Истории с приставкой «ГЕО»
Александр Гриневский
Автор книги – геолог, сам испытавший все перипетии жизни в экспедициях. Тайга, сплавы по рекам, медведи, голодовки, прогнозы землетрясений в Средней Азии, авария на Чернобыльской АЭС и многое другое. Тяга к неизведанному становится смыслом жизни. Видеть новое и бесконечно проверять себя: на что ты способен? Автор открывает нам другой мир, рассказывая о нем легко и свободно. Стоит закрыть глаза, и вот костер, вспыхивает яркой точкой на берегу, черная гладь воды, в которой отражается пламя, хмурая тайга за спиной затягивает в воспоминания. Веселые и грустные истории из геологической жизни, основанные на дружеских воспоминаниях, переносят нас в 70–80-е года. Нужно только сделать первый шаг, и мир откроется с другой стороны – увлекательной и неизвестной.Содержит нецензурную брань.
Александр Гриневский
Истории с приставкой "ГЕО"
Долгополову Вадиму Витальевичу…
Мы красивы дорогами, шрамами,
Буруном за кормой…
Мы намолены старыми мамами,
Что так ждут нас домой.
Автор глубоко признателен Долгополову Вадиму Витальевичу, Штенгелову Ростиславу Степановичу, Лёхову Алексею Владимировичу, Орлову Михаилу Сергеевичу, Серёге Гриневскому, Вовке Обозному, Сане Расторгуеву, Ирке Гвоздевой, Серёге Аммосову, Славке Барабанову, Серёге Волохову, невольно ставшими соавторами этих записей.
Предисловие
Ни в коем случае не претендую на обобщение и тем более на объективный взгляд. Это скорее зарисовки, обрывки воспоминаний, и если кому-то станет интересно – что ж, буду только рад.
Из повествовательной жизненной канвы выхватываются и остаются в памяти сюжеты, связанные с какими-то глупыми и несуразными, на первый взгляд, событиями. Пересказывая их друзьям, мы смеёмся и шутим, всячески пытаясь этим умалить их значение, не понимая, что как раз они-то и составляют основу наших воспоминаний, а значит, претендуют занять главенствующее место в прожитом.
Геология. В какой ещё профессии можно столкнуться с таким разнообразием жизненных коллизий?
О геологии написано или снято не так и много. На вершине, пожалуй, Олег Куваев «Территория» да Михаил Калатозов «Неотправленное письмо». В этих произведениях описана героика геологических будней, окрашенных налётом романтики. И они правы – это имеет место быть. Но сейчас я не хочу касаться процесса самой работы как героического достижения цели.
Я хочу попытаться рассмотреть особенности геологической жизни, как некую ауру, незримо присутствующую в качестве воспоминаний и, возможно, ответственную за сложившееся мировоззрение отдельной группы людей, называющих себя геологами.
Основой для этого послужат собственные воспоминания и воспоминания друзей, рассказанные в тёплой неформальной обстановке, одним словом то, что вспоминается с очевидным удовольствием, легко и свободно.
Может это и бредовая идея, но я попробую.
Прежде чем приступить, давайте хоть как-то ограничим наше повествование – ведь любое событие обособлено пространственными и временными рамками.
Учитывая особенности описываемой профессии, пространство практически не ограничено (в пределах нашей необъятной Родины). Когда-то, будучи молодым и резвым, помотавшись по полям, я щеголял перед девочками фразой, что, мол, с пространством я разобрался, стал с ним «на ты», теперь осталось разобраться со временем. А вот со временем так просто не разберешься… да что лукавить – со временем разобраться не получилось.
Итак, время. Шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые… А время сейчас несётся галопом: двадцать лет – это уже история, тридцать – и подавно.
Что изменилось? Да всё! Не будем сравнивать. Просто мимоходом отметим некоторые особенности.
Время было окрашено в серые тона. Так называемый застой. Плановое хозяйство – все одинаковы и ходят почти что строем. Зато государственное финансирование работ и уверенность в завтрашнем дне. Совокупность этих условий давало, пожалуй, единственный плюс – потешить свою любознательность за счет государства. В случае геологических работ – получать гарантированное финансирование и планировать работы в соответствии со своими интересами. Конечно, это удавалось не всем и не всегда, но такая возможность существовала, надо было только немножко напрячься.
Техническая база? Да никакая, по сравнению с наличием современной техники. В семидесятом году мой сослуживец считал спектр на счетах – ну и что? Сто двадцать восемь точек – три дня счета.
Подведем итог – изменилось многое. На сегодняшний день, мне кажется, пространство несколько сузилось (я сознательно откидываю возможность перемещения за границу, а говорю о потаенных уголках нашей необъятной), сократились глобальные региональные исследования, позволяющие потешить душу первопроходца, зато современная инструментальная база позволяет решать задачи, о которых нельзя было подумать тридцать лет назад.
Да, в общем-то, это и неважно. Всё равно в душе настоящего геолога живет тяга неизведанного – некий идеал созерцательности. Что может быть прекраснее путешествия Пржевальского, когда изо дня в день передвигаешься по неизведанной территории, впитывая, вбирая в себя то новое, что открывается впереди, а вечером у костра, рассыпающего в ночи искры, записываешь в дневник увиденное за день. А на завтра пространство опять податливо распахивает объятия.
Теперь несколько слов о Вадиме Витальевиче Долгополове…
О Вадиме писать сложно. Личность донельзя противоречивая.
При первой встрече, в Москве, на кафедре, он не произвел на меня никакого впечатления. Высокий сорокапятилетний мужик с лысиной и длинным носом. Брезентовая заношенная штормовка, геологические говнодавы и коротковатые штаны. А если к этому прибавить мое знание, что он всего лишь старший инженер и к науке имеет только косвенное отношение, то особого уважения, а тем паче интереса, Вадим не вызывал.
Понимание, что перед тобой неординарная личность, приходило постепенно.
Вадим жил полем. Вся его жизнь была там, в экспедициях. В Москве он только пережидал, коротал время от одной поездки до другой. Сам, осознанно и упрямо, он строил ту жизнь, которая ему нравилась, плюя и, наверное, внутренне презирая возню, которая велась вокруг него за захват места под солнцем. В Москве, не афишируя своих взглядов и пристрастий, он занимал незаметную нишу, стараясь особо не конфликтовать, хотя по своей сути был прирожденным интриганом. Видимо, эти качества и позволяли ему вести тот образ жизни, который он сам для себя придумал и любил. Согласитесь, в семидесятые годы жить в обществе и практически быть свободным от него – дорогого стоит.
Все просчитано, продумано и доведено до совершенства. Университет, геофак, средняя инженерная должность. Возможность участвовать и, самое главное, в какой-то степени самому выбирать место проведения полевых работ.
Вадим любил Север, и чем дальше от людей, тем лучше. Пожалуй, таких полей на факультете не было ни у кого. Гидрометрия. Таежные реки. Замеры от истока до устья. Тайга. Непроходимые места. Забросы и заборы с вертолета. Сплав на резинках. Фантастические охота и рыбалка. При этом состав экспедиции – одни студенты, редко кто-то еще с кафедры. Единоначалие и плата за это – огромная ответственность, которой он не боялся. Попасть в эти поля мечтали многие. Отбор был жестким. Вадима мало интересовало, как ты учишься и насколько умен, важно было, как ты приспособлен к жизни и можешь ли ты прижиться в коллективе. Две трети отсеивались после первого года.
В полях Вадим раскрывался. Это был уже совершенно другой человек. Властный, знающий себе цену, принимающий все основные удары и заботы об экспедиции на себя. Непререкаемый авторитет достигался за счет досконального владения ситуацией и уверенности в себе. Обросший за долгие годы работ мощными связями, он выбивал вертолеты, организовывал промежуточные базовые лагеря и без конца ненавязчиво учил нас азам существования в тайге и коллективе.
Прекрасный рассказчик, обладающий изумительным чувством юмора. Сколько жизненных историй, и каких!
Не хочется козырять высокими словами, но, пожалуй, Вадима я могу назвать единственным учителем, который был у меня в этой жизни.
Да что там говорить. В геологической компании, если встречаются хотя бы два человека, которые бывали в полях с Вадимом, то уверяю вас, через два, три или пять часов обязательно возникнут рассказы о полях и о Вадиме, причем одни его будут клясть, другие им восхищаться, но вспомнят его обязательно.
***
Вот ты говоришь – сопричастность… Ха! Прекрасно тебя понимаю, сам через это прошел.
Помню, как впервые почувствовал, что вот-вот… и буду принят в славную плеяду геологов. Я только окончил школу, провалил экзамены в институт и устроился работать в Университет на кафедру мерзлотоведения. Занимал самую низшую должность – препаратор с окладом шестьдесят пять рублей. Естественно, общался в основном с техническим персоналом, и казались мне они такими матерыми геологическими волками, что дальше некуда. Рассказы о полевой жизни и геологическом прошлом лились рекой.
А острое чувство сопричастности захлестнуло, когда мы стояли тесной группой вокруг замызганного столика в пивной. Помнишь, была автопоилка на улице Строителей, недалеко от Университета?
И я увидел, ну как бы со стороны, что внутри этого провонявшего пивом, табаком и туалетом помещения, среди серой массы посетителей и монотонного гула голосов, прерываемого отдельными пьяными выкриками, образовался обособленный островок – наш уставленный пивными кружками столик, а вокруг него, плечом к плечу, сдвинув к центру головы, чтобы лучше слышать друг друга, стоят уверенные в себе мужчины, беседуют. И отделяет их от копошащейся вокруг людской массы причастность к общему тяжелому интересному и часто небезопасному делу.
И среди них я молодой, еще ничего не видевший… но уже принят, уже голова к голове, уже один из них!
***
Какими же мы были молодыми и глупыми!
Мой первый маршрут. Студент. Гидрометрия.
Река спокойная – ни порогов, ни завалов.
Вечером разбивали лагерь, палатки, костер, жратва – в основном консервы и крупы, сушка промокшей одежды и бесконечное чаепитие.
Костер – яркой точкой, черная гладь воды, в которой отражается пламя, хмурая тайга за спиной.
Комар, мошка и гнус, особенно под вечер. Особый шик – не пользоваться никакими препаратами, отгоняющими эту дрянь.
