От и До. Книга 2. Свидетельства бывших атеистов

И тогда, пообщавшись с этим человеком, я действительно углубился в Православие. И он мне говорил: «ты обязательно сходи в Сретенский монастырь, там на службах постой». Я ходил на Всенощную, я помню, Сретенского монастыря. Было долго, непонятно, но интересно (смеется). И постепенно, постепенно, постепенно, по шажочкам как-то принимал в себя Восточный обряд, как таковой.

То есть, получается, что вот это вот увлечение, опять книжное увлечение из латинства (Православного уже извода) оно привело меня к Православию исконному. К Православию Восточному, как оно и есть сейчас в нашей Русской Православной Церкви. И вот тогда, как раз-таки, ощущая в себе искренний духовный голод, и необходимость быть частью христианской настоящей православной общины, я просто пошел в первый попавшийся Храм, который мне на пути буквально подвернулся.

Это была улица Маросейка. И первый же Храм, который мне подвернулся, это был Храм Николы в Кленниках, на Маросейке. Знаменитая Маросейская община. И там, собственно говоря, я воцерковился, и там я начал свою православную уже, нормальную человеческую духовную жизнь.

Помню исповедовался батюшке, первый, какой мне попался там, это отец Николай Чернышов. Очень его люблю и уважаю до сих пор. Иногда даже видимся с ним (смеется). А как выяснилось позже, ему нужно было в этот самый момент ехать принимать экзамены у иконописного отделения Свято-Тихоновского института. А тут я такой со своей исповедью за изрядное количество лет, за изрядное количество лет натворенных. И он, надо отдать ему должное, безропотно выслушал меня.

Наверное, часа два с половиной он меня слушал, вот, отпустил мне грехи. По сути, принял меня в Православие через покаяние обратно же. И сказал: «ну, Слава Богу, теперь мне надо ехать!» И спокойненько уже уехал по своим делам. Это тоже очень тепло для моего сердца легло, и я, конечно же, с радостью потом ходил в этот приход. Там я начал уже воцерковляться и погружаться именно в само Православие как таковое. Мне хотелось просто обычной человеческой приходской жизни.

Мне не хотелось чего-то уникального, мне не хотелось чего-то из ряда вон выходящего. У меня вообще желание эпатировать публику прошло с подросткового возраста. Мне уже начинало хотеться чего-то такого подлинного. Действительно фундамента, на который можно опереться, и дальше стены уже своей жизни строить.

И для меня это в первую очередь всегда соприкасалось именно с этой религиозной православной жизнью. Вот с этого момента и дальше. И в этом Храме, как я уже сказал, я воцерковился, в этом Храме я уже начал свой какой-то дальнейший церковный путь строить. И уже, естественно, помня свое искреннее желание углубиться внутрь христианской жизни, войти как можно глубже, прикоснуться к самым святая святых, я, опять же, захотел стать священником. Только уже православным в данном случае (смеется).

С чем, собственно, к своему духовному отцу и обратился. Вот. Он как-то так несильно среагировал. Ну я думаю: «ну что, ну не против же человек, не сказал же «нет». Значит, нормально». И я… приходит время собирать документы на поступление в семинарию. Я все документы прекрасно собрал. Остался только один-единственный документ. Это, собственно, письменное благословение духовного отца.

Я к нему подхожу:

– Все, отче, давай! – Он говорит:

– Не дам. – Я:

– Как это, не дашь? Давай! – Он говорит:

– Не-не-не. Ты приход знаешь только с внешней стороны, как прихожанин. А ты его сначала узнай изнутри, с самой изнанки. Давай годик сторожем поработай у нас в Храме, а потом посмотрим (смеется).

А я тогда работал веб-дизайнером и 3D-визуализатором, много трудился на этом поприще, и достаточно неплохую зарплату имел. И, конечно, такой «кульбит» он был шоком для моей все еще тогда неверующей родни. Когда я бросаю весьма достойную работу, и иду сторожем в Храм. Я тоже иронично над собой подтрунивал, что, дескать, пик моей церковной карьеры – церковный сторож (смеется). Вот.

Но, действительно, прошел этот год, и на таком собрании, консилиуме нашего духовенства тамошнего Маросейского Храма ныне покойным тогдашним настоятелем, отцом Георгием Поляковым, было вынесено решение, что да, пусть идет в семинарию, хорошо.

Но духовник мой не благословил идти в Лавру, а на собрании владыки Арсения, где распределение происходит, на этом самом епархиальном собрании для распределения меня отправили в Перерву. Перервинскую семинарию…

То, что меня изначально привело в католичество – это любовь к традиции. Именно отсутствие уважения к существующей традиции меня сильно покоробило в католичестве, и стало тем поводом, который подтолкнул меня к выходу из католической церкви.

И, конечно, при Папе Бенедикте Шестнадцатом, он уже после моего католичества на престол взошел, но тем не менее, при Папе Бенедикте Шестнадцатом действительно наметился какой-то курс возвращения к традиции, к истокам. Но при Папе Иоанне Павле Втором, а, собственно говоря, мой период католичества совпал с его понтификатом, тоже были какие-то потуги к сохранению традиции, к утверждению традиции.

Но, как я тогда для себя вынес, как я это понял, даже этот уважительный реверанс к традиции совершался исключительно из модернистских побуждений. То есть, такой абсолютной всеядности. Что вот такие у нас «крокодилы» есть, ну вот, пусть они тоже будут. Ну, а что ж такого? Вот.

А так мы и на там-тамах побарабаним на мессе. Собственно говоря, я лично был этому свидетель в том же самом Непорочного Зачатия на мессе какой-то там местной африканской общины. Кружок сидел вокруг престола, и играл на там-тамах. «священнодействовал». Вот.

Просто вот эта всеядность, она меня еще больше покоробила. То есть, я не увидел в католичестве, в современном католичестве, действительно серьезного движения к традиции, как бы, в обратную сторону. И даже то движение, которое есть, оно принимается именно в силу модернистских воззрений, а вовсе не уважения подлинного к традиции как таковой.

И именно это я нашел в Православии. И именно это в Православии и по сию пору остается неизменным. Здесь не идет речь о каких-то частных или личных недостоинствах конкретных персонажей. Ни в католичестве, хотя там очень много своеобразных личностей, ни в Православии. То есть, здесь вообще нет персонализации. Это вопрос более глобальный, более широкий. И именно вопрос Церкви Христовой, по сути.

Вот то, что двадцать веков было нормально, почему-то вдруг у католичества современного оказалось ненормальным в двадцать первом веке. Вот. Это все нужно сломать, все нужно переделать. Мы сейчас будем все по-другому делать. Может быть, к нам тогда больше народу будет ходить. Вот.

Нет, я совершенно искренне считаю, что к Богу приходят одинокие, ищущие странники, а не пионерские отряды под патриотические песни…

Нужно отметить, что мы сейчас говорим про путь человека ко Христу. К Православию, в данном случае. И говоря про этот путь, не нужно ожидать, что с самого начала этого пути человек обладает всеми знаниями, всем пониманием. Я отлично понимаю, что действительно, самое начало моего церковного пути было весьма… эмоционально (смеется).

Многие решения я принимал под влиянием именно эмоций, а вовсе не разума, и вовсе не понимания как такового. Конечно, знания пришли немножечко позже. И естественно, сейчас уже, с той позиции, на которой я стою, уже могу оценивать те или иные какие-то свои метания душевные, и говорить, что это было незрело, а вот это было действительно правильным шагом.

Но тогда еще я это не мог для себя сформулировать. Я даже не обладал теми инструментами, с помощью которых можно было бы действительно оценивать, и правильные решения принимать в тех или иных ситуациях. Поэтому, конечно, тогда для меня вопрос Догматики не стоял как таковой. То есть, он был для меня каким-то фоном определенным, я о нем знал естественно. О филиокве и многих иных нюансах католичества я знал естественно, но принимал как данность. И не больше. Меня это не интересовало, чтобы в это глубоко вникать.

И уже, собственно говоря, перейдя в Православие, и начиная «раскапывать» вот эту традицию, которую я так люблю, которая мне так интересна, я с удовольствием начал погружаться в нее. По кирпичикам ее разбирать и дальше все углубляться в нее, уходить. Здесь, как раз-таки, конечно, да, уже встали вопросы догматического характера. И в них я тут уже, обладая большими знаниями и большим опытом, разобрался.

Действительно, сам для себя уже абсолютно однозначно отметил правильность Православия, православной точки зрения. Опять же, потому что оно неизменно зиждется на первых семи Вселенских Соборах, то, что оно зиждется на учениях святых отцов и самих Апостолов, апостольских мужей, и прочих святых отцов, которые были в первые тысячелетия, что у католиков сейчас, увы, отсутствует. То есть, оно как таковое, как данность, у них есть, но для них гораздо важнее то развитие, которое они получили уже в расколе, уже начиная со второго тысячелетия и далее».