Третий тост

Предисловие

Огромная чёрная клякса в моём мозгу расползалась, рвалась на тягучие бесформенные части, постепенно наполняя свой центр ярким обжигающе белым и багровым цветом…

Готов поклясться, что я каким-то непостижимым образом находился прямо внутри страшного, чудовищно медленного взрыва. Гудела и раскалывалась голова, колотилось сердце, лёгкие судорожно сжимались, сотрясаемые диким кашлем. Давно знакомый, но почти забытый, тяжёлый и удушливый запах заполнял всё вокруг – всю, катастрофически уменьшающуюся вселенную, щипал глаза, заползал в меня через нос и горло, подавляя волю, мешал думать и шевелиться…

Я пытался подняться с бетонного пола, где вдруг очутился, скинутый с импровизированного лежака из двух ящиков с 82-мм минами и снятой с петель двери. Пол был усыпан осколками толстого стекла с окон гаража пожарной части, который мы взяли под себя после успешного штурма Лисичанского НПЗ. Мысли хаотично скакали между событиями последних дней.

Мы буквально попали с корабля на бал – прямо с колёс вслед штурмующим группам заходили и закреплялись в новых освобождённых посёлках, окружая Лисичанск с юга и отрезая украинский гарнизон от снабжения. Сначала под сильным обстрелом проскочили населённый пункт с неуместным ныне названием Мирная Долина, потом село в низинке с романтическим именем Волчеяровка и выскочили на Нефтеперерабатывающий завод, который был похож на страшный сюрреалистический город.

(фото из личного архива А. Доброго)

Шатаясь, встал на ноги. Липкая густая чернь ночи, звон в ушах, засыпанные пылью глаза. Окликнул ребят – все ли живы. В ответ слышались неловкая возня, кашель, забористый мат и смех – смех людей, чудом избежавших смерти.

Очередное военное чудо – «Хаймерсы» не долетели буквально несколько метров. Огромная воронка с тыльной стороны здания медленно выплывала сквозь утренний туман. Ещё одна ракета ударила в верхние этажи. Все были живы-здоровы, бурно обсуждали события ночи – кто куда упал, как испугался и как счастливо обрадовался этой прекрасной жизни в грязи и копоти, в тяжёлых трудах и стойком кислом запахе войны.

Спрашивают меня, а я не знаю, что ответить – рваные картины прошлого крутятся, как в детском калейдоскопе… Что я опять здесь делаю? Я знаю, что было и знаю, что будет… Мне уже перевалило за пятьдесят, а я отправляюсь в очередную командировку… Смотрю на мужиков – им всем пятьдесят плюс и не все из них вернутся домой. Летом 2022 дядя Вова подписал указ, который давал возможность нам старым пойти на эту войну добровольцами, чтобы детям нашим и внукам меньше досталось смерти и грязи.

Так в июне и набрался очередной отряд БАРС-19 из представителей поколения с крепким советским воспитанием и патриотическими понятиями. Как говорил товарищ знакомый генерал: «Они конечно вперёд не побегут по причине слабых ног и излишнего веса, но и назад тоже не побегут по тем же соображениям. А значит, можно быть уверенным за участок фронта, который держат наши Барсы».

Я смотрел на этих дедов, что радовались как дети, и задумчиво улыбался – сколько лет войны ещё впереди… И сколько их уже позади… Когда же эта война началась для меня и моих товарищей, многие из которых безвозвратно ушли в далёком Пятнадцатом?..

Нахлынули воспоминания – когда-то и у нас всё было в первый раз… Бесконечные окопы, лесопосадки, дым пожарищ, содрогание земли от взрывов, а может от ужаса, что на ней творился, череда ключевых событий, которые укрепляли нас в правильности выбранного Пути. Родные лица боевых друзей-товарищей, искрящейся смех, шутки и непобедимая объединяющая Вера в суровых и спокойных глазах русских воинов.

24.02.2023

(фото из личного архива А. Доброго)

1. Мой второй день рождения

(фото из личного архива А. Доброго)

Я бежал, бежал вниз по яркому, цветущему холму, благоухающему и сочному, такому мягкому, что я почти не чувствовал ног, а свежий ветер в лицо создавал ощущение полёта. Ярко светило солнце, воздух звенел запахами весны, молодых цветов и трав. А простор манил и звал далеко-далеко, к самому горизонту, по пологим холмам, в безумстве красок и оттенков, наполняющих взор бесконечным и таким осязаемым восторгом, что захватывало дух от счастья и хотелось петь, столь же чисто и восторженно, как пели мириады птиц и цикад вокруг.

Я уже был здесь, определённо был! Мне до боли знакомы эти холмы, этот цветущий луг, ещё немного и я достигну своей цели, вернусь домой, откроется дверь, а за ней… И я вспомню что-то очень важное и нужное, но это будет потом, вот-вот, а сейчас я наслаждался предвкушением своего возвращения и само это чувство переполняло меня блаженством и радостью! Это чувство ни с чем не перепутаешь и порой оно восхитительнее самой встречи… Я буквально парил над землёй легко и невесомо… Вдруг кто-то схватил меня за плечи и потянул назад.

Перехватило горло и вместо льющейся песни глухо заклокотало, захрипело. Я попытался вырваться из цепких пальцев, но меня уже опрокинули навзничь и придавили к земле. Не хватало сил даже пошевелиться, я зло и недовольно осматривался, с трудом ворочая зрачками и напрягая память, чтобы запечатлеть ускользающую картину счастья, которая рвалась и расплывалась, превращаясь в кляксы меняющихся пятен. Разом потемнело небо, затихли птицы и навалилась безмерная усталость. Тупая, нудная боль давила на грудь, низкий серый потолок, казалось физически, мешал дышать и открытый рот всё никак не мог схватить этот тяжёлый, густой воздух. Как я здесь оказался, столь неожиданно и неотвратимо? В нос ударил острый запах нашатыря, горели щёки от ударов, а в уши ворвался бессвязный женский голос. Две белые фигуры тщетно пытались затащить меня на каталку, дёргая за руки и что-то объясняя… Как я был зол! Кто они такие, почему вцепились в меня и чего хотели? А главное, куда делся мой прекрасный мир, такой светлый и понятный, в котором я вот-вот должен был вспомнить что-то очень-очень важное и счастливое?

Наступил октябрь, ещё сухой и солнечный, но по утрам уже ложился иней, а над ставком клубился пар, поднимаясь к небу под первыми лучами. Мы уже две недели ходили здесь по серой зоне, создавая напряжение, вдоль и поперёк прочесали зелёнки до позиций противника и немного вглубь. Результатов никаких, слабым утешением был вынужденный отход противника из выдвинутой вперёд укрепки, куда мы заползли следом, взяв в свой боевой музей красно-чёрную тряпку, брошенную владельцами, посмотрев на два чучела в касках и срисовав расположение окопов, блиндажей и огневых точек, вполне возможно типовых.

(фото из личного архива А. Доброго)

Подобных укрепок – квадратных бассейнов для орошения полей было несколько. Определили проходы, ловушки и растяжки, которые аккуратно переступали или ныряли под натянутыми на уровне груди. Поставили свои сюрпризы и ушли.

(фото из личного архива А. Доброго)

Вчера прибыли две группы под вполне реальную задачу, но они полночи гудели, что-то отмечали с криками и стрельбой, мешали спать и изрядно разозлили.

Я проснулся от топота и фырканья, быстро подтянул свой АК, с которым каждую ночь спал в обнимку, снял с предохранителя и поднял голову, напряжённо всматриваясь в предрассветный туман. Раздвигая заиндевелую траву, прямо на меня деловито и неспешно вышел здоровый ёж, задумчиво посмотрел мне в глаза и пошёл дальше. Он охотился на мышей, которых расплодилось необыкновенное множество на неубранных полях, они были везде: в РД-шках, на спальниках, под спальниками, на деревьях, с громким писком падали с веток и не боялись ничего… На противоположной стороне тоже страдали от мышей, поэтому мы их считали за союзников, памятуя о мышином вкладе в развал армии Карла ХII и предателя Мазепы.

(фото из личного архива А. Доброго)

Я встал, натянул берцы и пошёл к ставку умываться. Холодная вода согнала остатки сна и успокоила нервы, которые опять стали шалить по событиям этой ночи. Шёл второй год войны, люди уже напрочь потеряли чувства меры, страха и опасности. Ходили по краю так долго, что плевать хотели на сам риск и свою жизнь. Я понимал всё это, но сегодня было не до философии. Вполголоса матерясь, прошёл между спящими и растолкал свою группу. Быстро позавтракав, мы легко и привычно вошли в броники и разгрузки. Надёжная тяжесть доспехов придавала силы и уверенность. В отличие от пехоты, сидевшей в окопах порой с одним магазином и приказом: «Не отвечать на провокации», мы несли всё, что могли унести, сами определяя количество БК и вооружения, а также необходимость его применения. На противоположной стороне мы наблюдали такую же картину, когда простые ВСУ-шники меняли друг друга на постах, передавая один и тот же автомат с одним магазином, но были и отлично вооружённые и экипированные группы, противостоять которым и входило в наши обязанности. Мы попрыгали, проверили оружие и выдвинулись навстречу двум местным разведчикам, с которыми работали уже две недели. Напоследок подняв командиров оставшихся групп, молча вышли. До нашего опорника было километра четыре. Уставшие глаза замёрзших часовых встретили и проводили нас, внезапно появившись и так же внезапно исчезнув за спиной.

Туманная зелёнка терялась вдали, адреналин заставлял сердце работать быстрее и быстрее, солнечный свет уже подкрасил облака над горизонтом. Шаг в шаг, беззвучно и медленно силуэты таяли один за другим, оборачиваясь в бестелесные тени. Мы прошли свои мины и превратились в слух и зрение – здесь земля ничья… За спиной осталась первая поперечная зелёнка, впереди замаячила вторая, которая служила разделительной чертой. С нашей стороны была наша тропа, а с другой, буквально в шести метрах – тропа противника. Продольные зелёнки тянулись от наших позиций к вражеским километра на три – их разделяло метров восемьсот поля, а соединяли как раз поперечные. Так мы и ходили с противником по лесопосадкам, каждую секунду ожидая засаду, ставя свои ловушки и избегая чужие, сталкиваясь в ожесточённых перестрелках, а порой, при молчаливом согласии и общей оторванности от тылов, расходясь миром.

Так, несколько дней назад, Шамай, Гуга и Муля столкнулись лоб в лоб с вражеской группой на чужой территории. И если наши успели изготовиться, то для противника эта встреча оказалась полной неожиданностью. Пауза затянулась, смотрели глаза в глаза и Шамай, имея преимущество первого удара, но будучи в меньшинстве и на расстоянии трёх километров от своих, всё таки отпускает их. И обе группы в страшном напряжении, уже мысленно попрощавшись с жизнью, со своими родными, медленно расходились, ощутив дыхание смерти. Они так и вернулись, нервно смеясь, с блуждающими глазами и дрожащим от пережитого голосом. Я знаю ещё один подобный случай – его мне рассказывал Грек из СОБРа, только в тот раз уже укры отпустили наших парней. И у Грека так же звенел и дрожал голос, а глаза отражали трепет души, снова переживающей этот полёт над бездной.

Бескрайние поля сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Мы шли вдоль низкой, вновь выросшей пшеницы, зёрна которой можно было растереть в ладонях и есть, её сменяли высокие и сухие стебли амброзии – пыльца забивала нос и горло, семена цеплялись за одежду, набивались в берцы, за шиворот, под разгрузку; потом тянулись чёрные, поникшие головой подсолнухи. Всё это создавало впечатление нереального, потустороннего мира, чем война и является.

Группа поддержки запаздывала и мы решили проверить параллельную зелёнку, по которой предстояло идти нашим товарищам. Возможно это доброе, но необязательное дело и спасло нам жизнь – всё было чисто, но на пересечении зелёнок валялись остатки растяжки, какие-то ошмётки, в воздухе висел ещё стойкий запах гексогена. Пару дней назад птица или зверь сорвали смертельную нить – и подобных случаев было довольно много на наших тропах. Мы получили предупреждение, сообщили второй группе, что их путь чист и вернулись на свою зелёнку искать возможную ловушку. Я едва успел схватить за плечо впередиидущего сапёра из местных, когда в высокой траве, словно змея блеснула чёрная нить.

(фото из личного архива А. Доброго)

(фото из личного архива А. Доброго)

Мы уже насмотрелись на всевозможные мины и самоделки, от близости которых перехватывает дыхание и бросает в дрожь. Наша была цинком, полным гексогена и на счастье длинной нештатной нитью, намокшей от утренней росы. Сапёр Беда – кто их учит выбирать такие позывные? – любовно сложил находку в сторонку, отметив палочкой, чтобы забрать на обратном пути. Мы обменялись говорящими взглядами и двинулись дальше – впереди уже маячила третья поперечная зелёнка, сразу за которой противник обустраивал новую укрепку и шли мы уже по тропе, натоптанной вражескими ДРГ.

Время от времени поглядывая на параллельную зелёнку, где должна будет идти вторая группа, я непроизвольно натыкался на большой красный куст. Анализировать свои подозрения на расстоянии восьмисот метров было бесполезно, но вспомнились слова моего названного брата – если тебе что-то кажется, действуй из расчёта, что там засада и очень часто его слова подтверждались. Связь отсутствовала, а она часто пропадает в нужный момент из-за головотяпства и наплевательского отношения к своим обязанностям. И даже через много лет я удивляюсь, как в тот день мы отскочили с минимальными потерями. Надо было идти и мы шли, найдя чуть дальше и в стороне ещё одну укрепку противника, которая могла доставить нам проблемы с отходом. Третья группа должна была прикрывать именно нас от подобных случайностей, но после шальной ночи и помятого утра, тупо пошла следом за второй, ломая все наработки. Итоги складываются из многих составляющих, а у нас минусов собралось больше, чем плюсов. И не давала покоя откровенность противника при сооружении новой укрепки с дымами и работой трактора, как будто нас приглашали и ждали.

За день до начала строительства Сова и Герасим наблюдали за разгрузкой двух разных по экипировке и поведению групп, правда в другом квадрате. Но здесь всё рядом и работали мы уже давно, чтобы уже ждать противодействия именно нам, как часто бывало прежде. Первая группа «строителей» была хорошо вооружена, но говорлива, а вот вторая так быстро и тихо разгрузилась с БМП и растворилась в тени деревьев, что толком разглядеть их не удалось – явно прибыли по нашу душу.

Тем не менее, мы обязаны были придерживаться плана и вернулись к стыку нашей зелёнки с третьей поперечной. То, что на карте было лесополосой – в реальности представляло из себя редкие одиночные деревца, идущие по природному бугру на виду у только что обнаруженной укрепки. Надо отдать должное противнику – оборону они строили грамотно и системно, с постоянной страховкой своих позиций. Все мои попытки оправдаться носят гипотетический характер, потому что нам даже не удалось дойти до заданной точки. Изо всех сил стараясь превратиться в жидкость, мы стали осторожно просачиваться сквозь сухие, ломкие и громкие стебли двухметровой амброзии. Оставалось метров сорок до первых деревьев и ещё несколько сотен вдоль зелёнки до цели, когда раздалась заполошная стрельба на параллельном участке, где двигались наши товарищи. Они попали в засаду – раздавались очереди автоматов и ПК, завёлся БТР и начал работать КПВТ, одиночная «плётка» щёлкала с бугра. Время на раздумья не было и, быстро переглянувшись, мы откатились чуть назад на чистое место и открыли огонь по противнику.

Конечно, я часто возвращаюсь в тот день и анализирую другие возможности своей группы – мы могли выскочить на бугор и атаковать во фланг, как изначально предполагалось, но нас было семь человек, впереди пятьсот – шестьсот метров до активных действий, а за спиной оставался противник и никакого прикрытия на четырёх километрах отхода. И именно мне предстояло решать, совать ли головы этих парней в петлю с сомнительными шансами на успех. Бесконечная война с политической волокитой и неизменной линией фронта заставляла беречь жизни и я уверен, что тогда поступил правильно. Вместо слепой и авантюрной атаки, мы вызвали огонь противника на себя и заставили его отпустить нашу вторую группу, попавшую в засаду. Как говорил мой друг и командир Ирис: «Не нужно геройствовать – просто выполняйте свою работу так, как надо» и «Если ты бесстрашный, это не значит, что бессмертный».

И теперь уже в нашу честь играл оркестр, пели над головой пули, тяжело, методично и удивительно медленно буравил воздух калибр 14,5. Мой добрый товарищ Расписной, чья группа попала в засаду как раз у того красного куста, потом рассказывал, что мы успели в самый раз – их ждали и подготовленным, плотным огнём не давали даже поднять головы. Что-то кричали – правда, называли восьмой ротой – видимо просто перепутали подразделения. Наш огонь с фланга оказался для них неожиданным. Противник поперхнулся, анализируя новые вводные, переключился на нас и дал возможность ребятам отойти. Потеряв одного раненого, который, не имея возможности отступить по зелёнке, вместе с тремя сопровождающими нырнул в высокую траву и пополз по полю, группы Расписного и прикрытия возвращались на исходные.

Короткими перебежками мы отходили домой, разом останавливаясь и открывая шквальный огонь по противнику, пригибались и снова бежали по тропе, хоть и достаточно далеко от врага, но – как на ладони. Я, Шамай с СВД, Шахматист с РПГ и АК, Рус с бесполезным на таком расстоянии ПБС и УСами в магазине, молодой, недавно прибывший пулемётчик Ден с ПК , Лёха Злой и Беда с автоматами. Пролетел беспилотник, а рядом с укрепкой противника поднимались клубы чёрного дыма. Только потом мы узнали, что БПЛА был наш, а дымы – это попытки врага выкурить раненого с сопровождением, которые ползли по полю. На их счастье, ветер дул в обратную сторону и огонь не разгорался.

(фото из личного архива А. Доброго)

А потом в параллельной зелёнке, где отходила вторая группа, уже на нашей полосе минирования, мы услышали одиночный подрыв. Поднялся сизый дымок, а сердце сжалось.

Пять месяцев назад мы проверяли зелёнку, которая разделяла наши позиции с противником. Шли вчетвером: я впереди, через десять метров Кусок, ещё десять – Солдат, ещё десять – Муслим. Всё, как положено, спокойно и не торопясь. Старая растяжка МОН-50 провисла и лежала на земле. Мы втроём прошли над ней, не заметив, а когда я остановил группу и развернул домой, Муслим уже присел у куста, придавив эту растяжку каблуком. Как положено, он прикрывал наш отход, пропуская одного за другим, а когда развернулся сам на том самом каблуке – прозвучал взрыв, бросивший нас всех на землю. Муслим погиб мгновенно – Царствие ему Небесное. Он лежал спокойный и повзрослевший, в одно мгновение ушедший в такие дали, что перехватило дыхание и обручем сдавило горло. Мы забрали оружие и раненого Костю, а за Димой Муслимом пошла группа, которая и обнаружила подробности трагедии. Ещё одна веха, куда возвращаешься постоянно. Ведь я остановил и развернул группу в тот самый момент, когда мой товарищ наступил на растяжку, даже не подозревая об этом – там, где прошли уже трое. И запах смерти я почувствовал ещё до того, как она пришла, внезапно натолкнувшись на невидимое препятствие – просто физически не мог идти дальше, тем более что задача была уже выполнена, следов противника не обнаружено. Минут пять я прислушивался больше к себе, чем к внешнему миру, оглянулся на ребят – те сидели через каждые десять метров и терпеливо ждали. Я махнул в сторону дома и все согласились, как показалось, с облегчением. Тогда я и развернул группу. А проходя мимо Димы, я ведь почувствовал беду – остановился, наклонился к нему, спросил, всё ли в порядке. Но мы уже возвращались домой по уже пройденной тропе, а мне не хватило опыта, когда предчувствие для разведчика часто важнее логики и знаний.

И вот такой знакомый подрыв на отходе нашей второй группы.

Сухарь – молодой, угловатый и какой-то постоянно «контуженный» парень часто попадал в трагикомические ситуации. Утром две группы и он вместе со всеми прошли наши минные заграждения, переступая растяжки и обходя ловушки. После боя, на обратном пути все прошли мины без приключений и, даже Сухарь, замыкающий, переступил эту растяжку, но висевший сзади ПК был длиннее привычного автомата. Это уже не первая рубашка, в которой он родился – я даже не представляю объём работы его Ангела-Хранителя! МОН-50 была направлена вдоль тропы, в сторону противника, за спину этого «контуженного», но очень счастливого человека.

Вернувшись на опорный пункт, мы узнали краткие подробности боя и отхода второй группы, про ранение Максимуса. Про то, что ребята вчетвером, под слепым огнём противника, ползут через поле наискосок к ещё одной параллельной зелёнке, которая до сего момента была пустой. С нашей стороны уже вышли трое бойцов из резерва, в том числе двое именинников, которых обычно не привлекают на боевые в такой день. Но выбора не было – с противной стороны также выдвинулись на перехват. И надо было успеть забрать под себя как можно большую часть лесополосы, чтобы обеспечить выход раненого с сопровождением. Вдвоём с Шамаем мы заскочили в пикап местных разведчиков, которые с небольшим крюком помчались к той самой зелёнке прямо по полю. Мы спрыгнули и поспешили на помощь вслед идущим впереди бойцам.

Дважды выходили в поле, возвращались, пока не догнали наших именинников. Стрелок, один из них, залез на дерево и всматривался в густую траву, второй именинник Гуга прикрывал его. Результатов никаких. Шамай в оптику высматривал противника вдоль нашей зелёнки, а мы с Альфонсо двинулись дальше, вплоть до поставленных ранее растяжек. Наверное, здесь и надо было остановиться, занять оборону, но мы не знали, где ползут наши товарищи и как далеко от противника они выйдут. Решение было принято – Альфонсо начал снимать «эфки» одну за другой, ну а я прикрывал его работу. Вот тогда-то я и получил свою пулю.

Сухой, резкий и очень близкий щелчок бича обжёг мне всю левую половину груди. В такие моменты ты и понимаешь, почему СВД зовут «плёткой». Я запустил руку под броник и с удивлением глядел на свои красные, горячие пальцы. Обернулся к Альфонсо – он лежал, смотрел на меня и настойчиво показывал, что надо отходить. Мы сами минировали этот открытый участок и сейчас, до спасительной зелёнки, было метров двадцать. Нельзя терять ни мгновения и мы вскочили – никогда так быстро не бегал! Второго выстрела не последовало – наверное, снайпер был уверен, что положил меня и, наверное, очень удивился, когда я побежал. Он попал точно в сердце, с достаточно близкого расстояния. Теперь уже мой Ангел-Хранитель демонстрировал невиданные чудеса. Кто бы рассказал – не поверил!

При прямом попадании такая пуля должна была пробить и броник, но она попала в самый край, в самую изогнутую часть бронепластины – согнула её ещё больше, потеряла свою убойную силу и ушла чуть выше и чуть левее. Пластина и сейчас лежит у меня под иконами и спасибо большое снайперу, что он выстрелил так точно!

(фото из личного архива А. Доброго)

Я шёл сам, прижимая ИПП к груди, разорванный броник сполз вниз и я его придерживал второй рукой, автомат нёс Альфонсо. Несмотря на огонь противника, навстречу уже ехал пикап разведчиков. Я залез в кузов, Альфонсо давил мне на грудь, за руку держала Лель, наша военврач – помню её глаза, а в синем небе кружил ворон – такая поэтичная картина. До местной больницы доехали на ободах – колёса на пикапе были пробиты. В больнице хирурга не оказалось, своего транспорта тоже и меня повёз в Донецк простой мужик на своей личной машине – поклон ему земной! Привез в одну больницу, потом уже на скорой отправили в другую, стали делать рентген – вот тогда я и потерял сознание.

Как во сне, я наблюдал за людьми в белых халатах, за непонятной суетой медсестёр, за спокойными, точными движениями хирурга. Какое было блаженство, когда с меня, наконец ,стянули берцы, штаны и носки. На пол посыпалась земля, ворох сухих, колючих и очень жарких семян и листьев. Мне оттягивали кожу, что-то вкалывали, что-то чистили, ковыряли в ране, снова чистили, объясняли мне, что пуля разлетелась на части и в ране у меня осколки её сердечника и оплётки, куски одежды, броника и много грязи. А потом стало легко и спокойно, ушло напряжение, пришли в порядок мысли и я уснул.