Порт-Артур. Том 2

Пассажирки обменивались впечатлениями. Каждая говорила об интересующем её корабле, где находились либо муж, либо брат, либо возлюбленный.

– Капитан, миленький, узнайте фамилии убитых и раненых офицеров, – обращались они к Охотскому.

– Это не так просто, сударыня. Мы ведь не знаем, какие потери на кораблях.

– Сигнальщик же говорил вам, и мы слышали, что на «Аскольде» есть убитые, а на других нет.

Чтобы отвязаться от назойливых приставаний, капитан обещал справиться по семафору на названном корабле.

В кают-компании стучали ножи и стоял смутный гул общего разговора. Рива следила, чтобы больные получили всё, что им полагается.

– Сестра Блюм! – окликнул её главный врач и, отведя в сторону, шёпотом сообщил: – К нам подходит японский крейсер. Очевидно, они хотят захватить «Монголию». Побудьте здесь, чтобы не произошло паники.

Рива испуганно посмотрела на него и побледнела. Главный врач понял, что она не справится с его поручением.

– Выйдите на палубу, – сказал он. – Там вам будет лучше.

Спотыкаясь и вся дрожа от волнения, Рива поднялась на палубу. Здесь уже собрался почти весь медицинский персонал: врачи, студенты-медики и перепуганные сёстры. Ни капитана, ни его помощников не было. Все были очень взволнованы и с тревогой смотрели на быстро приближающийся японский крейсер. Уже хорошо были видны стеньговые флаги с изображением восходящего солнца. На мачте то и дело появлялись различные комбинации флагов. На мостике сигнальщик, переодетый в штатское, разбирал вместе с молоденьким вахтенным начальником значение сигналов.

– Остановиться, спустить трап, – сообщали они с мостика японские приказания.

– Что с нами будет? – взволнованно допытывались все у Петрова.

– Мы находимся под охраной Красного Креста, и, следовательно, нам ничто угрожать не может, – успокаивал главный врач.

– Вдруг они нас уведут в Японию? – спросила Рива.

– Ну что ж. Будем сперва протестовать, а затем повинуемся силе и пойдём, куда нам велят.

– С какой же это стати? Мы хотим оставаться с русскими, а японцы пусть, если хотят, устроят плавучий лазарет и следуют за своей эскадрой.

Пока на палубе спорили, крейсер успел подойти к «Монголии», став в полукабельтове, бортом к ней. Все невольно залюбовались им. Стройный, чистенький, весь как выточенный из серой стали, он казался нарядной яхтой, а не военным кораблём. Но направленные в сторону русских дула палубных орудий говорили о его враждебных намерениях.

У борта крейсера тоже столпились японские матросы, внимательно разглядывая невиданный ими плавучий госпиталь, рискнувший сопровождать эскадру в бою. От крейсера отчалила шлюпка. В ней находилось несколько вооружённых матросов и офицеров. Вахтенный начальник, приказав боцману выстроить команду, подошёл к трапу для встречи японцев.

– Может быть, кто-нибудь из вас хорошо говорит по-английски? – спросил он, обернувшись к медицинскому персоналу.

– Ольга Александровна, – обратился Петров к одной из сестёр, – вам придётся взять на себя роль переводчика.

Как только шлюпка подошла к трапу, на палубу легко поднялись два японских морских офицера в сопровождении нескольких вооружённых матросов с примкнутыми к ружьям штыками-тесаками.

Подойдя к группе врачей, оба офицера вытянулись и отдали им честь, а затем старший из них на чистом русском языке произнёс:

– Мы прибыли на ваше судно, чтобы удостовериться, не находится ли на нём военных чинов или какого-либо военного снаряжения. Если мы ничего не обнаружим, то вы будете тотчас же отпущены. В случае же находки военной контрабанды пароход будет задержан как приз.

– Смею вас заверить, господин офицер, что на «Монголии», кроме имущества Красного Креста, нет ничего, – ответил Петров.

– Это надо ещё установить, – сказал японец и отдал приказание своим матросам.

Второй японский офицер направился на мостик проверять судовые книги, а матросы спустились вниз.

– Да это же парикмахер наместника, Жан! – узнала японца Рива. – Мосье Жан, вы это или не вы? – спросила она.

– Я сейчас не парикмахер Жан, а капитан-лейтенант императорского японского флота Кабаяси, – сухо ответил тот.

– Теперь и я вас узнала! И я! И я! – сразу раздалось несколько голосов.

Японец с надменной улыбкой раскланялся со своими бывшими клиентками. Затем он подошёл к выстроенным на палубе матросам и санитарам и стал проверять их по списку.

Охотский с перепугу запрятался где-то в трюме. С Кабаяси остался лишь один из его помощников. Петров со своим персоналом спустился в кают-компанию, где среди пассажиров поднялась паника. Женщины громко плакали, дети вторили им, и все в один голос молили Петрова заступиться и не допустить, чтобы их увезли в Японию. Старший врач и сёстры поспешили им сообщить о заявлении японцев.

– А вдруг они что-нибудь найдут? – тревожно спросила одна из пассажирок.

– Ничего они не могут найти, ибо у нас нет никаких грузов, не принадлежащих Красному Кресту.

– Вы, Геннадий Николаевич, забываете, что, во-первых, они сами могут подбросить что-нибудь запрещённое, а во-вторых, могут объявить незаконным пребывание пассажиров на нашем судне, – скороговоркой взволнованно произнёс Фейгельсон.

– Гаагская конвенция[10] не запрещает организациям Красного Креста брать под свою защиту женщин и детей, – возразил Петров.

Вскоре Кабаяси спустился в кают-компанию и потребовал список пассажиров. Его пришлось наскоро составлять.

Прошло с четверть часа в томительном ожидании. К Кабаяси начали подходить его подчинённые с докладами о результатах досмотра.

Капитан выслушивал их с невозмутимым видом и отдавал короткие распоряжения.

Все русские с нескрываемой тревогой следили за этими переговорами, стараясь по выражению лиц говоривших понять, о чём идёт речь. Вдруг взволнованно влетел в кают-компанию провизор.

– Помилуйте! – обратился он к Петрову. – Они считают даже селитру военной контрабандой, а она положена по номенклатуре аптечных лекарств, и у нас её всего пятьдесят унций.

Вслед за Фейгельсоном вошли двое японцев, неся в руках банку с злополучной селитрой. Разобравшись, в чём дело, Кабаяси заявил, что селитра будет конфискована, а «Монголия» отпущена, если это разрешит адмирал Того. Все облегчённо вздохнули.

– Мы строго соблюдаем правила Женевской[11] и Гаагской конвенций, свидетелями чего вы сейчас были, – обратился Кабаяси к русским перед уходом.

Японская шлюпка отошла. Вынырнувший откуда-то Охотский приказал дать полный ход. Русская эскадра успела уйти за это время довольно далеко, и пароходу пришлось поспешить, чтобы поскорее догнать её.

Было около четырёх часов дня. Солнце уже заметно склонялось к западу. Море по-прежнему было спокойно, а горизонт ясен. Справа, с западной стороны, японцы медленно нагоняли русскую эскадру, идущую полным ходом в направлении на мыс Шантунг. На артурских кораблях не было заметно повреждений, и они шли на разных дистанциях друг от друга. Крейсера двигались параллельной колонной с левой стороны, в десяти кабельтовых от броненосцев. Ещё левее тянулись цепочкой миноносцы. К ним в кильватер пристроилась и «Монголия».

После посещения парохода японцами у всех настроение резко повысилось. Собравшись на палубе, всё население парохода обменивалось впечатлениями о только что пережитом треволнении. С «Цесаревича» запросили, всё ли благополучно на «Монголии», на что последовал положительный ответ. Было очевидно, что на флагманском корабле беспокоились за судьбу плавучего лазарета.

Как только головной корабль японской эскадры вышел на траверз броненосца «Полтава», грянул выстрел из двенадцатидюймовки. Примеру броненосца последовали остальные корабли. Японцы не замедлили ответить, и вскоре бой разгорелся по всей линии. Японские снаряды, перелетая через русские корабли, начали падать невдалеке от «Монголии». Охотский поспешил отойти ещё дальше в сторону.

С мостика были прекрасно видны обе сражающиеся стороны: ближе, в двадцати кабельтовых, – русские, а в шестидесяти-семидесяти – японцы. Обе эскадры окутались дымом от выстрелов и взрывов, но японские снаряды при взрыве давали огромные столбы густого чёрного дыма, а русские – малозаметный зелёный дымок. Поэтому казалось, что русские броненосцы несут гораздо большие поражения, чем японцы. Особенно доставалось флагманским кораблям «Цесаревичу» и «Пересвету», которые временами совершенно скрывались в чёрном дыму.

– Наших-то как шпарят! – взволнованно проговорил Охотский. – А японцы словно заговорённые, ни одного попадания!

– Вглядитесь повнимательнее, Измаил Дмитриевич, и увидите, что и у них есть поражения. Видишь зеленоватые дымки? Это и есть попадания наших снарядов, – возразил вахтенный начальник.

Все наличные бинокли и зрительные трубы были пущены в ход. Затаив дыхание, все следили за развёртывающейся перед ними трагедией. Многие женщины начали плакать, особенно когда снаряды попадали в те корабли, на которых находились их близкие.

– Не могу, не могу! – истерично закричала вдруг одна из пассажирок при виде огромного облака дыма, окутавшего «Победу». – Там, наверно, не осталось ни одного живого человека!

Но в следующее мгновение броненосец вновь стал ясно виден, и на нём не было заметно никаких повреждений.

Разнервничавшихся дам пришлось чуть не насильно увести вниз.

Рива мужественно продолжала следить за «Севастополем». Вот на нём взвился вихрь огня и дыма, и тотчас начался пожар в носовой части. Молодая женщина закрыла от ужаса глаза.

Вслед за «Севастополем» загорелось на «Полтаве». Огненные языки высоко вздымались сквозь дым. В бинокль виднелись белые точки суетящихся на палубе людей. На «Пересвете» почти одновременно были сбиты стеньги на обеих мачтах. На «Ретвизане» снесло половину средней трубы.

По мере сближения эскадр стали яснее видны повреждения на японских кораблях. Стрельба их заметно ослабевала.

– Наши молодцами дерутся! – восхищался Охотский. – Неизвестно ещё, чья возьмёт.

Японские газеты так описывали этот бой:

«Получив известие о предстоящем выходе русской эскадры, адмирал Того поспешил сосредоточить на подступах к Артуру все находящиеся поблизости боевые суда своей эскадры – всего восемнадцать боевых кораблей, из них четыре броненосца, шесть броненосных крейсеров и восемь лёгких. Кроме того, была подтянута миноносная флотилия в составе пятидесяти миноносцев.

Но в генеральном сражении принимал участие лишь первый броненосный отряд, в составе четырёх броненосцев и двух броненосных крейсеров новейшего типа, под начальством самого адмирала Того. Около полудня он увидел русскую эскадру, идущую курсом на юго-восток, в десяти милях впереди себя, и, пользуясь преимуществом хода, устремился ей навстречу.

Во время первого боя в японские суда попало несколько крупных снарядов, причинивших значительные повреждения. Для исправления их адмирал Того временно вышел из боя. Русская эскадра уже почти скрылась из виду, когда наконец японцы смогли последовать за ней.

Второй бой шёл на параллельно сближающихся курсах на дистанции пятьдесят один кабельтов. Сражение велось с необычайным ожесточением. Невзирая на численное превосходство японцев в тяжёлой и особенно в средней артиллерии, русские упорно продолжали идти вперёд, нанося нам весьма значительные повреждения».

Адмирал Того находился в боевой рубке головного флагманского броненосца «Микаса». Он напряжённо следил за ходом боя в подзорную трубу, временами отдавая отрывистые распоряжения. На его бледно-жёлтом, продолговатом, почти европейского типа, лице, с небольшой коротко стриженной полуседой бородкой, застыло сосредоточенное выражение. Внешне он сохранял полное спокойствие, ничем не выдавая всё сильнее нараставшую тревогу за исход сражения.

Никогда ещё русские не проявляли в бою столько выдержки и упорства, как сейчас. «Микаса» весь был окутан дымом от взрывов и возникающих на нём пожаров; из-за дыма временами русских почти не было видно. Грохот стрельбы смешивался с шумом разрывов попадавших в «Микасу» русских снарядов.

Почти все верхние надстройки были разрушены и снесены, на исковерканной палубе валялись неубранные трупы. Одно из орудий носовой башни было подбито, другое могло действовать с трудом. Кормовая двенадцатидюймовая башня тоже была выведена из строя, половина средней артиллерии левого борта не действовала. Не хватало прислуги для орудий.

Давно выбыл из строя командир броненосца капитан Хирота, были отправлены на перевязочный пункт почти все чины адмиральского штаба. В командование броненосцем вступил третий по старшинству капитан-лейтенант. От главного врача пришло донесение, что уже выбыло из строя десять офицеров и около двухсот матросов.

Адмирал вышел на мостик и оглянулся на идущие сзади корабли. Стоящий рядом юнга-горнист поспешил подать цейсовский бинокль. Вслед за адмиралом из рубки вышли флаг-офицеры и два сигнальщика. В это время русский снаряд попал в одну из дымовых труб, осколки застучали по броневой рубке и палубе. Адмирал поморщился и, приказав перейти на левое крыло мостика, стал разглядывать идущие сзади свои суда.

Горел «Асахи». Сквозь дым пожара были видны наполовину снесённая грот-мачта и развороченные верхние надстройки. Тем не менее броненосец продолжал интенсивно вести огонь. За «Асахи» чуть выступал «Фуджи». По медленной стрельбе можно было судить о наличии на нём значительных разрушений. На концевом крейсере «Якумо» ещё были видны языки пожара. В это время четвёртый от мателота броненосец «Шикишима» сильно метнулся влево и на мгновение стал отчётливо виден. Передний мостик был разрушен. Из кормовой башни сиротливо выглядывало лишь одно двенадцатидюймовое орудие, трубы были сильно помяты. Вскоре «Шикишима» опять лёг на курс и скрылся за идущими впереди кораблями.

Адмирал оторвался от трубы и взглянул в сторону русских. Склонявшееся к западу солнце хорошо освещало эскадру. Несмотря на разрушения и пожары, она продолжала двигаться прежним курсом и не снижала интенсивности своего огня.

Того в задумчивости направился обратно в рубку. Страшный взрыв поблизости сильно толкнул его в спину. Сзади раздался негромкий крик. Адмирал оглянулся. На палубе корчился в предсмертной агонии юнга-горнист, всё ещё держа в руке исковерканный горн. Один из флаг-офицеров исчез, другой, превозмогая боль, зажимал рукой раненый бок.

– Где лейтенант Коноэ? – спросил его адмирал.

– Пал смертью самурая во славу нашего обожаемого Тенно, – ответил с трудом офицер побелевшими от страдания губами.

– Идите сейчас же на перевязку, – приказал ему Того, заметив кровь.

– Позвольте только убрать это, – поднял руку офицер, и тут адмирал заметил, что на украшавшей его грудь звезде Восходящего Солнца прилип окровавленный комочек.

Того брезгливо смахнул его, с сожалением глядя на свой испачканный белоснежный китель.

В рубке он кивком головы подозвал к себе капитана второю ранга Изиду, заменившего раненого начальника штаба. Офицер тотчас подошёл и почтительно вытянулся в ожидании приказаний. Адмирал мгновение помолчал. В его голове вихрем пронёсся целый рой мыслей. Тяжёлое положение японской эскадры было очевидно. Встал вопрос о выходе из боя, но отступление обозначало провал основного плана войны – не допустить соединения артурской и владивостокской эскадр. С другой стороны, продолжение боя грозило такими повреждениями, после которых броненосный отряд может надолго выйти из строя и русские приобретут хотя бы временное превосходство на море. Правда, у острова Цусимы находится ещё эскадра броненосных крейсеров адмирала Камимуры, а в Корейских шхерах скрывается три десятка миноносцев. Но зато к русским могут подойти на помощь владивостокские крейсера.

Осторожность всё же взяла верх.

– Поднять сигнал: «Я имею передать приказ», – обратился адмирал к Изиде.

– Готово, – через минуту доложил офицер.

– Эскадре отходить в Сасгбо, – раздельно проговорил Того.

Изида с удивлением и испугом посмотрел на своего адмирала.

– Разве ваше превосходительство считает, что русские выиграли бой? – робко спросил он.

– Да.

Офицер широко раскрыл свои чуть раскосые чёрные глаза, затем взглянул в сторону неприятельской эскадры и радостно воскликнул:

– Флагманский корабль русских вышел из строя!

– Смотрите, «Цесаревич»! – вдруг крикнула одна из пассажирок.

Броненосец неожиданно круто бросился влево и при этом так накренился, что всем казалось, будто он сейчас перевернётся.

По палубе и мостику пронёсся крик ужаса. Все ожидали немедленной гибели «Цесаревича», забыв на несколько мгновений о себе, о «Монголии», обо всём окружающем. Но «Цесаревич» так же неожиданно выпрямился и, продолжая катиться влево, казалось, готов был таранить «Севастополь» или «Пересвет». Оба эти броненосца, давая ему дорогу, свернули в сторону противника.

Японский адмирал Хэйхатиро Того

Шедший за «Цесаревичем» «Ретвизан» сначала было пошёл за флагманом, но затем быстро переложил руль и ринулся на японцев. Только «Победа» и «Полтава» остались на прежнем курсе. Строй эскадры был нарушен. Весь огонь японцев теперь сосредоточился на «Ретвизане», но, вследствие быстрого приближения его, снаряды давали перелёт. Броненосец, полыхая огнями всех своих орудий, стремительно шёл на «Микасу», который, не выдержав, начал поспешно отходить. Но остальные корабли русской эскадры не последовали за «Ретвизаном».

Оказавшись ближе к японцам, чем к своим, и под ужасающим обстрелом всей эскадры противника, «Ретвизан» принуждён был повернуть назад.

Прошло ещё несколько мгновений. Русские броненосцы продолжали отстреливаться от неприятеля, но все уже лежали на разных курсах. Затем один за другим они в полном беспорядке начали поворачивать к Артуру.

На всё ещё продолжавшем описывать циркуляцию «Цесаревиче» взвилось несколько флагов. – «Адмирал передаёт командование», – расшифровал сигнальщик.

– Значит, Витгефт или убит, или тяжело ранен, – стуча зубами от волнения, проговорил Охотский.

– Когда погиб Макаров, все говорили: Бог с ним, с кораблём, лишь бы вернулся адмирал, а сегодня можно сказать: Бог с ними, с адмиралами, лишь бы корабли были целы, – утешал его главный врач Петров.

Крейсера, следуя за флагманским «Аскольдом», пошли на сближение с броненосцами, но те продолжали идти нестройной кучей, на ходу обгоняя друг друга. При этом они стреляли во все стороны, так что два или три снаряда упали около «Монголии».

– Право руля! – скомандовал Охотский, и пароход начал поворачиваться кормой к эскадре. Несколько мгновений с мостика ничего не было видно за дымом из трубы.

– Разбиты, отступают, мать их так-перетак! – заорал Охотский, неожиданно воспылав боевым азартом.

– Отступилась от нас Царица Небесная! – проговорил рулевой, снимая фуражку и набожно крестясь. – Много, поди, сегодня матросиков отправилось в царство небесное.

– Замолчи, дурак! И без тебя тошно! – оборвал его вахтенный начальник. – Все корабли на плаву, они оправятся и снова вступят в бой.

Но броненосцы продолжали, отстреливаясь, нестройной толпой отходить по направлению к Артуру. Японцы не преследовали их, ограничиваясь лишь огнём с дальней дистанции. В это время крейсера подошли к идущему впереди всех «Ретвизану». На «Аскольде» подняли какой-то сигнал, и, густо задымив из всех труб, крейсер на всех парах ринулся на видневшийся поодаль японский отряд. За ним последовал «Новик». Оба они быстро исчезли в уже темнеющем на востоке море. Некоторое время издалека доносилась усиленная канонада, а затем всё стихло.

Огромное, по-вечернему красное солнце коснулось горизонта. Последние лучи его освещали красноватым светом мерно колышущиеся волны, на фоне которых чётко вырисовывались силуэты русских кораблей. «Ретвизан», сильно зарываясь на ходу носом, со снесённой наполовину передней трубой, уходил всё дальше вперёд. За ним шла, оседая на корму, «Полтава». Несколько поодаль двигались «Цесаревич», на котором была снесена часть верхних надстроек, и «Севастополь» с нелепо задранной вверх двенадцатидюймовой пушкой в носовой башне и развороченной передней трубой. В стороне виднелись «Пересвет» со сбитыми верхушками мачт и разрушенными кормовыми надстройками и «Победа», у которой были разворочены две передние трубы и зияла надводная пробоина с левого борта. Только «Диана» и «Паллада» не имели никаких повреждений.

Рива с отчаянием смотрела на эти избитые, искалеченные корабли.

– Теперь, надо думать, наша эскадра уже окончательно вернётся в Артур, – угрюмо проговорил Охотский.

– Полноте! Быть может, с темнотой мы опять ляжем на прежний курс, – отозвался поднявшийся на мостик Петров.

– Если повреждения незначительны, то нечего и возвращаться в Артур, а если они велики, то где же их там исправлять, да ещё при бомбардировке с суши?

– Запасутся углём, водой, продовольствием, починятся и опять попытают счастья в бою.

– Запасов в Артуре нет. Крепость отберёт и то, что имеется сейчас. Просто перепишут моряков в пехоту, пушки передадут на форты, – угрюмо бубнил Охотский.

– Неизвестно, сколько кораблей ещё доберётся до дому. Японские миноносцы так и лезут со всех сторон, – мрачно присоединился вахтенный начальник, – как бы и нам в этой драке не попало. Это шествие кораблей напоминает мне погребальную процессию, – заметил вахтенный начальник.

– Почему погребальную процессию? – спросила Рива. – Вы считаете, что на эскадре много убитых? – и слёзы брызнули из её глаз, напряжённые нервы сдали.

– Пойдёмте вниз! – взял её под руку капитан.

Рива бросила последний взгляд на исчезающее за горизонтом солнце. Закат был ярко-красный, и казалось, будто море окрасилось кровью.

Ночь выдалась безлунная, но не очень тёмная. По небу стлались лёгкие, полупрозрачные облака, сквозь ровную пелену которых звёзды светились мягким, рассеянным светом. С юга шла зыбь. «Монголию» порядочно качало.

В кают-компании позванивала посуда. Кое-что начал укачиваться и поспешил лечь.

Плавучий лазарет продолжал идти параллельным курсом с броненосцами, держась в нескольких кабельтовых от них. С наступлением темноты были зажжены все огни. Все иллюминаторы были открыты и освещены.

Этими мерами Охотский хотел предохранить пароход от случайных нападений японских миноносцев, которые, пользуясь темнотой, ринулись в атаку на отступающие русские суда. Но, двигаясь параллельным курсом с эскадрой, он тем самым указывал противнику её местонахождение, поэтому с «Пересвета» сигналом приказали или отойти и лечь на другой курс, или, потушив огни, подойти под охрану эскадры. Капитан «Монголии» предпочёл находиться подальше от места схватки и вышел за пределы досягаемости артиллерийских снарядов. Увеличив ход, он стал обгонять медленно двигающуюся русскую эскадру.

Заметив это, пассажиры начали умолять капитана не уходить от броненосцев.

– Если же мы будем одни, то японцы, наверное, захватят нас и отведут к себе. Никто об этом и не узнает.

Охотский заколебался. Но в это время мимо парохода в сторону русской эскадры проскользнули лёгкими тенями японские миноносцы, и почти тотчас же в темноте заблистали выстрелы броненосцев и неподалёку в море упало несколько снарядов.

– Право руля! – испуганно скомандовал капитан, и «Монголия» на всех парах стала удаляться от эскадры.

Рива поднялась на палубу. Ночной ветерок приятно освежал лицо. Звёзды мерцали над головой. Волны мерно покачивали быстро идущий пароход, изредка обдавая палубу мелкими солёными брызгами. Висящие на стрелках спасательные шлюпки тихо поскрипывали в такт качке. Из открытого люка доносилось ровное дыхание машины.

На палубе было пусто. Рива отошла к корме и, облокотившись на планширь[12], напряжённо глядела в сторону русской эскадры. Канонада то затихала, то разгоралась с бешеной силой. Ни на одном из кораблей не светились прожекторы. Броненосцы скрывались во тьме, желая избежать минных атак.

«Как, однако, растянулась наша эскадра!» – подумала Рива.

В это время совсем по носу «Монголии» неожиданно выплыл силуэт большого военного корабля – пароход едва смог избежать столкновения с ним. Тотчас мимо борта проплыл, освещённый огнями с «Монголии», японский лёгкий крейсер. С него что-то кричали по-английски в мегафон, закончив своё обращение русской бранью.

Рива как зачарованная смотрела на серо-вороной корабль с чуть поблёскивающими в темноте длинными тонкими пушками, из которых, быть может, сегодня были убиты её друзья и знакомые на русских судах. И она содрогнулась при мысли, что в числе погибших может быть и её Андрюша.

– Куда мы держим путь? – спросила она у подошедшего к ней Фейгельсона.

– Боюсь, что в преисподнюю! То нас обстреливали, сейчас чуть не протаранили, а впереди ещё минные поля у Артура.

– Так мы возвращаемся домой? Но почему же тогда мы не идём параллельно эскадре?