Я.Жизнь
«Не припомню, когда со мной последний раз прохожий заговаривал» – думает Лайк, находит глазами купол с названием «Аквапорт Андера» и чуть ли не бегом направляется к нему, чтобы своим праздным шатанием не привлечь новых собеседников.
На входе в аквапорт выходит небольшая заминка. Дубина, он и забыл, что сменил внешность, система отказывается считывать безымянную ладонь. Приходится визуально подключаться к платежке и переводить сумму. Только после этого дверь услужливо отползает в сторону и пропускает его к лифтам на погружение. В холле уже есть несколько путешественников, и Лайк останавливается у информационного центра, чтобы дождаться свободного лифта. Через десяток-другой секунд он отправляется к прозрачной кабинке. Та медленно трогается, давая возможность насладиться подводными красотами.
Лифт привозит его в огромный круглый зал, стены которого пестрят проемами для загрузки капсул. Лайк приближается к ближайшему, вызывает капсулу. Та выскакивает из стены, верхняя прозрачная стенка плавно съезжает в сторону. Путешественник укладывается, устраивается поудобнее, ждет, пока лежанка подстроится под его тело и накинет ремни. Крышка бесшумно встает на место. Лайк задерживает дыхание. Капсула выстреливает, набирает скорость в узком тоннеле. И чего ради было делать крышку прозрачной, если над головой все равно неразборчивая черно-синяя муть воды? Последняя ленивая мысль плавно переходит в дремоту, навеянную капсулой. И правда, кому нужны паникующие клаустрофобы на дне морском?
Лайк просыпается от резкого толчка и ворчит:
– Кто вас тормозить учил, дети Слейпнира?
С закрытыми глазами он ждет, когда капсула откроется, но ничего не происходит. Тогда Лешка сам открывает глаза и оглядывается. Капсула стоит. Над головой простирается все та же бездонная черно-синяя муть. И все. Ни движения, ни голоса оператора. Тишина. Нехорошая, гробовая. В капсулу даже не удосужились добавить модуль с шумами работающей машины, который обыкновенно ставят для психологического комфорта пользователя во все оборудование. Теперь ясно, зачем. Бесшумность сводит с ума.
– Оператор, – вызывает Лайк.
Машина молчит.
– Экстренный вызов, – пробует он другую команду.
Молчание.
Так, ладно. Прикинем время вызова спасателей. Лайк поверхностно погружается в Сеть в режиме поиска, анализирует информацию. Расчетное время освобождения – шестьдесят четыре минуты. Вы издеваетесь? Он из Москвы в Ла Рошель добрался в два раза быстрее. Проверяет время. До встречи с Зетом остается меньше получаса. Капсула должна была прибыть на место через десять минут. Мысли мечутся, как стая летучих мышей под светом прожектора. Зет не будет ждать. Даже десять минут не будет, для него опоздания – маркер незаинтересованности. Пунктик на пунктуальность.
– Ваш уровень стресса превышает допустимые значения на десять процентов. Включить вам расслабляющую музыку? – вдруг произносит оператор капсулы.
Чертова жестянка! Так ты работаешь!
– Почему мы стоим? – спрашивает он в ответ.
– Ваш уровень стресса превышает допустимые значения на тринадцать процентов. Включить вам расслабляющую музыку?
– Оператор! Экстренный режим! Почему стоим?
– … на двадцать процентов…
– Да что б тебя! Переходи в аварийный режим!
– … на двадцать четыре процента. Включить вам расслабляющую музыку?
– Дура! – орет Лайк, – Включи свой расслабляющий мозг и сдвинься уже с места!
– … на тридцать процентов. Включить вам…?
Лайк выдыхает. Попробуем с другой стороны.
– Да, включи, пожалуйста.
– … на двадцать шесть процентов. Включить…?
Пассажир осыпает оператора такой нецензурной бранью, что, будь у капсулы уши, они бы отвалились от стыда. Лайка преследует ощущение, что в капсуле становится меньше кислорода. И толща воды над ним начинает давить, прижимать, расплющивать пристегнутое ремнями тело. Подавив панику нечеловеческим усилием воли, Лешка зло бросает:
– Так и знай, ты сама напросилась.
Он уходит в дайв. Материя вокруг меняется. На внутренней поверхности капсулы появляются знаки и панели, которые раньше не были видны глазу. Руки в дайве привычно ощупывают оболочку, находят выдвижную панель. Лайк визуализирует чистый код, он любит работать по старинке. Под крышкой капсулы ползут строчки кода. Он пролистывает их, впивается взглядом. Вот оно! Этот кусок можно использовать.
По большому счету, уязвимость можно найти везде. Когда у вас на одну задачу есть несколько решений, вы всегда рискуете, выбирая одно из них, потому что его можно переписать в другом ключе. Никогда, никогда так не делайте, если речь заходит о правах доступа к технике. Лучшая защита – простые, единственные решения. Да, они не такие изящные, зато надежные. Кто может хакнуть каменный топор? То-то и оно. Но до тех пор, пока программисты любят выделываться, нагромождая изящно-сложные строчки кода, хакеры без куска хлеба не останутся.
Он перехватывает управление за три минуты. И материт уже сам себя: потерял хватку, это слишком долго. Пока Лайк гонит капсулу к Андеру, по его разуму расползается липкий страх. Как он собрался браться за большую работу, если на какую-то хлипкую капсулу у него ушло три минуты?
Торможение выходит отвратительно резким. Хорошо, что он лег ногами вперед, башкой бы сейчас точно стенку пробил. Последнее, что он делает в дайве – отдает команду убрать крышку и отстегнуть ремни. И только после того, как приказ выполняется, он выныривает из дайва и поднимается на ноги.
– Надеюсь, вам понравилась поездка, – звучит ему в след ласковый голос оператора.
– Ага, я в полном восторге, – отвечает ей Лайк и спешит к лифтам. Время поджимает. Ему нужно добраться до места за десять минут.
Он выскакивает из аквапорта Андера и бросается к остановке патов. Вызывает кабинку, чуть ли не на ходу в нее запрыгивает и называет пункт назначения. Пейзаж вот-вот сольется в неразборчивую муть, и Лайк жалеет, что у него нет времени прокатиться на сниженной скорости и хорошенько рассмотреть город. Одно дело – прогулка в Сети, и другое – реальный мир. Но, пока пат набирает скорость, Лайк успевает охватить жадным взглядом гигантский прозрачный купол, который освещает глубины залива Мэн и создает эффект аквариума, небоскребы, устремляющиеся ввысь, стрелы улиц. И зелень, огромное, невероятное количество размашистых зеленых растений – живых поставщиков кислорода. Пат несется будто сквозь джунгли.
Оказавшись на воздухе, парень сбрасывает толстовку. Здесь она ни к чему, в Андере температура колеблется в пределах двадцати пяти – тридцати градусов. На входе во дворик Лайк сбавляет шаг, чтобы не выдать спешку. На ходу вызывает Зета:
– Ты на месте?
– И тебе привет. Да, на месте. Смотри, руку поднял.
Лайк цепким взглядом окидывает дворик и замечает, как парень за одним из столов вскидывает руку. Он разъединяется и идет к столу. Шаг за шагом отстраивает тело, скрывает один за одним все признаки стресса. Бионик послушно выравнивает температуру, дыхание, частоту сердечных сокращений, работу желез. Глаза в это время пробегают по дворику, фиксируют камеры, всматриваются в лица. Здесь собралась в основном молодежь – или те, кто выглядит, как молодежь – все в белом. Болтают, немного скованно смеются, переставляют по столу светящиеся вирту-шахматные фигуры. Со стороны кажется, что люди отвыкли от живого общения. Или не кажется? Размышления успокаивают.
К столу он подходит в абсолютной безмятежности, усаживается напротив Зета. Тот сегодня выбрал такую же, как и всегда, неприметную внешность, в этот раз – русоволосого парня средних лет. Лайк понятия не имеет, как выглядит настоящий заказчик, да это и не важно: тот меняет оболочки, как перчатки, перескакивает из одного бионического тела в другое, когда на первом заканчивается лимит преобразований. Может себе позволить. У Зета всегда самые жирные заказы, у него обширная база клиентов, которые умудряются найти его через сложную сеть контактов в любом воплощении. А еще этот парень – единственный, кому удается водить за нос крупнейшие корпорации. И Я.Корпорация, и iCorp прекрасно знают о его существовании – чай, не дураки – и в курсе большинства его афер, но ни прямых, ни косвенных доказательств не имеют. Они не единожды пытались просунуть к нему подсадных уток, но все безуспешно – у Зета чутье на предательство, как у дикого зверя. Он работает только с проверенными людьми, исключительно с теми, с кем много лет ходил на дело. Поэтому он сейчас и заинтересован в Лайке – старая гвардия не подводит.
– Сто лет не виделись, дружище, – приветствует Зет и неуловимым движением кладет на стол маленький плоский диск, который тут же сливается с поверхностью. Глушилка. Теперь на камеры пойдет запись, где они, вероятно, будут сидеть играть в шахматы и ворчать за жизнь.
– В десять раз меньше, но твоя правда, давненько это было.
– Ты сам мне всегда отказывал.
Лайк кивает. Что тут обсуждать? Да, отказывал. Зет продолжает:
– Что изменилось?
Скрывать и врать нет смысла.
– Срочно нужны деньги.
Зет понимающе кивает, мол, вот чего ты спрашивал, можно ли взять награду в уни.
– А почему ты запросил женского бионика? Они лучше продаются?
– Нет, – медленно выговаривает Лайк, – мне нужен именно женский бионик исследовательской модели. Параметры я тебе скину позже, когда договоримся.
Зет чувствует, что на этом простор для расспросов иссяк. И меняет тему:
– Дай угадаю, желаешь знать детали дела?
– Не отказался бы.
– Все, что я могу сказать тебе на берегу – заказ крупняк, очень ответственный. Вырываюсь в высшую лигу.
Холодок пробегает по спине Лайка. Высшая лига – это корпорации или Единый совет. Мировой уровень. И стоит туда соваться в такой форме?
– Сомневаешься? – спрашивает Зет.
Как всегда, читает по лицу даже тогда, когда ты прикладываешь все силы, чтобы не выдать своих эмоций.
– Сомневаюсь. Давно не дайвил.
– Да вот же, только минут двадцать назад в легкую хакнул капсулу в дайве.
Теперь уже сдерживаться нет смысла, глаза широко распахиваются.
– Каюсь, – смеется Зет, – хотел проверить, в какой ты форме. Три минуты – отличный результат, предыдущий рекорд был четыре с половиной. И это при том, что ты уже лет десять как не у дел. Или, – он щурится и склоняет голову на бок, – ты сам подшабашивал в свободном плавании?
– Нет, последнее десятилетие я в другой сфере.
– Эх, попортила тебя эта Кристинка. Такой хакер пропадает!
– Давай к делу, Зет.
– Как скажешь. Короче, ты не нервничай, работа не одиночная. Будем брать стаей.
Бровь Лайка невольно выгибается. Вопросы теснятся в голове.
– Что будем брать?
– Прости, пока не ударим по рукам, сказать не могу. Большой объект. Наша задача – подвесить его на десять секунд.
– Всего десять?
– Клиенту этого будет достаточно. Да и тут такой случай… Короче, даже десять секунд – это много.
– А почему стаей?
– Понадобится преимущество стайного интеллекта.
Хорошо хоть, что не рой. Зет будто читает мысли:
– Рой собирать не хочу, мне важна каждая личность. Ну и мало ли что, из роя быстро не рассыпешься.
Лайка передергивает. Он однажды участвовал в хаке роем, и одно воспоминание о том, как ему пришлось отделяться от общего сознания и возвращаться в собственное, поднимает в груди тошнотворное ощущение.
– Кто поведет стаю? – спрашивает он у Зета.
– Претендуешь?
– Нет, благодарю покорно. Просто хочу знать, кому придется подчиняться.
– Мне. Я сам поведу.
Это что-то новенькое. Даже десять лет назад Зет уже редко работал из поля, его задачи лежали в области сбора и подготовки команды.
– Решил тряхнуть стариной?
– Говорю же, ответственный объект. Слушай, Лайк, да ты не переживай, план у меня хороший. Риск минимальный. Дайвить будем из плавучего города, место уже подготовлено. Шанс прогореть стремится к нолю.
Лайк не разделяет его оптимизма:
– Шанс есть всегда. Сам знаешь.
Они встречаются взглядами, и их глаза говорят больше, чем любые слова. Оба помнят все случаи и всех ребят, которых взяли. Молчаливый диалог длится с минуту, потом Зет откашливается и говорит:
– Короче, не выкручивай мне извилины. Ты в деле или нет?
Глупый вопрос. Перся бы он к берегам Портленда, чтобы отказываться.
– В деле. Когда дайв?
– Двадцать первого.
– Декабря? – удивляется Лайк.
– Именно.
– В день запуска?
– Больше тебе скажу: в момент запуска, – улыбается Зет, и эта улыбка не сулит ничего хорошего.
– Мне это уже не нравится.
– Поздно, ты уже согласился. Я свяжусь с тобой за несколько дней. Рад был повидаться.
Зет, не дав Лайку опомниться, встает и быстрым шагом направляется к выходу из дворика.
Хочется крепко выматериться, да вот только глушилки на столе уже нет.
4.
14 декабря 2112 года
офис главы Я.Корпорации, Москва, Земля
7 дней до запуска Солнета
Закатное солнце мягко заливает кабинет сквозь панорамные окна. Алиса любуется привычным московским пейзажем, по которому успела соскучиться за десять лет скитаний по колониям. Вот уже два года, как она вернулась домой, и все никак не может насмотреться на любимый город. Она родилась здесь – подумать только, почти сто лет назад! – прошла с ним через все смутные времена, видела его и в запустении, и в жирном расцвете, и даже частично в руинах. Но вот она, красавица Москва, раскинулась перед ней. Обновленная, мирная, вальяжная. И Алиса стоит здесь на двухсотом этаже и смотрит. До сих пор живая. Уже – без паники перед высотой. Первые годы в новом здании Я.Корпорации, где ей полагался самый большой кабинет на верхнем этаже, она боялась подходить к окнам и, пока никто не видел, всегда опускала заслоны и проецировала на них облик первого этажа, чтобы не думать, как высоко ее занесло.
Так уж сложилось, ее история началась на высоте. Быть может, на высоте она и закончится.
Ладно, полно копаться в прошлом, Герман ждет.
Алиса отходит от окна, садится в массивное кресло, откидывается на спинку и погружается в Сеть, в переговорную комнату, созданную специально для этого случая с высшей степенью защиты. Она сделала переговорку уютной, с приглушенным светом, в мягких тонах. Он должен быть спокоен и расслаблен. Он должен согласиться, иначе все зря. Главное сейчас – не выдавать своего волнения, у журналистов на него нюх, как у голодных собак.
Герман уже там. Пунктуален, как дьявол. Да и выглядит так же. Как всегда, в идеально черном костюме, с идеальной укладкой черных волос, с идеальной соблазнительной улыбкой, за которую, как всегда подозревала Алиса, было куплено рекордное количество эксклюзивной информации. Он – лучший в своем деле. Именно поэтому ей нужен он, хотя вариантов достаточно.
– Алиса, душа моя! – он поднимается с кресла и раскрывает объятия.
Ох уж этот Герман! Алиса коротко прижимается к нему, ее носик утыкается в широкую грудь, от которой веет далекими манящими нотками. Перед ней первый и последний мужчина в истории, который умеет деликатно пользоваться парфюмом и изящно проецировать его в Сеть. Она ловко выскальзывает из его объятий, которые грозят затянуться, и усаживается в кресло.
Герман жадно провожает ее глазами. Невысокая ладная фигурка с несовременной сочностью, густая волна медных волос. Пока Алиса садится, он пытается разгадать секрет ее роскошности. Простая белая блузка, такие же примитивные брюки, минимум косметики. Как она умудряется выглядеть так, будто владеет всем миром? И, что еще важнее, зачем она его позвала? Предвкушение интересной беседы растекается в воздухе, щекочет разум.
Следом за Алисой он усаживается в кресло напротив, старается принять самую непринужденную позу – хотя внутри у него все так и подпрыгивает – и спрашивает:
– Итак, полагаю, у тебя есть предложение, от которого я не смогу отказаться?
– Отчего же, сможешь. Но будешь страшно жалеть.
– Звучит заманчиво.
– Ты его еще даже не слышал, – ее укоризненная улыбка прекрасна.
– Тогда я весь превратился в слух и жду.
– Герман, мой дорогой Герман, который готов влезть в глотку дьяволу за свежей сенсацией, считай, что вытянул сегодня счастливый билет! Ты получишь от меня эксклюзив.
– Интервью? – хищно вспыхивают глаза журналиста.
Алиса не дает интервью. За ней охотятся три оставшихся на плаву медийных магната, но она отфутболивает каждого. И тут сама предлагает ему интервью. Или что она там предлагает?
– Лучше, – расплывается в улыбке рыжеволосая соблазнительница.
– Лучше, чем интервью с тобой? Ты шутишь. Морган и Линху откусят головы своим заместителям, когда узнают.
– Ай-ай-ай, Герман, – шутливо журит его Алиса, – мы живем в счастливом Едином мире, негоже так отзываться о коллегах.
– Кто бы говорил, душа моя! Не ты ли ведешь святую войну с iCorp? Разве это не национализм?
– Если бы не мой, как ты выражаешься, национализм, американцы бы сейчас готовили запуск Солнета, а не мы.
– Алиса!
– Ох, ну прости, земляне американского происхождения. Мы закончили урок толерантности?
Герман смеется, не сдерживаясь. У него эти формулировки поперек горла, и Алиса отлично их отыгрывает.
– Да, – соглашается он, – закончили. Давай вернемся к тому месту, где ты предлагала что-то лучше интервью. Хотя, заметь, я до сих пор убежден, что так не бывает.
– Это потому, что ты еще не слышал, что я предложу тебе эксклюзивный архив. Все, что я удалила из Сети. Ты же хотел сделать фильм к моему столетию? Вот и сделаешь.
Герман не верит своим ушам. Алиса слила огромное количество ресурсов, времени и людей, чтобы подчистить о себе все, что считала недопустимым. И теперь предлагает весь архив. Ему что, придется в ответ продать душу?
– Когда ты говоришь «все»…
– То имею в виду все. Полную историю. Про экспериментальные геропротекторы, про взлом моего сознания, про жизнь в чужом теле, про все «безумства Алисы», про зрительское голосование. И про смерть.
Глаза Германа озаряются огнем ликования:
– Я получу сцену смерти?
– Да, прямиком из моих воспоминаний.
Это будет бомба. Такой эксклюзив взорвет рейтинги, оставив американцев с китайцами болтаться на задворках его величия. Но. Всегда есть гадкое «но».
– Чего ты хочешь взамен?
– Мне нужна твоя помощь в освещении одного дельца. Нужны люди и нужна история.
– О чем?
– О том, как мы взяли под арест крупнейшую группировку хакеров.
Сказать, что он ошарашен – значит, преуменьшить степень изумления до безобразия.
– А вы взяли?
– Еще нет, но возьмем в день запуска.
– Солнета?
Алиса щурит глаза:
– А что, мы еще что-то запускаем, а я не в курсе?
– Извини, я просто уточняю. Буду с тобой откровенным, я слегка в шоке.
– Понимаю. По официальным данным в Едином мире нет преступности. Но, дорогой мой, мы же все знаем, что она есть.
– Алиса, ты понимаешь, о чем меня просишь? Это же скандал регионального масштаба, если не мирового!
– Межпланетарного, душка. Это команда Зета. Ребята выходят в высшую лигу и собираются обвалить генераторы во всех колониях в момент запуска Солнета.
Сюрреалистичность ситуации начинает зашкаливать. Герман не верит, что они всерьез об этом говорят. Вопросы взрываются в разуме один за другим, как зерна попкорна.
– И у них получится?
– Нет, конечно, иначе зачем бы я это затевала? У меня есть их план, и я закрою уязвимости как раз перед тем, как они приступят. Мы возьмем всех тепленькими.
– У тебя там свой человек?
– Да. Я заключила выгодную сделку.
– Но как тебе удалось? Я много раз слышал, как к Зету пытаются пропихнуть агентов. Не смотри на меня так, это моя работа! Так вот, насколько я в курсе, каждая попытка с треском проваливалась.
Лукавая улыбка трогает кончики пухлых губ:
– Пусть это останется моей маленькой тайной. Так ты в деле?
– Алиса, не буду лукавить, я очень хочу отказаться. Есть риск, что меня сожрут с потрохами, если я подниму такую тему и на весь мир заявлю, что вот они, преступники, до сих пор ходят среди вас и столько лет остаются безнаказанными.
– Гер, это же не моя прихоть. Ты сам понимаешь, что кто-то должен это сделать. Недостаточно делать вид, что живем в идеальном мире. Нужно действительно превратить его в такой мир. И гидру надо рубить сейчас. После запуска они расползутся по всей системе. Это же как чума. Чем больше безнаказанности, тем сильнее они будут наглеть. Хочешь потом мотаться по колониям и снимать охоту на ведьм?
– Ох, женщина, ты сведешь меня с ума! У меня есть время подумать?
– Ага, секунд тридцать. Если ты откажешься, я обращусь к Моргану, у меня с ним уже назначена встреча.
Ну ведьма же, ей-богу, по самому больному бьет!
– Твоя взяла, искусительница. Но я хочу получить сцену смерти прямо сейчас. Можешь показать?
– Ты уверен?
– Абсолютно.
В ее глазах мелькает странное выражение, которое журналист не может объяснить. Он уже думает, что Алиса откажет, но она соглашается:
– Дай мне пару минут, я найду.
Пока она ищет нужную сцену в архивах, Герман рассматривает ее лицо, и его озаряет: вот в чем кроется львиная доля ее шарма – в несовершенстве. Глаза не идеально синие, а с серым оттенком, лицо несимметрично, носик маленький, в россыпи светлых веснушек, губы полноваты. Среди идеальных людей она выделяется небрежной неидеальностью, натуральностью. Это делает ее уникальной. Он прекрасно знает, что ее бионик был воссоздан с настоящей внешности, а ведь еще тогда, в бум доступности пластических операций, она гордилась тем, что не поменяла в себе хирургическим путем ни единого миллиметра.
– Нашла, – говорит Алиса, – ты правда хочешь посмотреть прямо сейчас?
– Да, если ты не против.
– На твой страх и риск, Гер. Она неприятная. И сложная для восприятия.
Плевать. Сцена смерти – ключ ко всему, именно со смерти Алисы началась эпоха биоников. Разработками занимался ее отец, но тогда, во время расцвета популярности геропротекторов – инъекций, которые омолаживали и продлевали жизнь – в направление биоников никто не верил. Человечеству не нужны были ни роботы, ни бионические тела, всем хотелось обрести бессмертие в своем родном теле, да и вот же оно было, доступное, пусть и дорогое. До тех пор, пока отец Алисы не нашел способ переноса сознания из биологического мозга в бионический. У Германа был источник, который утверждал, что на самом деле способ переноса придумал не профессор, а тот самый хакер, который взломал iLife Алисы и занял ее сознание. Если это так, то парень совершил революцию дважды. Первый раз – когда доказал, что защита носимых айлайфов никуда не годится, и второй – когда дал жизнь бионическим телам.
Но все же Герман на всякий случай уточняет:
– В каком смысле сложная?
– Это мои воспоминания. О стриме. Ничего нового: те же погружения, что и сейчас, ты смотришь глазами другого человека. Но стрим ведется из моего тела другим человеком, а я большую часть записи присутствую там как сторонний наблюдатель. Ты будешь видеть мое тело, которое действует по чужой воле, но слышать мои собственные мысли. Это непросто переварить неподготовленному человеку.
– Я рискну. Показывай.
Алиса погружает его в просмотр. Мир переговорной меркнет.
Ночной город раскинулся под ногами. Не фигурально, буквально – Алиса стоит в круглой стеклянной конструкции, прикрепленной к крыше одного из небоскребов Нового Сити. Как мотылек в банке. Сходство усиливается белым развевающимся платьем. Босые ноги холодит стеклянное дно.
Алиса начинает говорить, и Герман понимает, что говорит не она. Тот, кто занял ее сознание. От странного ощущения кружится голова, голос-то ее:
– Привет, мои дорогие! Ну как вам вид, впечатляет? У вас есть время им насладиться, пока мы ждем тех, кто еще не подключился. Не бойтесь, долго томить не буду. Я же обещала, этот стрим станет последним. Если вы так решите. А вы решите, мои хорошие, ведь стоит слегка поскрести, как с вас спадает весь налет цивилизованности.
Она смеется, раскидывает руки, кружится над городом. Настоящая Алиса ежится от ужаса – она всегда боялась высоты, хотя и не раз стримила с безумных крыш.
– Чувствую, вы ждете от меня очередного безумства. Но сегодня будет интереснее – я предоставлю безумства вам. Вам ведь не привыкать, правда? Геропротекторы и без того превратили наш мир в сплошное сумасшествие. Кто из вас, как и я, отказался от детей ради того, чтобы подольше оставаться молодым? Кто находится над пропастью разорения и долговой тюрьмы из-за очередной инъекции? А кто только мечтает о том, чтобы вколоть себе эту дрянь? Думаете, я не знаю, как завидуют мне и таким, как я? Думаете, не получаю писем с угрозами?
Смех становится безумнее. Она приплясывает над вечерним городом, с неба стираются последние блики заката. Темнеет, холодает.