Безопасный человек. Странная история обычного города
Хотя, сейчас понимаю, что со стороны это выглядело – полностью обратным. Словно мне одному Кира не нравилась. Я не заговаривал с ней, не подходил, и вообще был гораздо более отстраненным, чем с другими. К тому же на носу были экзамены. А я оставался простым семиклассником, который боялся проявить свои лучшие качества и чувства к девочке.
Несмотря на затаённые мысли, я занимался своими делами, через это напускное равнодушие. Я загружал себя планированием проверки своих возможностей, решая это сделать прямо на первом же экзамене.
Готовясь, я часами просиживал после уроков, в читальном зале районной библиотеки, обложившись словарями, пытаясь выяснить, что со мной. Я изучал не математику, а себя. Я считал, что не может быть, чтобы во всём мире не было ещё такого человека с такими же странными особенностями.
Я не могу сказать, что не был готов к экзаменам. Скорее, я просто надеялся, что моя проверка позволит мне и так сдать математику. В любом случае, экзаменационной проверки я не боялся и тратил освободившееся от зубрёжки время на чтение. Изучив, насколько мог литературу по анатомии и физиологии человека, так и не разобравшись со своей особенностью, понял одно, если всё получится, я смогу быть неуязвимым и не заметным. В этот момент я осознал свою безнаказанность. И решил, что в этом главное преимущество.
Конечно, я понимал это и гораздо раньше. Но именно Кира натолкнула на мысль о каком-то положительном моменте в мой проблеме. Я пересмотрел взгляд на собственную жизнь. Если это нельзя измерить и изменить, то почему бы мне этим не пользоваться?
Экзамен начинался в девять утра. Опаздывать было нельзя, поэтому, слишком увлёкшись планировками, из дома вышел гораздо позже, чем обычно, решив немного сократить свой путь до школы. За все эти годы я это уже проделывал уже неоднократно. Вначале с некоторой опаской, затем с равнодушием. В тот день, наверное, впервые я сделал это с удовольствием.
Выбежав из дома, как всегда, не заправляя рубашку в брюки, я ринулся через двор к дороге. На улице стояла майская жара градусов под двадцать пять. Для Москвы это было необычно. Но погода, последнее, на что я обратил внимание.
Я пересёк двор, прошёл по переулку и вышел к Сущёвскому Валу, спокойно ступая на проезжую часть. Мой желудок больше не сжимался от страха и ожидания, что меня собьют или окрикнут. Я давно убедился, что в тот момент, когда моя нога ступает на асфальт, между мной и автомобилями встаёт какой-то неведомый щит. Единственное помню, я тогда отметил, что машин с первого раза, как я выбежал им наперерез, стало куда больше и среди них становилось всё больше иномарок.
Автомобили, как всегда, не гудели. Водители спокойно ждали, когда препятствие уберётся с их пути. Но играя с людьми, я нарочно остановился и посмотрел на часы, которые отец подарил мне на прошлый день рождения – модные тогда «Электроника 5». Я гордился ими и постоянно улучал минуту, чтобы, как мне казалось при этом, выглядел солиднее, посмотреть на время. Понятно, что со стороны я выглядел полным идиотом.
Отметив, что я сэкономил время перед экзаменом, шумно выдохнув, пошёл навстречу остановившимся авто. Водители тут же отреагировали и, сдавая назад, все как по команде, начали отъезжать. Я усмехнулся. Это было странно, но весело.
То, замедляя шаги, то ускоряясь, я подходил к автомобилям. А те, в свою очередь, откатывались с точно таким же темпом, который я им, получается, задавал. Словно между мной и машинами встала прочная прозрачная стена, которая, двигаясь вместе со мной, не давала приближаться.
Я прошёл около двадцати метров и остановился. Затем ещё раз проделал то же самое. Водители, уставившись в лобовое стекло, отъезжали назад ровно настолько, насколько я продвигался к ним. Я чувствовал себя дирижёром оркестра.
Я остановился снова и огляделся. Люди на тротуарах не видели того, что творилось на дороге. Словно утро продолжалось и всё вокруг не изменялось моим развлечением. Начинался новый рабочий день, и прохожих было уже достаточно. Я с сожалением думал лишь о том, что никто из них не мог увидеть того, что я вытворял. Их мозг отключался или заставлял тех видеть что-то другое, но что – я ещё не знал.
Ускорив шаг, я пересёк дорогу. В тот раз я заторопился в школу с чувством полного удовлетворения. Настроение улучшилось.
Я успел. Кабинет был открыт, а на партах лежали листы с печатью для выполнения экзаменационной работы.
Пройдя к своей парте в самом конце класса, я сел вместе с остальными. Через сорок минут выполнив четыре задания из пяти, я решил действовать.
Потянувшись, разминая руки, словно я собирался сделать «сальто-мортале», создал конфликт, из-за чего, правда, испытал лёгкий стыд – мне пришлось крикнуть на учителя, который не успев отреагировать, сразу попал в мою ловушку вместе со всем классом. Я утешал себя лишь тем, что Дмитрий Николаевич – наш преподаватель математики, всё тут же забудет и даже скорее всего, не вспомнит о том, что случилось. С этим выводом, увы, я ошибался.
Позже, тот встретив меня в коридоре – отозвал в сторону и попросил больше не прыгать по классу как мартышка. На моё недоумение, он ответил, что помнит прекрасно, как я встал и вышел в ряд между партами. Затем внезапно замолчал и пробормотав, что «остальное не моего ума дело» – ушёл. А я остался стоять удивлённый, пристыженный и вместе с тем мне хотелось смеяться. Тот помнил, но не так, как оно было на самом деле. А я убедился, что люди забывали не всё.
А тем днём, напряжение создало реакцию, которая пропорционально поставила «защиту» вокруг меня. Конфликт, не успев начаться, тут же погас, и Дмитрий Николаевич потерял ко мне всякий интерес. Тот вернулся к своим бумагам, изредка поглядывая на склонившихся к партам, учеников, словно ничего не случилось.
Я встал и не спеша вышел к доске, изнутри меня инстинктивно всё сжималось, я ждал, что кто-нибудь из моих одноклассников сейчас рассмеётся в спину и закричит, что «Корионов нарушил дисциплину на экзамене!». Но совладав со своими инстинктами, я, скорчил гримасу, громко произнёс, как мне казалось, повторяя голос Дмитрия Николаевича – «Здравствуйте 7 „В“ класс»! Затем картинно развернувшись, прошёл по рядам.
Дойдя до Киры, я остановился и заглянул в её листок. Прядь светлых волос лежала на плече. Я не сдержался, прикасаясь словно к золотому руну, осторожно провел пальцами по волосам. Кира отреагировала, тут же повела плечом, словно сгоняла севшую муху и даже подняла взгляд. Я опешил, испугался, что та меня увидит. Но она, как и все, уставившись куда-то за мою спину, сощурилась, кивнула и продолжила что-то писать на листке. К своему стыду, я снова поймал себя на мысли, что меня тянет её поцеловать. Но остановился. Не стал этого делать.
Я понимал, что не был невидимкой. Всё, что я делал, вызывало у людей ответную реакцию. Они что-то видели. Если в такие моменты я прикасался к кому-то или иначе воздействовал на окружающее пространство – все реагировали.
Я был ребёнком и не мог решиться на какие-то более серьёзные шаги, поэтому просто дурачился. С некоторым сожалением отойдя от Киры, подошёл к сопящему Кольке Колмогорову, однокласснику-троечнику, который был, наверное, вторым, после меня, самым незаметным учеником класса. И тот, похоже «плавал», выполнив всего два задания, да и те – неверно. Я помог ему. Взяв ручку со стола и, склонившись, стараясь его не задевать, начал писать.
Я решил три задания на черновике и думаю, этого хватило ему за глаза. Пытаясь повторять его почерк, тот писал большими круглыми буквами, я надеялся на схожесть, чтобы Колька решил, что всё сделал сам. Старательно выведя решения на листе я подписал в самом низу заглавными буквами – «РЕШЕНИЕ ВЕРНОЕ. ПЕРЕПИСЫВАЙ НА ЧИСТОВИК». И только после окончания экзамена, я понял, что написал их уже своим почерком.
Он тоже поднял голову, огляделся. И, похоже, что-то почувствовал. Посмотрел на свой черновик, затем уставился, привычным застывшим взглядом, и кивнул. Словно понял, что нужно делать.
Я ходил по рядам, склонялся над пишущими одноклассниками и даже ради шутки иногда менял тем листы с заданиями. Но подмена не прокатывала. Те недоумённо смотрели друг на друга и менялись обратно. Затем поднимали голову и взирали на меня. Вернее, сквозь меня. Я рассматривал их взгляды. Не смотря на схожесть признаков, все они реагировали по-разному. Одни хмурились, кто-то усмехался, некоторые, заметно было – боялись. Все видели что-то своё.
Коллизия, которую я создал тогда, была кратковременной. Я уже догадывался, чем меньше был конфликт – тем тоньше была «стеклянная стена» вокруг меня. Чем сильнее была опасность – тем дольше я оставался невидимым.
Это было цепной реакцией, причиной и равнозначным следствием. Чем выше уровень возможного конфликта, тем безопаснее становилось вокруг меня. Иногда я даже думал, что было бы, если бы оказался под атомной бомбардировкой, (Я родился во времена «холодной войны» и про ядерную опасность знал тогда каждый школьник.) взорвалась бы надо мной бомба или на земном шаре сразу же наступил всеобщий мир, как обратное следствие угрозы?
Мне, увы, в те годы, такой шанс не представился, и я скорее, просто фантазировал. Несмотря на то, что тогда уже издавалась, чаще всего «самоизданная» «жёлтая» пресса про инопланетян и «прочие Бермудские треугольники», я не верил в такой вариант событий – в то, что я посланник иных миров или планет. Возможно, если бы в СССР были комиксы, я мог бы нафантазировать про супергероев. Но тогда этого не было, а все «супергерои» в книгах, которые читал, добивались всего трудом и тренировкой.
Нет, я не чувствовал себя абсолютно всесильным. Учитывая, что мой талант состоял лишь в том, чтобы «гасить» ссоры и драки. Я не мог взглядом передвигать предметы, силой мысли сжигать дома или выносить бабушек из горящих домов, которые получается, сам мог и поджечь. Мне нужно было всего лишь находиться рядом в нужное время. К тому же, школьные конфликты были скоротечными, и я не мог исчезать из обзора надолго.
Конечно, в такие моменты я мог делать всё, что угодно. Мог, наверное, скакать голышом перед доской, и всё равно никто не увидел бы этих эскапад. Но меня занимал вопрос – кого бы они все увидели вместо меня? Может быть Митькиного странного человека в костюме?
Время экзамена подошло к концу, я вернулся на своё место перед самым звонком, заметив, что взгляды одноклассников больше не были ошарашенными и «скользящими», а Дмитрий Николаевич отвлёкся от своих бумаг, оглядывая класс. Конфликт был исчерпан, моё влияние закончилось.
Переписав всё на чистый лист, я ещё раз посмотрел на Киру. Она улыбалась кому-то. Я ощутил острое желание сказать ей что-нибудь, какую-нибудь ерунду, и не хотел противиться своим мыслям. Забыв на ту минуту, что мог снова закричать на кого-нибудь, создав мимолётную невидимость. Но мне хотелось говорить с ней так, чтобы та видела меня и говорила, вглядываясь мне в глаза, а не мимо.
Я встал с места, и, не видя перед собой одноклассников, бросился туда, а добравшись до её парты, перемахнул через неё, не глядя по сторонам. Я не понимал, что творю – был слишком возбуждён предыдущей безнаказанностью, чтобы подумать об этом. Если бы один из одноклассников случайно не преградил мне дорогу я бы, наверное, не сдержался и поцеловал ту перед всем классом. Но он мне помешал. Я очнулся и вместе со стыдом вновь ощутил фантомную прядь её волос на своих пальцах.
Она вышла из класса, не взглянув в мою сторону, а я думал о том, что однажды не сдержусь и воспользуюсь ситуацией. Но тогда эти мысли вызывали во мне не телесный отклик, а некий стыд. Я чувствовал себя глупцом.
Я сдал свою работу и поспешил к выходу. Для первого раза было достаточно, чтобы я решил не плыть больше по течению. Но ощутив себя изолированным, понял, что мне был нужен друг, который разделит со мной этот опыт.
С Митькой мне удавалось общаться бесконфликтно, тот внимательно слушал и постоянно шутил, и, учитывая моё «растворяющееся» положение при любом конфликте, с ним у меня почти никогда трений не возникало, поэтому подумал в первую очередь о своём друге. Конечно, тот до сих пор не верил моим рассказам, а мне и голову до сего момента, не приходило доказать всё на практике. Я так боялся потерять наше с ним общение, что как только хотел что-либо оспорить, тут же сам прекращал.
Во время того экзамена мне в голову пришла простая мысль, что нужно обязательно всё показать Митьке. Конечно, это была лишь теория. Но я надеялся, что всё сработает, как задумал. Надеялся, что мне удастся втянуть друга в свой мир. Я размышлял тогда лишь о собственной удаче, не думая, что втягиваю того в бездну за собой.
Я думал только о том, что больше не хочу оставаться один.
Глава 6
Митька жил на другом конце города, поэтому если мне нужно было с ним переговорить, я мчался через пол-Москвы. Не скажу, что встречаться у меня было для него проблемой, но здесь я руководствовался собственным резоном. Чтобы дойти от метро до Митькиного дома я пересекал несколько участков, где довольно часто натыкался на разборки. Тем самым тренировался в контроле поведения людей.
Было самое начало 90-х, время весьма неспокойное, но со мной до сих пор ничего не случалось. С родителями я не конфликтовал. Если о чём-то спорил, мой талант не включался, родители никогда не угрожали мне.
Сдав все экзамены на «четвёрки», я был свободен и частенько катался к Митьке с собственными эгоистическими интересами. Но так и не нашёл момента, чтобы посвятить его в свою тайну. Каждый раз откладывал, боясь напугать. После очередного отложенного разговора, я удручённо думал, что упускаю нечто важное. И наконец в один из дней решился.
Митька был старше меня на два года и уже заканчивал девятый класс. Мне нравилось чувствовать себя с ним, каким я был. Не скрываясь. К тому же он знал куда больше, чем я. Поэтому я черпал многие знания из его кладези размышлений и каких-то фантастических идей. Я воспринимал его, как старшего брата, и он как никто другой мог мне помочь разобраться с этой проблемой.
Позвонив с домашнего телефона, я договорился, что подъеду к вечеру. Он целыми днями готовился к экзаменам, и в отличие от меня всё ещё их сдавал. Сроки сдачи в старших классах тогда были другими и отличались от средней школы.
Около шести часов вечера я вышел из метро на Авиамоторной улице и пересёк Шоссе Энтузиастов, как всегда, по проезжей части. Экономя время и расстояния я часто бегал, не дожидаясь сигнала светофора, эгоистично полагая, что всё равно мне ничего не будет. Машины, пропуская меня, снова возобновляли движение.
Это стало уже обыденным. Даже такие широкие трассы, как Шоссе Энтузиастов меня не смущали. Не оборачиваясь, оставаясь незаметным для всех, я полагал, что не нарушал ничьего спокойствия. Но, как всегда, ошибался.
Будь у меня смартфон, никаких бы иных доказательств не потребовалось. Но тогда я бежал с намерением показать единственному другу, причину того, с чем я столкнулся. Что оставалось необычным и наверняка ещё неизученным наукой.
Я бегом нёсся по Авиамоторной к новому Лефортовскому рынку. Так называли местную «толкучку», где можно было продать или «толкнуть» какие-то вещи, а также купить постепенно заполняющее страну стараниями продавцов-«челноков» польско-турецкое барахло. Та, не смотря на небольшую площадь, уже стала криминальным сборищем. Ради этого рынка я и мчался к Митьке, чтобы, как говорится совместить приятное с полезным.
В этот раз, как в прочем и в другие, долго ждать не пришлось. Двое подвыпивших мужчин возле рюмочной, что-то не поделили между собой и явно собирались подраться. Один уже замахнулся, но не успел я подойти, как оба с потускневшими глазами вместо того, чтобы ринуться друг на друга, пересекая точку соприкосновения, опустив руки, медленно, действительно словно зомби, разбрелись в разные стороны.
Я усмехнулся. Сейчас такое поведение людей меня чаще смешило, нежели пугало. Я развлекался и недоумевал после, почему раньше так этого боялся? Разве не было комичным, когда два разъярённых человека, с красными лицами и вздувшимися на висках, венами, внезапно становились кроткими, как овечки.
Сейчас я, конечно, понимаю, что за страх отвечал собственный инстинкт самосохранения и тот был прав. А тогда, я решил, что мне больше можно было не ходить в кинотеатр на комедии. Эти люди выглядели, как ковбои из фильма «Человек с бульвара капуцинов», нелепыми, внезапно подобревшими, оставаясь при этом тем, кем были на самом деле – злобными алкашами, желающими драться по любой причине. Каждый раз пресекая подобные драки я думал «Как жаль, что Митька этого не видел». Как никто не видел в целом мире. Но да, тогда я ошибался. За мной всё это время наблюдали.
Придя к другу, я первым делом сообщил, что сегодня пересёк Шоссе Энтузиастов в самом широком месте. Тот, как всегда, хохотнул: «шутка, если её постоянно повторять, становится не смешной». Разумеется, я на него не обижался и осознавал сам, что вряд ли бы поверил в подобное.
– Хорошо, я попробую тебе показать. – Придав своему голосу твёрдости, я почему-то был уверен, что Митька тут же поверит.
– Ой, да ладно, Сел. Ну, хватит надо мной прикалываться. Ты прекрасно знаешь, что согласно теории вероятностей тебе могло просто повезти. Но ПДД для того и существуют, чтобы такие лоси как ты не бегали по дороге. Слушай, у меня тут есть…
– Да Мить, – перебил я его – Эта твоя теория изначально вообще строилась на эмпирических утверждениях, а не на фактах.
– Ты хочешь сказать, у тебя есть факты? – Он добродушно прищурился, внимательно всматриваясь в мои глаза. Видимо пытался выяснить, шучу я или говорю серьёзно.
– Да, есть, пожалуй. Вспомни, когда после изби… – я тут же поправился, мне стало стыдно, что вспомнил тот случай – …после нападения ты видел вместо меня какого-то мужика в шляпе. Скажешь, тебе он привиделся? Разве не ты постоянно уверял меня, что видел именно его?
– Да, именно так какое-то время думал. Но затем, ты оказался прав, уверяя, что это всё мне могло показаться. Знаешь, думаю, именно так и есть. Я знаю, что это можно научно объяснить, а ты сейчас меня стараешься разуверить в обратном. Мне тогда здорово надавали звездюлей по черепу, и мог привидеться кто угодно. Хоть президент на белом медведе.
– Нет, именно тогда я был как раз не прав, Мить. Вернее, именно тогда ты стал свидетелем странного, сам того не понимая. Тогда что-то произошло не только с тобой, но и со мной. И тот человек, которого ты видел, мог быт результатом… ну, не знаю… чего-то необъяснимого. Поэтому мне нужна твоя помощь! Со мной что-то происходит, Мить! Ты должен помочь мне разобраться! – Я выпалил почти всё на одном дыханье. В самом начале слова приобрели просительные ноты, а когда я закончил, внутри зародился какой-то шторм. Я сам осёкся. Похоже, я хотел его убедить. Во что бы то ни стало. Я не желал, чтобы тот сомневался.
– И хоть мне ни разу не прилетало по черепу, я знаю, что ты там что-то видел. Точно. Не меня. Не президента на медведе. И сейчас я тебе докажу. Собирайся, Мить. Нам надо выйти.
Я понял, что мне не удалось развеять его сомнения, и он согласился только для того, чтобы я не распалялся дальше.
– Ладно, Селен, тебе бы книжки писать. Ну, давай, показывай, свои «эмпирические факты». – Он махнул рукой.
От его дома до Шоссе Энтузиастов было около получаса ходьбы. Не смотря на мой настрой, чем ближе мы приближались, тем страшнее мне становилось. Этот страх был похож на тот, самый первый – что, если не сработает? Что если я угроблю под колёсами автомобиля не только себя, но и собственного друга? Что если сработает, но не так, как я предполагал, и Митька отреагирует так же, как все остальные? Что если вообще всё пойдёт не так?
До этого момента я не переживал. Вообще не умел этого делать. НЕ думал ни о родителях, ни о себе. Сломя голову выбегал на проезжую часть. Не боялся смерти. Но сейчас, когда мой друг пошёл за мной, я впервые почувствовал груз ответственности за другого человека.
Но отступать было поздно. Если бы я в тот момент отступил, это могло бы всё изменить.
Мы подошли к перекрёстку. Машин в те дни было гораздо меньше, чем сейчас, но этот участок шоссе даже тогда в часы пик был загруженным. Поэтому без своего «дара» я не прошёл бы и пяти метров.
– Ты готов? – Я посмотрел на него и махнул головой в сторону дороги.
Он смотрел на меня расширенными от недоумения глазами:
– Что? Ты хочешь идти ТУДА?
– Да, – коротко ответил я, кивнув. – Да, тебе просто надо пойти за мной и быть как можно ближе рядом. – Я решил, что самой лучшей идеей было максимально приблизить к себе Митьку, ошибочно предполагая, что тот попав в некое поле, за мою «стеклянную стену» автоматически станет свидетелем того, что видел я сам.
– Селен, ты с ума сошёл? – Он даже инстинктивно сделал шаг назад. – На самоубийцу ты, вроде не похож. Ты издеваешься?
Я заволновался, что сейчас Митька рассердится и тогда на сегодня всё будет кончено. Он просто меня не увидит, и кто знает, как это повлияет на нашу дружбу.
– Погоди, Мить, стой! Пошли со мной. Пожалуйста, доверься мне. Иначе у меня не получится. – Я сжал его предплечье чуть выше локтя, потянул за собой. Как оказалось позже, именно это помогло мне – то, что я взял его за руку.
Осторожно переступив бортик проезжей части, мы пошли. Мы продвинулись не далее, чем на три метра, как, выдернув руку из моих похолодевших от волнения пальцев, Митька в два шага вернулся на тротуар:
– Нет, знаешь, я – пас. Селен, ты безумный. Мне не нравится эта игра. Ты полностью оправдываешь своё имя. Нестабильный эле…
Помню, что перебил его в последней надежде убедить, – Мить, мне сейчас очень нужна твоя помощь и, если ты мне не доверишься, я не смогу с этим жить. Просто свихнусь. Ты единственный, кому я решил это показать и мне нужно что бы ты увидел.
Не знаю, эти ли слова были решающими или он увидел мой безумный взгляд, может быть, даже сам заинтересовался, но в любом случае, Митька поборов свой страх и недоверие, согласился.
Мы вернулись к дороге и случайно обменялись взглядами, в которых читался один и тот же вопрос: что, если не получится? Я сжимал его руку так сильно, что наверняка тому было больно, но ни он, ни я не обратили на это внимание. Я лишь глупо и виновато улыбнулся.
Мимо нас пронесся «Опель Сенатор», и Митька, проводив его ошалелым взглядом, вновь остановился.
– Всё нормально! Пойдём. – Я дёрнул того за руку. Мы двинулись дальше. Как назло, поток машин внезапно прекратился. Я чувствовал, как растёт Митькино раздражение и напряжение. Да я и сам паниковал, словно потерял вектор и не знал, делаю всё верно или совершенно неправильно.
Мы дошли до разделительной полосы, не встретив ни одного автомобиля. Я подумал, если так случится, что машин больше не будет, я хотя бы покажу ему людей на тротуаре – это же тоже что-то должно означать? Уже сделал вдох, чтобы указать в ту сторону, как вдруг издали показалась красная точка, которая, стремительно приближаясь, обретала черты красного «Москвича 2141».
Тот, похоже, и не думал останавливаться. У меня вновь всё похолодело внутри, желудок вжался в диафрагму, и стало нечем дышать. Не представляю, что в этот момент чувствовал Митька, я так и не успел пронаблюдать, как изменилось его лицо. Замер и думал о том, что кто-то в эту самую секунду выключил мой «дар» и всему наступил конец.
В тот день я впервые столкнулся с ощущением неминуемой гибели. Осязаемой и неотвратимой. Не неожиданной, а предопределённой. Это ощущение во второй раз я испытаю гораздо позже. Тогда просто остановился и ждал.
Но автомобиль, неожиданно резко сбавляя скорость, затормозил от нас буквально в паре метров. Я всё это время не дышал. Шумно вдохнув, осознал, что продолжал сжимать Митькино запястье, оставляя вдавленные отпечатки своих пальцев.
Ничего не случилось. Ничто не могло причинить мне вред. Наконец, набирая полную грудь воздуха, смог восстановить дыханье. Повернулся к другу. Тот стоял с ошарашенным видом. Нет, он был не просто испуган, а полностью выбит из колеи своего научного «ботанского» мира и словно воочию увидел всадников Апокалипсиса, скачущих с облаков на землю с приземляющейся летающей тарелкой, наперегонки. Ни у кого больше я никогда не видел такого лица. Оно выражало весь спектр самых максимальных человеческих эмоций. Но самым главным было то, что при этом я не исчез из его поля зрения.
Осторожно разжимая сведённые от напряжения пальцы, я остановился. На запястье Митьки остался заметный красный след. Он обернулся и прошептал:
– Чёрт, Сел… Почему? Почему он нас не сбил? – Он уставился в застывшее лицо водителя красного «Москвича». За которым уже следом скапливались другие автомобили. – Что здесь происходит? – Митька прошёл вперёд, обойдя «Москвич» с левой стороны, всматривался в пассажиров, чьи взгляды были такими же застывшими. – Это ты? Ты остановил всё?! – Вновь обернулся, махнул рукой – Мы сейчас здесь? Или ты остановил время? Что это? Какие-то пространственно-временные скачки, как у Уэллса?