Заключённые

1 глава

За окном не на шутку разгулялся сильный ветер. Потоки от недавнего шествия тропического циклона в сотнях милях от Орловской губернии сейчас тревожат ветви осенних деревьев, шумно огибая людские дома. Газеты кружат в вихре по улицам Карачева. Листья танцуют в осеннем вальсе. Потоки ветра встречаются с лицами прохожих. Лёгкие до краёв заполняются тяжелым ветром, не давая дышать. Грядут перемены… вскоре на землю опустится белый снег, заполоняя всё вокруг. От осенней хандры и октябрьских муссонных ветров не останется следа, на их место придут сильные холода, тяжёлые морозы.

На гладко выполированной сосновой полке, окрашенной вишнёвой морилкой, стоит пыльное радио и вещает о политике, а вскоре переключается на предостережения о том, что в данное время не стоит без надобности выходить на улицу. Собственно, семейство Ковпак никуда и не собирается. Богатств хватает одним днём остаться дома и посидеть у тёплого камина в простудливую погоду. Прочесть пару газетных статей или же погрузиться в небылицы какого романа.

Геннадий Теофилович Ковпак поимел в наследство большую часть имущества в виде машиностроения. Он усердно работал, чтобы не загубить передаваемый из поколения в поколение бизнес. Трудился во благо своей семьи: молодой жены и двух дочерей. Чтобы те могли гулять в пышных платьях, носить лучшие украшения и ни в чём себе не отказывать. Для них был построен обширный двухэтажный домишко: неестественно высокий, из крайне крепкого кирпича. Внутри его стены покрыты мягкими обоями с рисунком пионов. Огромные окна украшают тяжелые бархатные шторы коричневого цвета с золотистыми оттенками. Такого же цвета окраса и старинная мебель с позолотой по краям. Дорогие вазы из цветного стекла разбавляют карие тона. Большую часть стен заслуженно занимают картины – пейзажи известных художников, в особенности Ивана Айвазовского, так излюбленного Феодосией Ковпак. Молодая женщина сидит пред большим круглым зеркалом, примеряя золотые украшения из шкатулки, периодически меняя помаду на губах. Милая мама увлечена своей красотой. Чем ещё заняться в буднюю непогоду? Чтение ей чуждо, женщине более интересно продумать наряд на завтрашний день, сделать укладку вьющихся волос или же подчеркнуть контуры лисьих глаз тёмной подводкой. Дочери знают, что, когда мама сидит за своим столиком, ни в коем случае нельзя прерывать её антураж.

По всей комнате протяжно летит приятная инструментальная мелодия. В дальнем углу просторной гостиной (где и собралось всё семейство), располагается еловое пианино, за которым сидит старшая дочка – Ядвига. Девочка одета в пышное платье, волосы раскинуты по плечам, маленький нос, а точнее его перегородка, поддерживает золотистого окраса круглые очки. Сидит девочка ровно, выпрямив спинку и подав грудную клетку вперёд. Для Ядвиги женщина появилась лишь спустя пару лет существования девочки в этом мире. Первый брак для Геннадия Теофиловича сложился неудачно. Благо вскоре он нашёл Феодосию, которая смогла родить ему ещё одну дочку и взять на воспитание старшую. С тех пор Ядвига не спускает глаз со своей мачехи. Иногда присматривается с недовольством, когда та пытается её воспитывать, но чаще девочка восхищается всей её женственностью и умением получать желаемое от своего мужчины. Феодосия очень проворна и хитра, какой и стремится стать Ядвига, пускай, как свою потенциальную мать, девочка её недолюбливает. Даже сейчас, ловко, словно порхая по клавишам инструмента, перемещаясь незаметно указательным пальцем с ноты «до» на «си», Ядвига успевает поглядеть на свою мать. Как та с интересом примеряет на светлую кожу шеи большие перламутровые бусы, красуясь своим отражением в зеркале. С малого возраста Ядвигу манили к себе блестящие украшения, как сорока, она всё тянула к себе маленькими ручками. Увы, мачеха не позволяет брать её украшения и прочие дорогие ей вещи. Девочка лишь со стороны наслаждается, мечтая быть такой же красивой, грациозной и умелой, как её названная мама.

Савелию же – младшую дочку – не сильно волнует занятие матери. Ей больше по душе наблюдать за тем, как её папа читает книги. Часто во время чтения на его лице показываются разные эмоции: то удивление, то негодование. Тогда девочка усердно всматривается в страницы, полные текста, пытаясь увидеть всё то, что прочёл отец. Читать Савелия не умела до возраста девяти лет. Не шибко она тянулась к учёбе, плюс ко всему поставленное расстройство – дислексия – способствовало трудностям в учёбе. Но маленькую девочку это не сильно заботило. Родители старались сделать всё, чтобы та не комплексовала. Так что, с трудом освоив чтение, Савелия не часто пользовалась этим умением. Маленькая девочка умиляла всех вокруг своей больно милой внешностью: приплюснутым носиком, точно пятачком, карими глазками газели и миловидными пухлыми щеками. Светлая, белая кожа только подчёркивала кукольное личико. Став старше, юная дама ничуть не изменилась. Разве что щёчки немного втянулись.

Маленькие дочки Ковпак, с разницей в возрасте в пять лет, заметно контрастировали друг с другом. Несмотря на то, что родители более поощряли младшую дочку в виду её отклонения, Савелия старалась слушаться своих близких и по большей части перенимала сдержанное поведение отца. В то время, как Ядвига противилась всем воспитательным действиям. Отца она слушалась, но терпеть указы неродной женщины была не в силах. И хоть девочка мечтала подражать образу Феодосии, но саму женщину как человека она крайне не любила. Она сильно ревновала к мачехе своего отца, когда тот без повода дарил своей жене подарки. А как же ей были гадки моменты, когда любимый папа соглашался с упрёками жены, кричащей: «Не сутулься, Ядвига!» Отец только поддерживал е. «Ну как, как он может быть с ней заодно?» – спрашивала себя старшая в полном недоуменииДевочки росли под властью матери. Росли в соперничестве за внимание своих родителей. Ядвига хотела быть услышанной своей мачехой, которая только и делала, что ее воспитывала, а младшую дочь лишь лелеяла. А Савелия тянулась к отцу. Геннадий Теофилович домой возвращался поздно. На работе дел всегда хватало: подбор деталей, сборка частей автомобилей, весь контроль целиком и полностью лежал на нем. Приходил он в свой кабинет рано утром, а уходил поздним вечером, чтобы добиться в своей работе совершенства. По возвращению домой, глава семейства шёл к своим дочерям в первую очередь и целовал каждую в лоб. А после отправлялся к любимой жене. Почти каждый вечер приходя с работы, мужчина дарил своей супруге различные подарки. Он очень любил свою Феодосию: её красоту, её кокетливость и умение вести диалог. Интригующая тайна в ней манила Геннадия Теофиловича, посему он без раздумий взял её в жёны. И не ошибся. Эта женщина была с ним рядом в самые трудные минуты. В один из страшных моментов, когда мужчину известили о неизлечимом пороке сердца. Феодосия приняла новость мужественно, не подавая вида, что очень напугана. Дала слово, что только после его возможной скорой смерти расскажет дочерям о болезни. Геннадий Теофилович настоял на том, чтобы супруга сдержала слово. Женщина повиновалась и принялась трепетно ухаживать за супругом.

Геннадий Теофилович всегда был спокойным мужчиной и крайне терпеливым. Умалчивал о болях в , никогда и виду не подавал виду. Когда настал тот самый момент встречи с кем-то более властным, он молчаливо и гордо пожал руку смерти. Был самый обычный вечер. Феодосия находилась на кухне рядом с прислугой. Ядвига тоже была там. По приказу мачехи она с недовольством и малой долей упрямства помогала слугам в готовке, это делалось, «чтобы старшая дочь не разленилась». Савелия, завершив письменные задания, данные мамой, как всегда, мчалась к своему отцу. Тот всего пару часов назад вернулся с работы и по обыденной традиции занял место в своём кресле у камина с книгой в руках. Уже прошло восемнадцать лет, а Савелия продолжала с нетерпением дожидаться отца с работы, чтобы посидеть с ним рядом и наблюдая за тем, как он внимательно читает книги. Девочка с грохотом бежала по ступеням на первый этаж. На лице Феодосии улыбнулась, услышав характерный топот ног. . Конечно, она знала, куда направляется младшая дочка. Подбежав ко входу в гостиной, Савелия сбавила обороты и вошла в комнату будто в величественный храм. Лунный свет лился сквозь щели штор. По углам царил мрак, только лишь свеча на столе освещала строки из книги. Геннадий Теофилович сидел с вытянутыми вперед ногами. Голова оказалась откинутой на изголовье кресла, а руки… бледные руки закинуты вгору, будто мужчина поднял их в попытке потянуться. Глаза сомкнуты, массивная грудная клетка выдвинута вперёд. Увы, кровь перестала поступать в его сердце. Он ушёл тихо и, кажется, безболезненно.

Оценив увиденное, Савелия сразу всё поняла. Она казалась напуганной, но при этом без какой-либо паники зашла на кухню к маме и чётко произнесла: «Папа умер». Поверить в услышанное было трудно. Феодосия, Ядвига, а также все слуги дома столпились у гостиной. Никто не мог поверить, что произошло такое горе. Только верная супруга каждый день просыпалась с молитвой, чтобы этот день в их совместной жизни оказался не последним, но, увы, час настал. Никто не знал о болезни Геннадия Теофиловича, но после констатирования смерти, Феодосия раскрыла всем его тайну. Дочки плакали, а слуги оказались в недоумении, как же он мог так скрывать такой страшный порок? Впрочем, это было уже не важно. Когда душа была отдана небу, все дальние родственники, друзья и коллеги прибыли провести в последний путь Геннадия Теофиловича Ковпака. Люди помнили его, как хорошего и выносливого человека, который отдавал всего себя работе и семье. Только Савелии не было на церемонии погребения. Всё время, до того, как похоронные обязательства не сошли с плеч Феодосии, младшая дочка семейства сидела в своей комнате, перечитывая все книги, которые читал отец. Она не просто всматривалась в картинки, а действительно читала строки, пытаясь перенять весь дух своего отца из этих книг. Чтива было немного. Он читал его почти каждый вечер. Закончив одну, он начинал следующую, уже много раз ранее прочитанную книгу. Все скорбили по-своему. Например, Феодосия днём улыбалась, а долгими ночами рыдала в подушку, вспоминая былое. Близкие люди переживали за женщину, мол, как же она теперь одна будет ухаживать за двумя дочерьми и большим домом. Сможет ли вести дело мужа и достойно показать себя как жену Геннадия Теофиловича Ковпака? Все за неё волновались. И только Ядвига не верила в искренность намерений своей неродной матери. Она также переживала из-за смерти отца, но скрыть радость от того, что получит часть денег своего отца по завещанию, не могла. Ядвигу волновали отнюдь не деньги, а возможность выгнать Феодосию из дома и её жизни навсегда. Девушка с большим нетерпением ожидала адвоката с завещанием покойного отца. Её возмущению не было пределов, когда девочка узнала, что Феодосия в одиночку встретилась с адвокатом. «Вам не за чем волноваться об этом» , – улыбалась женщина старшей дочке, когда та спрашивала о встрече. На самом деле Ядвига просто не знала о том, что это была личная просьба Геннадия Теофиловича, чтобы его жена с глазу на глаз переговорила с адвокатом. Уважаемый представитель закона вручил Феодосии большой конверт, в котором содержалось юридически заверенное завещание погибшего, а также письмо, написанное Геннадием Теофиловичем в канун его смерти. «Дорогая, горячо любимая моя супруга Феодосия, если ты читаешь этот лист, значит болезнь меня победила, и я больше не смогу приобнять твоё плечо перед сном, посмотреть в красивые глаза и прослушать твои долгие речи. Взамен своего больного сердца я оставляю тебе моих родных и желанных дочерей. Пожалуйста, Феодосия, люби их и уважай, поддерживай в трудные минуты, как поддерживала меня. Я безмерно тебе благодарен за всё. Я знаю, что они в хороших руках. Также хочу оставить тебе все свои нажитые сбережения, после моей смерти пересланные банком на твою книжечку. Пойми меня правильно, и надеюсь девочки так же поймут, что распоряжаться денежными накоплениями лучше человеку с жизненным опытом, который не наделает глупостей. Это ты, Феодосия. До поры деньги будут принадлежать тебе, пока ты не научишь девочек правильно обращаться с финансами. Я желаю для них всего лучшего, поэтому доверюсь тебе в этом вопросе. Помни, что я всегда буду любить тебя, где бы я ни был, а также любить наших дочерей. Это письмо адресовано исключительно тебе, Феодосия, поэтому будь добра, передай им от меня наилучшие пожелания в жизни. Не забывай обо мне. Всего доброго, моя пылко коханая жена Феодосия».

Читая последние строки, женщина не смогла сдержать слёз. Капли хороводом скатывались по щекам, огибая губы. Доходя до подбородка, они мягко срывались, разбивались о деревянный пол. До глубины души Феодосию тронуло послание покойного мужа. Она оставила завещание где-то на полке шкафа, позабыв даже взглянуть на него. А вот письмо женщина запрятала в недра любимых книг мужа, заключив эти книги за витриной шкафа под маленький ключик. После послания женщина долго не могла прийти в себя, мало ела, целыми днями лежала на неудобном диване в гостиной, почти ни с кем не разговаривая. Только Савелия старалась поддерживать её жизнедеятельность. Девочка сидела рядом с мамой, читала книги, приносила еду и вскоре помогла женщине встать на ноги.

Пришло время перемен. Феодосия решила перебраться жить в гостиную. Собираясь отъехать на некоторое время к своим родственникам в соседний городок, женщина приказала дочерям убрать все её вещи из комнаты и перенести в бывшую гостиную. Она планировала на месте её комнаты сделать новое место для приёма гостей. Но это былои только лишь прожекты. Новый ремонт и новое место придавало женщине бодрости. Но пред скорыми трудами Феодосия решила немного отдохнуть, уехав к своим родственникам. Это Савелия навела мать на мысль о небольшом путешествии. Сначала нехотя, по окончанию с большим желанием Феодосия отправилась в путь, оставив дочерей на хозяйство вместе со слугами.

После смерти отца две сестры будто оказались на разных полюсах. Савелия старалась всем помогать и много говорила о разных вещах, а Ядвига, наоборот, стала холодной и закрылась от сего мира. Ей совсем не хотелось проводить время с младшей сестрой, которая только и поддерживала Феодосию. Ядвига видела сестру ещё совсем маленькой и до боли глупой. Её радость и попытки всех веселить раздражали старшую сестру, посему та отказалась от помощи Савелии в уборке маминой комнаты. ненависть кипела в жилах Ядвиги, и она принялась сама перетаскивать все вещи с комнаты, разбирать тумбы и антресоли. «Папа, почему вы оставили меня на эту женщину?» – спрашивала себя девушка, нервно перебирая журналы мачехи. Причитая себе под нос, Ядвига даже не заметила, как убрала почти все вещи, дойдя до последнего дубового шкафа. Среди женской одежды, на самой верхней полке девушка заметила большой лист. Его кончик немного свисал, благодаря этомуона смогла увидеть мокрую печать. Бросив всё, девочка встала на стул, потянувшись к бумаге. Вначале листа большими буквами было написано слово: «ЗАВЕЩАНИЕ». В верхней графе указано название города. Чуть ниже название банка, а рядом имя: Феодосия Наиловна Ковпак, также её дата и место рождения (Киевская губерния). После небольшого абзаца было вписано имя отца Ядвиги и слова: «Я, Ковпак Геннадий Теофилович, согласно статье… завещаю своей супруге Феодосии Наиловне Ковпак сумму в размере шестидесяти миллионов золотых рублей». Увидев сумму, Ядвига не стала более читать. Лист выпал из её дрожащих рук. Голова закружилась от непонимания и злости, как родной отец мог оставить все деньги этой женщине, оставив родную дочь без гроша. «Получается, он никогда меня не любил…», – пронеслась иглой по венам болезненная мысль. Ненависть на родных, ненависть на весь мир захватила девушку с головой, да так, что дышать стало трудно.

Для Ядвиги время постепенно искажалось. Моментами она будто оказывалась в своём детстве. Видела улыбающегося отца, который, кажется, любил её. Но всё же, как только мачеха появлялась в поле зрения, всё внимание папы сосредотачивалось на женщине. За окном тихая ночь, даже сверчки прекратили свою песнь. Какое-то безумие овладело юной девушкой. Она сидела за кухонным столом, внутри грудной клетки всё попросту пылало. Живот то сжимался, то разжимался. Свистом отдавалась внутри черепа головная боль. Она сидела и внимательно всматривалась в своё отражение на лезвие кухонного ножа. Сама того не успев заметить, она крепко схватила руками рукоятку, она будто бы приросла к её ладоням. «Всё в моих руках! Всё в моих руках!» – как одержимая повторяла девушка про себя, сдерживая истеричный крик. Вдруг, средь мрачной тишины, заполняющей каждый угол дома, послышался скрип входной двери. Все уже спали, когда Феодосия вернулась домой. Ядвига выбежала в коридор и никак не могла поверить своим глазам. Казалось, всё будто во сне. «Это знак?» – спросила девушка саму себя.

– Вы… вернулись, – с запинкой в сердце заговорила дочка к своей мачехе.

– На улице прямо настоящий ураган. Все автобусные рейсы отменили, – говорила Феодосия, снимая кожаные туфли. – Ядвига, а ты чего это не спишь купно со всеми? Ядвига! – Повторила мать имя дочки, но та продолжала молчать. Лишь когда Феодосия вплотную подошла к девушке, вдруг юная дама отмерла

– Всё в моих руках… отныне.

Совсем не понимая, о чём идёт речь, уставшая от неудачного путешествия Феодосия лишь рыкнула в след: «Быстро спать. Не нарушай режим», – и отправилась к шкафу с одеждой для сна. Ядвига вновь замерла, следя за тем, как фигура мачехи отдаляется и теряется где-то за дверьми других комнат. Кажется, девушка так и стояла в коридоре, подобно фарфоровой кукле, – лицо побледневшее, губы дрожат и синеют, ровно, как и кончики пальцев. Но на деле вдруг Ядвига оказалась на кухне. Пути к столовой она не помнила. И то, как в её руках оказался тот самый нож.

Шагая в сторону комнаты Феодосии, Ядвига всё чувствовала будто не по-настоящему. Очертания материнской спины были размыты. Вокруг туман. «Кажется, всё лишь сон, но… могу ли я?» – задавала себе девушка какой-то загадочный вопрос. Она стояла позади матери, тихо перенося конвульсии мышц. Но вдруг Феодосия обернулась и показала своё лицо. Эти черты: малиновые губы, тонны косметики и белое лицо, загримированное пудрой. Злость вскипела при виде этой женщины. Ядвига не могла более сохранить контроль над своими руками. Дрожащие и тонкие девичьи ручки так безжалостно и кровожадно, точно собрав всю силу и мочь, воткнули лезвие ножа прямо в женское горло. Феодосия хотела была вскрикнуть от боли, но Ядвига высунула нож обратно, отчего женщина свалилась с ног. Пробитая артерия импульсом выпустила ярко-оранжевую кровь. Феодосия лишь сделала один сухой глоток воздуха, после чего всё тело вздрогнуло и более не подавало признаков жизни. Ядвига стояла и лишь смотрела на всё содеянное. В глазах её был туман. Она всё ещё не осознаёт реальности. В голове лишь одна мысль: «Теперь всё будет иначе». Тяжёлыми шагами девушка вышла из комнаты, прикрыв дверь в кровавые апартаменты. Проходя вдоль по коридору, девушка застыла в щели приоткрытой двери, ведущей в комнату Савелии. Младшая сестра, как и полагалось ей, спала тихим сном, случайно сбросив одеяло на пол. «Савелия! – как гром сред ясного неба разразилось в голове Ядвиги, – эта глупая… ничего не заслуживает». Вновь крепко сжав ручку ножа, Ядвига ворвалась в комнату, но когда подошла ближе, звон в ушах напомнил сестрице о том, что всё происходящее не сон. Сердце провалилось в пятки, а дыхание сбилось практически до самой остановки. «Нет, ты будешь жить, но мне не помешаешь. Тебе ничего не достанется», – произнесла Ядвига. В тот же миг новый план озарил её разум. Осторожно, стараясь не разбудить Савелию, Ядвига протёрла ручку ножа носовым платком, после чего просунула его в руку младшей сестры, как следует оставив на рукоятке её отпечатки пальцев. Незамедлительно Ядвига схватилась за телефон, вызывая главу закона.

2 глава

Кавалерийские войска – самые сложные группы. Лошади бегут, спотыкаясь о мины и сбиваясь друг о друга в страхе. Яд разъедает человеческую кожу, а кони же мгновенно мрут, оставляя солдата без транспорта. Я был их частью. Некоторое времяземля взлетает в небеса от взрывов. Глаза засыпаны белым туманом. Он оседает на землю, посему единственное место, чтобы спрятаться, окопы, уже не уместны. Горчичный газ. Он тяжелее воздуха. Никто не знал ещё тогда, что это за туман. Но через пару часов мои сослуживцы харкали кровью, задыхались в болях и… Но меня уберегли от этого. В тот день, когда впервые был применён горчичный газ, майор, он же мой хороший друг, земля ему пухом, забрал меня к себе в палатку. Та находилась за пять километров от поля боя. Мне повезло. Я благодарен своей жизнью майору.

– Это тот майор, который угостил тебя?

– О, да. Помнится, я впервые там попробовал мясо. Как сейчас помню его такой нежный вкус, питательный кусочек чего-то сочного и приятного на вкус.

– А что же было потом? – нетерпеливо спрашивал мальчик.

– Страшный газ. Немцы погнали всю нашу русскую армию на восток, а сами отправились в Париж. – На миг мужской взгляд словно утонул в бездне и вдруг очнулся вновь. – Так, ну всё, поздний час уже. Отправляйтесь к себе.

– Папа, ну пожалуйста, расскажи ещё о своих школьных временах, о том, как ты с мамой познакомился.

– Нет! – строго говорю я, но при этом не повышая тон. – Вы сейчас же отправляетесь в свою комнату.

Петро смиренно встаёт из-за стола и направляется по коридору. А вот Юхим недовольно, повесив нос, идёт за братом следом. Ну почему родной сын слушается меня хуже оставленного родным братом племянника? Они практически одного возраста, разница лишь в месяцах, и внешне похожи друг на друга: оба смуглые, русые волосы взлохмачены и телеса, как спички (хотя, верно, это от семилетнего возраста), но всё же какие они порой разные.

Ровно десять часов вечера. Я прохожу по нашему небольшому домишке, выстроенному собственными руками. Дом и правду не велик. Я строил его в рассчете на свою жену и одного сына. Кто мог представить, что случится такое горе и гражданская война заберёт моего родного брата вместе с его супругой. Погасив свет в комнатах, что забыли сделать мои два сорванца, я заглядываю в самую просторную комнату из всего дома – спальню мальцов. В ней вмещается две большие кровати по разные стороны комнаты, два деревянных шкафа с вещами, а также игрушки мальчишек. Вся комната заполнена мягкими фигурами животных или же персонажей из сказок. При жизни мамы Юхима она его слишком баловала и старалась купить все, что забавляло юнца. Теперь же я поделил их поровну, посему часть перешла так же и Петру. Мальчишки спят. К моему удивлению, даже Юхим. Часто бывает, что тот перед сном, скрывшись пышным одеялом, берёт мой рабочий фонарь и читает книги. Мой сын рано научился читать и писать. Быстро всё освоил. Хоть в чём-то преуспел. Прикрыв дверь, я ухожу в свою комнату через два помещения от комнаты сыновей. У меня не так много вещей. Бо́льшую часть комнаты заполняет пустота. В свете лунного луча танцует пыль. Больше всего я люблю засыпать под свет яркой луны. Рядом с большим окном висит настенное зеркало округлой формы. В нём отражается мрак, который овивает вокруг моё непропорциональное тело: худые ноги и большие бёдра, а также живот… Его не было во времена армии. Кажется, именно после смерти Марии на моей голове появилась лысина, лицо взялось морщинами и коричневыми пятнами, ровно, как и руки. Она забрала с собой часть меня. Я вновь это замечаю. На подоконнике уже приготовлены карандаши и ручки, а также десять листов. Я беру листок, ручку и пишу об этом. Я всегда так делаю перед сном – пишу письмо своей Машеньке. Пишу о том, как прошёл мой день, о том, как дети быстро растут, про их успехи в школе. Заворачиваю лист в конверт, оставляя его лежать на подоконнике. Только после этого я иду спать. На следующий день, уже будучи на работе, я передам это письмо штатному голубю, который, может быть, всё же доставит его нужному получателю.

Ещё будучи беззаботным юнцом, за школьной партой я встретил Марию. Она была светлой, как капелька росы. Её длинные косы цвета соломы, тонкие руки и ловкость их движений, её фигура, точно стройная берёзка, на которой так красиво смотрелись простые, но элегантные платьица. С самого первого взгляда она манила меня к себе. Я не сопротивлялся этому чувству. Мы просто гуляли вместе, учились чтению и письму. Но по окончанию церковно-приходской школы мы были вынуждены расстаться. Началась Первая мировая война. Я отправился на фронт, а Мария осталась помогать церковнослужителям в нашей местной церкви. Мы писали друг другу письма, сквозь время, все невзгоды пытались держаться вместе, даже находясь на расстоянии. Она сочиняла мне песни, которые и присылала в своих письмах. Мне только оставалось представлять, как она исполняет их в церковном хоре. А я писал ей слова надежды на то, что мы вновь будем вместе. Даже будучи под открытым огнём, я продолжал писать камушком угля по жёлто-обгоревшему листу. Я помню, мы переходили тогда мост. Его подорвали прямо у нас под ногами. Всех, кто остался в живых, отправили в больницу. Мне единственному повезло. В этой бомбардировке я не потерял ни одной конечности, чего нельзя сказать о моих сослуживцах. Оказавшись в больнице и придя в здравое сознание, я сразу же принялся писать лист моей Марии. Шли недели, месяцы, но ответного письма так и не последовало. Сердце болезненно покалывало будто сигнализируя, – что-то случилось. Вскоре мне всё же пришло письмено, но, увы, не от Марии. Оно было написано моей матушкой. Она известила меня о том, что наше поселение было расстреляно и взято в плен. Сотни людей погибло, а кто смог выжить, попал в руки врага. Незадолго до этого моя мать уехала из нашего города, как оказалось, не зря. Я не мог поверить во всё происходящее, не мог принять того, что потерял свою Марию навсегда. Не успев полностью прийти в себя, я вскочил на ноги и рвался в бой на передовую. Именно тогда я потерял страх смерти. Более никакие пули не казались мне страшными, а люди на другом конце поля, убивающие солдат рядом со мной, вызывали во мне ярость. Я делал всё, что было в моих силах. После убийства главнокомандующего я стал во главе солдат. Бойцы умирали толпами, но мы продолжали по моему приказу двигаться вперёд. Поля позади нас были усыпаны мёртвыми телами. Врачей более не было, потому ещё подававшие признаки жизни оставались лежать на холодной земле и помирать. А мы двигались дальше. Шли навстречу страшному газу и даже туче огня, которые пытались нас убить. Первые в мире огнемёты. Когда я увидел впервые это приспособление в действие, мне показалось, что его придумал сам дьявол и подал врагам из своей преисподней. На моих глазах люди горели заживо. Многочисленные шрамы на моём теле навсегда останутся напоминанием о тех страшных днях. Все ждали и надеялись, что это когда-то закончится.