Сявины страхи. Повесть

Редактор Юрий Алексеевич Перминов

Корректор Юрий Алексеевич Перминов

© Вячеслав Дегтяренко, 2018

ISBN 978-5-4485-0902-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается моим детям:

Анастасии, Богдану, Тарасу, Таисии, Оресту, Олесии.

Предисловие

Герой этой повести – мальчик из райцентра. У него есть друзья: Пельмень, Толстый, Кузьма, Фигаро, которые называют его Сявой. Он увлекается шахматами и боксом, коллекционирует значки и некрологи из передовиц, возглавляет команду тимуровцев, ворует кирпичи на стройке и торгует абрикосами на рынке.

В семь лет у мальчика появляется отчим. Любит ли он его? Страх и любовь ему кажутся несовместимыми понятиями. Отчим стремится воспитать в пасынке человека, но тот всячески сопротивляется этому.

Их семья живёт в частном доме, мать работает продавцом, отчим на заводе. Родители разводят домашний скот, продают щенков немецкой овчарки и домашнее вино, приучая детей к труду и иной стороне жизни.

Исчезает Великая страна, оставляя в голове молодого человека, утопическое наследие, с которым Сява вступает во взрослую жизнь.

Выражаю особую благодарность Олегу Павлову – моему учителю и руководителю мастерской ВЛК Литературного института имени М. Горького, в стенах которого появились эти рассказы.

Страх первый

До определённого времени страхов не было. Лет до восьми, наверное. Регулярные носовые кровотечения его не страшили. Горячая солоноватая кровь наполняла рот, и он её проглатывал. Думал, что таким образом она попадает обратно в организм. Родителей это пугало и его дважды сдавали в больницу. Там было веселее, чем в детском саду на пятидневке, где за громкий голос воспитательница регулярно заклеивала рот лейкопластырем. В отделении у Славиных соседей были такие же повязки на носах, отчего дети были похожи на клоунов. Иногда бинты пропитывались кровью, что забавляло больных. Раз в неделю мама приносила вкусности: зефир, мармелад «лимонные дольки» или апельсины, которые моментально съедались всем отделением.

В шесть лет он стесал своё лицо об асфальт на самодельном мопеде. Его собрал десятилетний Колька, с которым они приятельствовали по улице. Лететь через руль было не страшно. Он очнулся на тёплой пыльной бетонке. Тёплая солоноватая кровь привычно заливала нос, глаза и попадала в рот. В травмпункте мальчику сделали шлем из бинтов. В зеркале он сравнивал себя со Щорсом. Родители не взяли его за земляникой в лес, так как там были комары, «а они чуют свежую кровь» – говорила мама. Он обрадовался и лакомился ягодами уже дома.

В семь лет он с дворовыми ребятами играл в «войну» на стройке. «Тра-та-та, – кричал Слава, с автоматом наперевес, – бей фашистов… Аааа…» Перепрыгивая через ров, он упал в глубокий котлован и сломал правую руку. В первый класс мальчик пошёл в гипсе на руке и с повязкой на голове, и классный руководитель делал замечания, что «пишет, как курица лапой…»

В восемь лет ему разрешали пользоваться газовой плитой. Той ночью родители оставили его одного дома, наказав приготовить компот и сварить себе макароны на ужин. Была зима, и он грелся у газового котла на кухне. Уроки сделаны ещё в школе, и между делом Слава решил пофантазировать на бумаге. Только научился считать тысячами.

«1979 год», – написал он на листе из тетради в клеточку. – «Мне восемь лет. Умею варить компот и картошку, пасти свиней и коз, ездить под рамой на велосипеде…» Увлёкшись, он стал прибавлять по десять и мечтать, чем будет заниматься.

«Семьдесят лет…» Его дедушка с бабушкой умерли четыре года назад. Им было шестьдесят пять и шестьдесят. «Наверное, в 2041 году меня уже не будет и я больше не смогу посмотреть „В гостях у сказки“ и „Ну погоди“, покататься на самокате и поиграть в солдатики» – размышлял Слава. Слёзы текли по его лицу, и ему было стыдно за них: «Хорошо, что не видит отчим…» Он думал, о том, что человеку отведено так мало времени. А столько хотелось бы успеть…

И ведь когда-нибудь наступит трёхтысячный год… Вспоминалась семейная фотография из фотоателье – улыбающаяся белокурая с бантами мама в костюме юнги-морячки с серьёзным дедушкой при галстуке и бабушкой с шиньоном на голове.

Внезапно в кухонной форточке показалась летучая мышь. Мама говорила, что они живут на чердаках, и он видел их только на картинках. Ему показалось, что она пытается залететь на кухню, махая цепкими крыльями. Её мохнатая мордочка напомнила чертёнка из мультфильма. Испугавшись ещё больше, он убежал в холодную детскую, где и заснул.

Тону!

Слава боялся плавать. С этим страхом он привык жить и во время отдыха плавал на надувном круге. Его мама так и не научилась плавать, и когда семья выезжала на озеро или речку, предпочитала загорать, накрыв голову книгой. В воду она обычно заходила лишь по пояс и слегка окуналась, тем самым была похожа на грудного ребенка. Он завидовал мускулистому отчиму, которой вырос на Каспийском море. Каждое лето, пока хватало терпения, он проводил для него короткие занятия.

Бывало, скажет: «Держись за мою спину, плыви со мной и работай ногами…» Когда же наступал черёд отпускать руки, страх парализовывал волю мальчика. Отчим, наверное, чувствовал это и нырял, думая таким образом избавиться от пасынка, но пальцы ребёнка цепко держались за его мускулистую шею.

И даже когда он выбросил Славу из лодки на озере, мальчик не поплыл. Он барахтался и кричал предательское «тону!», пугая отдыхающих на берегу. Водоём был десяти метров глубиной, и ему стало страшно.

– Слюнтяй! Баба! – крикнул отчим обидные для мальчика слова, когда затаскивал его в лодку, – играй в свои шахматы и сиди на песке!

Слава читал книги по плаванию, имитировал движения руками на надувном круге, спрашивал у друзей, но так и не смог побороть свой страх.

Лето 1985-го года выдалось жарким. Семья на период отпуска разбила две палатки и полевую кухню в ивовых зарослях у Десны. Река довольно сильно обмелела, и на правом берегу образовался широкий белоснежный пляж. Мама загорала, читая газету, отчим ловил рыбу на спиннинг, младшие сёстры, подобно цыплятам, копошились в песке. Накупавшись, Слава занялся сбором дров для вечернего костра. На маленьком острове, к которому когда-то швартовался паром, лежало бревно, выброшенное туда весенним паводком. Он заприметил его ещё по приезду, и всё ждал, когда сузится протока. В этот день расстояние до островка, как ему показалось – минимальное. Сообщив родителям о своём плане, он отправился вплавь за бревном.

Предстояло преодолеть всего семь-восемь метров. «Главное – доплыть туда, а обратно можно сплавиться на бревне и таким образом сразу попасть в лагерь», – размышлял Слава.

Он зашёл в воду по грудь и, оттолкнувшись от дна, поплыл. После двух-трёх гребков ему стало страшно, так как он не рассчитал силу и скорость течения. И вот теперь вода его закружила, как безвольную щепку и уносила от заветного островка. Рассказы дедушки о деснянских омутах и водоворотах он хорошо помнил и внезапно осознал, что попал в один из них.

«Бороться с ним бесполезно, и лучшее спасение – это достичь дна и затем оттолкнуться от него», – говорил дед. Глубина была не больше трёх метров. Он, задержав воздух, достал пятками песчаное дно и что было сил подпрыгнул. Но куда? Лишь очутившись на поверхности, он понял, что освободиться от этого плена не может. Вода кружила его в бешеном ритме и не хотела отпускать из своих цепких объятий.

«Тону! – крикнул Слава что было сил, – тону…» – повторил он, отхаркивая воду, и опять погрузился в мутную закручивающую пучину. Спасения не было. Ему казалось, что отчим не смотрел в его сторону и блеснил на спиннинг, а мама почему-то смеялась. А может, ему всё это лишь казалось?

«Я ведь не шучу! – хотел крикнуть он им, – Я тону по-настоящему!» Но сил не было, и он только откашливал противную жижу. Сознание погружалось в какой-то мрачный кошмар, от которого он не мог освободиться.

Внезапно сильная рука ухватила его за волосы и потащила в направлении берега. Спасателем оказался сосед по лагерю дядя Вася, который, заслышав крики, бросил удочки и побежал на помощь. Уже оказавшись на берегу, мужчина спросил у него.

– Ты зачем поплыл на этот остров?

– За бревном… хотел стопить его на костре.

– Эх, дурак, дурак, мог ведь и сдохнуть. А бревно утопленное, и пользы от него для костра никакого. Тебе отец не говорил что ли?

– Нет, не говорил… Спасибо, дядь Вась…

Родители отнеслись к его спасению как-то буднично. Соседа угостили холодным самогоном и свежей ухой. Славе же было стыдно, что не справился с пустяковой задачей. Вечером он взял на буксир резиновой лодки бревно и приволок его в лагерь. Горела древесина плохо, как и говорил Василий.

В августе после деснянских каникул его впервые отправили по путёвке в летний пионерский лагерь на четвёртую смену. Он располагался в сосновом лесу, и вожатые водили детей на озеро. Славе было стыдно перед ровесниками, что в четырнадцать лет не умеет плавать. Он зашёл в воду и поплыл.

Водитель

Детские страхи кажутся смешными. Из некоторых вырастаешь, как из одежды, с иными соседствуешь или уживаешься. Как пишет психотерапевт Андрей Курпатов: «Чтобы побороть страх, пригласите его на разговор за чашечкой чая…» Каждый родитель строит своего ребёнка по своему подобию и идеалам. И даже при генном различии он считает, что фенотип можно сконструировать. Силой, словом, убеждением или собственным примером.

Отчим считал, что Слава должен уметь хорошо драться, любить рыбалку и водить автомобиль. Навыки борьбы было несложно усвоить. На рыбалке мальчик научился притворяться. Сидение с удочкой, спиннингом, забрасывание сетей или удар дедовским гарпуном. «Вода успокаивает!» – говорил отчим. «Аквариум успокаивает…» – повторял он, когда приходил в детскую и часами наблюдал за аквариумом. Славе было непонятно: «Что вызывает беспокойство у отчима? Работа на заводе, отношения с мамой? Как и вообще, что значит само слово?» Он считал рыбалку бессмысленным занятием. Не потому, что не любил рыбу. Гораздо интереснее провести время за книгой или фильмом, шахматной партией или с друзьями. Молчаливое наблюдение за водой так и не прижилось, как и вождение.

Во втором случае притворяться было невозможно. Мопед «Карпаты», мотоцикл «Ява», автомобиль «Москвич 412». Его одноклассники мечтали о чехословацком мотоцикле. Тёмно-вишнёвой расцветки, обтекаемые формы, безотказная работа двигателя, чёрные кожаные куртки и ветер в лицо. Иногда его сажали на бак и предлагали рулить, а когда стал постарше, доверили полное управление. Это было в берёзовой роще Броварского леса. Мотоцикл, врезавшись в дерево, заглох, его пассажиры мягко приземлились в серый песок. Отчим с крепкими выражениями погнался за пасынком, чтобы ударить. Не догнал. Больше за руль мотоцикла его не приглашали.

Через год повторился эксперимент с автомобилем. Они возвращались из областного центра Западной Украины – города Ужгород, где купили породистую овчарку и проезжали Карпаты.

– Ты о какой машине мечтаешь, Слава? – спросил отчим, закуривая сигарету.

– Я? – задумался на минуту мальчик. Ему вспомнилась коллекция значков, недавно купленная в отделе «Канцтовары». Бугатти, Паккард, Бьюик. Машины, о которых он читал в журналах «Наука и жизнь». Они манили своими формами, мощью и уникальностью. Набравшись смелости, он ответил:

– Мне всё равно, какая будет у меня машина, главное, чтобы с водителем, – выпалил он тихой скороговоркой и посмотрел на недоброе лицо отчима, блеснувшее недобрыми карими глазами.

Шоссе петляло змейкой среди густых высоких елей. Вечерело. Стрелка спидометра перевалила за отметку сто.

– Я перекушу на ходу, а ты держи руль… – сказал он.

– Может, остановимся?

– Не будь бабой! – отрезал отчим и открыл консервированную гречку с мясом. Слава, сидя на пассажирском сидении, левой рукой управлял автомобилем. Временами автомобиль пересекал сплошную разделительную линию, и злобные комментарии сыпались в его сторону: «Бери правее, я сказал… откуда у тебя руки растут?» Внутри от страха всё сжималось и переворачивалось. Хорошо, что встречная полоса была свободной. Отчиму было интересно наблюдать за побелевшим и взмокшим от напряжения пасынком, и он ел не спеша. Лишь когда закончил ужин, он отпустил газ и нажал на педаль тормоза, чтобы помыть руки и вытереть смолистые усы.

Спички

Лёня и Слава познакомились на деревенской свадьбе. Это был его первый друг. На голову выше, в полтора раза шире, с толстыми губами из-за чего улица дала ему кличку Пельмень. Уже в семь лет новый друг превосходил его по силе, весу и знаниям дворовой жизни.

Славина мать сдавала сад в аренду молодожёнам. Калымщики устанавливали шатёр из плёнки, рубили лавки для гостей, приглашённые бабки варили праздничные обеды, остатки которых доставались детворе. Приходило человек сто или двести, которые два-три дня пили и танцевали, вытаптывали огород. На всю улицу играл ансамбль, а дети были предоставлены сами себе. На одной из таких свадеб мальчики и познакомились, и стали закадычными друзьями.

– Сява, давай покурим, пока твоих предков нет, – предложил Лёня в один из выходных дней.

– Давай! Только я не умею. Научишь?

– Конечно.

– А что курить будем? Отчим сигареты считает.

– Будем курить спичками… Я недавно пробовал… Нам надо двадцать-тридцать коробков.

Коробок спичек стоил одну копейку, как и стакан газированной воды без сиропа из автомата. В копилке Славы – картонной коробке из-под сигарет – хранилось два рубля, которые он сэкономил на школьных обедах. Продавщица магазина – тётя Катя – хорошо знала его мать. Не раз она продавала ему то сигареты, то водку с пивом для отчима, то доставала из-под прилавка «Фанту» и «Пепси-колу». Вот и сегодня она вопросов не задавала, несмотря на горящие глаза семилетних мальчиков. Местом для курения дети выбрали самую большую комнату в доме – гостиную.

– Смотри и запоминай – друг мастерски поджёг все спички в коробке, и когда все они загорелись, моментально закрыл его, – а теперь слегка приоткрываешь и втягиваешь дым ртом.

Боясь пропустить хоть малейшую деталь, Слава внимательно смотрел на его затяжки, выпускание колец дыма. Задумчивым выражением лица Лёня напоминал древнего алхимика, о которых Слава узнал в библиотеке. После уроков с правописанием премудрости друга казались фантастикой. Он хвалился, что пробовал краску, бензин, но от них его тошнило и болела голова.

– А что я должен почувствовать? – откашлявшись, спросил он у Лёни.

– Сява… это, как мультик классный посмотреть, только не по телеку.

– У меня не получается… Кашляю, да и во рту пересохло.

– Смотри на меня и повторяй… Салага.

За окном послышался скрип от открывающейся металлической калитки. Через окно дети увидели Славиных родителей.

– Шухер, атас! Отчим пришёл! Давай спички прятать!

– Куда? На кухню?

– На кухню не успеем. Давай под кресло.

Лёня прошмыгнул на улицу через окно гостиной, а Слава остался проветривать комнату.

– Чем это у нас в доме пахнет? – нахмурив брови, спросил отчим. Его глаза, выглядывающие из-под чёрных ресниц, не предвещали ничего хорошего.

– Мы с Лёней картошку варили, да забыли про неё. Вот она и сгорела! – оправдывался пасынок.

Это действительно было так. Увлёкшись спичками, они забыли о плите.

– Картошку, говоришь! Ты мне правду говори… хуже будет! Почему у тебя чёлка подпаленная? Тоже из-за картошки? И в зале чем пахнет?

Слава наблюдал его раскрасневшееся лицо, игру желваков на щеках, дёргающийся кадык, и ему стало страшно.

– Лёня учил, курить спичками! – сказал Слава и отодвинул кресло, за которым дымилось два десятка спичечных коробков.

– Неси ремень!

– Твой или дедовский?

– Армейский… ты сегодня заслужил пять ударов бляхой.

Со слезами он ушёл за дедовским ремнём. Казалось, что пол уходит у него из-под ног. Хотелось бежать, кричать и плакать от несправедливости. Отчим был на четырнадцать лет старше Славы, имел КМС по вольной борьбе, и удары ремнём наносил мастерски. «Уж лучше в угол, голыми коленями стоять на соли или горохе, чем ремень, после которого больно дышать, – так как отчим предпочитал бить его по спине… – я готов был ночь провести в погребе, месяц без телевизора и друзей, но только не ремень…» – думал мальчик, но вслух ничего не сказал. Хотелось убежать, исчезнуть, надеть шапку-невидимку, но только избежать наказания.

Слава почти никогда не называл его папой и чаще обращался к нему неопределённо.

– Папочка, – прокричал он на третьем ударе, – мне больно, пожалуйста, не бей, меня! Милый папочка, я больше никогда не буду курить, честное пионерское!

– Вова, не надо, убьёшь! – пыталась заступиться со слезами мама.

– Не мешай! Посмотри, кого ты вырастила?! Пусть засунет своё пионерское в свою жопу, раз не научился думать… Ира, уйди отсюда, а то и тебе достанется.

Славина голова была зажата между его коленями, руками он пытался освободиться, но безуспешно. На пятом ударе ему показалось, что он потерял сознание, и лишь ведро с холодной водой привело его в чувство.

– А теперь марш в погреб без света, к крысам, на два часа…! Неделю живёшь без телевизора, месяц без друзей…

Самокат

С семи лет Слава мечтал о самокате. Заходил в «Спорттовары» и подолгу приглядывался к нему. Зелёная рама, настоящие надувные колёса, багажник на заднем колесе, две фары, звуковой сигнал, ножной и ручной тормоз. Иногда, по пути со школы он заходил в магазин на улице 50 лет ВЛКСМ. Незаметно для продавцов, прикасался к сверкающей эмали, нажимал на ручной тормоз и наслаждался запахом новеньких резиновых колёс. Родителям он говорить боялся, так как отчим твердил, что они плохо живут, а мама брала в долг продукты из своего магазина.

«Когда-нибудь я накоплю… А пока буду кататься на трёхколёсном или на материнском под рамой» – мечтал мальчик.

На десятилетие ему подарили фотоаппарат Смена-8М. Два месяца увлечения – и игрушка осталась пылиться на полке. Реактивы, фотобумага, фотоувеличитель в комплект не входили, а две фотопленки быстро израсходовались. И он продолжал мечтать. «Если что-то очень хочешь, то это происходит» – фраза, которую он помнил из детского фильма.

Через два месяца после дня рождения к нему приехал отец. Мать развелась с ним, когда Славе было три года. Папа рассказал, что ударил её, когда она неряшливо вылила кипяток на ногу двухлетнему сыну. У него было два высших образования, вторая семья, ещё один сын и работал он мастером-инженером на заводе. Они редко виделись, так как в Киев Славу не пускали. Сегодня отец надел клетчатый югославский костюм и белую рубашку с галстуком и был так не похож на отчима, который считал этот атрибут удавкой и пережитком «вшивой интеллигенции».

– Мы пойдём, погуляем, ма?

– Можете катиться на все четыре стороны! – любя сказала мама, – только недолго… не зли его.

Это была их первая совместная сознательная прогулка. Кафе, мороженое, газировка с сиропом, сладкая вата на палочке.

– Про що ти мрієшь, синку? – спросил он на украинском, когда они зашли в магазин «Спорттовары».

– Я коплю деньги на самокат… Вон, видишь, на второй полке?

– І скільки він коштує?

– Двадцать два рубля пятьдесят копеек… Я уже накопил четыре шестьдесят пять.

Отец немного подумал и предложил:

– Давай я трохи добавлю, це і буде мій подарунок тобі на день народження?

Сердце мальчика готово было выпрыгнуть. Мороженое забыто. Чуть ли не бегом они вернулись домой. Слава вытряхнул из сигаретного коробка-копилки свои пятнашки и двадцатки, а также два металлических рубля, которые накалядовал зимой, и они вернулись в магазин. «Только бы никто не купил его, только бы остался» – приговаривал про себя мальчик.

Дрожащими руками он доставал самокат из картонной коробки, носовым платком обтирал промасленную раму, пока папа накачивал колёса. Это было чудо, настоящее чудо, наверное, самое большое за прожитую жизнь!

Оставив отчима с отцом отмечать его день рождения, Слава накатывал километры по близлежащим улицам и хвастался перед уличными ребятами, забыв обо всём на свете.

– Слава, иди домой! – прокричала через калитку мама.

– Мама, я ещё чуть-чуть…

– Слава, пора ужинать… Иван уезжает.

Что-то грустное было в её голосе. Когда сын увидел папу, слёзы брызнули сами собой. Следы запёкшейся крови под носом, разбитые очки. Он понял, чьих рук это дело. Отчим превосходил отца по силе и был на двенадцать лет моложе.

– Вибач мене, синок, я бiльше не прийду до тебе… – поцеловал его на прощание отец. За этой сценой наблюдал отчим. Славе было стыдно признаться в своих чувствах, и он боялся человека, с которым предстояло жить. Отец уехал, и мальчику показалось, что увёз с собой его радость, свободу и смех.

– Не нужны нам подарки этого чучела! Ты меня слышишь? Продадим щенков, купим тебе самокат. А этот драндулет сломай и выбрось на помойку.

– Я не могу… Не надо! – закричал Слава.

– Зато я могу!

Отчим взял монтировку и с размаху нанёс удар по металлической раме. Мальчику показалось, что он услышал, как самокат застонал. Хотелось защитить его, но отчим оттолкнул Славу.

– Тебе что, непонятно? Что ты хнычешь? Баба! Хочешь быть похожим на этого киевского пижона?

– Не надо, я прошу тебя. Я сделаю всё, что ты захочешь. Я буду кирпичи со стройки носить, свиньям крапиву в лесу рвать, посуду мыть… не надо!

– Ты и так это будешь делать! Отойди или перешибу!

Он был пьян, и в эти минуты от него можно было ожидать любого поступка. Отчим ушёл в гараж, а Слава попытался выпрямить раму.

– Салага, тебе только шахматные фигуры переставлять… Пошёл прочь, нюня… Не надо нам вшивых подарков.

Он вернулся с канистрой, облил самокат бензином и поджёг. Самокат вспыхнул как свечка, и надежды мальчика его починить рухнули окончательно. Слава не мог плакать, но внутри его маленького сердца водопады слёз обрушивались и обрушивались, пока он смотрел, как горит его мечта.

С отцом они увиделись лишь спустя шесть лет. Его подарок мальчик спрятал в маленьком заброшенном сарае. Когда отчим уходил на работу, он доставал из-под дров обожжённый скелет самоката и представлял, как рассекает на нём по улице.

Коллекционер

Славе нравилось коллекционировать. Вначале это были фантики от конфет. Потом их место заняли значки, которые он вывешивал на прикроватный коврик и перед сном любовался наполняющейся коллекцией. Деньги на значки экономились на обедах, либо «калядовались», «засевались».

В каждом магазине «Канцтовары» и киосках «Союзпечать» были отделы значков и почтовых марок. Предметы вожделения располагались по секциям и коллекциям. 1980-й год оставил яркий след в памяти советского школьника. Олимпийские значки выпускали ещё пять лет, и он их ценил выше всего, так как казалось, что больше такого праздника не будет. Второе место занимали значки с портретами вождя. Он не знал, почему. Может быть, потому, что учителя обещали, что скоро наступит коммунизм и всё будет бесплатно. «От каждого по способностям – каждому по потребностям!» – лозунг коммунизма. Мальчик ждал этого, так как можно будет не думать о том, как накопить деньги на значки, самокат или спортивный костюм. Работай – и всё будет. Поэтому к Ленину он относился с особым пиететом.

И когда в продаже появилась новая коллекция из четырнадцати значков, выполненная на бронзовой основе и с зеркальным переливающимся вождём, понял, что она должна быть у него. Смущала цена – двадцать семь рублей. Поштучно не продавали. Что же делать?

На новогодние праздники он назасевал и накалядовал почти двенадцать рублей. Но где взять ещё пятнадцать? Что такое засевать и калядовать в советские времена?

Калядки. Прежде чем начать калядовать, надо постучать в дверь и спросить у хозяев: «Калядовать можно?» При их согласии калядовал на украинском. Родного языка он стеснялся и использовал его лишь на уроках литературы, да на новогодние праздники. Большинство в городе разговаривали на русском.

«Щедрик-ведрик, дайте, вареник». Или «Каляд-каляд-калядин, я у мамки не один. Дайте, дядько (тьотко) золотий. Золотого, як нема, дайте дядько (тьотко) пятачка!»

Но ещё больше денег можно было заработать на засевании. Праздник, связанный со старым новым годом. Прабабушка Харитина научила Славу староукраинской песенке, которую он распевал, посыпая полы хозяев крупой: пшеном, ячкой, овсом, перловкой.

«А в поле, в поле, сам плужок ходив,

А за тим плужком сам господь ходив,