Мы остаёмся жить

Увертюра

В тот день: внезапно пошел снег, несколько машин у меня на глазах чудом избежали аварии; мне пришлось идти пешком против ветра – зато я знал, куда должен попасть. Час спустя я подарил Машеньке последнюю планету; и ей оказалась Земля.

Может быть, ей удастся понять всё, что я для неё сделал. Но приходится признать, что это точно произойдёт не скоро. Чудеса – всегда требуют больше времени, чем мы можем себе позволить. И этот свой подарок – я оставлю ей на прощание. Когда я исчезну, именно эта планета будет каждый раз, цепляя на себе взгляд, отвоёвывать мне место где-нибудь в её сердце.

Я позвонил в дверь, заведя руку за спину. Неделю назад я скачал приложение с роботом-помощником и несколько дней тренировал свою улыбку. Вот так нужно улыбаться – скромно, но настойчиво. Идеальная улыбка требует работы всех мускулов так, чтобы это не было заметно. Я держал её как манекен, пока дверь не раскрылась и улыбка сама собой исчезла – все усилия оказались впустую.

– Ничего себе…

– Ничего бы лучше не говорил. Давай, входи уже, раз пришел.

Она открыла дверь и показалась передо мной в чём мать родила и мне пришлось отвернуться, чтобы выпустить ухмылку в сторону, а не в неё. Но она всё равно не смотрела. Я воспользовался приглашением и закрыл за собой дверь.

– Ювелир сказал, что все Венеры, Марсы и Юпитеры – давно уже раскупили. На прилавке остался только Плутон; и специально по моей просьбе он сумел найти для меня в подсобке последний экземпляр Земли.

– Ужасная планета.

– Согласен. Но это украшение – куда лучше самой планеты. Только примерь. Это – единственное, что я мог тебе подарить и не бояться, что ты выбросишь его из окна.

– О’кей, гони сюда.

Она надела его, и голубая планета теперь была всего лишь украшением на её ключице, которая даже не могла отвлечь взгляд от того, что было ниже.

– А теперь – уматывай.

Она надела халат и сделал вид, что я ушел.

– Да, я как раз собирался уйти – но не на неделю или месяц, а навсегда.

– Наконец-то.

Она по-прежнему злилась – больше оттого, что не понимала, что происходит. Я думал раньше, что лучше пережить утрату один раз, чем потом страдать от невозможности вернуть того, кого больше всего хотел сохранить. Но теперь, я вернулся. И только я один приношу себе все на свете несчастия.

Жаль, что она так мало прожила и совсем ничего в этом мире не видела. Если она даст мне время рассказать свою историю – то она сможет к своим двадцати четырём годам приплюсовать ещё три тысячи. А если она примет мои слова – то сможет, наверное, и понять меня – а значит, сделает то, чего даже я так и не сумел.

– Я не могу его принять, – сказала она, снимая мой подарок с груди, – я тебе уже сказала: уходи, пожалуйста.

– Раз я пришел, сделай мне хоть чашку кофе.

– Я вылью его тебе на голову.

– Мне хватит и того, что ты его сделаешь.

Чуть приостыв, она направилась к плите.

– Как Антон? – спросил я, – как дела у этого придурка? На какое число запланировали свадьбу? Надеюсь, не доживу до этого дня.

– И я, и он – тоже будем этому очень рады. Это будет лучшим подарком, который только может принести бывший на свадьбу девушке.

У меня начали потихоньку сдавать нервы; никогда не мог терпеть подобные моменты.

– Я желаю тебе только счастья. И, конечно, ты вправе сама выбирать себе балласт на всю оставшуюся жизнь. Но ведь он – простой официант, даже не в самом лучшем ресторане.

– Деньги не главное. И уж твои – нам точно не нужны.

– А потом ты пойдёшь и сдашь мой подарок в ломбард.

– Будь я королевой и живи во дворце – всё равно бы так и сделала. Ты подсказал мне отличную идею.

– Вам с ним ещё как нужны мои деньги – хотя бы он это понимает. И я не стану ждать, пока вы попросите. Пойми же: я – остался жить только для того, чтобы ты была счастлива, а других причин у меня просто не осталось.

– Что ж, плоховато у тебя выходит.

Я не моргал. Мой рост – чуть больше двух метров, но я всё равно смотрел на неё, будто лежал на земле.

– Я, наконец-то, умираю, – выдохнул я, – всё, что мне удалось накопить за последние годы жизни – я завещал тебе. Раз вы женитесь, то половина законно принадлежит ему. Я знаю, ты не можешь простить меня – никто не смог бы – я и не прошу тебя сделать это. Я никогда и ни у кого не просил прощения – я знаю, сколько зла совершил и что должен быть наказан. И уж поверь: я страдал так, как ты и представить себе не можешь. И рад лишь тому, что этот путь подходит к концу.

Буря внутри неё, кажется, поутихла. Она поставила чашку на стол.

– Чего ты хочешь от меня?

– Всего лишь немного твоего времени, – снова улыбнулся я своей идеальной улыбкой, на которую даже сдал онлайн-экзамен, – одно маленькое прощальное путешествие вдвоём.

Она покачала головой.

– Слишком поздно.

– Твой Антон не будет против. Повозмущается для виду и успокоится, когда узнает, что вас ожидает в конце. Откроете свой ресторан – хоть целую сеть сразу.

– Ничего ты не понимаешь в людях.

– Понимаю. Слишком много понимаю, чтобы спокойно спать.

– О, боже, – зевнула она, – тебя не изменить.

– Правильно, – кивнул я, – а те, кто пытались – давно лежат в земле без своих голов.

– Зачем тебе всё это? Я… я не могу простить тебя только потому, что не понимаю – ровно ничего не понимаю. Ты даже не даёшь мне шанса. Ты – странный, больной на голову псих. Зачем тебе вечно нужно всё усложнять?!

Я снова улыбнулся; теперь – по-настоящему, от тоски.

– Что тебе нужно?

– Я хочу рассказать тебе свою историю. Я знаю, людям бывает трудно иметь со мной дело – и я их прекрасно понимаю. Но теперь, прожив столько лет, я хочу ещё раз – в последний раз – отправиться в путешествие. Но не один. Это займёт, поверь, совсем немного времени.

– Почему именно путешествие?

– Мне всегда нравилось рассказывать истории в пути – просто сидя в кресле у камина это не получиться сделать; по крайне мере, не в этот раз, не с этой историей. К тому же, эта поездка и мой подарок – не дадут тебе забыть обо мне, и я останусь жить в воспоминаниях.

– И я так буду тебя помнить. Такое – не забывают.

– Я ведь почти ничего о себе не рассказывал. А что рассказывал – выдумал.

– Я не удивлена.

– Теперь, мне хочется, чтобы ты узнала всю правду.

– А я должна?!

– Тебе решать. Но мне нужно это больше всего. Одно путешествие – одна моя история.

Она молчала. Думала.

– С чего начнём? – спросила она.

Я знал, что она согласится. Страсть к приключениям видна сразу – и её всегда трудно преодолеть. И я снова улыбнулся.

– Для начала, – сказал я, – попробуем собрать чемоданчик. А потом – перешагнём за порог. Со страхом и неуверенностью. Но раз ты согласилась – то всё у нас будет хорошо. Ты никогда ещё не слышала подобных историй.

Я протянул ей руку. Какое-то время, она просто смотрела на неё. А затем, протянула свою в ответ. Она сделала свой первый шаг, с чего всегда начинаются великие путешествия. А это – обещало быть именно таким. Мы собираемся в путь.

Сборка Первая

Эта история началась с убийства.

Годами я винил себя в нём; хоть никоем образом не мог повлиять на исход всех тех событий. Мой лучший друг Гелион должен был умереть – смерть настала от одного единственного удара: тупым ножом убить трудно, но если бить прямо в горло и приложить в удар достаточно усилий – выйдет жестокая расправа, хладнокровное убийство – преступление, оправдать которое невозможно. И я никак не мог предотвратить его или исправить.

Его тело нашли утром – несколько людей вышли из города и направились в поле, и там нашли мертвеца. Всё происходило в километре от Вей – великого и могущественного города, слава которого в былые времена была известна далеко за пределами изведанного мира, но тысячи лет назад угасла как пламя свечи. Всем в этом городе было известно, что лучшим другом убитого был я – поэтому мне сообщили одновременно с его семьёй и стражей города. Его вечно улыбающееся лицо я видел каждый день: не важно, светило ли солнце или с неба на землю падали молнии. Я знал его лучше всех – даже своему отцу, торговцу тканями, он рассказывал меньше, чем мне.

О храбрости и благородстве таких людей, как он – наши предки слагали легенды. Он мечтал быть великим. Он и был им, хоть и до последней секунды не знал об этом. Пройдут века, прежде, чем я снова встречу такую же силу и такую же доброту в другом человеке. Он мог стать царём – люди пошли бы за ним. Во время боевых игр он одной рукой мог поднять в воздух двоих человек. Не было во всех Вейях ему равных. Кто мог убить его, если не сам дьявол?! Тупым ножом, которым и куска мяса не отрезать – сразить Ахиллеса. Он был идеальным человеком. И он называл меня своим другом.

А затем: умер, хоть мог прожить ещё много лет и совершить множество подвигов, не снившихся самому Гераклу. Но этого так и не произошло. Долго же я винил себя во всём.

Среди прочих жителей моей цветущей родины, граждане Вей отличались длинными чёрными волосами, какие носят варвары, спускающиеся иногда с гор с оружием в руках. Эта черта и отличала моих земляков от всех остальных этрусков. Только Гелион, отец которого пришел сюда из северного города Цери – носил на голове волосы золотого цвета. Только спустя столько лет я осознаю, каким богом он был для всех. Я же – был никем. И с Гелионом встретился лишь по воле случая. Но именно эта случайность сделала нас друзьями на всю жизнь.

Только посмотри на меня: я похож на мужчину средних лет, а на самом деле под этой лживой кожей скрывается человек настолько старый, что это трудно себе вообразить. Ещё сложнее – понять, насколько мне тоскливо. Единственное, что приносит мне радость, это воспоминания о тех временах, когда Гелион был ещё жив. Прошло почти три тысячи лет – я единственный, кто может вспомнить, какой на самом деле была моя солнечная страна Этрурия.

Большую часть своего детства я провёл среди глины и кувшинов с дивными рисунками – в темноте и сырости. Мой отец был гончаром. Тогда это звание означало совсем не то, что сейчас. Гончары – это те, кто имел ключи к царству мифов и легенд; это те, кто воплощали магию из сказок в жизнь. Мало профессий было в те времена, которые уважались и почитались сильнее.

Отец был тихим и замкнутым – мне всегда казалось в детстве, и я привык думать так до сих пор, что он дышит одной лишь глиной, и разговаривает только с ней. Глина – это целый мир, который больше и прекраснее того, в котором мы живём, и в котором у нас столько неприятностей. Он научил меня так думать; и хоть гончару вовсе необязательно быть отшельником – я стал им с малых лет, даже не думая, что может быть иначе.

До того, как мы познакомились, Гелион всё время проводил с другими беспризорными детьми. Ему и его друзьям всегда было чем заняться. С того момента, как дети этрусков учились ходить – они уже начинали охотиться. Во все времена существования нашего прекрасного народа – это занятие почиталось за высшую форму искусства. Тогда в лесах на одного человека приходилось десять или двадцать зверей, многие из которых были хищниками. И охота считалась вовсе не истреблением, а способом взаимодействия с миром. Иногда мой отец тоже выходил на охоту; но на все его попытки обучить меня этому делу я смотрел скорее с жалостью. Я любил просто ходить или бегать по лесам. Это всегда было странное, колющее чувство – ведь тело моё так привыкло к сырости и темноте гончарной мастерской. Пока охотники посильнее натягивали луки и точили ножи, я просто пробегал мимо, разворачивался и летел куда-нибудь в сторону полей и холмов.

Но среди всех потомков этрусков мало нашлось бы тех, кто в юном возрасте смог бы сравниться с Гелионом. Опытные охотники часто брали этого золотоволосого мальчика с собой и считались с ним как с равным. Не смотря на это, в один из дней, когда он преследовал дичь, он не заметил ловушки и споткнулся, упав в яму с такими гладкими стенами, что никто не смог бы выбраться наверх.

Любой захотел бы составить Гелиону пару в охоте. Он мог выбрать себе любого, но вместо этого предпочитал всегда выслеживать добычу один. Ни одна живая душа не могла бы сказать наверняка: где он сейчас. Никто и не беспокоился: все знали, что в случае чего Гелион сможет постоять за себя. Но этруски, видимо, слишком много грезили о сказочных подвигах героев из мифов и легенд – они слишком быстро начинают забывать о способностях простого человека. Беспокоиться о нём его родные и близкие начали бы лишь на третий день, когда с добычей в руках возвращаются последние охотники. Тогда его начали бы искать. Может и нашли бы – но уже мёртвого. И сам он прекрасно понимал это, как и то, что спасти его может только чудо.

Ему бы стоило кричать – так, как он этого никогда не делал. Скорее всего, его бы услышал какой-нибудь охотник. Так сделал бы каждый на его месте. Но не он. Гелион – лучший из всех этрусков, которых я знал – просто сложил руки на коленях, прислонившись спиной к земляной стене ямы и стал дожидаться, пока боги проявят свою милость и спасут его. А если нет – то как он сможет жить дальше зная, что мир отвернулся от него и забыл о нём?! Нет, для него было лучше умереть, чем знать, что нет никакого покровительства богов. Утратив веру в них и в себя – он умрёт, даже если сердце его будет биться дальше, подымаясь и опускаясь. Он повторял внутренним голосом фразу: «Боги – обязательно пошлют мне духа, который спасёт меня». Он повторял её из раза в раз. Молитва избавляла его от скуки. Силой духа, он тянул время вперёд.

Дух, о котором он просил с таким отчаянием – проходил рядом. Случайности, которые настолько невероятны, что кажутся вымыслом – много раз мне придётся сталкиваться с ними в будущем.

Я помню тот день, будто он был сном, который ребёнок увидел в детстве, а после проносит его через всю жизнь. Я, как всегда ничего не делал – лишь прятался в лесу от людей и разговаривал с духами, которые не сильно были щедры на ответы. Я шагал между деревьев, вглядываясь в каждый неповторимый изгиб коры, избитой насекомыми – и учился видеть в этих линиях, так напоминающих людскую ладонь свой собственный, лежащий вдалеке от всего мир.

Я остановился под деревом и представил всех немногочисленных своих знакомых без одежды – я говорил им вещи, которые произнести вслух даже на мёртвом языке у меня не хватило бы ни сил, ни духу. И именно в этот момент я услышал его голос, зовущий на помощь.

С того момента, как он попал в яму, прошло уже полтора дня – он успел о многом подумать и всё же решил приложить всю силу голосовых связок на крик о помощи. Он просидел там без воды, питаясь лишь одними жуками, достаточно долго, чтобы даже его дух начинал угасать. Может, он услышал мои шаги и решил схватиться за этот шанс.

– Спасите! На помощь!

Он кричал изо всех сил; но мне его голос показался шепотом. Я понял, что человек нуждается в помощи, но поверить не мог, что это может быть Гелион – герой, о котором при жизни можно слагать легенды. Я нашел ту самую яму и в свете немногих солнечных лучей, пробившихся сквозь мрак – я увидел человека. В моих руках – только в моих – впервые оказалась чья-то жизнь. И только мне одному оставалось решать, как с ней поступить. Конечно же, я привёл дюжину мужчин с верёвкой, которые вытащили получеловека, полу-кусок-земли Гелиона и проводили его до города. Там он вернул себе прежний вид в рекордно быстрые сроки.

После того случая ему стало интересно: кто же был тем самым духом, который пришел к нему на помощь и благодаря кому он остался в живых. Никто не стал делать из этого тайны и я стал героем дня. Это стало большим сюрпризом для меня; но ещё больше – для самого Гелиона. Этим духом оказался я – человек, который каждый день изгоняет себя из общества – и это было известно всем.

Мы не обменялись ни единой фразой до этого момента. Теперь, мы стали друзьями. Он думал, что боги, которым он приносил молитвы каждый час своего заточения, – после меня спасли его, чтобы он мог спасти меня. Именно так – я тоже упал в яму, а точнее – продолжаю в неё падать. Теперь настала очередь Гелиона протянуть мне спасательный канат. И он сделал это – за что я никогда не смогу его забыть. Именно ему пришлось учить меня настоящей жизни и преподавать уроки, которые вскоре окажутся бесценными.

Наши с ним судьбы разыгрывались во времена, оставившие след не только на нас самих, но и на карте мировой истории.

Независимое и могущественное этрусское государство состояло из союза двенадцати великих городов. Самыми влиятельными из них были: город купцов – Тарквиний; город воинов – Цери; и город художников – Вейи. Только вместе наши отважные воины и мудрые полководцы могли дать отпор ордам варваров, наступающих с севера и грекам, приплывшим с моря. Были времена, когда на всём полуострове не было равных нашему союзу по силе. В те славные годы – в возникшем на семи холмах Риме стояли наши цари и диктовали этрусские законы. Но времена эти давно прошли. Римляне изгнали Тарквиния Гордого и установили свою власть. Великие города рассорились между собой и союзу с каждым годом медленно наступал конец. С севера вновь наступают варвары. Раньше Вейи могли положиться на своих союзников, которые закрыли бы своими щитами ворота нашего города. Но теперь Рим собирает силы. Всего один день пути разделяет нас. Вейи не раз уже вступали во вражду с ним – и каждый раз выходили победителем. Но в этот – судьба может обернуться против нас.

Но нас с Гелионом – все эти события нисколько не касались. Панике поддавались одни лишь старики – но что с них возьмёшь?! Они прожили четыре и более десятков лет. Скоро пройдёт их время. Они не боятся за себя. Они опасаются за то, что останется после них. Мы же – были молоды и в головах у нас витал совсем иной ветер. Гелион учил меня жить.

Он всегда говорил без умолку – казалось, одного языка ему недостаточно, чтобы сказать всё, что вертелось у него на уме. Разговор всегда шел о самых разных вещах. А в те годы нас интересовало всё без исключения.

Гелион был умным. Он умел творить волшебные вещи. Его отец нажил хорошее состояние на своих тканях, а потому мог устраивать встречи сына со странными старцами, которых все называли «философами». Я до сих пор не могу понять – почему? И что в этом такого важного? Тем не менее, Гелион говорил, что благодаря ним, он становится умнее. Мой отец – никогда не учил меня ничему, кроме гончарного ремесла и охоты. Он лепил кувшины, а затем расписывал их рисунками из разных легенд. Благодаря ним я узнал много историй – даже те, которые неизвестны старикам, любящим потрепать языком перед детворой вечером у костра. Но к науке – я не мог ни дотянуться, ни увидеть в ней смысл краем глаза сквозь щель в стене.

Гелион – стал одним из первых моих окон в понимание природы. Он любил повторять, когда мы вместе с ним гуляли по городу и его окрестностям:

– Философия – это наука о человеческой мысли и познании.

– И что это значит?!

– Посмотри вокруг: что ты видишь?

Изо всех сил я старался увидеть больше, но заметить мог только одно:

– Природу. Пейзаж.

– Ты видишь пейзаж в целом, а так же мелкие его детали. Он прекрасен. Мы любуемся природой каждый день. Приносим свои молитвы богам каждый день. Но мы совсем не понимаем, почему она такая, какой мы её видим. Мы не знаем из чего состоит наша жизнь и наш мир. Философы говорят, что человек проживает одновременно две жизни: внутри и снаружи себя. Эти две жизни связаны, так как всё сделано из одного материала. Понять из какого – значит понять обе стороны жизни.

Затем, он начинал снова:

– Философия задаёт лишь два вопроса: как и почему? И пытаясь получить на них ответы – мир вокруг нас становится всё более ясным и понятным. Философы говорят, что ни на один вопрос нельзя ответить полностью, а иногда не удаётся даже приблизиться к ответу. Но именно по пути к нему происходит всё самое невероятное и удивительное, что только есть в этой жизни – что только может произойти с человеком.

Он мог начать говорить с любого места, переставлять слова местами или декларировать речь задом наперёд – смысл в ней для меня не изменился бы. Не вспомню даже, сколько лет понадобилось мне, чтобы эти слова обрели хоть какой-нибудь смысл для меня – и то лишь тогда, когда я пришел к нему своим путём. Главное в нём – вовремя остановиться. Путь познания ведёт в пустоту, из которой уже не выбраться, один раз оказавшись там.

– В этом мире, – сказал Гелион, – ничего нового уже нельзя открыть. Наша Земля – стара. И все достижения учёных – лишь объяснения достижений наших предков. А потому, мой друг, мы живём во время, когда человечество уже получило все знания, которых только могло достичь.

Так говорил Гелион три тысячи лет назад.

Мы жили спокойной и насыщенной жизнью: много работали, много проводили времени друг с другом – нам было о чём поговорить. Так проходили годы, пока мы становились всё взрослее и взрослее до тех пор, пока нас уже можно было назвать мужчинами. И своё будущее мы видели хоть и как в тумане, несмотря на предсказания оракула – но сквозь мглу неведения, до наших глаз пробивались светлые лучи. Мы стали бесстрашными.

Прошло столько времён – все те моменты слились воедино. Годы кажутся мне теперь за секунды. Они пролетали быстрее, чем садилось солнце на горизонте. И ещё быстрее – в один момент всему был положен конец.

Мы думали, что это будет простая прогулка – сотни или тысячи таких мы уже проходили и всё всегда заканчивалось гладко. Но тот раз – перечеркнул все предыдущие и определил мою судьбу на многие столетия вперёд.

С первого взгляда место, к которому мы пришли, казалось самой обыкновенное норой. Может, такой она и была. Но когда мы пришли – для Гелиона, а значит и для меня, она перестала быть таковой. Ему хотелось проверить, чья это была нора. Я к тому времени видел их уже достаточно, чтобы с первого взгляда сказать, что она была змеиной.

Он осмотрел землю вокруг этого отверстия, которое уходило не вглубь, а как бы под подушку почвы. Гелион долго ходил вокруг неё, явно мучаясь вопросом, произнести вслух который он либо не мог решиться, либо просто не хотел.

Пока он занимался не пойми чем, я сел на землю и стал подбрасывать камни, чтобы поймать их в воздухе – я готов был сделать что угодно, лишь бы убить время, пока мой друг убивает себя всякими бредовыми идеями в голове. Я знал, что скорее всего, Гелион скажет мне засунуть руку в нору, чтобы проверить свою теорию. Я же – просто не смогу ему отказать. В те времена: я вообще не умел говорить «нет» и потому часто страдал. И кого ещё я мог винить в этом, кроме самого себя?!

Я думал: сколько же времени ему понадобится, чтобы подойти и спросить меня. Я смотрел на него деланно равнодушными глазами и не мог не заметить, как он всячески старается не поворачиваться в мою сторону.

Наконец, он не вытерпел этого внутреннего одиночества и подошел ко мне.

– Итак, по всему видно, что это кроличья нора.

Раз он так говорит – значит, нора точно змеиная. Хоть мы и были лучшими друзьями – с ним лучше всегда быть начеку.

– Если нам повезёт, то мы сможем поймать кролика в его собственной норе – разве не отлично?!

– Может быть.

Мне с самого начала не нравилась эта идея.

– Но для этого – нам нужно проверить: действительно ли эта нора кроличья. Так что, засунь туда руку и всё станет ясно.

– А если кролик укусит?!

– Не укусит. Просто протяни туда руку – как можно глубже. Скажи, что ты там чувствуешь; и всё станет ясно.

Что ему будет ясно – не знал ни я, и никто. Но я всё равно сделал это. В те времена, мне было всё равно, что со мной может произойти. И я не боялся ничего.

Я входил в неё медленно: сначала только по ладонь, затем по локоть и наконец по плечо. Чем глубже я заходил в неё – тем земля становилось на ощупь плотней и холодней – может быть, до этой темноты возможно было даже дотронуться. Я ждал укуса: кролика, змеи или какого-либо другого существа, обитающего в норе. Если хозяина в это время не было дома, то я должен был уже нащупать что-нибудь, что дало бы представление о владельце этой дырки в земле. Но это надеялся и Гелион.

Но ничего такого не происходило. Мои пальцы проходили всё дальше и дальше, и не ощущали никакого сопротивления на своём пути. И вот, когда я уже не мог засунуть её ещё глубже, моя рука самими кончиками пальцем нащупала какой-то предмет. Сначала, я подумал, что это конец норы; но я ошибся. Предмет оказался намного плотнее земли, и я заметил, что если сделать над собой усилие и попытаться засунуть руку ещё глубже – то предмет можно было бы придвинуть к себе, схватиться за него и вытащить наружу.

– Ты на что-то наткнулся?

– Сейчас, там что-то есть.

Я сделал всё, что мог, чтобы залезть ещё глубже. И в конечном итоге, мне удалось схватить этот камень(?) всей ладонью и вытащить его наружу.