелайнену до всего дело?

Виола, как почти все на звездолёте, за исключением Командира, его заместителя по экспедиции Армена Фуше и врача Энтони Битова, не знала, что специалист по контакту Питер Хайнелайнен является ещё и корабельным психологом. И именно благодаря ему – червяку засушенному – в кают-компании частенько звучал беззаботный смех.

– Ну, чего ты? Обиделась, что ли? – Клэр тронула подругу за круглое колено. – Я же шутя.

– А, ерунда, не переживай, – Виола тряхнула головой, разметав волосы. – Это я так.

Подруги помолчали, Виола, повернувшись к Клэр, сказала, с улыбкой глядя на девушку:

– Знаешь, я в первые дни тебя невзлюбила, тогда ещё, перед первым прыжком. Вот думаю – мымра засушенная, и с такой в одной каюте весь полёт маяться. Хуже нет, когда на корабле кто-то шуток не понимает, только скрипит и тоску на всех наводит. – Виола втянула внутрь щёки, свела к переносице глаза и произнесла противным голосом, кому-то подражая: – Ме-ме-ме!

Клэр посмотрела на неё, и подруги весело захохотали.

– А ты много уже налетала? – спросила Клэр с лёгкой завистью.

– Всего в космосе больше двух лет, – с гордостью ответила Виола. – На рейсовиках в систему Утренней звезды летала. Изучала на Авроре внеземные формы жизни, – не сдержавшись, прыснула в кулачок. – Такие ма-аленькие формы, инфузории называются. А вот на поисковике впервые.

– А я только на Венеру летала. Ещё когда Молодёжку проходила, но это не считается. Я поэтому и была такой серьёзной, всё не верилось, что взяли. Когда первый прыжок совершили, перестала придуриваться. А пока с Луны не взлетели, вообще тряслась, вот, думаю, Командир ещё раз списки проверит и скажет – зачем такую неопытную брать, ни разу на звездолёте не летала, возьмёт и вычеркнет. Знаешь, как я его боялась, – Клэр передёрнула плечами, показывая, насколько сильными были её страхи. – А ещё первого прыжка боялась. Вот, думаю, как впаду в кому, и на этом весь полёт и закончится. Ведь бывают же случаи.

– Как же, помню, помню, – ехидно захихикала Виола, перебивая подругу. – Отбой дали, а она всё в кресле лежит, глазами хлопает – «а когда же прыжок будет?» Ну, умора! Я тебе – «вот из кресла выпрыгнешь, тут тебе сразу и прыжок совершится», а ты глазёнками хлоп-хлоп, «как же прыгнуть? Фиксироваться же надо?» Ой, не могу!

Девушки бы ещё долго, позабыв обо всём на свете, словно не проводили вместе добрую часть дня, а встретились после многомесячной разлуки, поверяли друг другу накопившиеся секреты, но над их головой раздался шорох, они переглянулись и посмотрели вверх, скользнув глазами по омывающимся эллинским богам. Посейдон, насмешливо-вкрадчивым голосом Марка Джагоева, ехидно спросил:

– Дамы, вы на нет измыли свои прекрасные тела, или что-то осталось?

Дамы пискнули и Виола, нажав на кнопку двусторонней связи, крикнула, подняв к морскому богу лицо:

– Секунду, мальчики, мы уже одеваемся!

– Вот ничего себе! – всплеснула руками Клэр. – Поболтали мы с тобой! Теперь меня Хайнелайнен заждётся.

Девушки соскользнули с дивана и торопливо натянули на себя шорты и короткие блузки-распашонки. Виола тоном бывалой звездолётчицы недовольно проворчала:

– Всё-таки на рейсовиках с удобствами намного лучше. Там даже бассейны есть. А тут или в очередь, или тащись по звездолёту вся в поту мыться в жилой отсек.

В каюте они сбросили с себя легкомысленные одежды и наскоро облачились в комбинезоны. После завтрака на прихорашивание уже не оставалось времени. Виола завернула волосы в клубок и прошлась по лицу пульверизатором. На губы и ресницы затратила несколько движений. Клэр, у своего зеркала критически оглядывала лицо с разных сторон, нанося последние штрихи.

– Твой Хайнелайнен не обратит на все труды ни малейшего внимания, идём уже, – поторапливала Виола. – Довертишься, будет грызть тебя полдня.

– Зря ты его так невзлюбила, – возражала Клэр, поджимая и разжимая губы. – Он вообще-то добродушный дядечка, своеобразный конечно.

Лёгкой, скользящей походкой подруги пробежали мимо весёлых мартышек, подмигивающих со стены, раскрытых дверей дендрария и влетели в кабину лифта.

– Надо было сразу в кают-компанию идти, – проговорила Виола, нажимая на кнопку. – Мечемся, как угорелые вверх-вниз.

– Наши лица были лишены боевой раскраски после душа, – ответила Клэр, продолжая разглядывать себя в зеркало.

– Это всё ты, болтуша, со своим Коростылёвым.

Кабина остановилась, створки дверей разъехались в разные стороны и девушки гордой поступью вышли в коридор.

1

Клэр надеялась переговорить с Командиром в привычной обстановке, у неё до сих пор по спине пробегал холодок, когда она встречалась с ним, но на завтрак он не пришёл. Утром кают-компания пустовала, и они заняли отдельный столик. Виола, едва увидев поднявшегося навстречу Коростылёва, сразу же упорхнула, оставив их вдвоём. Олег, как обычно отшучивался, идти к Командиру он, и не собирался.

– Это наше личное дело, – говорил он, – ребята и без Командира переместятся, потеснятся и выделят нам каюту. У Битова весь лекарский пункт пустует.

– Нет, – упрямо настаивала Клэр, – я хочу, чтобы было торжественно.

Олег отложил вилку и, протянув через стол руку, коснулся её разрумянившейся щеки.

– От волнения ты становишься ещё прекрасней.

За их столик подсел важный Фёдор Форд, и хозяйка поставила перед ним прибор. Черпая ложкой полужидкую размазню, представительный Фёдор наставительно заметил уминавшему с завидным аппетитом сочный бифштекс и насмешливо поглядывавшему на него Коростылёву:

– Утром пища должна быть лёгкой, не отягощать желудок. Бери пример с Клэр.

Коростылёв засмеялся.

– Вот поэтому я такой большой, а она маленькая.

– Я тоже не худосочный, – отпарировал Форд.

– Ты просто от важности надутый, – ответил с ехидной усмешкой Коростылёв и похлопал Форда по бицепсу: – Мякина!

Рот Форда в это время заполняла лёгкая утренняя пища, и он не смог дать достойный ответ. Коростылёв прикончил кофе и, прощаясь с Клэр взглядом, проговорил:

– Я загляну к вам до обеда.

Клэр мелкими глотками допивала горьковатый шоколад, рядом остановился Питер Хайнелайнен. Склонив с высоты своего, без малого двухметрового роста, голову с уже успевшей разлохматиться седеющей шевелюрой и клочковатыми бровями, он церемонно приветствовал молодую сотрудницу:

– Доброе утро, коллега! Надеюсь, я не помешал? – дождавшись успокоительного ответа, продолжил: – Вчера вечером у меня окончательно вырисовался новый шифр. Никаких аналогов не существует. Строй речи абсолютно отличен от доселе известных языков. Я не выдержал и проверил по компьютеру. Мне просто не терпится посмотреть, как вы с ним расправитесь.

Клэр подняла на него умоляющие глаза.

– Я задержусь на пятнадцать минут. Мне нужно срочно поговорить с Командиром. А вы что, всю ночь возились с шифром?

– О, ерунда. Не стоит беспокоиться, ночью мне лучше работается. К вашему приходу я составлю текст. Посмотрим кто кого на этот раз. Так я вас жду, – он повернулся и пошёл широкими шагами, нескладно согнувшись на ходу.

Клэр сделала последний глоток и отставила, пустую чашку. К ней подошла хозяйка за грязной посудой. Сегодня она была курносенькая с трогательными веснушками на лице.

– Ещё что-нибудь?

– Нет, спасибо. На обед я бы поела тушёной телятины и какие-нибудь сочные фрукты. Ананас, к примеру.

– Запомнила, – проворковала хозяйка. – Ты сегодня прекрасно выглядишь, Клэр. У тебя божественный цвет лица.

Клэр улыбнулась.

– Благодарю тебя.

Говорить комплименты людям было заложено в программе поведения хозяек, об этом знали даже дети, но всё равно, выраженная любезность доставляла удовольствие.

– А вот ты ничего такого мне не сказал, – Клэр подмигнула Форду, открывшего от неожиданного обвинения рот, и поднялась из-за стола.

С тихим шуршанием лифт вознёс её на самую верхотуру.

2

Отношение Клэр к Командиру претерпело две стадии. Не так давно, ещё какой-нибудь год назад, когда о нынешнем полёте никто не помышлял, Командир для Клэр обретался в заоблачных высях, где живут президенты, руководители поселений, министры федеральных ведомств. Все эти деятели представлялись полумифическими фигурами, которых она видела только на экране. Они занимались очень важными делами, и Клэр даже сомневалась, могут ли они есть как нормальные люди, веселиться, любить женщин или мужчин, если важная шишка была женщиной. Относилась к ним Клэр с абстрактным уважением, они существовали вне пределов её жизни. Она даже в мыслях не имела, что когда-нибудь будет сидеть с кем-нибудь из важных персон за одним столом.

Когда начался ажиотаж вокруг полёта, Клэр пережила состояние лёгкого ужаса. Она направила заявление об участии и – о, великие боги! – её пригласили на комиссию. В этом состоянии лёгкого ужаса она пребывала весь период испытаний. Пик ужаса наступил в тот день, когда соискательнице выдали задание, и предложили выполнить его под шлемом. С самого утра в тот день шла сплошная нервотрёпка. Ей назвали номер комнаты, где предстояло выполнить очередное задание, и при этом поторопили, потому что она не одна и, если опоздает, никто с ней возиться не собирается и испытание посчитается невыполненным. Клэр долго блуждала по коридорам, спускалась на лифте, возвращалась назад и, когда нашла нужную дверь, в глазах стояли слёзы. Тут её наругали и сказали, что она всё перепутала. Она вернулась назад, её опять отругали и пообещали за феноменальную бестолковость отправить домой. Потом ей вручили задание, и повели под шлем. Тут она вообще вошла в ступор. Успокоил её оператор. Перед тем как усадить девушку в кресло и надеть шлем, он легонько сжал ей руку повыше локтя, и она первый раз за весь день услыхала благожелательный голос:

– Я вот о чём хотел тебя предупредить. Если из какого-нибудь дальнего закоулка твоих извилин вдруг выскочит эдакая мыслишка, ну, скажем интимного характера, и её прочитает шлем, можешь быть уверена, с кристалла она будет стёрта. О ней узнаю только я. На мой счёт можешь быть совершенно спокойна, я очень строго выполняю инструкцию. Моя работа мне нравится. В этом смысле можешь относиться ко мне как к врачу. Договорились? А то у некоторых прямо мозги замерзают от переживаний.