Непокорность. Политическая фантастика

1

Я шел по площади расслабленный, как это было, когда вернулся после командировки из враждебной страны. Оживленные супермаркеты и магазины, по-домашнему открывшие все двери, зазывающие широкие окна витрин, полные образцов товаров, на огромных рекламных щитах игриво улыбались изящно изогнутые недоступные дамы в бриллиантах. Откуда-то доносилась музыка, разнося звуки по всему пространству.

И это – на волне взбесившейся пропаганды в мировых СМИ, поднявшейся до критического пика и опустившей престиж нашей страны ниже плинтуса. Мне казалось – это веселье перед концом света.

Входя в офис, я думал об одном: как пройдет перерегистрация моей организации, будут ли деньги на зарплату сотрудников в следующем месяце, и для семьи. Вспомнил обиду жены на зарплату нищеброда, и внутри засосала тягучая забота о семье.

Встретила молоденькая секретарша, радостно взглянув на меня распахнутыми малахитовыми глазами. Она похожа на юную гимнастку, в коротенькой юбочке, обнажающей удивительные точеные длинные ножки. Она знала свою силу.

Я чувствовал себя стариком, который уже перестает приглаживать волосы (с сединой), предчувствуя появление хорошенькой девушки, – мысль о себе, старике отводит от этого намерения, и остается желание выглядеть достойно возрасту.

За мной втиснулся опоздавший молодой сотрудник, живчик с мальчишескими повадками.

– Привет, Светуля, – захлопотал над ней, галантно наклоняясь лохматой шевелюрой. Она отпрянула от его задевающих волос.

Мне представилось: он часто вглядывается в зеркало в уборной, видя привлекательный овал лица, и завидует сам себе. А в вагоне метро жарко впивается взглядом в женщин, сидящих напротив. Но те почему-то остаются равнодушными или презрительными.

– Хватит скоморошничать перед дамой. Зайди.

Я был зол – его не было неделю. Втянулся в это противное душе состояние – перед сиянием малахитовых глаз, нарушив нежную ауру. Что это за нехорошее горение внутри? В последнее время чувствовал себя утомленным.

В моем кабинете я дал волю гневу.

– Где был? Звонили, звонили…

– Болел.

Я обмяк.

– Температура?

– Да.

Вдруг осенило: а почему звонил домой – он не отзывался? Может быть, в беспамятстве вышел и бродил, как лунатик. Или не мог дотянуться до телефона исхудавшей ладонью.

Тот вспылил.

– Хотите уязвить?

– Это вы нас уязвляете, взваливаете свою работу на других!

Что с ним делать? Уволить, с дальнейшими судебными тяжбами? Не дать премии – они и так считают копейки? Жалко. Я не сумел поставить дело так, чтобы каждый мучился моим состоянием нищеты и жажды выжить, как я. Отвечал за свою судьбу.

Сидящий напротив бухгалтер Травкин поднял от бумаг морщинистое лицо.

– Выгони этого тунеядца! Не рабочая косточка.

В нем есть что-то прочное, крестьянское. Мы начинали вместе, и он ободрял меня своим оптимизмом.

– Можете выгнать, это вам даром не пройдет! – вспылил лохматый, и твердым шагом вышел.

____

В конференц-зале уже сидели члены Совета нашего общественного движения «Спасение»: писатель Павел Знаменский, свободный бизнесмен Игорь Туркин и политолог и экономист Нелюбин, мои друзья. Вошли – громогласный коммунист Холмогоров, неутомимый разработчик утопических проектов (сколько я его знал, он всегда предлагал проекты, горел ими, но они почему-то не шли), и диссидент Волховинский в мятом пиджаке, вернувшийся на родину и прислонившийся к нам (живших в Лондоне эмигрантов по привычке зовут «диссидентами»).

Выплыл откуда-то из гнетущей атмосферы кризиса участник Движения – благородный демократ Илья Богородский с медальным лицом, лишенный юмора от переживаний за родину, со своими сторонниками. Заглянул из любопытства известный телеведущий Дмитрий Данг, маленький, с поднятым подбородком, в наглухо застегнутом розовом френче, похожий на дуче.

Трибуна, как говорится, предоставлялась кому не лень. Это был прорыв – стало возможным спорить откровенно во время нового кризиса в стране, как во времена после крушения Советского Союза.

Диссидент Волховинский, как старший, говорил доброжелательно, раздвинув улыбку на широком апоплексически красном лице. Когда-то его бизнес «закрыли» в лихие времена, он отсидел несколько лет в тюрьме, и бежал без оглядки за границу, проклиная Систему.

– Возвращается Византия, которая вылепила наше мировосприятие. Она была похожа на нашу эпоху бюрократии. Евстафий Ромей во II веке писал: античность была неотделима от достоинства свободорожденного гражданина, а среди ромеев выпороть можно любого. Крестьяне бунтуют, пока у них что-то есть, а потеряв все, смиряются со своей судьбой. Византия пала из-за тоталитаризма. И Россия так и не обрела свою идентичность. Ее общежитие держится на предании. Вместо порядка – привычка повиноваться. Вместо знания – любознательность. Юридическое знание – лишь в требовании своих прав. Не могут понять, что богатство заключается в способности к терпеливой работе. А страх соперничества с Западом? Страх поколений остался еще со времен разорения Ордой. Но у нашего народа есть потрясающая способность – подниматься после падения!

– С чего ты взял? – трубно закричал коммунист Холмогоров. – А «Слово о полку…? А наш славянский дух, о который, как об утес, разбились все шедшие к нам «с мечом»? Разве этот дух вылеплен не нами самими? А жизнь при тоталитаризме, наряду с насилием над народом, была такой же полнокровной, как и при других системах, и ее невозможно вычеркнуть.

Экономист и политолог Нелюбин, в своем черном кителе демона, самодовольно медлительным тоном пробасил:

– Если бы в пломбированном вагоне перевезли бы не Ленина, а трех американских капиталистов – как бы расцвела наша страна!

Благородный неулыбчивый Илья Богородский скороговоркой сказал:

– От нашего византийства можно освободиться, только изменив Систему, кстати, мирно. Мы создали ячейки по всем регионам.

– Га! – ощерил зубы телеведущий Данг, и поправил пуговицу наглухо застегнутого розового френча. – Куда вам, шутам гороховым, против государственного ресурса!

Он мстил «этим либерастам» за то, что те беспрестанно хватали его за икры, обвиняя в лжепатриотизме и покупке дворца за границей.

Холмогоров с вдохновенной обидой кричал:

– Хаете прошлое, забывая, что жили в полете, создавали новую эпоху, пускай и утопию. Коммунизм – это тысячелетняя мечта человечества, и ее не опоганить никому!

Это было так, недаром и к середине двадцать первого века компартия существует.

Нелюбин едко усмехнулся.

– Вы превратили мечту в пустоту алхимической пробирки, зачинающей «нового человека».

От мизантропа Нелюбина исходило нечто, отчего у окружающих вспыхивали озарения о себе и жизни.

– Человеческая особь – существо, знающее, что оно смертно, но чувствующее себя бессмертным. Эта трагическая коллизия определяет историю человечества. Утрата светлого будущего воспринимается болезненно. Смутные сокровенные чаяния связывает с мифическим будущим. Это за них жертвуют во время войны.

– Откуда ты это вычитал? – взревел Холмогоров. – Из старых истин?

– В разных эпохах бродят одни и те же истины, – возвестил Нелюбин и невозмутимо продолжал: – А мавзолеи – это нечто сакральное, построенное на сокровенном желании бессмертия. Мавзолей неприемлем с точки зрения материализма, но входившие в него проникались ленинизмом больше, чем прочитали бы все его тома. Вождь живее всех живых. Иррациональная изнанка нашего воинствующего материализма. Отрицая бессмертную душу, настаивают на сохранении праха. Памятники – напоминание, кого воскресить в первую очередь. Не этот ли секрет скрывается за уставами всех тайных обществ?

Он восхищал нас откровенностью, обнажающей и очищающей все существо каждого небывалым контрастом. Его называли телекиллером, по аналогии с известным в прежние времена политологом, хотя он никогда не работал на телевидении. Я был покорен обаянием его интеллекта. Откуда этот «сумрачный гений»? Он выдержал страшные нападки за то, что выворачивал наизнанку все дерьмо оппонентов, был лишен голоса в прессе, и сейчас работал в нашем веб-сайте, сделав его скандально известным.

Игорь оживился, словно внезапно осененный:

– Бери дальше. Воскрешение одного вождя, как бы воскрешающее всю нацию, – это омертвление. По учению Николая Федорова все теряет смысл без веры в бессмертие и воскресение каждого. Отсюда его неприятие культуры, как источника омертвления, а не воскрешения.

Волховинский доброжелательно усмехнулся.

– Тайная доктрина общего воскресения путем воскрешения вождей повлекла последствия – человечество не нуждается в боге (Бога нет!) – отсюда фантастическая нетерпимость воинствующего атеизма. Репрессивная машина государства – во имя бессмертия неограниченной власти над человеческими жизнями.

Проняло и Пашу Знаменского.

– В новый мир каждый может уйти только со всем миром, а одного – не исцелит. Душа человека мировая. Дело не в борьбе за свободу, а в исцелении души.

Игорь сыпал откровениями:

– А всеобщее выступление за смертную казнь – объясняется той же жаждой жертвы! Все равно, виновата ли жертва, она нужна для того, чтобы оживить всех. Как у инков.

– Вампирический гуманизм – через жертву, – изрекал свои «bon-mots» Нелюбин.

Телеведущий Данг фыркнул.

– Как вы ухитряетесь видеть все в черном свете?

– Не в черном, а в трагическом, – покраснел благородный Илья. – Вы чего-то страшно не понимаете, пробел в образовании.

Тот громко отодвинул стул и вышел.

Тут влез мой бухгалтер Травкин, глядя сквозь непробиваемое ясное стекло своей убежденности, уверенно перебил:

– Что вы все усложняете! Все идет нормально! Мы под надежным прикрытием.

Он живет в прочной вере в существующие нормы, видя в других людях ребяческие отклонения от реального состояния дел. Я держался за него из-за того, что за ним большинство.

– Еще бы! – провозгласил Холмогоров. – Надежный ядерный щит! Доминирующая империя организовала мировые силы быстрого реагирования против оси зла – террористической России. Вне прогресса у них нет ничего нового. Отними – а там зубы доброй старой Англии, завоевавшей полмира.

– Но, но! – предупредил Нелюбин. – Запада и Востока нет. Это уступка идеологическому идиотизму. Древние китайцы были более западными, чем западное население.

– Ты что? – изумился Холмогоров.

– Американизация – ложное понятие. И русской ментальности тоже не существует.

Писатель Знаменский прервал потоки откровений, процитировал ироническим тоном:

И, увлекшись, продолжил:

Все зааплодировали.

Я воспринимал все эти споры как словоизвержения. Не удавалось обсудить стратегию и тактику общественного движения «Спасение», для чего я собрал Совет. Мысли мои вертелись вокруг положения нашей организации…

Очнулся от мыслей и опять ощутил на себе взгляд юной Светы, она скромно сидела за своим секретарским столом. Поразительно похожа на мою жену в молодости! Мой возраст уже позволял смотреть со стороны, как резвятся молодые счастливцы. Счастье спрямляет жизнь, говорил, кажется, писатель Вениамин Каверин.

2

К сороковым годам XXI века страна пережила несколько потрясений.

Это распад подлинной дружбы в «новой общности людей – советском народе». Спала пелена, и обнажились зияния таких конфликтов и трагедий, что показались дурным сном. Бывшие страны Советского Cоюза окончательно разошлись в разные стороны.

А потом – передача власти от долго правившего одряхлевшего лидера, обладавшего колоссальным авторитетом, своему молодому преемнику, верному его концепции развития страны. Рейтинг ушедшего лидера не колебали ни осложнения во внешней политике из-за поддержки ближневосточных государств, подвергшихся нападению исламистов; ни изоляция от передовых стран и падение престижа страны, обрушенного диким улюлюканьем иностранной прессы перед «осью зла» из-за еще не забытого давнего возвращения в «родную гавань» Крыма и новых приращений «русского мира» за счет русскоязычных земель в соседних странах, тоже страстно желавших войти в «родную гавань». Как ворчали оппоненты, все это ставилось в заслугу вождю, а неудачи на внутреннем фронте, вроде падения рубля, изоляции от внешних рынков в результате санкций, – считались плохой работой правительства, плохой премьер всегда оказывался мальчиком для битья, а лидер в глазах народа оставался в стороне «весь в белом». Он действительно не был виноват, потому что сам критиковал нерадивое и непослушное правительство. Ничего не знал, и вдруг на тебе – коррупция! Инициировал суды над взяточниками-чиновниками, громогласно искореняя коррупцию.

По роковому обыкновению, снова в сороковых двадцать первого столетия страна привычно переживала тяжелое время. Время кризиса, вызванного неблагополучным климатом в мировой экономике, и санкциями, в который раз введенными за нарушение международных обязательств в нашей борьбе за освященную веками сферу влияния. Обидно выпоротая страна требовала отмщения. Телевидение показывало прошлые великие победы над врагом, демонстрировало военные парады и мощь нашего оружия, хитроумные действия в тылу врага «ЧВК Вагнера», добровольческой частной армии. Больше пока нечем было ободрить народ.

Последнее десятилетие, названное временем «нового брежневского» застоя, сменилось временем мобилизации. Единство большинства народа, правда, сильно поколебленного (пришли поколения «непоротых»), было еще крепким.

____

После смены власти повеяло свежим воздухом перемен.

Шли выборы в парламент. В агитпунктах, переоборудованных школах, на которых висели гирлянды из разноцветных шаров, внутри царила благоговейная тишина и повышенная чуткость к избирателям.

Как всегда, радикалы обвиняли избиркомы, тяготеющие к «партии власти», опасающиеся за свое положение, в приписке избирателей, вбросах, выбросах и подбросах бюллетеней за правящую партию. Гневно писали в блогах, что в авторитарной стране – нет выборов, ибо власть смело включает государственный ресурс, и нужные кандидаты все время прямо или косвенно торчат на экранах телевизоров.

В то же время альтернативные кандидаты лишались средств массовой информации и вынуждены были бегать по подворотням, своими ногами пытаясь добежать до избирателей, безнадежно оглядывая бесчисленные окна их квартир. Их всячески третировали, даже сажали в кутузки, на время предвыборной гонки, придравшись к организации незаконных митингов и шествий.

Ничто не могло поколебать хороший рейтинг недавно избранного молодого лидера, поддержанного авторитетом одряхлевшего вождя.

Он, кстати, поохал и по поводу «наезда» на наше движение «Спасение», но ничего не мог поделать: все решает суд.

***

Когда-то молодым и полным энергии я хотел создать организацию, смело бросающуюся в бой за нравственную чистоту общества, объединяющую «чистый бизнес».

Сутками сидел за компьютером, создавая международный экологический проект, предусматривающий соединение предпринимательства, эксплуатирующего природные ресурсы, с высокой нравственностью. Со скрытой целью сделать человеческие отношения более чистыми.

Кто-то из правительства обещал нам, что правительство предоставит гарантии под проект. Некоторые заинтересованные бизнесмены, может быть, такие же наивные, как я, затратили много времени на проработку финансовой стороны проекта под правительственную гарантию, имея в виду, что мы откатим 50%. У меня в офисе почему-то поселился на диване грузин с бородкой, напоминающий качка далеких лихих лет, играющий ножичком. Но правительство отказало в гарантии. Никому не пожелаю того, что я испытал, петляя как заяц, спасаясь от наивных бизнесменов, вложившихся в проект. Это оказалась мафия.

С тех пор я отговаривал соратников от участия в грандиозных прожектах, в которых они предусматривали участие нашей организации.

– Поверьте, я знаю! Сколько проектов пылятся в помещении, которое мы арендовали тогда! А вы туда же – тащите в наше «Спасение» камень, который нас утопит.

____

Общественное движение «Спасение» разрасталось.

Это люди, прибившиеся к нам, словно спасаясь от чего-то, поверили в мощь движения «Спасение»: преподаватели и профессора из исчезнувших или еле выживающих НИИ и вузов во время нового кризиса, и другие примкнувшие к нам знатоки экономики и человеческих душ. Но среди них были и случайные люди, с неискоренимыми повадками иждивенцев, и большей частью проводили время в болтовне и неопределенной тревоге за будущее, не зная, что делать.

Они быстро заполнили секции, все ниши нашей деятельности.

Я начал готовить съезд участников Движения «Спасение». Один из привлеченных мной в организаторы профессор Гржибовский при подготовке съезда развил бурную деятельность. Я почему-то стал сомневаться, не хочет ли он сам стать президентом. И подмять под себя нашу известную газету «Спасение», чтобы заполучить собственную трибуну. Может быть, и вправду он сможет быть лучшим руководителем, чем я? Все-таки ученый, богатые связи.

Он просил на командировки, на газету деньги, которых не было. Упрекал меня в мелочности, мол, считает копейки, не даю денег для командировок на значительные международные мероприятия. Я удивлялся: неужели не видит, что сотрудники работают почти задаром? Мне передали его слова: «Как только человек занимает руководящее положение, он становится поперек прогресса».

Мой бухгалтер Травкин возмущался: халявщик, паразитирующий на «неграх», вообразил себя Юпитером! Нет, это не рабочая косточка, халявщик.

Наше «Спасение» переживало трудные дни, не поддерживаемое Системой и не имеющее средств на выполнение программ. Я, как животное, защищался свое детище от нападок. Но не мог вырваться в свободное плавание – не давали. Кто? Может быть, даже не власть, а само тормозящее движение жизни.

В одиночку я не мог потянуть. Международная программа зыбка. Поддержат ли? Удастся ли получить что-то из бюджета? И нужно ли брать, чтобы не «сесть»? И все еще надеялся на активного профессора, на его большие связи. А что, если будет успех? Ринутся всякие «примкнувшие к нам» – пользоваться плодами. Представил, как буду отдирать примкнувших к нам паразитов, лжеученых, вставших на сторону уволенных. Вспомнил, как увольнял бездельника, обхаживающего секретаршу Свету, который подал в суд, чтобы его восстановили на работе или выплатили неподъемную сумму, якобы, полагающуюся при увольнении.

Может быть, поможет съезд участников движения «Спасение» – наш руководящий орган, который предстоит созвать.

____

Главным нашим делом были независимая газета «Спасение» и веб-сайт, ставшие известными на всю страну. Основное направление было, кроме формирования «чистых» отношений в обществе, – защита предпринимателя, и через него все работающее на скудную зарплату простое население в обществе потребления. Правда, это выражалось в скромном желании осветить его положение «усталого страдающего брата», не поднимающего глаз от работы.

У нас был принцип: давать слово всем слоям политологов, журналистов и политизирующих. Мы не были против чего-либо, а лишь объективно описывали ситуацию. Но и это становилось опасно.

Наш круг профессоров и политологов – члены Совета, и другие обиженные представители партий и течений, кучкующиеся вокруг наших изданий, писали острые статьи и эссе: о проблемах конца старой истории; о давно обветшавших представлениях о войне и мире и победе одной системы над другой; о роли государства, возможности строгости и мягкости в отношении к населению, о необходимости перехода авторитаризма в демократию, до сих пор не проясненного окончательно. И даже – о натужности изображения в литературе положительных героев в современных условиях.

Наши авторы давали прогнозы: что будет дальше – на фоне ослабления энергии населения, то есть равнодушия, потому что нет веры в будущее, неведомо, что может случиться. Тело не уходит в здоровый образ жизни, несмотря на победные военные парады и бесконечную вереницу плясок в цветных сарафанах.

Осторожно и опосредованно упрекали, или прямо крыли матом государевых людей за их стандартные речи, бодро измеряющие самочувствие средне-статистического гражданина как среднюю температуру по больнице, и оно, это самочувствие, оказывалось хорошим. И – нужно ли входить в структуры государства с целью очеловечивания ее изнутри, или можно замараться участием в токсичной Системе.

Были и статьи, где вовсю разделывались с демократами и либералами, взявшимися защищать народ, хотя само же население невзлюбило их за индивидуализм и отсутствие в них тепла.

Наши авторы соглашались, как трудно сейчас продвигать экономику, не пустив в ход палку закона, но это порождает среду рабов и господ. Разве насильственный слом старой системы даст возможность раскрыть творческие личности, которые уезжают за границу, чтобы не задохнуться? Это, ведь, долгий процесс формирования личности, независимый от места.

Друг, писатель Паша Знаменский писал в эссе: люди живут в своем мире, ограниченном горизонтом, земным шаром. Много слепых, как дауны, радуются своему бессмертию. А мужественный герой-победитель превратился в стоического растерянного обывателя. Может быть, скоро он снова станет героем – исследователем в космосе? Нужно видеть за горизонтом судьбу пока что слепого человечества: страны и цивилизации дерутся, загрязняют землю, считая, что она навсегда. Видеть трагизм земного существования.

Так примерно писали наши авторы в газете и сайте. Но все равно, несмотря на разнобой в их взглядах, наши противники хищно унюхивали в газете неявную поддержку левых радикалов. У меня все время возникали нехорошие мысли насчет нашего будущего.

Я в своих эссе, ради смягчения позиции газеты, в своей передовице возражал коломнистам: людям свойственно все человеческое, человек со своими слабостями – это привычка. Привыкает к своему образу жизни, к семье, окружению. Иначе не было бы семьи, друзей, любви, наконец. Прилипчивость к другим людям, к месту, к работе, – становится любовью или страданием.

А может быть, это вообще в природе человека – освобождение путем ухода в привычное общение тесно кучкующихся людей, преобразующееся в близость и любовь, и все дело – в расширении этой тесной кучки до вселенских пределов…

А за этим кругом – привычка к повседневно жужжащим в ухо идеям, «казенной» доброте государства.

Либералы думают, что можно сразу, как созреет плод, захватить власть и поменять старую систему, где власть исходит от Бога. Не умеют думать исторически, словно богоданную Московию можно сразу заменить на европейскую демократию. Это пытался сделать еще Петр Первый, законами кнута. И что вышло?