With skylarks

Харчевня зорь

Ночь. Город спит, укутавшись добротой стеганых одеял ласки. Умаялся заботами, раскинулся посапывая. Улыбаясь во сне визгам на каруселях, на скорости миллионы зрачков соревнуются. Никто специально не толкает в спину, каждый своим, если только случайно на пути, по неосторожности, погружены в свои заботы, поддерживая темп на спидометре.

Раннее утро, пес у ног спит, черный влажный нос уткнулся в оболочку стопы. Пробуждается город. Тягучая тишина. Пусто от звона паркующихся волнующих электричек. Вычерпан сосуд с тягучим кофе, одиноко ему обнаженному, уже ненужному. Пиала с творожным завтраком, некогда ублаженная сметаной, увлажненная плотными сливками, не торопясь исчезла. Ждет своего часа чистоты пустая посуда с остатками. Странно, по-прежнему вакуум отсутствия визга тормозных колодок электропоездов. Вязкая тишина. Просыпается слишком медленно. Еще все спят, утро выходного. Птицы отключили новостные динамики. Ветер балованный, намаявшись за ночь, поглаживая ухаживаниями молодую листву, бесшумно заигрывает остатками энергии. Сон канул, его история, как обычно, не исчезла полотном эпизодов на стене от дуновений трепыхается. Город шепотом: «Совсем не обязательно в лабиринтах вести себя так, как в мегаполисе, чуть тише, тише». Совет бесплатный, не ценится, подвешена стоимость дарением.

Скользнули среди городских лиан десятки глаз голодных в поисках добычи. Стоит учуять, надкусят буквами, слетятся стаей, разрывая сплетнями ночь, завоют. Хайпуя, станут приплясывать, без особых различий морали. Город томно спит, в свое добро уверовав, а рядом параллельное художниками возводится, незаметно заполняя реальность. Подбирая на земле пронзительное, разукрашивая эмоциями события серые невзрачные, обычные человеческие. Даже растения насторожены, ждут подвоха случайного, очень часто топтали, кричали унижая, фильтруют запахи, на агрессию не прерываясь, и, к сожалению, находят. Мечтает все с легкими о жизни с легким теплым воздухом, выделяя запах страха, беспокойные. Выискивая дурное в простом, усматривая умыслы в бескорыстном, не веря уже в «просто от души». Мемами притрагиваясь к раскаленным проводам нервов, дребезжат сосульками в напряжении. Позевывая, память транслирует, воспроизводя некогда прочитанное и без спроса у Карнеги присвоенное: «В этом мире есть только один способ заслужить любовь – перестать требовать ее и начать дарить любовь, не надеясь на благодарность». Виновата во всем скорость движения, безрассудные не успевают перестраиваться, менять окраску под цвета окружения. Сталкиваясь, причиняют боль неуступчивостью, гордость выпячивая. Падают, встают в погоне. Бег с препятствиями из жадности или из-за баловства померяться силами. Чередуя яд со сладостями, тираду слов ублажения до молний испепеляющих. Бывавшие, истоптав не одну пару кожаных в слоях грязи выпирающей, заранее принюхиваются, обводя взором окрестности, взвешивая скорость ветра в лицо обветренное. Смотрят, сравнивая данную обеспокоенность с обычными повадками, сличают следы на тропах хоженых.

Утро – такого сонного мегаполиса.

Вечерние вельможи

Я пишу для журналов холдинга под никами разными, прячу за красивыми словооборотами собственную непривлекательность. Редактор говорит обратное, наизусть знаю каждое, не проникает, по поверхности. Хотя! Улечу, улечу к океану, он один меня глубоко балует.

Каждый выбирает свои формы. Нет, особо не страдаю, так прилетит на день-два парализующая скука. Раз на раз не попадает, нет графика, а так это ничего, выветривается. Пару мокрых с подушкою, запихивая столовыми прохладное ванильно-сливочное, отключив входящие. Зрачки в то время неподвижные не сводят с экрана фосфоресцирующего, на автомате воспринимают действия, хитросплетения персонажей, преданности. Хочу снова принцессою, под зонтик, с нежностью. До пяти утра, пока энергии в аккумуляторах достаточно. А эти треклятущие критики, хлеб свой подбирают крошками, в самый пик, когда требуется, наносят резкую. Выбирая в колонках звуки им приевшиеся, смысл, переворачивая, удобряя зельями. Несправедливо так, словно чуют подраненность, поврежденное крыло, как прихрамываю. А подружки, друзья? Тысячи, но жили давно, живут за тысячи, одиночество души, охраняя ладошками, лишь бы не задуло циничными. Пряталась, выслушивая монологи в строках, завораживали кульбитами слов Жака Фреско: «Я пытаюсь вернуть вам мозги, которые у вас забрали в школе и при воспитании. Я пытаюсь показать вам, как устроен мир. Так что, если вы хотите сделать лучше этот мир, пора оторвать задницу от дивана и сделать его лучше». Одиноко без прикосновений даже с ними. Улечу, улечу к океану, он один меня балует. Хотя.

Сама себе нафантазировала, один раз в редакции, спрашивал меня обо мне, показалось – особенный. Большой, словно из тайги медведь бурый, завораживал неторопливостью, медленно. Может, от пустоты? Привыкла к репликам фейковых поклонников или дизлайков от тех же невидимок, без внимания ко мне. Обыденность, вся в работе с головой, не выныривая, пицца, кола, роллы, бургеры и снова белкою. Интересовался, когда бываю, о чем пишу, дружу, увлекаюсь, какого цвета глаза, предпочтения в цветах, запахах, где обедаю, никто никогда так. Зацепил таинственностью, заигралась с природой хвойною, улыбалась затеянной интригой, втянул сам, а я приняла, расписала палитрой себя другую, глупая. Раз в неделю, словно по расписанию, пытался застать меня ту, выдуманную, врала, приплясывая, забавляясь, как ребенок восторженный. Порыкивал, переминался неуклюжестью, такой родной, большой, со щетиною, разводил руками растерянно, а потом за свое с вопросами. Любопытствовал образованием, начитанностью, подругами, чуть с дрожью – поклонниками, моими выдуманными нарядами, где ужинаю, какие фильмы любимые… Так несколько месяцев, выдыхаться стала, даже у самой не хватало фантазии, зато захлестывало внешних критиков восторженностью, чередой поклонников ветреных, летним дождиком увлажняющих. Привыкла, знаете? Привыкла канатами, гвоздиками, уютом от происходящего, запаху его недолгому, словно облокачивалась и тонула окутанная. Пропал, а может, и потерял интерес. Пыталась найти, но оказалась, о себе так много, а о нем ни капельки, на поверку – эгоистка пера. Дура дурою. Улечу, улечу к океану, он один меня балует. Хотя.

Еще не все мороженое, не все фильмы, не настолько и подушки мокрые, фразами глянца до конца не выплеснула, отдышаться бы.

А знаете? Билеты куплены, носом запах аэропорта улавливаю, суету, волнение, багаж, чашка кофе, строки собеседника перед взлетом к новому.

Утренние ласки

Вы так ветрено красивы, умилительно сладостны, теплом завораживаете.

Вы восхитительны обаянием, согреваете заботою, смешите нелепицей.

Вы поражаете начитанностью, необыкновенной особой вежливостью, под настроение сияете эрудированностью.

Вы при желании вызываете улыбку искреннюю, успокаиваете домашней хозяюшкой, словно летняя бабочка.

Вы совушка ночи поздней, порой трогательно сентиментальная, сменяя накидку настроения на обольщение царственностью.

Вы беззаботная обезьянка скачущая, местами дикой кошкою, своевольная, как ребенок наивная уникальной бессеребренностью.

Вы, как грациозная лань, пахнете весенней свободою, восхищая взвешенностью слов вечера.

Вы искусительно-хищная пантера темная, волной океана глади прибрежной убаюкиваете, словно таинственный бутон розы, благоуханием одурманиваете.

Вы глубокая своим искренним дружелюбием, многогранна интересами, опьяняете, инопланетная.

Замедляя шаг, поучений, ограждения от своевольностей, повторяю слова Жан-Жака Руссо: «Природа хочет, чтобы дети были детьми, прежде чем быть взрослыми. Если мы хотим нарушить этот порядок, мы произведем скороспелые плоды, которые не будут иметь ни зрелости, ни вкуса и не замедлят испортиться. У ребенка свое особое умение видеть, думать и чувствовать; нет ничего глупее, чем пытаться подменить у них это умение нашим. Дайте детству созреть в детях».

Вы невероятно редкая, лесная, земляничная, сладкая, бушующая стихия с эмоциями, сметающая любое препятствие, иногда тихо расстроенная, перебираете струнки трогательные.

Вы волшебными озерами глаз околдовываете, искусно жонглируя заботой, мягкостью, соблазняя пышно стройной талией.

Наигрались? Идите сюда уже, присаживайтесь…

Вечер, ночь, утро, дурочка

Так и стояла раздавленная, примятая, скрючившись от унижения. Не то чтобы слабая, такое утро неожиданностей. Зачем надо было самой выходить к воротам? А тем более открывать калитку, разгадывая хитросплетения механики установленных засовов. Сама виновата, распустила на выходные, позволила себе снисходительность. Вернее, соскучилась, соскучилась по тишине настоящей, без шарканий и шорохов, ненужных встреч с лишними.

Все просто, утро такое какое-то волнительное, неспокойное. А ведь начиналось то, вечер, как по ноткам разложенным, все как запланировала в головушке. Связь отключила, отбросила, проконтролировала, коробки с интернетом последний выдох выплеснули. Вечер последних прощающихся плавно перетек в густую ночь непроходимых волнений. Окунулась в объятия ночи, вальсируя. Тишина томная. Злая, ласковая тишина… Отключила собранность, бокал игристой вдовы, икры отборной черной с маслицем на белом хлебушке для вкуса, просто не голодна, всего достаточно. Забавлялась сама с собой, раскинувшись в плетеном, жонглируя электричек мыслями. Книга Камю со страницами-бабочками, слова, от дуновения порхающие: «Дочь горшечника Дибутада увидела на стене тень своего возлюбленного и обвела его профиль кинжалом. Благодаря этому рисунку ее отец изобрел стиль росписи, украшающей греческие вазы. В основе всех вещей лежит любовь». Сама себе улыбаюсь, забавно. Любовь томная. Помню, понравилась мысль: «Найму железнодорожного начальника вокзала для моих мыслей стремительных, доверить ему упорядочить движение, составить расписание, может, уменьшит разрушительные крушения и буйство разочарований. Смешно, ни один из кремниевых не выдержал, да и нечего фантазировать, через пару месяцев досконального погружения заболеет, в лучшем случае психушкой отделается. Только сама, только. Привыкла с детства». Вспоминая за неделю события с глупыми комплиментами, забавлялась подливая, по чуть-чуть надкусывая, нравится. Незаметно уснула, свернувшись калачиком, обернувшись теплым пледом, по теплу с его руками схожим. Что делать? Гордая, прошлое. Раннее утро, на удивление выспалась. Как добралась, одеяние сбросила, напрочь отсутствует.

Лишь утром сквозь ресницы вдохнула утра очарования изящности, нежности величия природы с подарками невидимыми. Заманчивыми ароматами просыпалось утро, расцветало, балуя любимую, не предвещая грозовых туч с молниями в настроении. Тишиной одинокою пробралась в необъятную кровать, без всех, только сама с собой. Раскинулась звездочкой, замерла в уютных пуховых няшностях. Подъем, подъем, подъем, милая… В душ, а затем завтракать, завтракать и на прогулку по территории, хоть взгляну на созданное. Круассаны, с душой вылепленные, домашний вишневый джем, сливочное масло деревенско-местное, чашечка кофе, все тончайшим фарфором с серебром украшено. Пригласила тишину со мной оттрапезничать. Сперва, показалось, услышала и присоединилась, послушавшись. Чудная, дикая, или испугалась, отпрянула.

Прислушалась. Вот оно, звук еле уловимого плача трогательно. Фоном, тихим голодным комариком, пискляво еле различимо, настойчиво. Мало ли, не моя история, разберутся. Тикали. Не давали покоя скребущиеся сквозь окна террасы, плачущие. Прерывающиеся на всхлипывания, и снова пенопластом о жестянку. Нет, не громко, больше походило на навязчивость, нудно раздирая внутренности, вонзались грустью. Невообразимо.

Распахнула массивную дубовую дверь. Внезапный удар. Хлесткими словами гневными, тирадой грязи, ураганом мата с пошлостью, дребезгом хрусталя осколков ярости, претензий, варевом серого, с обглоданными костями перемешанного, ядовитым шипением с кривыми гримасами, кипятком желчи испорченной.

Пощечина, резкая, жесткая, инстинкт, годами выработанный.

Очнулась, зрачки расширились: «Ой, а я к… извините, ошиблась, а где он?»

Дурочка.

Параллельно царице

Воробьи ранние, звуками сквозь сплошное стекло виражей просачиваются. Смешные? Абсолютно. Кричат, хамят, волнуются. Делят нажитое, пилят по степени значимости хлебца крохи. Эгоистично увлечены значимостью добычи и процессом. Сон утренний томный, желешечкой обволакивающий, потягушечки резиновые. Пятки, над кроватью сверкающие пропеллерами, смехом ублаженные, шутками с сарказма частичками. Новое, новое утро прохладное без солнца навязчивого, умаслено густыми облаками дрейфующими. Плачет голубая гладь за кулисами поутру, роняя капли редкие, стесняется своей слабости. Не понимает, глупое, важности грусти, подарков влажной энергии для простых зеленых земных переплетенных. Соскучились внизу, расцветают за мгновения. Жаждут фонтанами наслаждения, хлопушки с событиями, хитросплетения поступков с обещаниями, слов ветрено-клятвенных, борьбы с каруселями. Смятая постель с пастельными тонами, брошена. Хлопок двери, душ застучал струями по стенам мраморным, разбиваясь о тела сплетенные, увлажняя прохладою. Остужая чуть температуру раскаленности действиями, одновременно стесняясь подсмотренного. Такое утро внутри жаркое. Вне взоров подушки меж собой спором заладили. Начали с кичливости перьями, их мягкости, раздувая сны подсмотренные, трофейным количеством увиденного. Полезностью применения для утех утренних. Глупые, скучно им, залежались смятые, не смолкают в такт пернатым с подоконника.

Щебет слов, выдохлись, улыбаются, руки в унисон перебирая пальцами, синхронными взмахами кистей выводят мелодию блюд утренних. Забавные, на одной волне, как погрузились и не выныривают во внешнее. Все легкое, улыбками, зеленью красок насыщенное. Глаза балуются, забавляются счастьем одинаковых шуток, подстраиваются. Пачкая носы, губы, щеки детскими шалостями. Щелкнули внешнее, забавы ради. Ворвалось, раскромсало металлическим. Паутиной ядовитой сплетая внимание. Что с ними? Погрустнели, открыли себя для серого. Впустили персонажей прохожих среди пустыни выжженной. Отрывком: «Обманули?» Нет, завертелась, в суете забыла. Все это поверхностное, свои правила, взгляды на отнятие ресурсов у природы. Здорово, если получится больше. Солгала? Ну, а чего вы ожидали? Вертимся, крутимся, некогда на телячьи… Триста секунд разговора и вытравили? Смешно! Читайте Моэма, ребята, трижды описано. Смеется, цинизмом позвякивая, давно не… Хотела бы побыть нежной, но не в этой… Переглянулись, почувствовали осушение, выскребли, выпили за минуты, вычерпали энергию нежности. Рассадили на ветвях каркающих только вылупившихся птенцов сомнений. Это не передать, только на ощущениях, шепотом о сохранении. Безусловно, синхронно прозвучали из уст Жан-Жака Руссо: «Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они».

Одновременно потянулись одинаковые и щелчок кнопки, тишина хорошая. Не понятно, как правильно, свои законы утвержденные. Недаром же из сотен тысяч просеяны и остановились в выборе, выключили.

После зрачками встретились, пусть будет там, параллельными.

Звездная гладь

Вечер. Чуть усталости. Прочь из стен одиночества. Дорога ночная пятнадцатиминутная скользкая. Как всегда, битком, без свободных столиков. Насыщенный дым суеты снующих обслуживанием. Бесцеремонность уже градусных. Тяжело всегда погружение до растворения, словно в прорубь с осколками. Набрать воздуха.

Сюрпризы россыпью. Форма официанта, брошенная на перекур или так, в эмоциях. Искорки зрачков, улыбнулся, сгреб, примерил. За вечер. Набирай, набирай скорости. Никто, удивительно, не узнает, обезличенный, форма невидимки, может, оно и к лучшему. «Сюда, еще, ждем уже… мы этого не заказывали, отменяем, как скоро?»

Среди столов, рядков выбрать скорость, сбиваясь сперва, после приноровившись к потоку течения, выдохнуть, расслабился. Жаром от каждого столика эмоциями. Обсуждали, пиная, фыркали, не замечали, как светится. В беготне стоптанных сандалий за хрустящей добычей наличности, отбрасывали из прайда. Блага призрачные взамен на незаметные граммы улыбки искренней. Слухи дегустируют не пережевывая, иные их для пущего эффекта заваривали, настаивали, перемешивали, крошили для удобопереваривания. Как это бывает плечом к плечу, бились, смыкались грани бокалов, расплескивали, переплетение накипевшего. «Он потрясающий, обеспечил работой сотни тысяч, как же идет ему строгая форма в сочетании с подбородком волевым, решительным». А рядом средиземное радио: «Все умеют лгать без исключения, только распустив перья ресниц не умела грубо, исключительно с детской наивностью воспринимала его подарки и снисходительность, вежливый. Последней, знаете, что оставил? Опустим, но там все до краев». Скорость, скорость обслуживания, нет времени надолго. Щелкаем волны на Индийского океана, льющиеся из коралловых передатчиков, очерчены ярко-красными красками: «Обещала не опускаться до жалости к себе. Но не могу, очередной раз дверь в спальню захлопывала, стены вздрагивали от всхлипываний, пестрели разлетающиеся по уголкам стремительные эсэмэски с эмоциями». Вокруг сочувствующие в очках розовых, далекие в действительности, синхронно кивающие, украдкой на свои ситуации примеряя, оценивая, ничего личного. Следующий, очередной, сотенный столик обособленный. «Много не пей, постарайся молчать. Я не могу с ними общаться, другие и другая. Я просто счастливой хочу быть, счастливой».

Шикарно бесцеремонные за рукав отшвыривают к очередной: «Сюда, еще столько же, повтори. Так на чем? Ах, да. Недавно с выставки парижской, абсолютно передовое, хамоватое, вычурное, но не скучная провокация. Яркий фарс, разбавленный пошлостью. Остроумное интеллектуальное искусство. Отговаривала, не послушал, приобрели по случаю, приедете, упадете, впечатляет».

Умаялся, благо закуточками место изобилует. Разорвали жесткий диск от переизбытка информации, даже с опытом сбои. Улетай, не майся, улетай, пора, хватит за триста шестьдесят секунд впечатлений ночи. Перевел, выровнял сбившееся, пригубил односолодового.

Обводя напоследок взглядом заведение, надо же, и она сегодня тут. Полыхнули в сознании строки Камю: «В жизни должна быть любовь – одна великая любовь за всю жизнь, это оправдывает беспричинные приступы отчаяния, которым мы подвержены». У меня есть пару вопросов. Всегда знал, что Ты особенная. В свое время всковырнула панцирь, высвобождая фантастические эмоции от рецепторов. Завис, вирус прошлого, словно в невесомости перебираю конечностями неконтролируемыми. Время, время вулканов, пеплом, завершая разгоряченною плазмою. Просто надо было убедить? Клянусь. Именно тогда понимание о невозможности быть идеальным, глупость притворства для сохранения себя и тебя искренней. По-прежнему резкие взгляды, отсутствие покоя в поведении ночи, сдают тебя. Заметила, смутилась, ответила на расстоянии: «Я хотела бы жить в его голове, но интересы семьи превыше всего». Так же запутана, как рыба в сетях, так же не хватает свежего воздуха. Милая, твоя история еще не окончена, осталась последняя глава, будь прилежной в ее описании.

Очнулся, глоток, маскарад брошен на пол, пора. Провожаемый абсолютно аморальными взглядами, передернуло. Без вас невозможно, некому крутить барабан времени, цивилизация расцветает на дешевой рабской гордости.

Хлопок двери. Звездное небо. Тишина ночи. Цифры в телефоне. Он со своим эскортом, она в своем. Прости.

P.S. Все упоминания о реальности событий чистое совпадение.

Сияние зимы внутри

Восемь утра зимы. «Кто пойдет?» Тридцать одна душа из разных социальных грядок, смешаны. Мертвая гадкая тишина из замерших за партами. Опущены головы, глазами учебник или фанеру столов сверлят. Отличаются? Кто с чубами, кто с распущенными. Пару рыжих кудрявых, десяток брюнетов одинаковых, блонды непримечательные, пару любимчиков с именами, с трудом запомнила. Приятное безмолвие, такое безрассудное игривое зимнее раннее утро. Беззвучный гул мыслей, не разобрать содержание целиком, лишь отрывками, наверняка, как всегда, гадости.

И не потому не поднимаем руку, за неимением знаний, надоело клоуном на посмешище, улыбаясь, поддакивая шуточкам замасленным, заезженным.

«Дело ваше, ученички». Лениво выводя указательным по фамилиям, вверх, вниз, замер и снова вверх не торопясь, накаляя тишину зловонную. Присматриваясь сквозь линзы толстых стекол, крадется указательный среди фамилий, подвешенных по алфавиту вертикально, наплевав на порядок статуса родителей. Рыскает по странице распахнутого журнала, у кого не сходится, кто очки не выслужил, не добрал баллами для выводов среднестатистической, все ровненько, все к концу четверти аккуратно подстрижено. «Кто пойдет отвечать, тому на балл оценка выше, есть желающие?» Вопрос риторический, решение только на случай или баловство проснувшееся, зажурчав свежестью морозного азарта, внезапно вспыхнувшего. Такое утро замечательное, глоток коньячку, и впервые от формуляров выспалась. Тишина, тишина хищных джунглей тягучая. Десять, двадцать, тридцать, стрелки секунды неумолимые щелкают, разрезая вакуум. Клюнули, не смелая рука, словно поплавок среди чернильной глади, вынырнула, ниже среднего, троечник. Жаль, будет мямлить рутиною, кивок с приглашением на сцену у доски, скучно, без наслаждения. Минуты ртутные, начал, рассказывает с затяжными паузами. Штиблеты совсем искромсал, переминаясь с одной на другую. Скукожился, звуки связующие местами проглатывает. Пару наводящих подсказок, трепещется, словно последний желтый лепесток на зимнем дереве. Бурчит что-то под нос неразборчиво, тягучей массой выводит словосочетания, скучно повторами, локотками вытертыми пиджака школьного отсвечивает.

«Садись, достаточно будоражить, заслужил троечку за усилия». Скучно, лениво, а может, из него гений по Эйнштейну вылупится: «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно – он-то и делает открытие». Вряд ли. Неуклюже за партой усаживается.

Молнией вспыхнуло из недавней тишины: «Что же он на два балла ответил?» Смешки подхалимажей вежливые, всегда готовые прийти на помощь, милые отличники верные. А этот не разобрала, не успела запеленговать от неожиданности. Резануло звуками, опешила. Блеск, и сомкнулись темные облака, невидимый источник волнения. Показалось?

Резкий звук звонка для учителя остановил лишнее, превратил в гам, шум, беспорядок. Перемена детская, пятнадцатиминутное сумасшествие, не заметить, показалось? Кто следующий? Эти же очередные сорок пять, пишем сочинение на утвержденные темы, на выбор ограниченный.

Устала. Вечер. Лето. Белкою в колесе времени. Перебирая у телевизора груду тетрадей, проверяя конструкторы фраз, из десятка страниц исписанных, попалась тетрадь с отстраненным текстом, выбивался из шаблонности. Возмущается несправедливостью, этот из… На нескольких листах, его рукой со скачущим почерком выведены кипящие эмоции, не показалось. Смешной, веревочку последовательности теряет, сбивается, скачет мыслями, обличая детскую обиду в сюртуки взрослые, полыхает от несправедливости, смешно, но не екнуло. Исправила орфографические, оценила, за отклонение от темы, также зафиксировала железной оценкой.

Теперь мой черед раскаленной сковородочки. Пусть портит успеваемость, отдувается. Странно, а с виду всегда такой тихий, с улыбочкой.

Жаворонки редкие

Расстроена. Недопонята. Понимала. Готовила.

Интересно, общепринятое мнение, навязанные нравоучениями, по миллиметрам отталкиваю временем. Взяла в руки истории чужие, прошлые, взглянуть, как у них с граблями. Просто, для себя, чуть оттаять и расслабиться. Покопаться из любопытства в истоках истинных первобытных мотивов в действиях.

Утро, чашка кофе тягучего, все спят, кроме книг и птиц. Листаю не торопясь, зрачки впитывают. Надо же, все так же современны по сей час основы фундамента отношений, без надстроек, просты примитивностью. Пишут древние ученые о вложенном воспитании, фантазируют. Проецируется на очень сложные и хрупкие нити паутинки, связывающие друг с другом в развитии. Рецепты рекомендованы разные, наиболее надежные – волна потребительских взглядов, так без напускного слегка цинично. Чуть скорость четыреста страниц в день сбросила, отвлеклась на официанта прибирающего, поймала взгляд до нижнего белья. Только утро, а уже комплиментами балуют. По аналогии рассматривает, как неодушевленное с первичными желаниями, наклонностями, бзиками. Коронованная возможность управлять, нащупав со временем кнопки пульта, оттачивая зубки на обслуживающих. Заброшена уборка столиков, уж как несколько минут в его номере. Накормил, ублажил, поддакивал, выслушивая, но ведь это так кичливо нарисовано, просто плещется настроение. А картинка глупая и фальшивая, лишь бы приручил, лишь бы не снова на улицу, одной. Пройдено, часа хватило развеяться, такой конвейер не устраивает. Ведь игра с первого взгляда с приматами, может оказаться неожиданной и забавляться можно продолжительно, не подпуская к кровеносным. Не из-за жесткости, а в ожидании, когда персонаж эгоистичного ребенка внутри наиграется и выпустит наружу себя настоящую, без секретиков, с болезнью, с зависимостью, с чернотой восприятия. Если хватит смелости, чтобы вместе вылечили. День, два, три, месяц, потом сезоны, чуть устала от вашей глупости сидеть в черепашьем домике, скрывая очевидное. Смеяться с понимающим грубым над очевидной схожестью индивидуальностей, советовать, быть не услышанной, снова, снова и снова. Не безгранично терпение.