Евангелие от Алисы. Пьесы и монологи
Я проснулась в слезах. Муж сказал, что во сне я кричала.
– Что я могла кричать?
– Что любишь Лобачевского.
Это он так шутил.
Лобачевского он ненавидел. Он на полном серьезе считал, что параллельные не могут пересекаться.
– Докажи, что пересекаются! Вот тебе лист бумаги, нарисуй, как они пересекаются! – так он мне говорил.
– Саша, это нельзя нарисовать, это можно только представить. Вот покажи мне на карте, где расположен рай.
– Запросто. Между Тигром и Евфратом. Вот примерно здесь – он показывал точку на глобусе. У него было шесть глобусов – подарки от учеников на дни рождения.
– Да? Ну, тогда отвези меня в рай. Ты же говорил, когда делал мне предложение, что у нас будет счастливая жизнь.
– Катя, но ты же знаешь, что на Ближнем Востоке сейчас неспокойно.
Однажды перед уроком я нашла у себя на столе записку: «твой муж спит с учительницей биологии». Не таким, конечно, словами. 10-й «Д» выжидающе смотрел на меня, ждал, когда я заплачу. Ждать пришлось недолго.
Я затосковала, и как в детстве, снова стала мечтать о смерти, как о каком-то избавлении от ненавистного мужа-географа, от вечно болеющей матери, от адского 10-го «Д», и от полного отсутствия перспектив в жизни. Вспомнила футболиста. Подумала, а ведь я ничего не сделала ради своей любви к Роману Мишакову. Не разыскала его в Москве, ни разу не сходила на его матчи, не поехала на похороны.
Может быть, повеситься?
Но тогда я прямиком отправлюсь в ад.
Я подумала, а вот интересно, если я попаду в рай, смогу ли я найти там Романа? Есть какая-то вероятность такого события? Как математик я знала, что у всякого события есть своя вероятность. Пусть даже очень маленькая. Малюсенькая. На уровне несбыточной надежды.
Только надо обязательно попасть в рай.
Но как это сделать?
Решила, что уволюсь и пойду нянечкой в дом престарелых – мне показалось, что эта работа обязательно приведет меня в рай. К тому же можно будет пристроить в дом престарелых и мать.
Я составила список добрых дел на ближайшие годы.
Защитить диссертацию.
Развестись с мужем.
Родить ребенка.
Но как я защищу диссертацию, если буду работать в доме для престарелых?
Я засомневалась. Может быть, все это фантазии? Кто мне скажет, могут ли люди встретиться после смерти? Я почитала Библию и не нашла точного ответа на этот вопрос. Как-то все уклончиво написано. Но признается, что бывали такие случаи, ветхозаветные праведники, например, встретили в раю разбойника, которого распяли вместе с Христом. Но хотели ли они его встретить? Или у них не было выбора? Вот в чем вопрос.
К нам в школу приходит отец Серафим, ведет «Основы православной культуры». Я спросила у него:
– Отец Серафим, могу я надеяться, что после смерти встречусь в раю с каким-то конкретным человеком? Например, с Лобачевским.
Священник задумался.
– На все воля господня. Но ты уверена, что Лобачевский в раю?
– А где ж ему быть, он же великий математик.
– Быть великим математиком недостаточно, чтобы попасть в рай.
Священник поколебал мою уверенность в том, что футболист Мишаков попал в рай. Вдруг он в аду? И что тогда? Я приложу массу усилий, чтобы попасть в рай и все понапрасну.
– Вот как узнать, куда попал человек после смерти? – спросила я священника. – В ад или в рай?
– Да никак не узнаешь. Как господь решит на Страшном суде, так и будет. Он крещеный?
– Не знаю…
– Если не крещеный, то шансов вообще мало. Практически никаких. Он не татарин случайно?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю, – хмыкнул священник. – Еще есть вопросы?
– А если мне не понравится в раю, смогу ли перевестись в Ад?
Священник посмотрел на меня, как на дуру.
– Эти вопросы не ко мне.
Я пошла к экстрасенсу, бывшему учителю литературы из нашей школы.
Экстрасенс, которому я принесла фотографию Романа, спросил:
– Он тебе кто?
– Это мой любимый. Он умер. Хочу узнать, куда он попал в рай или ад?
– Так, сейчас посмотрим, посмотрим… Ха-ха, – рассмеялся экстрасенс. – Этот человек, скорее всего, жив. Он по каким-то причинам инсценировал свою смерть. Но, ты его вряд ли найдешь, он сейчас в Новой Зеландии.
– В Новой Зеландии?
– Да. Сейчас многие туда едут. Рай при жизни.
Денег на билет в Новую Зеландию у меня не было…
И вы знаете, я почему-то поверила экстрасенсу про Новую Зеландию. И как-то мне сразу стало легко на душе. Как камень свалился с души.
А потом умерла мать, меня бросил муж, сказал, что раньше чувствовал какую-то ответственность за мою мать, а теперь раз ее больше нет, он такой ответственности больше не чувствует, ни за нее, ни за меня.. Муж ушел к учительнице биологии. Я ударила ее палкой по голове, у нее было сотрясение мозга. Меня уволили из школы. Теперь я работаю приемщицей заказов на ксерокопии.
В общем, закрутилась я в жизненной воронке. И больше я никогда не вспоминала Романа, и не думала ни о рае, ни об аде. Как будет, так и будет. Слава богу, что Роман жив.
Две сестры
8 августа 2018 года мне исполнялось 45 лет. Мне был нужен новый паспорт. Понятно, что это мой последний в жизни паспорт, последнее, можно сказать, прощальное фото, поэтому я должна была выглядеть на миллион долларов, по курсу на тот день – 66 миллионов рублей. Понятно, что таких денег у меня никогда не было. Но!
Я все рассчитала: ровно месяц после 8 августа я буду омолаживаться: ейские грязи, гиалуроновая кислота, массаж африканским улитками. В последний день, на пике омоложения я сфотографируюсь. И через 10 дней получу новый паспорт. Так я укладываюсь во все сроки. Тютелька в тютельку. Без, так сказать, штрафных санкций.
К подобным фотографиям я всегда относилась ответственно.
Когда мне исполнилось 16 лет, и я должна была получить свой первый паспорт, специально сделала химию с челкой на лоб. С такой прической я выглядела, как звезда бразильских сериалов.
У меня была сестра – Оля, она и сейчас есть. Мой монозиготный близнец. Старше меня всего на два часа. Но эти два часа позволяли ей чувствовать себя хозяйкой положения.
Например, в 16 лет она взяла мою фотографию и отнесла в паспортный стол, выдав за свою. Она видимо тоже хотела выглядеть, как звезда, но у нее были короткие волосы. Она сказала:
– Не могу тратить время на такую ерунду. На носу первенство города по боксу, надо тренироваться ежедневно.
Оля занималась боксом.
Сейчас, спустя годы, я понимаю, что Оля тоже, наверное, хотела, как-то отличаться от меня, эдакой Барби. Я в себе культивировала эту кукольность.
Оля же решила пойти по спортивной линии. Она справедливо полагала, что я никогда по этой линии не пойду. Потому что я в душе – гуманитарий. Я читала Булгакова и другие умные книги.
Так вот, Оля занималась боксом. И у неё под глазами постоянно были синяки. И она, наверное, не хотела в таком виде фотографироваться.
Это сейчас я понимаю… А тогда меня просто взбесило ее вероломство.
– Это моя фотография. Я столько в нее вложила.
Я не хотела, чтобы нас путали. Я может быть, даже уехала с малой родины, чтобы нас не путали.
Но понятно, свои претензии сестре я высказывала мысленно – Оля занималась боксом и запросто могла ударить или повалить меня на пол и придушить.
Справедливости ради надо сказать, что Оля защищала меня от хулиганов.
Она хотела быть человеком непредсказуемым и даже иногда опасным. Такой был у нее имидж. Я же была такая рохля. В присутствии которой говорят не «член», а «пеннис».
Однажды Оля украла в магазине спортивные трусы. Продавщица, знакомая матери, пришла к нам домой, с требованием вернуть трусы.
Оля сказала, что стащила трусы Анастасия, то есть я.
Мать меня побила, она почему-то больше верила сестре. Мать когда-то занималась велосипедным спортом, и Оля была ей ближе.
– Ладно, сестра, не обижайся, если бы выяснилось, что трусы украла я, меня бы не допустили к соревнованиям на первенство города, у нас строгий тренер, – сказала мне на следующий день Оля. – Если хочешь, можешь встречаться с моим Николаем вместо меня, он классно целуется.
Николай был красавчиком, сыном начальника районного управления торговли, года на два старше нас с сестрой. Колю должны были забрать в армию, но отец отправил сына на полгода в психбольницу. Николай, оправдывая звание психа, исполнял под гитару песни собственного сочинения. О нем мечтали все девочки нашего района.
– А как же ты? Не жалко? – спросила я Олю.
– А мы будем встречаться по очереди, – сказала сестра. – А ты за это сдашь за меня экзамены по русскому и литературе.
Я согласилась. Пару раз встретилась с Николаем, но мне не понравилось. Он постоянно пел песни, а мне хотелось говорить.
В 25 лет у нас были разные фотографию на паспорт, потому, что после школы я уехала в областной центр, поступила в финансовый техникум. Оля осталась на малой родине. Сестра вышла замуж за Николая, который в середине 90-х перестал петь песни, и воспользовавшись связями отца, открыл свой бизнес – сеть торговых павильонов.
У них появилась машина, собственный двухэтажный дом. С барского плеча они даже купили мне квартиру в Ростове, чем поставили меня в неловкое положение. С тех пор, я всегда чувствовала, что должна им что-то, это меня угнетало. Мы стали меньше общаться и даже потом, когда все их ларьки сгорели, как-то мы не находили тем для телефонных разговоров.
Но! Я постоянно вела с Олей мысленные диалоги. По любому поводу.
Например, когда хотела купить кеды.
Я считала, что Оля не одобрила бы мой выбор.
– Сестра, тебе уже 35 лет, ты заготовила на зиму соленья? Какие кеды, ты солидная дама? – я так прямо и представляла, как она мне это говорит, ее голос, интонацию. Олю я представляла в красных туфлях на высоких каблуках. Я знала, что она постоянно делала закрутки. Овощные и фруктовые закрутки заменили ей бокс.
– Нет, ничего я не закрутила, потому что я по вечерам хожу в кино, театры и на концерты.
Я тогда работала администратором в филармонии, поэтому на многие мероприятия могла попасть бесплатно.
– Я хочу купить себе кеды, потому что, может быть, спортом, буду заниматься.
– Никаким спортом ты не будешь заниматься, ты же сама это прекрасно знаешь.
Ольга была против того, чтобы я вышла замуж за Михаила.
– Но ты же его никогда не видела…
– Он бабник, хотя и мало зарабатывает. Ты же сама это понимаешь.
Сестра не заняла мне денег, когда я хотела поехать на Байкал.
– Настя, у нас больше нет сверхдоходов. Зато есть двое детей.
– Но я же никогда не видела Байкал.
– Это можно пережить.
Я долго спорила с Ольгой, когда решила сделать татуировку. Две черно-красные розы на плече.
– Настя, зачем, это тебе? Ты что – шлюха?
– Это у вас в маленьком городе татуировки делают только шлюхи, а у нас это норма, – так я мысленно отвечала сестре.
– Ну тогда я тебе больше не буду звонить.
– Ну и не надо.
Это были мвсленные споры. Но как ни странно, Оля не звонила около года, пока я мысленно не помирилась с ней, согласилась с ее советом. Я вдруг решила, что буду вегетарианкой. Подумала, интересно, одобрит меня Ольга или нет. Нет, скорее всего, Ольга бы меня не одобрила. Сказала бы, что человек создан природой в виде хищника, и нам эту природу не переделать в течение одного поколения. Я согласилась с Ольгой, вегетарианкой я не стала.
– Видишь, сестра, я прислушиваюсь к тебе.
Буквально на следующий день сестра позвонила.
– Как дела?
– Хорошо.
– А я сегодня всю ночь помидоры закручивала.
Помню, что мы сильно поссорились, когда я решила попробовать марихуану.
– Оль, ну интересно же. Ведь в жизни надо всё попробовать. Вот ты же мне предлагала своего Николая.
Оля мысленно мне отвечала, что предлагала по молодости, а сейчас бы не предложила, а ошибки можно делать до 30, А после 30 этих ошибок уже делать не стоит. А если что-то и пробовать, то бокс, вольную борьбу, стрельбу из лука, альпинизм.
– Можно попробовать приготовить сотэ, могу дать рецепт.
Мысленно я передала ей сообщение:
– Спасибо, не надо. И давай отдохнем друг от друга.
– Ну и пожалуйста.
Последние лет пять мы ни разу не виделись и не созванивались. Мы обе были принципиальными натурами.
Но вернемся к вопросу о паспорте.
Я тщательно ухаживала за лицом. Помолодела внешне лет на десять.
И вот в последний день омоложения я встретила подругу, которая спросила, а не хочу ли я сняться в массовке.
– Тут снимают какой-то сериал о донских казаках.
Нормальный человек, отверг бы такое предложение.
Но я подумала, почему бы нет? Мне самой мне лет через 10 или даже 15 будет интересно посмотреть, как я выглядела накануне своего 45-летия.
К тому же пообещали заплатить по 500 рублей. А деньги мне были нужны, потому что к тому времени я уже была просто распространителем билетов, сказали, что так много администраторов на современном этапе не нужно.
Я должна была играть одну из 20 женщин средних лет, стирающих белье в реке. Типа вся деревня вышла постирать белье, и среди стирающих вдруг появляется главная героиня – профессиональная актриса, она тоже стирает бельё. Подъезжает главный герой на «Мерседесе», забирает героиню, они уезжают. Конец.
Снимать должны были за городом, у реки, куда нас вывезли на автобусе. Эпизод сняли часа за три, но денег нам не дали. Сказали, что потом, в городе.
Однако у некоторых женщин с собой и так была водка. Мы решили отметить наш дебют в кино. На берегу Дона.
В общем, утром в понедельник, я проснулась у реки. Голая и вся покусанная комарами. Видимо, мы купались.
Не просто покусанная. На мне не было живого места. Комары покусали меня всю от пяток до кончика носа. К тому же во сне я расчесала укусы на своем омоложенном лице.
В таком виде сниматься на паспорт было нельзя. Следовательно, через десть дней меня оштрафуют на пять тысяч рублей, заблокируют счет в банке, я не куплю билеты на самолет или поезд (были такие планы, все-таки я собиралась поехать на Байкал).
Это плохо. Это очень плохо. Это крах всего.
И тут мне в голову пришла гениальная мысль.
Я позвонила Ольге. Подумала, а ведь ей тоже нужно было сниматься на паспорт.
Я не стала говорить, что меня покусали комары.
Сказала:
– Привет, сестра, как поживаешь. Давно не виделись. Сбрось мне на почту свою фотографию на паспорт, а я тебе свою. Интересно же сравнить.
Теперь последняя фотография в моем паспорте – это Ольга. Обветренное лицо 55-летней женщины, большую часть своей жизни проработавшей продавщицей в ларьке. Наверное, я так тоже должна была выглядеть, если бы не прошла курс омоложения.
– Блин, Оля, ну почему ты не следила за собой? Ведь это твое последнее фото, – я опять начала с ней мысленно спорить.
– Настя, я ведь старше. Ты же знаешь.
– Ты права, Оля. Извини.
Я успокоилась. Неизвестно же, как я буду выглядеть лет в 60. Может быть, не захочу смотреть на себя в зеркало. Может быть, вместо зеркала я буду смотреть в паспорт и думать, какая я была красивая. Пусть это была и не я.
А может быть, я уже никуда не буду смотреть. Все же может быть.
Может быть, именно эта фотография будет у меня на этой, как ее, гробничке.
Тьфу, тьфу… Не дай бог, конечно. Что за дурацкие мысли.
Невидимка
Пьеса для одного актера
1.
Моя мать часто говорила: не люблю фотографироваться, я нефотогенична.
– Мама, это не имеет значения, твоя фотография просто будет напоминать мне о тебе, когда ты умрешь, я буду смотреть на снимок и плакать. Фотографируйся, пожалуйста, мама, почаще.
У меня была девушка по имени Татьяна, которая считала, что я не умею снимать. «Поэтому я никогда не получаюсь красивой», – говорила девушка.
Если я ее рисовал, она уничтожала мои работы: «Разве у меня зеленая щека? Разве у меня красные зрачки? Почему у меня несимметричное лицо?»
– На черно-белой фотографии у тебя серые лицо и глаза, черные губы. Тебе это больше нравится? – спрашивал я у девушки, но она сердилась еще больше и рвала, рвала, рвала мои картины. Мы расстались.
2.
По этому поводу я вот, что скажу: «Радуйтесь, что вас вообще кто-то рисует или снимает. И сразу распечатывайте свое изображение на принтере. Мало ли что, никто же не знает, как долго будут храниться изображения на современных носителях.
Вдруг, какая-нибудь электромагнитная вспышка на Солнце сотрет всю информацию. Или, не дай бог, нейтронное оружие. Тоже все сотрет».
На самом деле, это счастье, когда тебя можно сфотографировать! Ты это понимаешь, только когда утрачиваешь такую возможность.
3.
Когда-то меня фотографировали, были и такие времена. Мою фотографию можно было увидеть на страницах газет. Например, в статье «Художник нарисует 10 картин по заказу директора авторынка «Фортуна». Там была моя фотография. Я стою рядом директором авторынка Любовью Семеновной Винник.
О проекте «Авто-портреты» было написано около десятка статей. «Рынок поддержал современное искусство». «Фортуна улыбнулась художнику».
Как я потом узнал, автопортреты – были частью рекламной компании нового авторынка. Типа информационного повода.
Любовь Семеновна заказала мне десять «автопортетов». Правильно писать: «авто», дефис, «портреты». Это ее выражение, так она креативила, по ее собственному выражению. На самом деле речь шла о десяти изображениях дорогих автомобилей для ее автосалона.
– У вас есть опыт в изготовлении таких портретов? – спросила она меня при первой встрече.
– Конечно, – ответил я, и это было правдой. Однажды я писал портрет баржи для Волго-Донского пароходства. Заплатили, но со скандалом. Сказали, что у вас слишком много психологии, а портрет нужен парадный. То есть, старая баржа должна быть как новая.
4.
Я сразу сказал Любови Семеновне:
– В таких делах важно определиться: вам нужен психологический портрет или парадный?
– Называйте это, как хотите. Пусть будет парадно-психологический портрет. Понимаете, мой дружок, вы должны нарисовать так, чтобы в окнах и на никелированных деталях отражалась, какая-то волшебная жизнь, чтобы водитель, пассажиры, прохожие были пришельцами из неведомых простому большинству миров, миров, где все совершенно, где нет горя, где всегда праздник.
– Что-то типа рая? – спросил я.
– Почти. Чтобы оставался люфт для развития. Потому что рай – это тупик для продажника. Там никому ничего не надо, – она говорила так уверенно, будто неоднократно бывала в раю. «У нас на раю». Так она могла бы сказать.
Мне ничего не оставалось, кроме как также уверенно ответить:
– Я вас услышал, сделаем.
– Я думаю, что художники – это люди не от мира сего и вам будет нетрудно представить рай.
Господи, какая дура, рай художнику труднее всего представить, ад – пожалуйста. Нет, конечно, есть «Рай» Тинторетто. 7 метров на 22. Самая большая картина в мире. Но что это за рай? Скорее доска почета. 500 человек, кандидаты в рай. Но самого рая на картине нет. Так, какие-то облака. Про Босха я вообще не говорю. У него рай для двоих. Для Адама и Евы. То есть, он не смог представить, как рай будет выглядеть, когда в него попадут миллионы праведников.
Я ничего не понял, и решил действовать на свой страх и риск. Орел или решка. Это мой девиз. Так я для себя решил.
5.
За три месяца я нарисовал десять «авто-портретов». С элементами комикса.
Моя самая любимая работа была такой: хозяин «Мерседеса» меняет колесо, его двое детей и жена рассматривают карту, не видя, что у них за спиной указатель – до рая 60 километров. Хозяин видит указатель и улыбается от счастья. Типа, он видит, что до рая уже совсем рукой подать, как от Ростова до Таганрога, в то время как его родственники не могут найти дорогу даже на карте.
На втором месте в моей рейтинге была такая картина. У сверкающего «Ауди» на обочине сидят пожилые, но чистые и аккуратные старик со старухой, с ромбиками, сигнализирующими о высшем образовании, перед ними накрытый стол, вино, закуска. И подпись: «Закончился бензин? Не страшно. Просто подождем». Ну и указатель – В РАЙ.
Третья картина – мальчик на перроне с родителями. У мальчика на веревке точная копия Тойоты. Из нее выглядывают куклы, очень похожие на самого мальчика и его родителей, чем-то опечаленных. Такой комикс. Муж спрашивает у жены: «А где же расписание, какая платформа, с какого пути?» Жена отвечает: «Успокойся дорогой, мы на верном пути и все платформы наши».
6.
Увы, все мои планы пошли крахом. Я это понял сразу, как только, 15 июня, в воскресенье, увидел лицо этой самой хозяйки «Фортуны». На ее лице было нарисовано страдание, нарисовано ярко-красной вульгарной помадой, какой-то нелепой крем-пудрой, и черно-синей краской для ресниц. И как-то мне стало сразу понятно, что это я заставляю ее страдать.
Эта толстожопая несимметричная тварь сказала:
– Сядьте!
– Я постою.
– Сядьте, молодой человек! Не запомню, как вас зовут. У меня где-то записано. Но не помню, где.
– Михаил Александрович.
– Да, точно. Что-то в этом роде. Так вот, Михаил Александрович, нам не нравится, как вы справились с заданием. Это насмешка над нашими потенциальными покупателями. У вас есть свой автомобиль?
– Нет, – сказал я. – И в раю я не бывал.
– Тогда понятно. В ваших работах нет восхищения, нет роскоши, на ваших машинах не хочется ездить, ими не хочется хвастать, их не хочется покупать. Это я вам как хозяйка автосалона говорю.
– Но вы же сами хвалили мои работы на прошлой неделе, – так оно и было, между прочим. – Вы даже поместили их в рамки.
– Я не хотела вас расстраивать, думала, вы как-то и сами поймете, что-то исправите. Но вы не поняли и не исправили.
– То есть, вы мне не заплатите?
– Нет, конечно.
– Можно, я заберу портреты себе?
– Смеетесь? Об этом не может быть и речи. Я потратила на вас уйму времени и денег, каждая рамка – 8 тысяч. Все, вы свободны.
Она потратила на меня уйму времени. Тварь, тварь. Я понял, она решила меня кинуть.
– Я не уйду. Я буду кататься по полу. Дайте хотя бы десять тысяч.
– Ничего я вам не дам. Впрочем. Вы тирамису ели?
– Ел.
На самом деле не ел я никакого тирамису, но слышал и даже видел, как другие ели. Неловко было сказать, что я не ел тирамису. Мужчина за сорок и не ел тирамису. Это какой-то моральный урод или нищий. Так же как в пятнадцать: ты спал с девушками? Конечно, я спал с девушками. Как может быть иначе? А я не спал с девушками в пятнадцать лет и даже в двадцать. Более того, однажды в бане общего пользования ко мне абсолютно голому приставал какой-то небритый мужик. Так вот и это тирамису.
– Ролл Филадельфия? Вам известно такое блюдо? – спросила она следующим номером своей программы.
– Известно.
– Панна-котта?
– Конечно.
– Бламанже?
– Его подают с шампанским…
– Меренга?
– Да.
– Брауни, фандана?
– Конечно.
– Вас не легко удивить. Папайя?
– Что это? – решил я прервать глупый разговор, о папайе я слышал, но не ел.
– Вот угощайтесь. Это папайя.
Она достала из холодильника что-то зелено-оранжевое с черными маленькими косточками, напоминающими черную икру.
– Если у вас это действительно первый раз, можете загадать желание. Загадали? Это моя плата за вашу работу.
Спорить с ней было бесполезно. Все знают, что она как-то связана с мафией, муж ее был связан и его даже за это убили, и, получается, это еще хорошо, что я вырвался из ее трехэтажного замка живым. Но как жить дальше, я не знал. Я был в отчаянии. Хорошо, что у меня больше нет жены Татьяны, а детей никогда и не было.
7.
В минуты отчаяния мне часто хочется выпить. Тогда я иду к другу. Тогда у меня был друг. С друга я, кстати, рисовал хозяина «Мерседеса», который меняет колесо. Понравилась ли ему моя работа, я не спрашивал, а сам он ничего не сказал. Наверное, не понравилась.
О! Что это был за друг! Большую часть жизни он проводил в гараже. Гараж достался ему от отца, который всю жизнь мечтал купить автомобиль, но не успел. Жизнь так быстротечна, а автомобили в те времена стоили так дорого, отец друга не встретил свой автомобиль. Не догнал.
Гараж – бетонная конструкция площадью 23 квадратных метра, есть смотровая яма. В яме – банки с солеными огурцами. Они стояли там уже лет десять. Сергей говорил, что у него есть планы на эти огурцы. Какие именно, он не говорил, но понятно, что они как-то связаны с самогоном. Потому что самогон в его жизни был смысловой доминантой.