Кошмар за бесценок
На его инвалидном кресле за столом сидел мальчик. Его ровесник, примерно, может, чуть старше. Он не трогал руками мышь, но та двигалась. Игра на мониторе шла каким-то своим чередом, а именно, Сашу уже раз пять убили. Мальчик повернулся к Саше:
– Интересная игра. В наше время компьютеров не было.
Он не выдержал. Заорал, как орут девчонки, увидев мышь или паука. Закрыл голову одеялом, как бы спасаясь от странного гостя, сидящего за его столом, и завопил, что есть мочи. Саша думал, что не сможет закричать, но у него получилось. На крик прибежал Матвей:
– Что случилось? Что с тобой?
У Саши началась истерика. Но стыдно, что он ведёт себя, как девчонка, уже не было.
– Я не буду тут жить! Не буду! Отвези меня домой! – истерически выкрикивал мальчик.
– Да куда я тебя отвезу! – заорал Матвей, нервы которого тоже были уже не пределе. – Нету у нас больше квартиры! Приди ты в себя!
Саша подавился своим очередным воплем и замолчал. От неожиданности. Отец никогда на него не кричал. Нет, чуть повысить голос, или заговорить строгим тоном, он мог. Но чтобы так зло наорать… не случалось подобного раньше. Ни разу.
– Пришёл? – спросил Матвей спокойным тоном.
– Да. – выдавил из себя Саша. – Дай мне кресло. Оно возле компьютера, я не достану сам.
Комнату освещал тусклый свет настенного светильника. Матвей посмотрел на компьютерный стол, но кресла там не обнаружил. Сашка шутит над ним, что ли? Он перевёл взгляд туда, где сын обычно парковал своё транспорт. Кресло было на месте – около кровати, в ногах.
– Кресло на месте. Что ему делать около компьютера? – недовольно сказал Матвей. – И, кстати, что это были за вопли? Кошмар приснился?
Саша, помогая себе руками, сел на кровати. С великим изумлением таращился он на кресло, которое совершенно точно стояло около компьютерного стола. А в кресле сидел подросток, появление которого в спальне и ввергло Сашу в пучину неконтролируемого страха. Ужаса.
– Саш… тебе кошмар, что ли, приснился?
– Пап, посмотри, пожалуйста, компьютер включен?
– Чего?
– Посмотри! – умоляющим тоном сказал Саша.
Матвей подошёл и взялся за мышку. Тут, около компьютера, было странно холодно. Словно он перешёл из одного помещения, отапливаемого, в другое, неотапливаемое. Мужчина подвигал мышь и сказал:
– Всё выключено.
Потом он подошёл к окну и проверил, закрыто ли. Окно было закрыто. Матвей вернулся к компьютеру – холод уже ушёл. Исчез. А был ли? Или, показалось спросонья. Он вообще нормально уснул впервые за эти дни. И тут же был разбужен криком.
Нехорошо, конечно. Сорвался. Закричал на сына.
– Саня, так ты скажешь, чего так орал? Сон страшный, или что?
Мальчик молчал, отвернув голову к стене.
– Сашка, ну прости! Я не хотел орать. Просто ты меня напугал.
– Всё нормально, пап. – каким-то вымученным голосом сказал Саша. – Спокойной ночи.
– Ты не расскажешь?
– Что?
– Ну… что тебе приснилось?
– Папа… иди спать. Я устал.
Матвей помолчал немного. Хотел даже почесать голову, но воздержался – чего её чесать, когда никто не смотрит?
– И чего будил?! – пробормотал он.
И ушёл.
Саша лежал и ждал. Спать всё равно больше не хотелось. Не факт, что вообще когда-то теперь захочется. Он ждал, когда снова замигает лампочка, и в комнате опять появится призрачный мальчик. Предположительно, невинно убиенный своим отцом.
Взгляд Саши был прикован к ночнику. Он подумал, что это вряд ли случайность – лампочка мигала не просто так. В электричестве возникли помехи из-за появления рядом энергии, которой тут быть не должно. Можно принимать такие проявления, как сигнал. Замигал свет – жди кровавых мальчиков. Этот, кстати, выглядел не страшно. Саша, правда, толком не разглядел его. Вроде, в пижаме. А может это просто костюм такой, несовременный. Волосы русые, средней длины, с пробором. Лицо… лицо как лицо. Обычное, какие бывают и подростков. Вроде, парень был босиком. Но это не точно. Сашино сознание успело ухватить часть картинки, но не всю.
Под утро он вырубился. Никто не пришёл, и лампа не мигала. Матвей пришёл к нему в комнату в двенадцать дня:
– Мне нужно отъехать по делам. Ты чего, решил на пожарника сдать?
– Ха-ха. – пробормотал сонный Саша. – Езжай по своим делам.
– Я тебе завтрак оставил на кухне.
– Угу.
– Саш… ты здоров вообще?
– Вообще, нет. У меня ДЦП.
Весь долгий день в одиночестве Саша ловил себя на мысли, что ему любопытно. Увидеть снова ночного гостя. Поговорить с ним. Да, было страшно. Не описать словами, как! Но сквозь этот густой тёмный страх пролезало любопытство. Царапалось острыми коготками. Требовало его удовлетворить.
Он полез в интернет, искать информацию. Что произошло в этом доме то ли пятьдесят, то ли сто лет назад. И ничего не нашёл. Как так? В интернете же имеются подборки старых газет! Если этот дядька и правда был знаменитым, а потом совершил такое – должны же были об этом где-то написать. Или нет?
Каких только запросов не вводил Саша в поисковик. И… ничего. О доме номер шестьдесят шесть по улице Гражданской в городе Королёве не было никакой инфы. Никаких ни старых, ни новых статей. Ни даже заметок. О деятелях искусства, совершивших во времена СССР страшные преступления, тоже ничего не было. Точнее, было, но не то, что Саша надеялся найти.
Отец приехал поздно и привёз пиццу. Извинительную, видимо.
– На свидании был? – поинтересовался Саша.
– Именно на нём. Сначала ездил к бабушке с дедом. Потом в агентство по подбору персонала.
– Вижу, прошло не очень…
– Не очень.
– Не берут меня бабка с дедом? – усмехнулся Саша.
Родители Татьяны Сашу действительно брать не хотели. Даже на время командировок зятя. Держались враждебно. Словно их дочь сгрыз не рак, а непосредственно сам Матвей. Он понимал, что старики горюют. По-своему. Как-то горюют, наверное, по дочери, с которой они не хотели общаться при жизни. Понимал, что они хотели полноценного внука. К такому они не были готовы, вот и абстрагировались. И понимал, и… нет.
Но Матвей не собирался обсуждать это с Сашей. Кивнув на коробку с пиццей, он сказал:
– Твою любимую взял.
Мальчик сдержанно поблагодарил отца. Быстро поел и уехал в свою комнату. Там по-прежнему ничего не напоминало о ночном происшествие, кроме одного: Сашиного профиля в компьютерной игре.
Он не сразу вспомнил про Mobile Legends – был занят поисками историй ужасов в интернете. А когда под вечер вспомнил, и зашёл в игру – там уж и наслушался по полной от игровых партнёров. Саша извинился, свалил всё на глюк, вирус, цунами, землетрясение, и достойно сыграл пару раундов. Реабилитировался.
Наступила ночь. Саша сообщил отцу, что будет спать, а сам остался сидеть в кресле. Сходил в туалет, и потому что всегда катался туда перед сном. Ну, и для профилактики. Чтобы не описаться от страха, например.
Ждать пришлось недолго. Заморгал ночник. Потянуло холодом. Саша резко развернул кресло в ту сторону, откуда ощущался этот холод. Почти мороз. Саша сложил губы трубочкой и дыхнул – пошёл пар. Ну и дела!
– Меня ждёшь? – спросил знакомый уже голос.
– Слушай…
Саша и сам не понимал, где он взял силы на то, чтобы просто заговорить. Спокойным тоном. Словно нет ничего более обыденного, чем общаться с призраком. Но сказать было нужно:
– Я тебя очень прошу: не играй больше в мою стрелялку.
Он вышел из тени. Вот же чёрт возьми! Он действительно тут. Обычный парень. Совершенно обычный. Старомодно одет и пострижен, но больше в нём с виду не было ничего необычного. Или страшного. Только в комнате здорово похолодало. Чего от него ждать – этот вопрос, конечно, был самым важным.
– Ладно. – сказал призрачный мальчик. – Я всё равно не люблю такое… кровавое. В чём смысл твоей тупой игры?
– Она обычная. – сглотнув ком, сказал Саша. – Сейчас все в такое играют.
– Меня зовут Юра. И я рад, что ты сюда приехал. – призрак подумал и добавил. – Папаша не рад. А я – да.
– Очень приятно. – фальшиво сказал Саша. – А я…
– Ты – Саша. Я в курсе.
– Ты меня чертовски пугаешь. – слегка дрожащим голосом сказал Саша. – Это же ненормально. Почему ты тут?
– Скорее, паранормально. Пугаю я его… привыкай! Я тут давно. А ты только появился.
– Ты расскажешь?
Саша имел в виду историю Юры. Кто он? Правда ли мёртв? И почему парень тут давно? Да, и про папашу, конечно… имеется ведь ещё какой-то папаша. Не тот ли самый, который порешил всю свою семью. И детей не пожалел. Не пожалел ведь? Вот, Юра тому доказательство.
Или всё вокруг этого дома просто сплетни. А история совсем другая. Саша ждал. Парень стоял молча. Смотрел на Сашу. Потом спросил вдруг:
– Шахматы есть?
Саша вытаращил глаза. Шахматы, в смысле доска и фигурки? Это имеет в виду Юра?
– Н… нет.
– Не знаешь ты ничего. Есть. – хихикнул призрак.
Исчез. И вернулся с шахматами в ту же секунду. Он быстро поставил доску на стол, а потом расставил фигуры.
Саша подумал, не позвать ли папу. Шахматы явно были не призрачными, правда очень старыми. Но расставлял их ночной гость не руками. Он просто смотрел на шахматные фигурки, и они вставали на доску, куда полагается. Вот интересно, что будет, если заорать что есть мочи – позвать отца. Мальчик Юра исчезнет, а шахматы? Они останутся? Это будет доказательством, что Саша не сходит с ума, и не закатывает истерики без повода.
– Давай, катись сюда. Ты играть-то умеешь?
– Ну… так. Умею немного.
– Мозги тренирует.
Саше стало смешно. Откуда у призрака мозги? Он подъехал к столу, так получилось, что со стороны белых. И, полуприкрыв глаза, сделал ход.
– Теперь можно и поговорить. – сказал Юра и подвинул взглядом чёрную пешку.
Московская область, 1954
Калугин Пётр Петрович был писателем. В пятьдесят четвёртом году, в самом его начале, он написал совершенно потрясающий роман про жизнь людей после великой отечественной. Про жизнь обычных людей, чья простая, казалась бы, жизнь была пропитана патриотизмом и героизмом. Написал так, словно сам участвовал во всех этих событиях. Душевно очень. Книгу Калугин назвал «Людские судьбы», выпущена она была большим тиражом и махом раскуплена. И жизнь Петра Петровича в один миг изменилась. Его приняли в союз писателей, осыпали материальными благами и заказали ещё один патриотический роман.
Пётр Петрович больше на заданную тему не смог написать ни слова. Жена его, Мария Григорьевна, первое время всячески поддерживала и подбадривала Калугина в том духе: «Ты всё сможешь!», «Ты – гений, тебе нужно только начать», «Я в тебя верю!» К тому времени Пётр с семьёй уже переехал сюда, в загородный дом на краю улицы Гражданской. Тогда эти места были тихими, дачными. Воздух в Болшево был чист и свеж. Дышалось Калугину прекрасно, а вот работаться – не работалось. Совсем.
Точнее, не писался у него патриотический роман. Пётр садился к столу, заправлял лист бумаги в печатную машинку – да-да, у него теперь имелась такая роскошь, как машинка. Первый роман Калугин писал рукой. Рука болела, ныла, её сводило, но текст так и лился из Петра на бумагу. Чистым свободным потоком. Он был уверен, что наштамповать таких книг, угодных власть имущим, можно хоть с десяток. Но, не учёл, что муза – дама капризная. Вот и машинка-то у него теперь была. И дача. И заветный билет члена союза писателей. А работа не шла, и хоть ты тресни.
Вместо героических, работающих на благо страны, мужчин и женщин, из-под пера Калугина вдруг полезли какие-то монстры. Пётр Петрович начинал печатать, и происходило невероятное. К инженеру Потапову приходила вампирша. Царапалась в дверь, и прикидываясь беженкой, просила инженера пригласить её в квартиру.
Или, например, сядет Калугин писать про учительницу младших классов, Тамару Павловну, и происходит снова какая-то чертовщина. Идёт Тамара поздно вечером по парку, думает о своей семье – какой она им сейчас приготовит ужин из синеватой курицы, купленной в гастрономе. И тут нападает на учительницу существо, полу-волк – получеловек. Оборотень. Нападает и кусает её. И вот она уже не добрая отзывчивая, любящая детишек и свою работу, учительница, а существо, оборачивающееся в полнолуние волчицей.
– Машенька, что за чертовщина со мной творится? – жалобно спрашивал Калугин у жены. – Мне работать нужно, а пишется какая-то пакость. Я даже не понимаю, что это? Откуда?
– Как так, не понимаешь? – спрашивала не творческого ума Маша. – Ты же пишешь! Как ты можешь не понимать?
– Машенька, сделай мне кофейку. – просил со вздохом Калугин. – Покрепче.
– На ночь? – ужасалась Мария Григорьевна.
– Мне работать надо.
– Работаешь ночами, вот и выходит нечисть всякая. – осуждала Маша.
Но на кухню шла и зерна молола. В красивой деревянной ручной мельнице. Варила в турке кофе покрепче и несла мужу.
Калугин сидел за столом перед своей машинкой, взявшись обеими руками за голову. Сжав виски ладонями. Сидел и в ужасе думал, что время идёт, а у него – ничего. Какая-то нечисть и глупость.
– Поспал бы, Петенька. – говорила жена.
Калугин отмахивался. Отхлёбывал горячий кофе, и начинал сначала на чистом листе. Те, что уже были густо заполнены строчками, он не выбрасывал. Недоумевая, что это такое у него пишется, Пётр откладывал документы в сторону. Складывал в стопочку. Зачем? Почему не выбрасывал? Он и сам не знал.
Время шло, и редакция начала сначала вежливо напоминать о сроках сдачи книги. А потом уже и невежливо. Потом с Калугина начали требовать написанную рукопись, и он почувствовал себя загнанным в угол зверьком. Крысой, которую поймали в мышеловку. И теперь, вероятно, оторвут башку. Снова и снова Пётр Петрович пытался написать, что от него требовали. Но то, что ему удавалось выдавить из себя чисто технически, никуда не годилось. А то, что писалось легко и со свистом – листов накопилась уже огромная пачка – нельзя было предъявить редакции.
Калугин почувствовал, что сходит с ума. Он поехал в издательство и честно поговорил с редактором. На него действительно смотрели как на умалишённого. Что значит, не могу? Что значит, не пишется? В СССР каждый должен выполнять свой труд. А Калугин, получается, несколько месяцев чем занимался? Баклуши бил?
Получив нагоняй и месяц сроку, – последний шанс, – Пётр Петрович приехал домой и застал Машу одетой и с собранными чемоданами.
– Ты куда? – изумился он.
– Я так не могу больше, Петя. Я уезжаю к маме. И детей забираю с собой.
Детей у них было двое. Сын Юра четырнадцати лет, и дочка, восьмилетняя Катя. Калугин уже и не помнил, когда видел своих детей в последний раз. Когда он вообще что-то или кого-то видел, кроме печатной машинки.
Жена превратилась в прислугу. Дети стали помехой. И результата нет. Книги нет! И всего месяц на исправление ситуации. А ситуация такова, что только семейных разборок ему сейчас и не хватало…
– Маша… ты только не бросай меня, слышишь? Ты поезжай, поживи у мамы. Я сейчас разберусь с работой, и приеду к тебе. К вам. Слышишь?
Мария Григорьевна сдержанно кивнула, и они с детьми уехали. Калугин бросился в кабинет, к столу. Эх, жаль теперь даже некого попросить сварить кофе… ну да ладно!
Он схватил папку с листами, в надежде вытащить оттуда всё, что может вписаться в нормальную советскую книгу. Имена героев, их семьи и друзей, их работу и досуг – обычные человеческие истории. Калугин перевернул пачку и начал просматривать свои тексты. Пробежав глазами по первому же листу, он нахмурился и вернулся в начало.
Внимательно перечитал. Потом взял следующий лист. Закончил Пётр Петрович читать свои листочки перед самым рассветом. И находился Калугин в состоянии совершенно потрясённом. Поражённом. Перевёрнутом. Он только что прочитал нечто такое, чего не было на полках советских книжных магазинов. По крайней мере, никто в стране такого точно ещё не писал.
Перед Петром Петровичем Калугиным лежал захватывающий добротный ужастик, написанный им собственноручно!
Калугин так обалдел от прочитанного, что чуть не залпом хватил полбутылки коньяка. Человеком он был очень мало пьющим, и поэтому сильно захмелел. Как был, в ботинках и костюме, – жена ушла, и некому было напомнить Петру, что дома нужно переодеваться в домашнее, – он рухнул на кровать и проспал до самого вечера.
Когда Калугин проснулся, реальность настигла его не сразу. Он пробудился, чувствуя себя семейным человеком, которому в последнее время не очень удаётся написание романа. А потом воспоминания хлынули на него, как снежная лавина с горы. И редакция вспомнилась. И Маша, которая почему-то вдруг решила уехать к маме. А потом уж и странный роман, написанный непроизвольно, лежащий в кабинете на столе, вспомнился. Придавило Петра реальностью. Размазало.
Сначала Пётр решил привести себя в порядок и поесть. Он затопил колонку, чтобы нагреть воду. Снял костюм, ботинки. Подумал, что теперь хоть голым по дому ходи – всё равно никого нет. Хихикнул своим мыслям. Голова была тяжёлая – и как люди выпивают постоянно? Гадость ведь какая! И во рту гадость.
Калугин помылся, побрился. Не спеша надел байковую пижаму, а сверху накинул подаренный женой халат. Медленным шагом прошёл в кухню и заглянул в холодильник. Там была еда. И Пётр почувствовал, как он голоден.
Достал из холодильника суп, выудил куриную ногу и впился в неё зубами, урча как мартовский кот. Пётр Петрович, конечно, весь обляпался и принялся вытираться красивым кухонным полотенцем. Маша сама шила-вышивала это полотенце, а Калугин уделал его пятнами. И халат весь устряпал. И стало так тоскливо ему. Словно жизнь закончилась. Как он будет без своей Маши? Как жить без семьи?
– Хватит ныть, малодушный ты осёл! – обругал себя Калугин. – Лишь бы не работать! Иди в кабинет и исправляй ситуацию.
Он прошёл в кабинет за стол, наплевав на то, что халат испачкан бульонными кляксами. Пётр Петрович был полон решимости. Сейчас он сядет за машинку, и сделает, что от него требуется. Месяц – это, конечно, чертовски мало для того, чтобы написать роман. Но главное, хорошо написать хотя бы половину, чтобы было что предъявить редакции. И тогда сроки продлят. Никуда-то не денутся.
«Инженер Потапов…» – написал Петя. Стоп. Потапов уже был, и с ним произошла бесовщина. Не надо больше Потапова! «Инженер Синичкин…» – напечатал Калугин на новом листе.
Дальше была пустота. Пустота на листе, пустота в голове. Даже в груди, чуть выше и правее сердца, было как-то тоскливо пусто. Словно душу вынули. «Никакой души нет, болван! Пиши!» – буквально зарычал на себя Калугин.
Он всё косился на роман-ужастик, который лежал на столе неровной пачкой. Роман-то потрясающий! Почему, ну почему у нас такое нельзя? А может… может, можно? Может, надо принести этот шедевр в редакцию, и заявить о себе вот в таком ключе. Да, не научная фантастика. И не космическая. Но чем не фантастика? Писал же Михаил Афанасьевич и про Дьявола, и про вампира. И про духов всяких, демонов.
Калугин в полной мере осознавал, что он – не Булгаков. К тому же, Булгакова можно было читать только нелегально – тема откровенно не приветствовалась. Если точнее, была под запретом. Но роман Петра про монстров был хорош. А про людей пока не пишется. Пётр придвинул к себе пачку листков и взял в руку карандаш. Взялся править, одним словом.
Удивительно, но править было почти нечего. Так ровно и гладко был написан роман. Сделав, тем не менее, кое какие пометки, Калугин обнаружил, что снова провозился до утра. И нужного опять ничего не сделал. Но ему так нравилась его новая книга…
Поспав часиков шесть-семь, Калугин взялся перепечатывать роман, попутно прокручивая в голове названия. Ничего путёвого, правда, в голову не приходило. А может, просто назвать книгу «Нечисть»? «Тёмная сторона» – подсказал кто-то. Пётр не понял, где голос. В его голове, или извне. Стало жутковато. Но название понравилось.
На то, чтобы перепечатать роман, у Калугина ушла неделя. Когда была поставлена последняя точка, он встал из-за стола и прошёл в ванную. По пути увидел себя в зеркале, висящем в коридоре. Калугин был небрит, с потемневшим лицом и покрасневшими глазами. Лихорадочный блеск глаз отразился в зеркале, как вспышка. Калугин подавил желание перекреститься. Да и не умел он креститься. Лишили их этой возможности. Всю страну лишили. Весь народ.
В непонятном приступе злобы, Калугин передумал приводить себя в порядок. На кой пёс, если он тут один. Сходив в туалет, Пётр завалился спать. Проснулся, что-то съел – давно уже пора было сходить в магазин, но Калугин не мог выбрать время для этого. Вместо магазина он пошёл в кабинет и решительно отложил перепечатанный роман. Убрал в папку и в стол.
Заправил в машинку чистый лист и вознамерился приступить к работе, которую от него ждали. И снова ничего…
– Почему?! – заорал Калугин в отчаянии. – Почему? Я же сделал то, что было нужно!
Он сам испугался своего отчаяния и своего крика. И того, ЧТО он кричал. Что было нужно? Кому было нужно?
Пётр Петрович явился в редакцию, как и было велено. Через месяц от последнего визита. Никто бы не узнал в этом похудевшем человеке с сумасшедшинкой в глазах прежнего Калугина. Редактор просмотрел первые десять страниц тут же. Очки на нём вспотели и поползли на лоб.
– Голубчик, вы спятили, что ли? Что вы мне принесли?
– Что получилось, то и принёс. Я творец, а не ремесленник. – угрюмо ответил Калугин.
– Хорошо. – редактору стало страшно, и он не стал спорить. – Хорошо. Я передам это… куда следует.
– Воля ваша. – ответил Калугин и вышел из кабинета.
Почему? Почему он не родился там, где такое можно писать? Где его роман оторвали бы с руками и ногами? Почему? Он шёл по Московским улицам, задевая прохожих и не замечая этого. Последствия для себя Калугин вполне хорошо осознавал. Будет всё плохо. Очень, очень плохо. С дачи выпрут, квартиру отберут, а то, может, вышлют за сто первый километр. Или уже не высылают? Пётр не знал. Не вникал. Не было нужды до этого момента.
А может его и вообще посадят в тюрьму за антисоветчину!? За мракобесие. И за что-нибудь там ещё.
До вечера Калугин слонялся по городу, плохо понимая, куда и зачем он идёт. Потом подумал, что неплохо бы повидаться с семьёй. Все эти дни никто из семьи не приезжал. Ни разу. Калугина осенило: наверное, Маша ждёт шага от него! И это правильно. И логично! Пётр обрёл цель и поехал на метро в ту сторону, где жила его тёща.
На подходе к дому его ждал сюрприз, обнаружив который, Калугин отступил в тень гаражей и затаился. Слившись со стеной, он наблюдал, прикусив руку. Даже через кусты и дорогу ему было хорошо видно Машу, которая стояла и разговаривала с незнакомым мужчиной. Он весьма недвусмысленно придерживал жену Калугина за талию. Намиловавшись, голубки разошлись. Мария поцеловала мужчину и ушла в сторону подъезда. Кавалер подошёл к машине, сел за руль волги и укатил в сторону центра. Калугин почувствовал липкое тепло в рукаве и расцепил зубы. Руку он прокусил очень сильно, до крови. Но даже эта боль не отвлекала от более мощной и острой, душевной боли. Как же так? Ведь души-то, говорят, нет!
Город Королёв, наши дни.
– Ты так рассказываешь, словно это всё случилось не с П.П. Калугиным, а с тобой. Кстати, Калугин – это и есть твой отец?
Саша не выдержал и перебил Юру. Он уж и забыл, что слушает историю из уст призрака, а не человека – так гладко и интересно шло повествование. Так увлекало за собой, словно Саша сам перенёсся в середину прошлого века.
Но когда Юра рассказал о сцене около дома Марии Григорьевны, мальчик не выдержал. Перебил. Задал вопрос, и тут же сам вернулся в реальность. И здорово испугался, потому что реакция на его невежливое поведение не заставила себя ждать. Призрачный Юра посмотрел Саше прямо в лицо, и глаза его при этом сверкнули нехорошим огнём. Боже, страшно-то как!
– Прости, пожалуйста… – пробормотал Саша.
– Да ладно. Я поясню, и ты больше не перебивай. Хорошо?
Саша с готовностью закивал. Конечно, хорошо. Ещё бы не хорошо! Фу-ух… вроде, пронесло. Интересно, чем вообще закончится этот сверхъестественный контакт. И не спит ли Саша на самом деле.
Да, нет… какой там спит! Он же сегодня даже не ложился. Ждал. Ну, дождался. Слушай теперь. Интересно же.
– Когда умираешь и застреваешь, ты знаешь всё. – пояснил Юра. – То есть, абсолютно всё. Поначалу, когда вся информация вселенной накатывает на тебя потоком, может показаться, что сходишь с ума. Но призракам не грозят душевные болезни. Информация постепенно отсеивается и укладывается. Захотел что-то узнать – вытащил из общего поля информации. Не захотел – отдыхай. Понял принцип?
Саша снова кивнул. Парень подтвердил, что он – призрак. И объяснил, откуда и что знает, тоже довольно толково. Пусть уж рассказывает дальше. Саша, слушая Юру, отвлекался от безумной действительности. И это помогало мальчику не думать о том, что он сходит с ума. Или, уже сошёл.