Хотя, кто знает, что там скрывается за фасадом из слов – тоска о детях, живших в другом городе и не дававших о себе знать?..
Своего первого мадам Сабль родила в девятнадцать лет. Я гожусь еи? во внучки, но старуха разговаривает со мнои? на равных, рассказывает о супе, в котором должно быть очень много разных французских трав и которыи? очень вкусен с паренои? репои?, све?клои? и сливками.
Я соглашаюсь, и мадам Сабль очень удивляется, что в России тоже готовят такои? суп.
Еи? очень хочется спросить, почему я здесь одна (без мужчины), но она не решается из вежливости.
Я делаю вид, что не понимаю наме?ков, когда мадам упомянула о своем муже, умершем в прошлом году.
– Он, кстати, был младше меня на год, а я его пережила. Так что я теперь самая старая жительница Бурпе?ля.
Бурпе?ль – город в центре Франции. Жителеи? чуть более двух тысяч. Довольно мало. Не думаю, что все они близко знакомы, но на День Парижскои? Коммуны встречаются все, от мала до велика, на феи?ерверке в честь Республики.
Мадам Сабль стара, и все ее? сверстники уже умерли, или впали в маразм, или болеют… И она общается с женщинами любого возраста, которые еи? нравятся… и которым нравится она.
Мадам узнает городские новости первои? (дружит с мэром) и играет в лото по воскресеньям у месье Бушара и, так же как и все, мечтает сорвать джек-пот.
– А в России играют в лото? – спрашивает она меня и удивляется (я вижу по глазам), что играют.
* * *
Сегодня в два часа дождь не поше?л как обычно. Но по всему видно, что пои?де?т обязательно. Небо в голубых просветах чуть прояснилось, но грязно-серые клочья облаков выглядят убедительнее нежных просветов.
Я стою у окна на кухне мадам Сабль.
В реке плещутся лещи. В этом месте, между двумя плотинами, рыба вырастает до гигантских размеров. То и дело ночью огромные сомы плещут хвостами в реке перед домом. Бух! Громадныи? камень бросили в реку! Не камень, а хвост двухметрового сома ударил по воде! Бух! И гигант уше?л на глубину…
Я всегда боялась глубины. Не потому, что не умела плавать. Мне казалось, что все людские горести и беды спрятаны не в ящике Пандоры, а в глубинных недрах воды, че?рнои? трансцендентнои? массы, в которую превращается вода на большои? глубине. И если приглядеться, то сквозь прозрачные слои, на самом дне будут видны болезни и страдания, старость и бедность. И если взбаламутить воду, то какои? бы чистои? она ни была, со дна поднимется вся эта муть.
Мадам Сабль подошла к небольшому крашеному бюро и стала выдвигать ящики один за другим.
– Давно пора сжечь весь этот хлам, – ворчала старушка.
Она что-то искала, но вскоре бросила это занятие и повернулась к плите, на которои? закипал кофе.
Я оглядела кухню. Все? здесь чем-то напоминало старую бакалеи?ную лавку. Несколько шкафов и старинныи? резнои? буфет до потолка, заставленные кухоннои? утварью, баночками и бутылками с блестящими крышками – мебель, крашенная коричневои? краскои?, блестит как новая.
Ловко подхватив большои? кофеи?ник за костяную ручку, старушка поставила его на начищенныи? до блеска серебряныи? поднос вместе с домашним печеньем, сливками, сахарницеи? и понесла к столу. По пятам за хозяи?кои? следовал, нежно мяукая, пушистыи?, как одуванчик, белыи? кот.
– Я точно помню, что сюда это положила! – мадам Сабль вернулась к бюро. – Ах, вот же она! – глаза ее? радостно засияли.
Старушка протянула мне старую че?рно-белую фотографию:
– Здесь мне восемнадцать лет. Правда, миленькая?
Хрупкая девушка смотрела на меня с фотографии глазами прозрачными и беззащитными. Я с удивлением заметила, что за семьдесят лет мадам Сабль мало изменилась. По-прежнему так же хрупка, и глаза такие же прозрачные и беззащитные. Разве только русые кудри поседели, и ростом меньше стала, и смотрит на меня снизу вверх, как ребе?нок.
Хрупкие старики и старухи всегда вызывают во мне сочувствие.
Мадам Сабль разлила кофе из кофеи?ника по чашкам лиможского фарфора:
– Помню в пятьдесят пятом, ровно шестьдесят три года назад, дождь ше?л больше месяца, не переставая. Ну, да… с Апостола Петра до середины сентября. Я только вышла замуж за моего Пьера и переехала в Бурпе?ль уже беременная вторым сыном Клод-Пьером. Плотины тогда еще? не было, и река так раздалась, что вода затопила нижнюю дорогу. Еще? бы полметра, и река перелилась через верхнюю дорогу и затопила наши дома. Никогда мне не было так страшно. Но, как известно, у судьбы две стороны. После того наводнения выше по течению через несколько лет построили гидроэлектростанцию. Воду с плотины сбрасывали лишь дважды, в восемьдесят четвертом году и в две тысячи третьем. Так что, даст Бог, обои?де?тся и в этот раз, – мадам Сабль перекрестилась.
– А как это, «сбрасывали воду»? Как это все? было?
Мадам Сабль помялась, не желая продолжать разговор, но потом вздохнула и посмотрела на меня без улыбки:
– Вам деи?ствительно хочется знать? Ну… это довольно неприятно. Все? начинается с воя сирены на электростанции… Она так ужасно воет… Это значит, что через пять минут на станции откроют все турбины и начнут сброс воды. За эти пять минут жители у нижнеи? дороги должны успеть покинуть свои дома и подняться на холм в центре города – самое высокое место в округе… и смотреть, как бешеныи? поток мчится, унося, как солому, прибрежные деревья, и волны бьют в насыпь дороги, у которои? стоит твои? дом.
* * *
Мадам Сабль со страхом посмотрела на плотину. Работали две турбины из шести.
Я пожалела, что спросила. Вероятно, совсем поглупела от дождя и вынужденного домоседства.
Но мадам Сабль откашлялась и прихлебнула кофе из чашки:
– В нашеи? глуши помощи ждать неоткуда. Знаете, милочка, Папа Римскии? умре?т, а мы не узнаем.
– Ну, что вы! Дождь скоро закончится! Вот посмотрите! – я показала на мобильник, но вспомнила, что мадам Сабль не пользуется ваи?фаем и интернетом. – Неважно! Завтра обещают солнышко!
– Кто обещает? – ворчливо спросила мадам Сабль.
– Гидрометцентр!
– Своему нутру и коленям я верю больше. Знаете, Анна, мои? дом устоял и восемьдесят четвертом и в две тысячи третьем. Ваш дом, дом Нинон, залило и остальные у дороги тоже, а в мое?м было сухо, даже в курятнике и в хлеву.
Я посмотрела на мадам Сабль и улыбнулась:
– Как звали жену Ноя? Вероятно, Марион, как и вас.
– Кто знает, может, и Марион. Только вот что я вам скажу. В две тысячи третьем сирена завыла ночью. Нас разбудили часа в два, и все мы выскочили на улицу в че?м были и помчались наверх к ближаи?шему подъе?му в город – узкои? крутои? лестнице у виадука. Пьер тянул меня за руку наверх, а сзади подталкивала толстая Катиш, жена плотника, и все? кричала: «Быстрее! Быстрее!»… Если бы не Пьер, я бы не добралась. Старая лестница – деревянная, ступени во многих местах прогнили, и приходилось ползти наверх, как альпинисты, но без вере?вки и страховки. А внизу под виадуком высота метров пятьдесят – сорве?шься и костеи? не собере?шь – под лестницеи?-то скалы. Я помню, кто-то упал, в темноте был слышен дикии? крик. Я успела захватить сумочку с документами и немного денег, что были в кошельке. Пьер прихватил плед, но потерял его по дороге на виадук. Когда я забралась на виадук, сразу же улеглась прямо на асфальте под ливнем – сил не было даже на полшага. Рядом рухнул мои? Пьер и толстая Катиш. Она плакала и повторяла: «Мои? Ми-шель! Мои? Мишель!»… Ее? мужа, папаши Мишеля Муро, не было рядом. Только тогда до меня дошло, что это его крик я слышала на лестнице! И уже ле?жа на асфальте в грязных пузырях дождя, я слышала, как открыли турбины, и река с ревом бросилась на город…
Чашка с кофе дрогнула у меня в руке, и я поставила ее? на стол. Теперь мне было не до смеха. Я уставилась в окно, давая время мадам Сабль собраться с чувствами.
В оконном прое?ме текла неповоротливая река. На газоне перед ограждением валялась старая газета. Это было очень странно. Я ожидала увидеть мятые пластиковые стаканчики, сигаретные окурки, но только не газету. Интересно, как со временем, от эпохи к эпохе, меняется мусор вокруг. Лет двадцать назад клочки бумажных газет разлетались по опавшеи? осеннеи? листве в парках у скамеек, а теперь их заменили обрывки пластиковых пакетов да ламинированные стаканчики из фаст-фуда. Бумажных газет почти не выпускают. Даже в местном информационном центре на стенде из бумажнои? продукции лишь глянцевые листки-рекламки и ежемесячные каталоги продажи недвижимости.
Я скучала по бумажным газетам. Они успокаивали по утрам, безобидно шуршали по вечерам и не мешали жить, как нынешние современные средства информации, запугивающие вас денно и нощно.
Газета валялась, распластавшись, одним разворотом на газоне, а другим на мокром асфальте. Теперь ни ветер, ни дождь не сдвинут ее? с места. Она здесь навечно, пока колеса машин не превратят ее? в серую, непонятную субстанцию, трансцендентную массу…
Мадам Сабль отвлекла меня от размышлении? о старои? газете. Она уже успокоилась и, вероятно, злилась на саму себя, что дала волю чувствам, и теперь притоптывала ногои? в коричневои? туфле по нате?ртому до блеска полу:
– Советую вам, дорогая Анна, держать наготове дождевик и рюкзак с вещами, а иначе натерпитесь, как я тогда, ночью, почти голая, в плаще поверх ночнои? сорочки. Отелеи? в нашем городке немного, «Золотои? лев» да «Виадук», и они маленькие, как вы знаете. Место у нас не туристическое. Так что советую забронировать номер. Хотя что толку, все? равно в отеле набьются все соседи с нижнеи? дороги, а это человек двести.
По дороге в сторону виадука проехал же?лтыи? «каблучок» почтальона. Он подхватил колесами газету и проне?с ее? на несколько метров правее, к подножью старои? лестницы. Рядом, за пышным кустом бузины, из камня и бетона поднималась спиралью новая, удобная и надежная лестница с перилами по обеим сторонам.
Впервые я поднялась на виадук именно по старои? лестнице. «Че?ртова» – так прозвали ее? в городе. Новую, за кустом бузины, я заметила уже потом, поднявшись метров на десять вверх.
