Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3

– Наверное, лет пятьсот. Я предпочитаю года не считать.

Иван кивнул и машинально потёр пальцами щёку. Он никак не мог привыкнуть к таким возрастным цифрам ходоков.

На вид Шилеме было лет двадцать пять, ну, от силы – тридцать.

– Почему я тебя до сего дня не видел?

Вопрос КЕРГИШЕТА развеселил Сарыя.

– И хорошо, что не видел, – сказал он. – А то давно сбежал бы куда-нибудь подальше. Ей только палец протяни, без руки останешься…

– Ты бы, Задира, помолчал, когда мы серьёзно разговариваем, – строго оборвала его Шилема. Лицо её окаменело, она явно была раздражена репликой Сарыя. – Тебе здесь…

– Он мой Учитель, – поторопился напомнить Иван, чтобы пресечь назревающую пикировку.

Сарый с благодарностью склонил голову, глаза его смеялись.

– Так, где ты была, когда я встречался с другими? – напомнил Иван свой вопрос.

– Дома была. Кое-кому вправляла мозги, чтобы не считали себя выше того, кто они есть на самом деле.

– Вправила?

– Вправила! Лет десять будут помнить.

– Десять лет большой срок, – задумчиво сказал Иван. – За десять лет либо ишак сдохнет, либо правитель помрёт, – напомнил он реплику Ходжи Насреддина.

Шилема поняла её по-своему.

– Не знаю, как ишак, а правитель не помрёт. Ещё молод. И будет помнить, что есть кто-то, знающий все его дела и помыслы. Он придёт и, если дела и помыслы были неправедными, покарает!

Иван повёл осуждающе головой от её такого заявления. Высказано оно было с верой в свою непререкаемую правоту кого-то за что-то карать и миловать.

– Во-от оно что. Бога, значит, из себя представляешь. Так-так… Знаешь, как мне на вас, изображающих из себя всесильных и всевидящих богов, стало в последнее время везти. Что ни век, что ни ходок, то ни много, ни мало, – а Бог! Надоедать стало. Запомни, Шилема. Я ни в каких богов не верую, а воплощающихся в них – презираю!

Иван высказался и надолго замолчал, занятый едой. Шилема всё это время сидела палка-палкой, воткнутой в табуретку, – ровно и неподвижно.

– Ты меня осуждаешь? – наконец, спросила она, хотя Иван её деяние в качестве какого-то местного божка и карающей его силы высказался вполне определённо.

– Не осуждаю. Соболезную. Надо же на себя взвалить такой груз, чтобы за всем следить.

Он непонятно почему вспомнил профессора-зануду, эколога, любящего повторять некоторые определения неоднократно. В памяти Ивана осталось несколько его изречений. Он воспользовался одним из них и блеснул им перед Шилемой.

– Такое наблюдение и контроль за чем-либо называется мониторингом… Само по себе дело хлопотное. Разве за всем уследишь? Да плюс ещё воздаяние за содеянное…

Он заметил, что временница смотрит на него, как на человека, несущего с самым серьёзным видом явную абракадабру.

Иван усмехнулся. Ей пятьсот лет, а она не знает, что собой представляет мониторинг. Подумал так и замер. В грудь проник холодок от страшной догадки.

С ним ведь сейчас происходит точно такое же!

Став ходоком, он едва ли дважды брал в руки газету, не говоря уже о книгах. Недосуг. А реальный мир тем временем не стоит на месте. Миллиарды обычных людей, не озабоченных, подобно ему, реалиями прошлого, да и будущего тоже, живут, развиваются, изобретают и открывают что-то новое, впитывают достижения науки и техники. Появляются необычные теории и понятия. И всё это – мимо него…

Его знания, разум, мысли застыли тогда, когда он оторвался ото всего этого. И вскоре кто-нибудь ненароком ему скажет нечто уже обыденное у не ходоков, а он даже не поймёт, о чём, собственно, идёт речь.

– Учитель. Сколько независимого времени прошло после моего первого выхода в поле ходьбы? – неожиданно для себя и собеседников спросил он. – Я что-то стал сбиваться…

Последние слова он произнёс с лёгким конфузом. Одно, что действительно не мог определить этого промежутка времени, а второе, – уж очень удивились его вопросу и Сарый, и Шилема, совершенно несвязанному с предыдущей темой разговора.

– Если по вашему, современному календарю, – Сарый повернулся к красочному листу на стене. На нём, двусмысленно улыбалась полуголая девица и предлагала колготки со словами: – «Хочешь?» Внизу лепились едва заметные столбики помесячных дат, – то скоро уже будет восемь месяцев. А что?

– Да так, – рассеянно проговорил Иван. – Ладно… Скажи, Шилема, а зачем тебе это надо делать? Там, дома?

– Как зачем? Я – воительница!

– Воительница? – Иван поднял брови и переглянулся с Сарыем, пытаясь по его реакции определить отношение к высказыванию Шилемы.

Взгляд Учителя ничего не выражал, наверное, он давно знал о таком статусе временницы. Но Иван-то слышал впервые. Но позже оказалось, что и Сарый не очень был осведомлён о её занятии.

– Против кого же ты воюешь? – без тени сарказма, как можно было ожидать от него, спросил Иван.

– Не против, а за! – с непонятным вызовом звонко сказала Шилема. – За правду, за тех, кого обижают неразумные или позабывшие, кто они есть, правители!

– Понятно, – подумав, отозвался Иван. И продолжил, уже для Сарыя. – Ещё один Радич, но в юбке.

– В штанах. Я тебе уже говорил. Юбку она никогда не носила!

Заметная неприязнь сквозила в высказывании Сарыя. У него даже лицо перекосилось, так отрицательно он настроился против Шилемы. Было за что: обзывает его при Ване Занудой, за стол уселась есть. Могла бы и отказаться, когда Ваня её пригласил…

– А вы думаете отсидеться, когда в мире твориться беззаконие? – воскликнула она. – Зануда этот всегда… – Иван предостерегающе поднял руку. – Не буду! Но ты, КЕРГИШЕТ? Все знают, что с твоим приходом…

– Не все! – перебил её Иван.

Он не хотел выслушивать очередной бред о том, что он должен, обязан, что ему надо бы делать против его воли и желания.

– Не важно! – парировала Шилема. – Все или не все. Но ты, как КЕРГИШЕТ, должен…

– Запомни! Навсегда! Я никому ничего не должен! Я никому, кроме моих Учителей, не обязан!

– И это ты говоришь мне? Да я о тебе знаю всё! – веско сказала Шилема, понизив голос. – И как ты вытаскивал аппаратчиков из прошлого, и как ликвидировал мешок Сола, и как ходил в будущее, и как носил и носишь кое-кого на руках в Кап-Тартар, и как…

– Ты можешь помолчать? – устало спросил Иван.

Шилема стала его утомлять. Пора было решать, что с ней делать.

– К нам кого-то принесло, – недовольно вклинился в разговор Сарый и ревниво осмотрел стол; кормить ещё кого-то он не собирался.

Из комнаты доносился шум.

– Кто там? – крикнул Иван, довольный появлением кого бы то ни было. Вот и причина расстаться с навязчивой временницей.

– А-а. Вы здесь. А я уж думал, никого нет. – Арно вошёл на кухню. – Шилема?!. Здесь?!.

– Как видишь… – неохотно ответил Иван.

Ему почему-то стало неприятно оттого, что Арно знает Шилему, а вот он встретился с ней впервые.

– Уже напросилась?

– Ты знал?

На неприятный осадок накладывалось подозрение.

– Догадывался, но… И что? Уговорила?.. А если не уговорила, – Арно сделал паузу, – то я бы её взял.

Сарый закивал головой.

– С чего бы это? – непритворно удивился Иван, обводя взглядом высокую фигуру Арно с ног до головы. Подозрительность превратилась в уверенность. Иван неприязненно спросил: – Твоя работа?

Арно открыто улыбнулся и, не обращая внимания на вопросы КЕРГИШЕТА, высказанные холодным тоном.

– Не моя, – не переставая улыбаться, сказал он. – Но я с первого дня знал точно, что она тебя достанет. Это же Шилема! Она трёх мужчин стоит! Ты только посмотри на неё непредвзято.

– Насмотрелся уже, – недовольно огрызнулся Иван и нахмурился, отвёл глаза от Арно, чтобы не видеть его светящегося в довольной улыбке лица.

Ему показалось, что все разговоры с временницей, смех Сарыя по каждому поводу в этом разговоре, а теперь предложение Арно, сделанное почти со счастливой улыбкой – всё это походило на плохо отрежиссированный спектакль со случайными актёрами. На роль ответственного критика назначили его. И в этом качестве ему навязывали против его воли признать весь этот балаган за шедевр.

А спектакль продолжался, порой переходя в фарс.

– Нет, – возразил Арно. – Ты посмотри на неё пристальнее. Она же страшная, как осенняя коряга. Никому даже в голову не придёт, что она девица. Буквально. Но она страшна и в драках. А этого добра, если я тебя правильно понял, у нас будет достаточно. Она владеет мечом, кинжалом, огнестрельным оружием. А противостоять ей в рукопашной я бы никогда не стал… И потом, она – седьмая!

Всё это Арно выложил почти на одном дыхании, чтобы его не прервали. Ивану же казалось, что Шилема вот-вот вспылит и выскажется по поводу прямого оскорбления со стороны Арно об её внешнем облике, он же назвал её «страшной, как осенняя коряга». На её месте ни одна из женщин не простила бы такого выпада в свой адрес. Но ничего не происходило. Напротив, каждое утверждение Арно она сопровождала согласным кивком. И как только Арно замолчал, добавила:

– Я воительница! Ты, КЕРГИШЕТ, должен меня взять! У меня появилось время, чтобы посвятить его твоему благородному делу!

– Какому ещё делу? – слабо запротестовал Иван. – Да ещё благородному?.. Нет никакого дела! У меня…

– КЕРГИШЕТ без дела во времени и в параллельных мирах не ходит! – убеждённо сказала Шилема.

Она произнесла это с такой уверенностью и нажимом, будто вбила кол и зафиксировала точку отсчёта, от которой должно было следовать всё остальное, о чём здесь уже обсуждено и будет ещё сказано, и выжидательно посмотрела прямо в глаза Ивану.

Иван же рассеянно смотрел на неё и на ищущий взгляд не отвечал. У него произошло странное раздвоение сознания. Он сидел за столом на своей кухне, знакомой ему досконально, и, в то же самое время, видел какие-то незнакомые тени, в окружении которых он вот так же сидит, а рядом с ним расположилась Шилема в необычном одеянии и также смотрит ему требовательно в лицо, а он размышляет и колеблется. И как будто горит костёр… И ночь или сумерки…

– КЕРГИШЕТ, возьми, не пожалеешь! – вывела она его из раздвоенного состояния.

Иван тряхнул головой, прогоняя видение.

– Арно, я тебе верю, – негромко проговорил он. – Но она будет на твоём попечении. А ты, Шилема, от него ни на шаг. И потом… – Он выпрямил спину, продолжил уже другим, деловым голосом: – Запомни! Командую я! Все члены команды равны между собой, но подчиняются мне. Понятно!

– А ты, КЕРГИШЕТ, тиран, – высказалась и даже не моргнула Шилема. – Но я согласна.

– На то надеюсь. Тогда… Арно, ты ради неё пришёл?

– КЕРГИШЕТ, ты так ничего и не понял. Она сама по себе, я – сам по себе. Я принёс оружие. Давай посмотрим, отберём.

Сборы оказались долгими

Команда, за исключением Джордана, собралась через два дня независимого времени после появления в ней Шилемы.

Эти дни были заполнены не столько заботами о снаряжении и подготовке к выходу в перливый мир, сколько решением каждым из ходоков внезапно, как это часто бывает, возникшим или давно требующим того дел. Все понимали – что бы там не представлялось им в их предположениях, но направляются они в пасть неведомого для них события…

Иван не рискнул встретиться с Ил-Лайдой, ожидая, что она будет напрашиваться идти с ним к перлям, а ему не хотелось выслушивать от неё ни просьб, ни упрёков, и, естественно, решительно отказывать.

После долгих колебаний – за и против, отправился в становище Дигона.

Бывший кушер в”ыга, хотя и выслушал слегка расплывчатые аргументы Ивана о предстоящем походе в Лондон будущего в параллельной струе времени, но к желанию его и других ходоков вторгнуться в агонизирующий чужой ему и им мир отнёсся с сомнением. А, узнав имена тех, кто собрался с ним туда идти, одобрил только Шилему. И назвал целый перечень доводов в её пользу.

– Она тебе будет лучшим помощником, чем остальные, – заверил он после всего сказанного.

– Ты-то откуда её знаешь, – не без интереса осведомился Иван.

Его поражало отношение ходоков к Шилеме.

Оказывается, все её знали и, что было совершенно непонятно Ивану, уважали. Симон и тот, сухо, правда, но одобрил его выбор.

– Она правильная женщина, – ответил Дигон на вопрос Ивана. – Она умеет видеть то, что иногда скрыто от нас.

– Учту, – сказал Иван. – Такой человек в команде нужен.

Дигон не оставил без внимания Хиркуса.

– Ты ему воли не давай. Он всегда играет. Даже там, где этого делать не надо. Это не всегда хорошо. Может заиграться и даже возомнить о себе не нужное.

– Учту, – согласился Иван и с этим мнением Дигона.

А сам снова подумал, что артист «всех времён и народов» будет тем, кто окажется либо помехой команде, либо вообще лишним в ней.

О Джордане бывший кушер промолчал, хотя при перечне имён неприязненно поморщился, словно проглотил какую-то гадость.

На пиру в честь живого Бога Времени, устроенного Дигоном, Иван познакомился со своим именным жрецом. В его обязанности входило три раза в день производить воскурение какой-то пахучей смеси трав во имя Бога Времени, то есть КЕРГИШЕТА.

Жрец был молод, силён телом и красив лицом и осанкой. Но, увидев «Бога Времени» в плоти, впал в транс и стал пророчествовать на непонятном Ивану языке, который, оказывается, прекрасно знал Дигон. Он стал переводить, на взгляд Ивана, этот чистейшей воды бред. В основе его лежало некое словосочетание, словно заклинание: – «…и тогда Бог Времени придёт и скажет…» Происходить такое будет неоднократно: в защиту кого-то, в наказании каких-то страшилищ, в установлении для кого-то строгого порядка…

Иван только и смог, что приглаживал встающие на затылке волосы от изумления и пожимал плечами. А когда узнал о посвящении ему, как Богу Времени, Зинзы, вообще приуныл. Он ведь, честно говоря, отказавшись от свидания с Ил-Лайдой, ради неё посетил Дигона. Она же теперь посвящена Богу!

Но всё было не так, как ему померещилось. Оказалось, что её близость с ним не возбранялась. Напротив, приветствовалась. Для того в становище поставили отдельный шатёр со всеми удобствами, которые значились в данном времени, то есть далёкими от цивилизованных.

В этот шатёр он и был отправлен в сопровождении собственного жреца. Там его с нетерпением ожидала Зинза…

Надо было сходить в Кап-Тартар к Джордану и предупредить его о скором прибытии команды, вернее, назвать ему список тех, кто пойдёт с ними в перливый мир. Пусть всех знает загодя, и если кто-то ему не понравиться, пусть перекипит до того, как они придут в Фиман.

Иван, опережая события, поступил правильно. Так как ему от местного ходока пришлось выслушать несколько нелицеприятных замечаний о членах набранной им команды. Правда, Иван внимал рассуждениям Джордана рассеянно, так как был готов к такому приёму. Поэтому никакого внимания им не придавал, за исключением, быть может, речи о Шилеме.

– Бывает она тут. Зачем-то ходит на окраину, где время скачет туда-сюда. Туда иному войти легко, выйти – трудно. Она из вашего мира, а вот не боится… Да. Однажды я хотел… – не говорил, а мямлил Джордан, как если бы повторял чужие, а не свои мысли. – Ну, шастает она тут, а ко мне не подходит. Увидит меня и отвернётся. Я и хотел с ней познакомиться… Поговорить, узнать, что у нас делает…

– Не тяни! – прервал его, наконец, Иван. – Чем закончилось твоё хотение?

– Я и так… Я к ней, а она на меня как… посмотрит! Моего хотения и не стало… Дигон, когда я с ним ещё… Это когда мы с ним были… Не дружили, конечно, но и не враждовали. Так вот он мне до того сказал, чтобы я и не пытался её задирать… Она же, как змея на меня посмотрела. Чувствую, ноги слабнут, а во рту слюна горькая. Едва ушёл.

– Что означает – едва ушёл? – спросил Иван.

В сказанном местным ходоком ощущался привкус какой-то не то мистики, не то обыкновенной фантазии. Что-то сам Иван никакой слабости после взгляда Шилемы не почувствовал. Да и другие ходоки ничего такого, говоря о ней, не упоминали.

– Ноги у меня ослабли, вот и ушёл от неё едва, – пояснил Джордан и тут же поторопился высказаться до конца: – Но ты, КЕРГИШЕТ, не бойся. Это она так, чтобы я к ней не приставал. Дигон тогда же говорил, что она, вопреки другим временницам, наша и никого из ходоков не обижает и не обидит. Зарок, мол, о том дала.

– Будем надеяться, что так оно и будет.

Они тут же договорились об оснастке местного ходока.

Джордан согласился вооружиться.

Однако при этом долго вертел в руках холодное и огнестрельное оружие, принесённое Иваном. От огнестрельного – кольта – отказался сразу, объяснив свой отказ в резкой форме:

– Это не для людей, а для зверей!

Из остального – выбрал только нож-финку.

Зато новой одежде обрадовался. Как он объяснил, местные модели ему опротивели уже давно. (Он сказал, естественно, не «модели», а «дурацкие выдумки портных»).

Ходоки же идут сюда, но никогда даже не подумали о нём, чтобы как-то приодеть его приличнее. И вот лишь КЕРГИШЕТ вспомнил о нём, сиром. Спасибо КЕРГИШЕТУ! Самому-самому человечному ходоку из ходоков – КЕРГИШЕТУ… Тому, кто о нём порадел…

– Всё сказал? – неприязненно оборвал Толкачёв его славословие.

– Пока всё, – сказал Джордан и с хитрецой посмотрел на Ивана, мол, как я о тебе тут высказался?

– Ещё раз весь этот перечень или часть его о себе от тебя услышу, пеняй на себя! – как будто спокойно и даже миролюбиво сказал Иван.

Но Джордан почувствовал сдерживаемую угрозу в свой адрес. Опасливо посмотрел на собеседника и сказал:

– Да я так, к слову… Шуток не понимаешь?

– Шутки понимаю. Но шутка шутке – рознь. Понятно?

– Понятно, – буркнул местный ходок.

Однако не только личные интересы послужили ходокам отодвинуть сроки ухода в Кап-Тартар и через него в будущий Лондон. Случилось нечто едва не оттянувшее поход в перливый мир на долгое время, а, может быть, и навсегда.

Симон усталый, но явно чем-то довольный, появился в квартире Ивана к вечеру, накануне сбора команды.

Сам хозяин тоже вернулся домой часом независимого времени раньше и неторопливо собирал в дорогу рюкзак, размышляя над каждой вещью – брать или не брать.

Сарый в позе матери, провожающей родного единственного сына в опасное, потому ею не одобряемое, путешествие, сидел в кресле и молча наблюдал за действиями ученика, сопереживая каждому его сомнению в выборе необходимого в дороге. Кроме того, в нём боролись противоречивые чувства. Коль Ваня настроился посмотреть нечто необыденное, то кто его остановит? Да и надо ли удерживать?

И всё же Сарыя мучили нехорошие ожидания от всей этой его затеи. Ему хотелось выложить Ивану свои ощущения, предостеречь, а лучше всего – остановить его.

Появление Симона внесло оживление в затянувшуюся молчаливую тишину, висевшую в комнате.

Иван вскинул глаза на Симона. Тот ещё ничего не сказал, а Иван по его виду сразу понял, что у ходоков опять что-то произошло, и ему придётся поучаствовать в каком-то срочном мероприятии.

Симон кивнул головой в знак приветствия и сказал:

– Мы их нашли!

– Сколько? – живо спросил Сарый и привстал.

– Трое.

– Те же?

– Они. Мы их узнали. Выследил их Щенек.

– Вы о ком? – напомнил о себе Иван, он никак не мог вникнуть в диалог Учителей.

– Мы о тарсенах. Помнишь, мы с тобой…

– Помню. Из совершенно другого… как Вы тогда называли? Из другого пучка параллельных миров. И что?

– Пусть будет – пучка. Я хочу, чтобы ты с ними познакомился как можно ближе.

– Подраться, что ли?

– Я сказал – познакомиться, – нахмурился Симон и продолжил с укором: – Тебе лишь бы подраться.

– А что ему, молодому? – добавил Сарый. – Силу девать некуда… Вот и собрался в неведомые края силу свою…

– У вас научился! – тоже хмурясь, сказал Иван, недовольный высказыванием Сарыя о его сборах. Да и представление Учителей о его будто бы вечной готовности подраться тоже было не из приятных. Такое впечатление, что он и вправду спит и видит, с кем бы подраться. – Вы же сами выясняли с ними отношения на кулаках.

– Ваня! Ну, до чего же ты всё принимаешь буквально, – укорил его Симон. – Тогда сложилась именно такая ситуация. Вот и пришлось. Теперь они знают нас в лицо. А тебя нет. Но нам необходимо за ними последить, присмотреться… Вот это я и имел в виду.

Учители стояли, а Иван, раздвинув в стороны, не вошедшие в рюкзак пожитки, сел на диван.

– Вы думаете, это так просто? Что я им скажу? Здравствуйте? Не хотите ли со мной познакомиться? А они мне: – Зачем это? И уйдут в поле ходьбы. Мне за ними бежать и упрашивать?

– Никуда они пока что не уйдут. Они, оказывается, неплохо устроились в нашем мире. И совсем недалеко во времени. В Париже. В тысяча шестьсот шестьдесят четвёртом году. Мы их там нашли весной. Довольно искусно изображают купцов с Востока. Тюрбаны, халаты…

– На каком языке они говорят?

– Вот это, я думаю, не важно.

– Но всё-таки. На французском или … На Востоке языков много. Мне бы их послушать, чтобы изъясняться.

– Они сами ни какого-либо восточного, ни французского не знают. Впрочем, я тоже их не слышал, а Штенек не способен определить. У него лингвама нет.

Иван в задумчивости потёр щеку.

– Ладно, послушаю, разберусь.

– Не в том суть, разберёшься ты с языками или нет. Этого, возможно, и не надо будет. Им постоянно нужны носильщики.

Сарый захлюпал носом от смеха, напомнил фразу, когда-то давшую Ивану путёвку к самостоятельному выходу в поле ходьбы:

– Это, Ваня, может. Может быть, силы поубавятся, чтобы…

– На то и надеемся. Ты, я думаю, им понравишься сразу. В Европе того времени малый ледниковый период в самом разгаре. Люди мелковаты, по сравнению с твоими современниками. А язык… Изобрази из себя немого или выходца из не этих мест. Так будет, пожалуй, лучше. Во всяком случае, они не должны знать, что ты их понимаешь. К тому же нам нужен пока не переговорщик, а наблюдатель. Так что… Что, Ваня?

Иван изобразил на лице кислую мину, словно его обидели.

– Как что, Симон? Вы же знаете, что я собрался, и не один, в перливый Лондон. Завтра поутру мы здесь все соберёмся. Неужели кроме меня никто не сможет быть наблюдателем?

– Можно, конечно. Но ты сразу попадёшь к ним на глаза, как могущий перенести больше остальных. К сожалению, таковых у нас не густо. Ты же забираешь с собой и Арно, и дона Севильяка, а они могли бы тебя заменить.

– Это удар ниже пояса, – сказал Иван и вспомнил Шилему. – А он запрещён.

– Кем?.. – Иван не ответил на вопрос Симона, и тот продолжил: – Перестань, Ваня. День-два реального времени погоды не сделают. В Лондоне появишься часом позже, часом раньше. Невелика потеря. А тут… Тарсены пока там. Но, кто знает, что у них в головах. Носильщиками они пользуются уже несколько дней.

Иван вздохнул, с печальной улыбкой глянул на Учителей. Они ждали его решения.

– Когда Вы меня, Симон, вот так начинаете уговаривать, мне становиться неприятно это слышать. Лучше уж скажите напрямую, мол, надо. А то вокруг да около ходите… А! Не привык я к просьбам, высказанным таким образом. Куда я должен пойти?

– Вот и прекрасно! Идти тебе надо… – Симон назвал координаты точки зоха.

Раннее утро – предтеча знойного дня. Центр Парижа. Торговая площадь. Многоголосица: людей, занятых продажей и покупкой, ржания лошадей, мычания пригнанного на мясо скота, блеяния овец, кудахтанья кур…

Чуть в стороне от торговой площади у двухэтажного строения столпился с десяток человек, казалось, всех цветов кожи – от розово-белой до тёмно-ночной. Все они друг друга знали, за исключением одного. Он сегодня подоспел сюда раньше всех, принял позу скучающего повесы и ни с кем не общался. Выше любого из них на две головы, с мощным торсом, без признаков полуголодного существования, он, тем не менее, одеждой не отличался от остальных. Она была ветхой, он в ней спал и ел, о чём говорили помятости и обильные пятна на голубых когда-то панталонах и рубашке апаш. Лицо и руки в давней грязи, а запах немытого с рождения тела сливался с таким же амбре собравшихся.

Каждому становилось понятным, что сегодня этот увалень с полусонной физиономией в первую очередь обратит на себя внимание и получит работу, а тем, кого отберут дополнительно к нему, а он заменит троих, придётся с ним общаться. Оттого хотелось бы оказаться к нему поближе и тоже попасть в поле зрения работодателей, но лучше бы сделать так, чтобы он пошёл отсюда куда подальше и поискал бы работу там, а не здесь.

Ивану большого труда стоило изображать спокойствие и равнодушие, когда на тебя посматривают подозрительно и с нескрываемой неприязнью. Он понимал этих жалких оборванцев, живущих одним днём. Испитые лица, рваньё, не знавшее стирки, хриплые голоса – всё это так не походило на прекрасные фильмы о трёх мушкетёрах, которые жили как раз в этом настоящем времени, если, конечно, верить Дюма.

Щенек, ничем не примечательный ходок, на вид лет пятидесяти, вчера поздно вечером показал Ивану тарсенов. Три хилых мужичка, схожие между собой восточными халатами, кинжалами в ножнах за цветными поясами, осторожно перешагивая кучи грязи и лужи от выплеснутых на улицу помоев и воды, проследовали к двери, у которой сегодня с раннего утра собрались желающие получить от них работу.