Продолжались войны, велись великие миграции и переселения. Элдеры потеряли большую часть территорий. Эльфийские племена сходились в бою и расходились по разным уголкам, чтобы восстановить силы и выживать. Не хватало ресурсов и пропитания. Численность народов уменьшалась. Некоторых, как людей-ибисов, и вовсе стало всего-ничего. Гоги перебрались в самые жуткие условия пустыни Нид, где больше никто не хотел жить. И то туда вскоре уползли наги, ещё больше стесняя в возможностях демонический народ.
Да и люди расселились так, чтобы дайконцы держались подальше от таскарцев. И чем более обособленной и замкнутой была жизнь племён и народов, тем обособленнее становилась их культура. Гномы севера больше почитали Вотана, Бальдира, Тюра… в одних уголках Таскарии почитались Ра, Гор, Осирис, в других – Ошун, Энгай, Апедемак, а где-то – Вишну, Шива, Индра, Ганеша.
Духи-хранители не были всемогущи, но народы тех мест, где они обитали, обожествляли их власть всё сильнее и сильнее. Приносили жертвы, в которых эти самые боги совсем не нуждались. Зато через эти культы подпитывался хаос. И он распространял всё больше энергии разрушения по всему Иггдрасилю.
Божества злились, горевали, иногда их проявления могли счесть за знак, за благодать, за принятие жертвы. Народы занимались самообманом, самовнушением. Зарезал жрец козлёнка – что толку? Какой прок богам с его смерти, с его крови, с его мяса, с самого ритуала? Никого из них это даже не волновало. Боги лишь гневались, посылая на бессердечных жрецов всё новые беды, а смертным народам всё новые испытания.
Их просили, просили, просили, требовали, убивали своих, предавались под веянием хаоса всё более тёмным и жутким обрядам. Всё больше безумия, крови и каннибализма. Терпению богов постепенно приходил конец, а народы не желали слушать даже своих пророков. Попытки же заявиться в мир людей и призвать их к благоразумию, утверждая, что богам все эти подношения и жестокость не нужны, приводили к непониманию и гневу фанатиков, как и их преданных паств, с призывом казнить такого еретика на месте. Такое обращение и хуление вызывало ещё больше гнева у духов-хранителей.
Засухи, смерчи, рой саранчи… К примеру, Сет, когда-то телохранитель Ра, посланный им карать извергов, столь преуспел в этой работе, что из генерала жестокого воинства получил «повышение» до божества зла, найдя свою стезю в нанесении вреда людям и всем остальным. От него страдали наги, фелины, шеду, ванары…
Народы не понимали причин гнева богов. Жрецы трактовали это как требование новых жертв. Круг замкнулся. Становилось всё хуже и хуже, пока людям не подсказали, как поднять мятеж. За время своей «цивилизации», своего «развития», духи-хранители обзавелись различными атрибутами: веретено Мокоши, рогатый шлем Бури, трезубец Посейдона и прочее-прочее. Полубог-шут Локи придумал, как заточить богов в артефакты. Сообщил знакомым великанам, а один из них рассказал людям.
Так люди стали доминирующей расой в Иггдрасиле, подговорив остальные народы свергнуть богов. Их жрецы света контактировали с ангелами, от которых узнали о Творце. Только представляли его по-своему. Похожим на себя, мудрым старцем, взирающим с небес и создавшим весь мир по своему видению. Им было невдомёк, что всё вокруг – результат творения хаоса. Настоящее чудо, обратившее бушующую стихию в упорядоченные циклы смены дня и ночи, времён года, жизни и смерти.
Разгневанные боги воевали с народами, исчезали в артефактах, уходили в изгнание, в небытие, никак не противоборствуя религии света. Культ Творца быстро заполнил пустоты необходимой веры, когда были побеждены старые боги. Потому что народы не могли полагаться лишь на себя, им всегда нужен был кто-то свыше. У эльфов это были их предводители, а вот вера людей на одном лишь императоре не удержалась. Он был для них смертным, никак не богом, слишком равным всем остальным. Идея вечного и неделимого Творца, воспетого ангелами, быстро прижилась в их сердцах.
А люди даже в структуре своей имели некое доминирующее свойство. Вероятно, то был некий дефект или побочная реакция на что-либо. Но союз эльфа и человека порождал полуэльфа, человека и орка – полуорка, союз с гномом – полуросликов, подобное не происходило между браками любых иных рас. Эльфы и гномы не могли зачать меж собой «эльфогномов», как не могли и минотавры с псоглавцами сотворить каких-либо смежных гибридов. Содержащейся в их крови информации на это попросту не хватало, нужно было нечто особое, чем обладали био-инженеры давно исчезнувших, деградировавших в племена эльфов, элдеров. А их наука и знания оказались утеряны.
Люди как бы вытесняли всех остальных, делая всё больше и больше похожими на себя с каждым поколением. Полуэльфы от последующих связей с людьми становились всё человечнее: острота ушей, пропорции тела и анатомия у детей и внуков была уже практически людская. Кровь иных предков вытеснялась, часто не оставляя даже намёка на причастность к родству кого бы то ни было.
Сверкающая модель Иггдрасиля перед взором Бальтазара и Анфисы приняла нынешний вид. По крайней мере, таким мир рисовали на карте, никто из них двоих не мог забраться или подняться так высоко, чтобы убедиться в точном сходстве увиденного рельефа. Но народы его разбрелись именно так: светлые эльфы – в Лонгшир, тёмные – в Арьеллу, Империя Гростерн раскололась во время восстания движения Сопротивления, архипелаг Игг стал пристанищем для многочисленных фералов: острова псоглавцев, фелинов и многих других. Фафнир стал пристанищем для чешуйчатых гибридов: ласертов – людоящеров, серпентов – человекозмеев, драконидов и их собратьев. Только те были уверены, что произошли от драконов, рождённых великими змиями.
– Любопытно… – проговорил некромант, когда видение начало тускнеть, а Песочные Часы Хроноса, засверкав, вернулись Анфисе в запястье. – Всегда полагал, что духи-хранители из эфира. А оно вон как… Сама-то поняла что-нибудь?
– Что все эти старые боги – монстры, – хмыкнула девочка. – Как бы ни выглядели. Лишь издеваются и не помогают.
– Есть в нас с тобой нечто общее… – произнёс мужчина.
– Ничего общего! Фи! Вы вон приютили у себя сброд чудовищ! Одна, как паук, с тысячей рук, другие с клювами… – кривила губки Анфиса.
– Это ты ещё своего «Творца» не видела, – усмехнулся лорд-чернокнижник.
– Творец сияет для всех, прогоняет тьму! – нахмурилась Анфиса. – Видел же, как расползлись из реальности всякие жуткие твари, рождающие демонов. Затаились от света в укромные уголки.
– Глупышка, не видящая в свете ангелов призму сияния Азатота, – вздохнул некромант. – Даже не поняла, чьи именно они «вестники». И к чему стремятся. И почему большинство из них «пало» на землю, предпочтя обрести плоть, нежели метаться бесплотными духами. Твой «творец» выращивает миры и жизнь на них, чтобы потом поглотить! Заселяет их ангелами, обращающимися в демонов, чтобы подготовить всё к его пришествию! Вся наша планета – это ферма и скотобойня в одном лице! Почему ты видишь одну сторону монеты и не понимаешь, что у неё есть другая? Что Творец твой в равной степени ответственен и за цветы, и за нежить, за бабочек и за волков, за день и ночь в равной доле!
– Тот, кто сотворил красоту природы и человечество, не может быть чудовищем и уродцем! – заявила девчонка.
– Да? Скажи это какому-нибудь однорукому гончару или одноглазому скульптору, – оскалился Бальтазар.
– Так, значит, наружное уродство не показатель? К чему тогда все эти сгустки щупалец? – напористо интересовалась Анфиса. – Мало ли кто скрывается за северным сиянием. – Бог страшен для его врагов, как страшен и его гнев!
– А к чему упрёки в клювах и количестве рук в таком случае? – парировал Бальтазар. – Неистовая бестия в панцире раковины с торчащим рогом и ворохом отростков, желающая обратить порядок обратно в хаос, вот кто скрывается за красотой небесных переливов!
– Тьма – это враг добра, изнанка жизни. Мы идём к свету, мы придумали свечи, уличные фонари, масляные лампы! Мы в Империи отвергаем тьму! Ночью практически никто не работает, – напоминала девчонка.
– Да потому что организму нужен отдых. Человеческий глаз не приспособлен под ночное время. Пахота, пряжа, охота… Это всё проще для людей при дневном свете! – объяснял некромант.
– Значит, Творец так создал нас детьми света! Нам чужда Тьма, правильно! Творец создал всё. Создал богов, они должны чтить его, они – его аспекты! Слуги, которые поддерживают смену времён года, прорастание пшеницы, орошение почвы, движение ветров! – заявляла пленница. – Элдеры вот в Творца не верили, и к чему это их привело? Кто их защитил от упадка, от войн и поражений в них? Эта участь всех эльфов-безбожников коснётся! Я видела, что их Дану, Немед и все прочие – это полководцы армий, правители, «короли». Пустышки. А Творец и его ангелы охраняют Империю от всяких бед. Он защитит, – показала она свой крест.
– Вот именно! Расходящиеся от центра щупальца во все концы! Никогда не думала, что этот самый крест символизирует?! – прикрикнул на неё рассерженный некромант. – Мокошь права. Упёртое твердолобое создание. Что вдолбила себе в голову, в то и веришь. Хватит на сегодня видений, – поднялся он, и сиреневый круг с обилием начерченных колдовских символов вмиг погас. – Не люблю, когда такие фанатики не желают даже думать и складывать два плюс два. Лучше б математике поучилась вместо чтения своих книжек-баек о похождениях императора …
– Это в чём же права Мокошь? – насупилась девочка, ожидая какую-нибудь язвительную характеристику в свой адрес.
– Узнаешь, когда время придёт, – не оборачиваясь, бросил ей Бальтазар, снаружи в коридоре вновь обнаружив Кассандру.
– Всему своё время… – вздохнула Анфиса, припоминая слова своего наставника Маркуса, усевшись на край кровати с задумчивым видом.
В голове не укладывалось, что у неё может быть нечто общее с этим чудовищным тёмным лордом. Все эти его слова. Она, конечно, тоже некромантии обучалась, но именно, чтобы бороться с такими. Чтобы понимать все принципы тёмной магии и поднятия нежити.
А теперь выясняется, что магия – всего лишь какая-то пыль космических кристаллов, а жители мира сами провоцировали богов на кары и бедствия. Было ощущение, что её хотят подчинить, загипнотизировать, сломить веру. Будто это какое-то искушение, которое нужно преодолеть. Потому от своих убеждений девочка не отступала. Её хотят запугать и запутать. Внешность творца искажается от восприятия. Это некромант видит его чудовищем, а на деле… Это что-то мягкое, сверкающее, тёплое, дарующее жизнь, словно солнце.
Она помнила и другие слова своего учителя, о том, что нет ничего важнее поддержки своего народа и родины. Стало быть, что бы ни происходило, нельзя предавать Империю. Маркуса, отца, императора, Пресвятую Церковь, бабулю, народные обычаи и традиции. Её учили иной картине мира, потому принимать на веру увиденное она явно не собиралась.
– Иди, слушай дальше истории про всемогущего императора и не забывай, что это всё имперские небылицы, присваивающие ему чужие подвиги, – раздался из коридора голос некроманта, а в комнату сбежала Кассандра.
– Вообще всё это – ты сам придумал и создал чародейством, чтобы мне голову задурить. Фи! Это всё – какое-то искушение, пыль в глаза, – бубнила себе под нос Анфиса, убеждая саму себя.
– Эй, а как ты дверь изнутри открываешь? – заглянул вдруг к девчонкам вновь Бальтазар, обращаясь явно к Кассандре.
– Постукиваю палочкой, и меня выпускает Ильдар, – ответила слепая черноглазая малышка.
– Вот старику делать нечего, – покачал головой удивлённый лорд Кроненгард и закрыл девчонок в комнате, прикрыв дверь. – Свой ребёнок без отца растёт, он со слепышкой здесь нянчится. Совсем мы тут перед концом света умом тронулись. С кем поведёшься…
– Милорд? – появился и сам чародей у деревянных перил лестницы вниз.
– Лёгок на помине. Приглядывай за ними, особенно за рыжей бестией. Спать не давай. Заглядывай бесцеремонно в комнату периодически да подслушивай, о чём болтают меж собой две эти подружки, – скривился некромант, недоверчиво покосившись назад, на дверь в комнату Анфисы.
– Им ведь ничего не угрожает здесь? И в ваших этих исследованиях. Они всё же невинные дети, – забеспокоился Ильдар.
– Невинные? Кто сказал тебе, что детвора бывает невинной? Они лгут, бьют стёкла, насмехаются над юродивыми, подшучивают друг над другом, придумывают прозвища, им дай только волю над кем-нибудь посмеяться. Дети злые, жестокие, не задумывающиеся о последствиях. Ломают ветки, обрывают листву и цветки, подкладывают кнопки, подвешивают вёдра, бросают лягушек в костёр, хватают бабочек, отрывают ножки кузнечикам, стравливают жуков, а потом давят и победителей, и проигравших в боях насекомых. Жгут муравейники, разоряя целые колонии. Невинные дети, старик?! Они – истинные чудовища! В чём безгрешность того, кто всё время проказничает, не слушается, получает по заднице, свято клянётся больше не повторять, но потом снова и снова продолжает? Мальчишки подглядывают на речке за купающимися девчонками. Они обманывают, убегают без спроса, лезут, куда запрещено, воруют сливы в соседних садах и монеты из карманов родителей, берут без спросу печенье с верхней полки, прикасаются к еде, когда им не дозволяли. Будто сам никогда не был ребёнком! – всплеснул в гневе Бальтазар руками.
– Я кузнечикам лапки не отрывал, – призадумался смуглый волшебник.
– Но сладости со стола воровал, небось, жучков мимо проползавших со злости топтал и за девчонками в бане подглядывал, – хмыкнул на это чернокнижник, свернув не на лестницу, а двинувшись вдаль по прямой.
– Пойду лучше сыру девочкам принесу, – произнёс чародей. – Пленница ваша прям большая любительница оказалась. Сколько сортов в замке есть в закромах, так она чуть ли не на запах рассказывает, что из каких краёв да каким способом делается, сколько вызревает… Есть вот эксперты по винам, знаю, сомелье называются. Был проездом в Яротруске один такой, выпили и разговорились. А вот как эксперты по сыру зовутся – не ведаю.
– Эксперт по сыру? – чуть обернулся на него некромант. – Сырсперт, – с кривой усмешкой хмыкнул он, неспешно шагая вдаль.
– Сыр спёрт – это когда Коркоснек мимо кухни проходит, – проворчал уже сам Ильдар. – Вечно тащит всё, что плохо лежит. А что лежит хорошо, он сперва кладёт плохо, а потом тырит. Пройдоха бородатый! Что б его черти унесли… Так ведь и унесли, вон, видали, как чествуют? На руках носят, на странных инструментах подыгрывают, преклоняются, считают за своего прям. Нарадоваться барду в их краях не могут. От работы отлынивают! А с кухни то баночка с вареньем исчезнет, то пирожков не досчитаемся пары штук. А потом он по коридору идёт такой важный и всё пожёвывает… Не понимаю, милорд, зачем приютили вы этого лодыря-дармоеда. Всё бы ему петь да плясать, чертей от огородов моих отвлекать…
– Плут на то и плут, ещё пригодится, – хмыкнул Бальтазар, задумчиво двигаясь дальше.
Он ещё долго в неспешном пути по коридору в мыслях «переваривал» показанное сегодня Часами Хроноса в мерцающих видениях. И всё же у него с Анфисой точно имелось кое-что общее. Вопреки увиденному и новым мыслям, отступать от своих намеченных планов он тоже не собирался.
Диана I
