Стоя под радугой

Мальчик, который кричал «Волки!»

Док пришел домой обедать, Дороти ждала в кухне, чтобы услышать его мнение о шляпке, только что купленной для поездки в Мемфис. Он долго разглядывал новинку на голове жены, потом сказал:

– Даже не знаю, Дороти. Видал я шляпы и похуже.

– Спасибо тебе большое, – сказала она.

Мама Смит вмешалась:

– А мне нравится. – И неодобрительно глянула на сына.

– Правда? – с надеждой спросила Дороти.

– Да, да, очень стильно. Не слушай его. Он ничего не понимает в шляпках.

Док с готовностью согласился:

– Ваша правда. Меня не слушайте. По мне, так все шляпы одинаковые.

– Ну вот, – сказала Дороти. – И зачем я мучаюсь, если тебе без разницы. Могла бы просто горшок на голову нацепить.

Когда она вышла, Мама Смит сказала:

– Ну молодец.

Док пожал плечами:

– Это не шляпа, а блин с фруктами и мертвой птицей сверху.

Беатрис Вудс, сидевшая за столом, засмеялась. Док нагнулся и шепнул ей:

– Считай, тебе повезло, что ты не видишь. Непонятно, что с этой шляпой делать – то ли на завтрак сжевать, то ли подстрелить.

После того как Док снова ушел в аптеку, они сидели и говорили о предстоящем путешествии. Дороти вздохнула:

– Мне бы сбросить фунтов десять, тогда уж ехать.

Мама Смит сказала:

– А мне бы снова стать восемнадцатилетней, но чтоб мозги остались такие, как сейчас.

Дороти спросила:

– Что бы ты сделала по-другому?

– Ничего. Вышла бы, конечно, за того же человека и родила ребенка, но только подождала бы чуток. А то, может, осталась бы холостячкой, как Энн Шеридан, или открыла бы свой бизнес, завела секретаршу, курила сигары да сквернословила.

Дороти с Беатрис засмеялись, и Дороти спросила:

– Беатрис, если бы у тебя была возможность исполнить одно желание, что бы ты загадала?

Беатрис, у которой «Путешествие в кресле» была любимой передачей, ответила:

– Я бы загадала сесть в машину и объехать весь мир.

– Детка… – Дороти погладила ее по руке.

– Правда, было бы весело?

– Куда как весело, – сказала Мама Смит и поспешила сменить тему, видя, что у Дороти глаза на мокром месте. Несмотря на ограничения в жизни, слепая Беатрис ни капли себя не жалела, и в их голосах тоже не должна слышать жалость. Но как печально: ее желанию не суждено сбыться.

На следующей неделе с Бобби случилось то же, что с мальчиком, который кричал «Волки!», из поучительной истории. Он проснулся и сообщил, что в школу пойти не может, потому что весь покрыт красными пятнами. Дороти знала, что сегодня в школе у них серьезный тест по математике, к которому он и не думал готовиться. В прошлом году в то же время он клялся, что сломал ногу. В позапрошлом выдумал аппендицит. Посему в его комнату была в третий раз послана Анна Ли с простым и доходчивым сообщением:

– Мама говорит – если через пять минут не выйдешь, то лучше бы у тебя в самом деле была сыпь.

– У меня и так есть! – возмутился Бобби. – Смотри, какие здоровенные красные пятна по всему телу, и плохо мне. Подойди, сама глянь. – Он поднял пижамную фуфайку. – И все краснее становятся, и тошнит меня, и температура, кажись, поднимается, пощупай лоб.

Но Анна Ли не собиралась его щупать и, выходя, сказала:

– Валяйся, пожалуйста, сколько влезет, мне-то что. Надеюсь, тебе всыпят, не поскупятся.

Бобби, ругаясь вполголоса, вылез из постели, оделся и вышел в кухню, где мать наскоро сунула ему в руку банан со словами:

– На вот, по дороге сжуешь.

– Но, мам…

– Не хочу ничего слышать, Бобби. Иди быстро, пока не опоздал.

Бубня себе под нос, он поплелся к выходу и хлопнул дверью.

Около двух часов дня позвонила учительница:

– Дороти, я хочу, чтобы вы знали: я отвела Бобби в изолятор, потому что он весь покрыт красными пятнами. Руби говорит, это корь и его нужно в карантин.

Дороти встревожилась:

– Ох, батюшки, бегу, спасибо за звонок.

Дороти, конечно, чувствовала себя страшно виноватой, и Бобби воспользовался этим на полную катушку.

– Я же говорил, что заболел, мам, – простонал он слабым голосом.

И к 5.30, когда Анна Ли вернулась с репетиции, Бобби возлежал на кровати, как король, а все суетились вокруг и угождали ему как могли. Кровать устилал слой новых комиксов, принесенных отцом из аптеки, страдальцу уже выдали мороженое, две бутылки кока-колы и «7UP», а родительница стояла у постели, готовая исполнить любой каприз. Анну Ли мать встретила строгим взглядом:

– У твоего брата корь, бедняжка в самом деле заболел.

Бобби лежал и слабо улыбался, радуясь победе, – ждал, чтобы Анна Ли извинилась. Но вместо извинений она воскликнула с ужасом: «Корь!» – и побежала мыть руки с мылом.

Анна Ли боялась не столько самой кори, сколько волдырей: скоро ведь спектакль. В этом году она возглавляла драмкружок и участвовала в школьной постановке. Она не приближалась к брату, пока Сестра Руби не заверила ее, что дважды корью не болеют, но и после этого ходила по дому в перчатках и замотав нос платком. Лучше перестраховаться. Она ведь не просто играет в пьесе, она там главная!

Мама Смит – закоренелая преступница

В отличие от своего беззаботного сына Мама Смит была маленькая, худощавая и напористая женщина, в прошлом красотка. Она появилась на свет в городе Индепенденс[7], штат Миссури, в соседнем доме с Бесс Уоллес, которая потом вышла замуж за Гарри С. Трумэна. Мама Смит однажды играла с ним «Вальс Миссури» в четыре руки и часто говорила о президенте:

– Мы встречались на пути к его величию.

Мама Смит всегда была вольнолюбивой и действовала без оглядки задолго до того, как это вошло в моду, объясняя, что название родного города не могло не повлиять на ее характер. И правда, она оказалась в числе первых суфражисток штата, в 1898-м вместе с подругами по колледжу участвовала в Вашингтонском марше за право женщин голосовать и была арестована за нарушение спокойствия. Эту историю Бобби и Анна Ли могли слушать бесконечно.

– Они бросили нас в кутузку, – рассказывала Мама Смит и добавляла, смеясь: – Может, ваша бабка и закоренелая преступница, но права-то мы в конце концов отвоевали!

Мама Смит стала первой женщиной в городе, постригшейся под каре, хотя на тот момент разменяла уже четвертый десяток. А еще она как-то зашла в бар в Канзас-Сити и отведала нелегального джина, от чего слегка опьянела и сбацала джаз на фортепьяно. Но поскольку она играла на фисгармонии в Первой методистской церкви, то постаралась не слишком распространяться о случившемся.

Мама Смит была обладательницей маленьких, изящных ножек, очень ими гордилась и не упускала случая продемонстрировать. В ее гардеробе стояло больше тридцати пар обуви. И если Бобби унаследовал от нее любопытство, то Анна Ли – страсть к обуви. Вот и на прошлой неделе она отправилась в центр, чтобы купить на распродаже «оксфорды» из витрины универсама «Морган бразерс», по которым давно помирала. Но, как водится, из всех выставленных в витрине туфель на эти единственные не было скидки. Она здорово потратилась на платье для выпускного и была на нулях. Всю следующую неделю она ломала голову, как бы подзаработать, и тряслась, что туфли купят. Каждый день ходила их проведывать, но разжиться деньгами удалось только за несколько дней до отъезда родителей в Мемфис. Маме Смит тоже внезапно понадобилось уехать в Индепенденс к сестре, которая упала и сломала бедро. Хотя корь Бобби почти прошла, у Дороти душа была не на месте, она не могла бросить больного ребенка, будь то младший или старшая. И тут, к всеобщему удивлению, Анна Ли вызвалась все выходные провести дома и ухаживать за Бобби и Принцессой Мэри Маргарет за вознаграждение, равное стоимости туфель, если ей заплатят вперед. Сестра Руби сказала, что будет заглядывать каждый день, и Джимми заверил, что присмотрит за ними обоими. И после всеобщих уговоров Дороти все же решилась на поездку.

На три дня Бобби устроил Анне Ли настоящее рабство. Он провел их в постели, слушая радио, полистывая комиксы и порявкивая: то кока-колу ему неси, то шипучку, то имбирный эль, то мороженое. Пока он придумывал новые приказы, Принцесса Мэри Маргарет, беспокойная с рождения, нервно бегала из комнаты в комнату в поисках Дороти – переживала, где хозяйка и вернется ли.

Док и Дороти прибыли в отель «Пибоди» вечером в пятницу и прекрасно провели следующий день, посещая всех своих друзей в Мемфисе и не подозревая о закулисной катастрофе. В соседнем с ними номере 367 Норвел Флоат, ответственный за банкет на съезде фармацевтов, пребывал в ярости. Только что ему доставили телеграмму, что дуэт Вилли и Бак, известный под сценическим именем «Хау ду ю ду бойз», который он лично ангажировал на этот вечер восемь месяцев назад, устроил кулачную потасовку из-за дамочки в Шривпорте, штат Луизиана. Бак сломал нос Вилли и сбежал с отвоеванным трофеем в Чикаго. Понятное дело, отказались они в последнюю минуту, и у Норвела Флоата осталось 723 фармацевта без обещанного концерта. Он немедленно сел на телефон и обзвонил все городские агентства по организации концертов. Но на сегодня никого не было в наличии. Ни чечеточников, ни певцов, ни комиков, ни завалящего аккордеониста! Он даже решился позвать Томми Троупа, который имитировал голоса птиц (и делал это отвратно), но получил ответ, что Томми в прошлом месяце скончался. Тогда в последней отчаянной попытке Флоат позвонил на местную радиостанцию, ВРКК, обитавшую на восемнадцатом этаже отеля. Тамошний директор ничего утешительного ему не пообещал. Единственное, что он мог предложить, это группу странствующих евангелистов, которые выступали у них сегодня в шесть утра и не успели покинуть город. Норвел тут же не глядя попросил их позвать. Директор переспросил:

– Вы уверены? Они, как бы это сказать… несколько сыроваты.

– Слушайте, мистер, – сказал Норвел, – я в безвыходном положении. Мне уже все равно, понимаете? Доставьте их к половине десятого.

Он положил трубку, чувствуя себя счастливым человеком. Неважно, кто и что, лишь бы не пустая сцена.

Банкет в тот вечер получился роскошным. Док, Дороти и остальные фармацевты и их жены нарядились по такому случаю в лучшие выходные костюмы и платья. Док под жаркие аплодисменты поднялся получать награду, такой красивый, такой элегантный в своем смокинге, с серебристой сединой, поблескивающей в свете прожекторов, что, когда он вернулся за столик, Дороти шепнула:

– Я замужем за самым красивым мужчиной в этом зале.

Он засмеялся и шепотом ответил:

– Ну конечно, ты так говоришь, потому что тебе от меня никуда не деться.

Позже, когда были вручены остальные награды, конферансье вышел и объявил то, что за сценой Норвел Флоат набросал второпях на салфетке:

– Поздравляем еще раз победителей и надеемся, что ужин вам понравился. А теперь продолжим вечер. Мы счастливы приветствовать на нашей сцене знаменитую семью Отман, исполнителей духовных песнопений, из далекого города Сенд-Маунтин, Алабама. Сегодня они успешно выступили на радио ВРКК в программе «Час песнопений». Встречайте!

Занавес тут же поднялся, являя залу пятерых Отманов – мать, отца, двух мальчиков и девочку. Мать, сидевшая за пианино, – женщина весом не меньше двухсот фунтов, белокожая, с чернющими волосами, собранными в пучок, без намека на макияж и в бледно-лиловом платье – внезапно и без предупреждения атаковала ничего не подозревающее пианино, одной пухлой рукой отбивая ритм, а второй – мелодию. Несчастный инструмент подпрыгивал, сражаясь за жизнь, а она беспощадно давила на педали. И – снова неожиданно – большой мужчина постарше, двое молодых людей (все в одинаковых костюмах) и девочка, стоявшая на сцене как столб, завопили со всей силы:

– ВЫ НОВОСТИ ХОРОШИЕ СЛЫХАЛИ?

И все гости до единого выслушали означенные хорошие новости. Минни Отман об этом позаботилась. У нее был самый сильный голос в группе – глубокий, хрипловатый и такой громкий, что если включить его на полную катушку, то с противоположной стены зала сыпалась штукатурка. За полчаса группа осилила «Славься, славься, светлый путь», «Каждый раз я к Духу прикасаюсь», «Дом на холме», «Скажи маме, что я там буду», «Радостный день» и «Когда приду я в Город тот». Пока они пели, фармацевты и их жены из Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии сидели ошеломленные и обездвиженные, тогда как большинство южан кивали, улыбались и постукивали в такт ногами. Но клан Отманов, казалось, совершенно не замечал аудитории, не обращал внимания ни на тех, ни на других и продолжал с растущим энтузиазмом: «Подожди, недолго ждать осталось», «Какой же это будет день», «Я поднимаюсь все выше и выше», а закончил песней, которую их предводительница, как сама гордо призналась, написала только сегодня, сидя за завтраком в кафетерии отеля. Она сказала:

– Песня называется «Жду не дождусь попасть на Небеса». Надеюсь, вам понравится.

Потом откинула голову, заколотила по клавишам и радость полилась из ее горла:

Пока она тянула финальный ми-бемоль, у многих людей в зале полопались бокалы. У некоторых исполнителей получается слишком «темный» или слишком «выбеленный» продолжительный звук за счет преобладания низких или высоких обертонов, но у Минни Отман была идеальная высота, она всегда била в самый центр ноты с точностью серебряной пули. Звон в ушах стоял у слушателей еще долго после того, как дали занавес.

Отманы едут

Представление было чудесное, даже более чем. По окончании Док сказал соседу:

– В жизни не видел людей, так страстно жаждущих смерти.

Но Дороти получила массу удовольствия. Ей и раньше доводилось слышать церковные песнопения, но не такие. Недостаток стиля и глянца Отманы компенсировали вдохновенностью исполнения. Они с Доком не были особыми любителями подобного рода музыки, но Дороти знала, что ее слушательницам на фермах это должно понравиться. И когда остальные гости, оглушенные, на неверных ногах потянулись к бару, Дороти направилась за кулисы, чтобы похвалить Отманов за выступление.

Семейство собирало звуковое оборудование. Дороти представилась Минни Отман, наговорила комплиментов и сказала, что если они будут где-нибудь поблизости от Элмвуд-Спрингса, штат Миссури, она приглашает их на передачу. Минни промокала большим белым платком взмокшее лицо. Она сказала:

– Благослови вас Бог. – Потом отвернулась и крикнула: – Феррис, нас не звали в этом году на религиозные бдения где-нибудь в Миссури? Или речь шла об Арканзасе? Загляни-ка в блокнот. Эта милая леди хочет позвать нас на свою радиопрограмму. – Она извинилась перед Дороти: – Мы столько разъезжаем, уважаемая, что всего не упомнишь.

Феррис Отман, весивший фунтов на сто больше своей жены, пыхтя, вытянул из внутреннего кармана пиджака длинный черный блокнот. Полистал его:

– Мы приглашены в Церковь Христа на шоссе 78 возле города Эш-Хилл, Миссури, в первую неделю июля.

Минни повернулась к Дороти:

– Это недалеко от вас, уважаемая?

Дороти сказала:

– Да, я знаю Эш-Хилл, это рядом. С радостью попрошу кого-нибудь съездить за вами и привезти к нам. Где вы остановитесь?

Минни засмеялась:

– Ой, где нас поселят, мы узнаем только на месте. Мы ночуем у добрых людей. Обычно церковь находит жилье. Нас шестеро, включая Флойда, – он ждет в машине, не выступает на банкетах, только в церквях и на религиозных бдениях, так что если знаете семью, готовую приютить двух-трех человек, скажите, ладно? У вас, часом, не найдется лишней кровати или топчанчика?

Дороти оказалась в безвыходном положении, потому что женщина согласилась выступить в ее передаче. Она глянула на девочку – той было лет пятнадцать-шестнадцать – и сказала:

– Ну, вообще-то, миссис Отман, у нас самих дочка примерно одного возраста с вашей, и она наверняка будет в восторге от такой гостьи.

Минни возвела глаза к потолку, пропела «СЛАВА ИИСУСУ!» и снова перевела взгляд на Дороти:

– Я вам вот что скажу, миссис Смит, Господь каждый день подкидывает нам хороших людей. – Она снова спела во весь голос: – БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ, ДОРОГОЙ ИИСУС!

Дороти была несколько ошарашена такой эмоциональной благодарностью и быстро добавила:

– Но, миссис Отман, вы должны знать, что мы не прихожане Церкви Христа, не знаю, важно ли вам это, но…

Минни отмахнулась:

– Ой, дорогуша, совершенно неважно, лишь бы вы были христианами, не пили спиртного, не курили и не играли в азартные игры. – И, прежде чем Дороти успела вставить хоть слово, закричала мужу: – Феррис, одно место около Эш-Хилл уже есть! – И снова обернулась к Дороти: – Это очень мило с вашей стороны, спасибо вам всем, она не доставит проблем, ест маломало, вы ее даже не заметите. – Потом махнула белым носовым платком в сторону дочери: – Бетти Рэй, пойди-ка сюда. Эта милая леди приглашает тебя пожить с ними в Миссури.

Бетти Рэй – худая бледная девочка, светлая шатенка с карими глазами, в таком же, как у матери, лиловом платье – подошла к ним с некоторой неохотой.

Дороти ей улыбнулась:

– Здравствуй, Бетти Рэй. У нас дочка твоего возраста, и она будет рада, если ты у нас поживешь.

Минни ткнула девочку локтем:

– Скажи леди спасибо.

Девочка вспыхнула и что-то пробормотала, но так тихо, что Дороти не разобрала слов.

Позже, когда Дороти вернулась к столу и осознала, что сделала, она сказала мужу:

– Анна Ли меня убьет.

Пикники с песнопениями

Семейство Отман было одним из многих белокожих исполнителей церковных песнопений, странствующих в этом году по Югу и Среднему Западу. Группы с названиями «Семья Спир», «Семья Счастливых Гудманов», «Политики», «Мальчики Гармонии», «Уэзерфорды», «Ле Февр», «Четверка из Дикси», «Мальчики из Долины Теннесси», «Мастера мелодии» жили на то, что ездили по стране и пели в маленьких церквях, на собраниях верующих, на религиозных бдениях, на днях песнопений и всяких пикниках с обедом на природе. Корни так называемой южной церковной музыки «госпел» уходят в Англию 1700-х годов, когда первые колонисты привозили с собой из Старого Света сборники гимнов. Госпел долгое время был доминирующим музыкальным стилем в Америке, очень популярным на церковных собраниях по всей стране. Но после Гражданской войны пение в стиле «Священная арфа» – музыка фигурных нот – потеряло свою популярность на Севере, сохранившись только в сельских церквях на глубоком Юге. В 1910 году человек по имени Джеймс Д. Воган опубликовал свой первый песенник «Гармонии госпела». Для продвижения сборника он создал «Квартет Вогана», первую чисто мужскую группу южных церковных песнопений в Америке. А затем открылась Музыкальная школа Вогана в Лоуренсбурге, штат Теннесси. Следом стали открываться другие школы, и в 1930-е годы группы южного госпела из мужчин, женщин и детей уже колесили по Югу и Среднему Западу и проникли на север до самой Айовы. О наиболее успешных группах заговорили на радио, и скоро их выступления стали собирать толпы народа.

Но в 1946-м появление на радио Отманам было еще в новинку. Родители Ферриса и его братьев – Флойда и Лероя, протестанты-пятидесятники, жили на бедной частной ферме в Северной Алабаме. Воспитанный в строгости, Феррис верил, что слушать радио, а также петь под радио и молиться под радио – большой грех. Как выражалась Минни, «у Ферриса пунктик: он думает, что за всем скрывается дьявол». Но в 1945-м, увидев, сколько народу благодаря радиовещанию привлекают остальные группы, он начал молиться. Неделю спустя поделился:

– Минни, Господь говорил со мной и сказал, что мы должны идти на радио.

Все, отмашка дана, можно действовать.

Минни Варнер, четвертый ребенок священника «Ассамблеи Бога», родилась под городом Шейло, Джорджия. Варнеры были семьей музыкальной, и в девять лет Минни уже играла на пианино в церкви. В двенадцать она познакомилась с Феррисом Отманом, которому было в ту пору двадцать четыре. Она играла для состоящей из девочек группы из Бирмингема на Дне песнопений. Увидев в тот день Ферриса с его копной черных вьющихся волос, она влюбилась. Феррис испытал те же чувства. Вечером он сказал своему брату Лерою:

– Сегодня я встретил мою жену.

Два года спустя, в возрасте четырнадцати лет, она убежала с ним, невзирая на предупреждения родителей и старших братьев, что выйти замуж за странствующего певца – не лучший вариант. Проведешь, мол, жизнь на заднем сиденье машины, продавая песенники из багажника. И до сих пор их предсказания сбывались. Но Феррис Отман, который вкалывал на хлопковой плантации, чтобы окончить Школу песнопений Стемпс-Бакстера в Далласе, чувствовал, что это его призвание. С шестилетнего возраста он не мечтал о другой жизни кроме как в квартете исполнителей госпела. А Минни с двенадцати лет хотела только одного – быть его женой. Так и началась у них жизнь на колесах.

После того как родились два мальчика, Бервин и Вернон, а потом и Бетти Рэй, родители Минни купили им маленький дом из двух спален в нескольких милях от ее родной деревни. Они хотели, чтобы у детей был свой дом, но дети появлялись там ненадолго, помыться, постираться – и снова на дорогу. Это была нелегкая жизнь. Во время Великой депрессии они потеряли брата Ферриса, Лероя, их бас-гитариста, который сбежал, чтобы присоединиться к оркестру народной музыки. В те дни им перепадала разве что горсть долларов от продажи песенников, но чаще они выступали за пожертвования, составляющие пять-десять долларов за вечер, в зависимости от количества прихожан. Денег не хватало. Единственным утешением, рассказывала Минни, была уверенность, что это работа во славу Божью, и еще еда. Церкви были в основном деревенские, и еды там всегда хватало. В домах, где их принимали, и на бесчисленных пикниках с пением гимнов даже во время Депрессии хорошо кормили. Жареный цыпленок, ветчина, свинина, жареная зубатка, свежие овощи, батат, картофельное пюре, хлеб с мясной подливкой, маисовые лепешки, свежая пахта, мед, варенье и джем, домашняя выпечка, пироги и фруктовые десерты. Они ели столько жирной пищи, что стало казаться, будто исполнителей госпела отбирают по весу. Один человек в Луизиане, ставший под Шреверпортом свидетелем автомобильной аварии, где пострадала машина с известной группой певцов, заметил:

– Из одной только машины вытащили пару тысяч фунтов певцов. Конечно, есть и удобство от всей этой набивки: никто не пострадал.

Неудобство же, по словам Минни, было в том, что «исполнители госпела обладают прекрасной душой, но паршивым желчным пузырем». Из семьи Отман только Бетти Рэй была худышкой, и этого они понять не могли. Впрочем, девочка во многом была для них загадкой.

Снова дома

Дороти с Доком вернулись в Элмвуд-Спрингс поздно вечером в воскресенье, и в 9.30 в понедельник она, как обычно, вышла в эфир. Соседка Дороти открыла программу своим всегдашним приветствием:

– Всем доброго утра, надеюсь, у вас погода прекрасна, но на нашу я сержусь – сплошь серая морось. Но будь то дождь или солнце, я рада оказаться дома и снова встретиться с моими радиодрузьями. Мы чудесно съездили в Мемфис, столько всего повидали! Во-первых, прямо в холле нашей гостиницы жила семейка уток, во-вторых, через дорогу от нас двадцать четыре часа в сутки продавали хот-доги. Я Доку говорю: не представляю, кто бы захотел хот-дог посреди ночи, но, видать, такие находятся. В общем, Мемфис замечательный город, но… – Мама Смит сыграла несколько аккордов песни «Нет лучшего места, чем дом наш родной», и Дороти засмеялась: – Верно, верно, Мама Смит. Кстати, мы рады, что Мама Смит этим утром снова с нами, ее сестра Хелен молодчина, резво идет на поправку. Мы желаем доброго здоровья и ей, и всем нашим любимым, кто нынче болеет. Для них у нас припасен особый подарок, который придется по душе всем любителям церковных песнопений. Но это потом, а пока…