Да и вполне вероятно, – покосился на друга Глеб, – что это именно ваши отношения быстрее сложатся, у вас и возраст ближе, и менталитет. Я ведь на двадцать лет её всё равно, всегда буду старше, что в прошлом, что в будущем.
Да, мне всего лишь хочется, чтобы она была в нашей команде. С ней наша команда гармоничнее: женский подход, женский взгляд, женская оценка ситуации и это при отсутствии склонности к истерикам и скандалам. Серьёзное преимущество для команды. Согласись, неплохо!
Магический потенциал у неё на самом деле высокий, тут я не вру. Когда она обучится и тебя в очередной раз залатает после какого-нибудь боя – вспомни тогда меня добрым словом.
Глеб отвернулся, помолчал и задумчиво промолвил, глядя куда-то вверх на перемигивающиеся звёзды:
– Она согласится, вот увидишь. Уже завтра.
Эля, промучившись в сомнениях ночь, к утру поняла, что если она не согласится, то будет грызть себя за нерешительность всю оставшуюся жизнь.
Она проснулась почти к полудню и поняла, что решение выкристаллизовалось. Сыну всё равно рано или поздно придётся принять её уход. Почему не сейчас, когда у него налажена вся жизнь?
Женщина привела себя в порядок, спокойно позавтракала и направилась к Пашиной даче.
Когда она подошла к калитке, хозяин дачи с интересом вглядывался в открытый капот своей старенькой Тойоты.
– Привет!
– Привет! – Павел пошёл ей навстречу. В его глазах ей почудился молчаливый вопрос, мол, что надумала? Глеба не было видно.
Эля замялась. Кому она должна сказать своё «да»? Передать через Павла или дождаться самого Глеба?
Паша вдруг широко улыбнулся.
– Знакомое выражение лица наблюдаю, однако. У Наташки такое было.
– Когда?
– Когда она соглашалась, но ещё была не полностью уверена.
Эля засмеялась:
– А ты, оказывается, специалист по выражению женских лиц! Надо принять к сведению. Но приходится признать, что ты прав. Где Глеб? – оглядела она дачный участок.
– Собирается, мы сегодня едем домой, начинаем вплотную собираться, закупаться и доделывать всё. Поедешь с нами или остаёшься?
– Я с вами.
Слово было произнесено и упало как подпись на договоре.
И Павел это понял. Он в медвежьем объятии одной рукой сгрёб её за плечи и прогудел басом:
– Не бойся, девчонка, прорвёмся. Из нас выйдет отличная команда. Не пожалеешь.
Эля хмыкнула, услышав «девчонка».
– Иди собирайся. Полчаса тебе хватит?
– Да.
Рубикон был перейдён.
Через час они втроём уже ехали домой, обсуждая общие планы на ближайшее время.
* * *
Конец июня, на который Глеб Петрович назначил переход, неумолимо приближался. Эля знала, что мужчины каким-то образом добыли нужное оружие. Подробностей они не рассказывали, да она и не настаивала. Добыли и добыли. Реальность стремительно отступала и становилась прошлым.
Надо было ещё и приготовить одежду. Мужчины в будущем всё так же ходили в штанах и куртках, разница была только в том, что ещё обязательным был меч или кинжал, висящий на поясе. А вот женщинам джинсы и брюки в обтяжку носить уже не рекомендовалось.
Как сказал Глеб Петрович, женщина перешла в разряд приза, добычи, поэтому без мужчины рядом ходить не стоило. Но и самим защитникам вызывать дополнительные завистливые слюни у окружающих самцов тоже не было резона. Поэтому женщины на людях одевались скромно, прикрывая свои возможные прелести. В ходу была одежда, которая прикрывает тело понадёжнее: юбки подлиннее и лучше несколько, а если брюки, то сверху рубашка или что-то вроде камзола, скрывающего аппетитность пятой точки. Декольте и прочие красивости оставались только для узкого круга своих.
– Ну да, – хмыкнул мужчина в ответ на её перекосившееся от от разочарования выражение лица, – была бы ты помоложе, я бы тебя взять не рискнул.
В один из вечеров Глеб пришёл к Эле домой. Он дождался, когда она уснула, хотя расслабиться от присутствия чужого мужчины в её квартире было ей совсем непросто. Во время сна он провёл с ней сеанс, названный магическим обучением: напрямую передал ей знание языка, который будет использоваться через тысячу лет там, где им предстояло проходить. Передал слепок на ментал, так он сам сказал.
Такой же сеанс гипнопедии он провёл и для Павла. Только разница была в том, что Паша не напрягался и заснул почти сразу же как коснулся подушки, не обращая внимания на присутствие Глеба в его квартире.
После этих сеансов они трое могли разговаривать на неизвестном для всех остальных языке.
Эля спросила, можно ли так было выучить, например, испанский или арабский?
– Конечно, – равнодушно ответил Глеб, – это несложно. Я в путешествиях так и делал. Когда знаешь язык местного населения, узнаешь и понимаешь гораздо больше, чем обыкновенный турист.
Потом посмотрел на неё:
– Ты хотела выучить испанский?
– Это был португальский, – ответила она, – но, видимо, уже поздно. Это потеряло смысл.
А потом начались занятия, то самое главное, что нравилось Эле: они начали заниматься с Глебом и развивать её способности. Он учил её расслабляться, чувствовать своё тело, свою ауру, которую упорно называл коконом. Никаких особых способностей у себя она не наблюдала и, наверное, уже разочаровалась бы, но Глеб уверял, что всё очень хорошо продвигается, что слои структурируются в нужном направлении и совсем скоро она и сама почувствует свою магию.
Последние дни Элеонора занималась тем, что приводила всё, даже мелкие дела в порядок, сдала знакомым на лето дачу, написала сыну дарственную на всё, подключила ко всему, что можно автоплатежи и теперь надо было сделать самое тяжёлое – написать прощальное письмо сыну. Они редко виделись, у него было всё хорошо, и помощь ему не требовалась. В его жизни с её уходом ничего не менялось. Просто сейчас она просто уходила немного раньше, нежели ушла бы естественным путём. Она уходила от основного страха – быть обузой в старости. Всё вроде логично, но письмо никак не писалось.
Эля сочиняла его уже третий день, перепортив целую пачку бумаги.
Ей хотелось этим письмом передать свою нежность, спокойствие и уверенность, чтобы он не волновался и не бросился на поиски. Она решила не смущать его сообщением, что «уходит в будущее», а написала, что собирается в длительное путешествие с надёжными людьми очень далеко в тайгу. Связи там нет. Возможно, она там и приживётся, поэтому переоформляет квартиру на него. Если её долго не будет – квартиру и дачу можно будет продать.
Письмо выходило сумбурным, многословным, каким-то слезливым и совсем не таким, как ей хотелось бы.
В конце концов Элеонора Сергеевна взяла пример с Павла. Он длинных писем писать не стал, а просто позвонил детям и сказал, что у него дела, он уезжает надолго, и затем договорился с нотариусом, что им через полгода сообщат, что он переоформил квартиру на них.
Она позвонила, будничным тоном объявила о своём отъезде, попросив не волноваться, если её долго не будет, что, мол, она уезжает в тайгу в далёкую деревню, там не будет ни связи, ни интернета, передала привет внукам и невестке.
Но потом всё-таки написала большое письмо полное нежности и любви такими словами, которые ей давно хотелось сказать сыну, но в будничных делах и заботах, в простом общении казались пафосными и слишком высокопарными.
В конверт она вложила фотографию, где они сидят обнявшись, и после долгих раздумий написала на ней: «Спасибо, что ты со мной»
