Нигредо

Вот только как подцепить столь замкнутую и застенчивую девушку, если он такой же? Коля был занят мыслями по этому поводу целых две недели, буквально забыв про учёбу. Слова учителей пропускал мимо ушей, даже домашку стал делать спустя рукава. Все мысли в голове забил Таней, уже представляя, как будет с ней во всех позах и так, и сяк, да и окажется она в его руках в итоге не застенчивой и зашуганной девочкой, а настоящей бестией. Ведь в тихом омуте же черти водятся, так ведь?

На самом деле подкатить к Тане Коля мечтал давно, тем более, что они довольно таки неплохо и даже тепло общались, иногда сталкиваясь в коридорах на курсах подготовки к ЕГЭ, которые организовал апатитский филиал ПетрГУ. Но одно дело просто общаться, а другое – сделать первый шаг. Только подумает, как будет говорить, что любит её, так ноги трясутся, будто две склизкие сосиски. Да даже обычные попытки флиртовать, либо сделать комплимент вызывали в нём неподдельный страх. Засмеёт же! Ей Богу, засмеёт!

Если же воспримет всерьёз, то Коля, наконец, научится быть счастливым. Он точно был в этом уверен, ведь больше не познает столь саморазрушительного чувства одиночества и научится не дёргаться, когда его кто-то обнимает, опасаясь, что ему хотят напакостить. Жить не ради себя – никчёмного и бесполезного, а ради кого-то, кто полюбил тебя! А там и себя полюбить не грех! А там самооценка повысится. Поймёшь, что в жизни всё-таки есть удовольствия и счастливые моменты. Ради любимой будешь стремиться достичь больших высот. А оказавшись там, на Олимпе жизни рядом с любимой, перестанешь чувствовать себя бесполезным и никчёмным. Твоя жизнь снова заиграет сказками и… Обретёт смысл – тот самый, который ты прежде не мог найти, не представляя себя частью этого дикого, злобного, враждебного и лицемерного мира. И пусть ядерная война, падение Апофиса или вспышка на солнце как в том фильме с Николасом Кейджем – финальный поцелуй перед последним рассветом будет настолько сладок, что даже самая бессмысленная и бездарно прожитая жизнь обретёт хоть какой-то чертовски ничтожный, да… Но смысл! Ведь ради этого последнего, чудесного и прекрасного мига действительно стоило бы жить!

Несмотря на то, что Коля пока ещё не подкатил к Тане, им уже овладела какая-то необъяснимая эйфория, будто она уже согласилась и на отношения, и на секс, и на всё остальное. Это то самое кажущееся ощущение, что план ну настолько хороший и беспроигрышный, что просто ну не может провалиться априори. В космосе звёзды сошлись, Луна в Сатурне, 21 декабря следующего года парад планет будет, да сами небеса кричат: «Да подкати ты уже к ней, дятел!» Это чувство притупило эмоциональные реакции на унижения со стороны одноклассников, безразличие к упрёкам учителей, к их постоянным пугалкам, мол «ЕГЭ вы не сдадите», «я не допущу вас к экзаменам, потому что не собираюсь из-за вас позориться», да и сам этот ЕГЭ уже не казался таким уж страшным, когда есть надежда на будущее. И не обращаешь уже столько внимания на смотревших «АгитПроп» Кости Сёмина хулителей молодого поколения, уже внушивших себе, что у поколения «жертв ЕГЭ» нет будущего в отличие от носителей лучшего в мире советского образования.

У них, может, и нет. Они там поголовный биомусор. А вот у Коли да. Осталось только завоевать сердце Тани. Ну и потрахаться, наконец. И прекрасное завтра уже в кармане.

План был таков. Нужно всего лишь подложить на перемене ей в куртку шоколадный батончик и записку с признанием в любви, а также с временем и местом для первого свидания. Так он и сделал.

Таня в отличие от Коли жила не в старых, а в «новых» Апатитах в районе академгородка в домах по улице Ферсмана, внешне отдалённо напоминавших сталинки. Знал вплоть до подъезда, где она живёт, так как однажды пару лет назад чисто из любопытства проследил за ней до самого дома. Там он и решил назначить ей свидание, предложив в записке прогулку по академке. Зная (через слежку), что она возвращается вечером из художки, стал ожидать Таню рядом с аркой около её подъезда. Погода на улице под конец сентября была пусть и не морозная, но в любом случае прохладная, из-за чего Коля быстро продрог, но продолжал ждать свою возлюбленную в назначенное время, а она всё не появлялась. Как назло, он забыл подзарядить телефон перед уходом, потому даже в змейку поиграть не мог, чтобы скоротать время.

Потому и был погружён в свои мысли, представляя, как под конец 2012 года уйдёт с Таней в лес и будет жить там в хижине, пережидая апокалипсис, предсказанный календарём майя. Ведь не может же быть так, что их счетоводы просто не посчитали следующее тысячелетие, точно вычислив своё! Наверняка они что-то да и знали, обладая доступом к знаниям из астрала, добываемым в ходе табачных обрядов, где связывались с духами, которые им и рассказали, что в 2012 году землю ждёт конец! Большая часть людей не верит. Они наивные. А вот Коля не такой. Он чувствует взаимосвязь происходящих в мире процессов и понимает их суть, потому его не проведёшь, и он спасётся сам, да спасёт Таню. Большинство же глупцов умрут. Главное, чтобы она сегодня пришла на свидание, и тогда он спасёт её.

И вот чудо! Коля увидел Таню. Шла вся сгорбившаяся в своём лёгком пальтишке, походкой чуть в присед с элегантным закидыванием ножки чуть назад, кости ног кривые, очки блестят при свете фонарей, никудышная причёска каре, выглядывавшая из-под красного берета. «Какая же она милашка…» – улыбнулся Коля и пошёл ей навстречу.

– Привет! – он неожиданно выскочил прямо перед Таней, отчего та дёрнулась на рефлексе.

– Господи… – вздохнула она, схватившись за сердце. Когда открыла рот, при свете фонарей блеснули её брекеты.

– Ой! Извини! – глупо улыбнулся Коля, – не хотел тебя напугать. Я просто долго тебя ждал…

– Эм… – смутилась Таня, – почему?

– Э-э… В каком смысле почему? – почесал затылок Коля, – ты не прочитала записку?

– Какую записку?

– В кармане твоего пальто вместе с шоколадным батончиком…

Таня пошаркала по карманам и нашла то, о чём говорил Коля, обрушавшийся в тот момент: «Она даже не читала…»

– Спасибо, конечно. Но у меня аллергия на шоколад. И вообще мне сахар нельзя…

Она протянула ему батончик.

– Ой, прости… – скривился Коля, – там ещё записка…

Таня читает её, потом подозрительно смотрит на Колю.

– Мне лестно, что я тебе нравлюсь, но я не ищу отношений. Сейчас ЕГЭ на носу… Нужно думать об учёбе, а не о любви.

Глаза Коли изумлённо раскрылись.

– Подожди, а после ЕГЭ? – испуганно спросил он, подойдя к Тане ближе. Та чуть отскочила назад, выставив перед собой руки.

– Нет… – сухо отвечала она, – позволь пройти.

– Конечно, – отвечал Коля. Таня обошла его на расстоянии пары шагов и постаралась как можно быстрее забежать в подъезд и скрыться у него из виду..

Сам же Коля поначалу стоял шокированный. Весь его план оказался полным дерьмом от начала и до конца. Она даже записку не прочитала! Она даже сахар не ест! Как вообще такое возможно?! Этого просто быть не может! Наверняка это какая-то ошибка! Сон! Если же не сон, то она просто сука тупая! Всё, блять, испоганила! Такая романтика была, а ей до пизды всё!!! ЕГЭ ей, видите ли, сука, важнее!Тварь!!! – потом с надеждой посмотрел на дверь подъезда, – Может ещё выйдет…

Осознание того, что все его фантазии и представления о прекрасном будущем с Таней были лишь плодом его воображения, приходило не сразу. Он долго проходил пять стадий принятия неизбежного, пенял на себя, что сделал всё не так, что это он урод, и вот теперь даже самая жуткая уродина в классе его отшила. Теперь из-за самого факта того, что был отшит страшной мымрой, он казался себе ещё большим по жизни неудачником. Ему не приходило в голову, что до признания он вообще никак не проявлял к ней никаких чувств за исключением приятельского общения перед дополнительными занятиями, даже просто погулять ни разу не пригласил. У него не укладывалось в голове как это так, что учёба может быть важнее любви. Да и вообще вдруг у неё из незнакомых Коле Таниных друзей уже есть молодой человек? Коля ничего про неё не знал и узнать не пытался. Просто выскочил из ниоткуда, сказав, что любит, не понимая при этом, что подобное неожиданное признание со стороны звучит глупо. Конечно, может быть, предложи ему самому какая-нибудь страхоёбина так же неожиданно отношения, он бы от отчаянного одиночества, возможно, и согласился бы без лишних споров и разговоров. Но, как оказалось, Таня была совершенно не такой, и всё казавшееся Коле между ними общим типа проблем и трудностей в жизни на деле никак их не сближало, равно как не приближались к барахтающимся в ледяной воде спасённые в шлюпках пассажиры утонувшего «Титаника», хотя трагедия вроде бы одна. Да и вообще, раз в тихом омуте черти водятся, то кто ему сказал, что её уже не оттрахали все, кто мог из её круга общения, о котором он не знал? Может быть, у неё вообще на уме только получение плотских удовольствий, а любовь пусть катится лесом?

Коля не понимал ничего из этого и не хотел понимать. Он только лишь повторял про себя: «Я урод! Я неудачник! Она меня не любит! Всё кончено! Моя жизнь окончена!» Его план… Он ведь не мог не сработать. Всё было просчитано. Ведь да – она страшила, потому кто кроме Коли на неё вообще обратит внимание?! А она дура! Просто дура! Оставила за бортом последнюю возможность лишиться девственности не от швабры! Такой же биомусор, как и остальные! Сама из себя ничего не представляет, и ещё отшить Колю решила! Его! Того, кто на руках эту неблагодарную гниду был готов носить!

Что в нём не так, чтобы отшивать так грубо?! Нос не тот?! Уши?! Кубиков на животе нет?! Бицепсов?! Одевается не так?! Богат не так, как хотелось бы?! А как же его внутренний мир?! Как же душа его ранимая и чувственная?!

Вернувшись домой запоздно, он, чистив зубы, смотрел на себя в зеркало в ванной и задавал себе эти вопросы. Перед ним был его образ с длинными, сальными волосами с причёской а-ля The Beatles, большими очками с широкими линзами в тонкой оправе, маленьким ртом, двойным подбородком и прыщавой кожей. Он смотрел на этот образ и ненавидел себя. Вне себя от ярости он начал скрести зубной щёткой по зеркалу. То ли себя старался стереть, то ли свои внешние недостатки хотел исправить, будто делал это в фоторедакторе.

«Я есть медленно тающий кусочек льда в прохладной комнате…» – подумал про себя Коля.

Закончив умываться, он тихо прошёл в комнату, лёг на кровать, сжался калачиком и тихонько заплакал, всё сильнее навязывая себе мысль о том, что он – ничтожество.

Октябрь

Перед сном Коля опять включил MaGmA47.

«Какой есть смысл в любви? Зачем она нужна? Что за бессмыслица? Какого чёрта вам нужно добиваться признания этих шлюх, гробить ради них своё здоровье, тратить на них свои деньги? Вы хоть понимаете, насколько это бессмысленно? И ладно бы они отвечали вам верностью в ответ за заботу, но нет же! Они будут вам изменять! Они вас бросят, предадут! Не вы первый, не вы последний! Любовь – пустое и бессмысленное! Вас предадут, раздавят! И вы, будучи преданными, пойдёте давить других в ответ, замыкая этот круг, откусывая себе хвост, будто вечно голодный Уроборос!

Кто-то скажет, что они не все такие… Нет! Они все заражены этим вирусом! Они все за неимением отцовского воспитания стали шлюхами! И мы сами того не замечая стали им потакающими, продавая во имя их одобрения наши голоса, наши слова, наши поступки, нашу совесть! Наша мораль испоганена развратом, сексом, деньгами, алкоголем и наркотиками! Организм не может очиститься самостоятельно, и единственное, что он будет делать – это заражать других, новых и не познавших ещё вкуса предательства. Остановить это можно только одним способом – откусив себе хвост, и желательно кусок побольше. Только тогда и только тогда этот мир очистится от человеческой скверны! Очищайте этот мир, друзья, и очищайтесь сами!»

***

Очередной сон, но на этот раз почему-то новый. Коля в нём присутствовал на каком-то деревенском пиру со всеми своими одноклассниками, матерью, отчимом, учителями, прочими знакомыми и родственниками. Сам был разодет как крестьянин, так и остальные сидели в той же одежде. Пили все вокруг горилку, закусывали салом, веселились, пели, танцевали, травили анекдоты, словно в ожившем Гоголевском очерке про родную Малороссию.

Внезапно Коля встал с места и вышел на улицу, а там поднялся на холм и осмотрел местность. Территориально он находился в какой-то Запорожской деревне, чувствуя тёплое дыхание южного воздуха и с наслаждением наблюдая за тем, как лунный свет нежно поглаживает колосья пшеницы.

Вдруг сбоку от него появляется ведьма. Спрашивает Колю:

– Ты сделал?

– Да… – отвечал он, не понимая, что именно натворил.

Ведьма зловеще захохотала и щёлкнула пальцами. Неожиданно в большом доме, где праздновали все близкие Коле люди, что-то разбилось. Потом оттуда послышались крики. Дом буквально в два счёта задымил: видимо, лампадка разбилась и вызвала пожар. Только вот на удивление Коли почему-то никто не пытался выбраться наружу.

Тогда он присмотрелся увидел, что абсолютно все двери и окна заперты снаружи. Но как такое возможно?! Коля же сам спокойно вышел! Кто и когда успел заколотить всех выходы…

И тут он с ужасом посмотрел на ведьму. Та отвечает:

– Молодец, что запер их там. Они недостойны жизни! – следом она дико рассмеялась, а после исчезла. Коля же поначалу с ужасом наблюдавший за пожаром, сейчас радостно улыбался, с невероятным наслаждением глядя на то, как мучаются все столь ненавистные ему люди внутри. И в этот момент в глазах его отражались кровавые, оранжевые языки пожирающего живую плоть пламени, пританцовывавшие в такт мучительным крикам умирающих в огне людей. И чувствовал себя Коля очень хорошо.

***

Приходить в класс после неудачного признания в любви и смотреть после этого позора в глаза Тане, проходя мимо неё – то было настоящей мукой. Заходишь в класс, сталкиваетесь взглядами, и ты инстинктивно отводишь глаза, лишь краешком периферийного зрения замечая, как она старается сделать вид, будто ничего не произошло. Мол, не волнуйся, Коля! Ну обосрался… Ну с кем не бывает? А в душе такой дикий шторм, такой страшный пожар, что, кажется, от волнения сейчас стошнит, а от стыда заживо сгоришь. Потом пройти мимо таки получается. Ты садишься за парту, и будто гора с плеч, да… Но это чувство сиюминутное, потому что по сути ничего не изменилось: ты обосрался, а она была свидетелем твоего форменного позора. Лишь бы никому не рассказала, и то будет облегчение.

Но если в первые дни было тяжело, то через пару недель стало как-то попроще. Учишься мириться с неудачей, ещё чуть позже становится, можно сказать, даже похуй. А там уже и в реальность возвращаешься, где тревожат совершенно другие заботы. Например, ЕГЭ.

С ним вообще настоящая дикость. С каждой неделей, чем ближе приближался май 2011 года, тем больше учителя становились нервными, передавая свои переживания ученикам. Например, русичка, основываясь на оценках Лёши Михайлова за первый учебный месяц, так ему и сказала:

– Я тебя до сдачи ЕГЭ не допущу! Можешь потом хоть родителям жаловаться, хоть Путину. Я из-за тебя позориться не буду!

– Ну Тамара Николаевна!

– Михайлов, я тебе всё сказала!

Но больше нервной ругани выдавала математичка Ирина Васильевна.

– Так… Контроль сдали плохо. Я, честно говоря, даже не представляю, как вы ЕГЭ будете писать. Устинова не может уравнение посчитать. В прошлом году тригонометрию учили, а она умудрилась детские ошибки сделать! Баранова у нас на серебряную медаль идёт, и не может двенадцать умножить на восемь без ошибки! – класс засмеялся, – что смешного?! Собрался тут класс дебилов! Только начали логарифмы решать, вы уже ни одной формулы применить не можете, а они простейшие! Это в университете нужно оные запоминать, которые длиной на три доски! А здесь что?! Я вас не заставляю ничего сложного делать, задачки простые! Почему вы умудряетесь на ровном месте совершать такие детсадовские ошибки?! Я не понимаю! Я что, плохо объясняю?! Так вы спросите, не стесняйтесь! У вас язык для чего? Но каждый раз, как спрашиваю, есть ли вопросы, все молчат как партизаны. Вс понятно?! Угу! А потом оказывается, что ничего не поняли! – к слову об этом; если задать Ирине Васильевне вопрос о том, что непонятно, с вероятностью в тысячу процентов она сразу же заявит, что вопрос тупой, и вы тупой, а внятного ответа не последует, – короче, класс… Я из-за вас позориться не собираюсь. Если подобный результат будет повторяться, я вас до ЕГЭ не допущу всем классом! Я из-за вас позориться не собираюсь! Все всё поняли?!

Вот в такой атмосфере страха перед грядущим экзаменом будущие выпускники и жили, слушая это и на следующий день. Каждый учитель так и норовил сказать, что ЕГЭ – это будет завал, никому не будет ни пощады, ни спасенья. Самое поразительное, что никому из них даже в голову не приходило, что это может заставить учеников в принципе обречённо опустить руки, не пытаясь улучшить результат. Каждый раз задумываешься и поражаешься, что учителя думали только лишь о личном позоре, если их класс выдаст худший результат, потому и старались надавить, заставить учиться, а в результате делали только хуже, убеждая каждого, что шестнадцать лет – это формальная граница между жизнью и жалким существованием в будущем, где никто из нас не сможет претендовать на что-то выше профессии дворника, ассинезатора или вечно бухающего подсобника на стройке, исполняющего роль принеси-подайкина для Джамшутов на ударной комсомольской стройке. Потому то, сказать о том, что ЕГЭ стал для учеников тяжким бременем, это ничего не сказать. Это было проклятьем и бичом Божьим, словно контрольно-измерительный материал – безумный и неудержимый Атилла, проводящий по завоёванной земле раскалённым мечом дикого и непобедимого зла, на которое нет управы, а вы – это несчастный Рим в эпоху его угасания. И лишь тонкая грань в лице Флавия Аэция, его легионов и союзников вестготов, словно натянутый через две пропасти канат, удерживает вас от окончательного падения в пучину тёмного и мракобесного Средневековья, где уж лучше умереть от меча, нежели от «Чёрной Смерти».

Благо кто-то не самый тупой из педагогов в школе понял, что с такими упорными темпами и каждодневной, самоубийственной мотивацией «любимые» учителя, «вторые родители» загонят в петлю половину школы, поэтому встал вопрос о психологической поддержке школьников, не думавших уже ни о чём другом, кроме будущей неудачи. Затея, несомненно, хорошая, но вот незадача – предыдущий психолог уволилась, а нового так и не наняли, поэтому в последние дни пришлось особенно лихорадочно искать нового специалиста. В итоге нашли только к началу октября.

***

В тот день первого урока не было, но классрук Ольга Аркадьевна потребовала от учеников прийти на классный час. И хоть никто не обрадовался таковому её требованию, но на собрание явились все. Ну, кроме Круглова, Поветкина и Михайлова. Эти клоуны как всегда решили всё по их мнению неважное прогулять.

О причинах ученикам не объясняли, но слухи по школе поползли довольно быстро. Якобы появилась новый школьный психолог, желавшая познакомиться поближе с каждым классом и выступить с маленькой лекцией о важности психологической поддержки школьников перед экзаменами. Потому классные часы и собирали, чтобы она на всех посмотрела.

Коле это сразу показалось удивительным на фоне того, как наплевательски остальные педагоги относились к психологической работе с школьниками, вновь и вновь напоминая, что их неродивые ученики как пить дать провалят самый важный экзамен в своей жизни. Неужели она будет не просиживать жопу как предыдущий психолог, а реально работать и успокаивать своих подопечных? Неужели к ней можно будет прийти и рассказать о своих проблемах, а психолог подскажет варианты, как ситуацию исправить? Она, видимо, золотая женщина, если всё так.

Что касается предыдущей, то однажды Коле хватило ума попасть к ней на приём. Лучше бы не приходил, ибо такое чувство возникало, что психологические проблемы были как раз не у Коли, а у специалиста. Да и сам процесс представлял из себя не самокопание с попыткой определить ошибки и решить их, а обычную болтовню с единственным и банальным выводом: «Мальчик, у тебя пубертат ещё. Скоро подрастёшь, и все проблемы как рукой снимет. Вот увидишь…» Если же были групповые занятия, то они ограничивались дурацкими упражнениями по типу тех, где надо тысячу раз сказать своё желание, и оно обязательно сбудется, а ещё правильно подышать. И ещё много, много аналогичной чуши. После того сеанса Коля в психологии в край разочаровался, считая эту тему бесполезной и глупой.

Теперь же, может быть, ситуация изменится…

По классике ровно в 09:00 прозвенел звонок, а из педагогов на месте никого, потому школьники начали вести себя сродни обезьянкам в зоопарке. Не переваривавший этого на дух Коля аки пробка из бутылки встряхнутого шампанского выскочил из класса. До того как одноклассники начали его травить, ему было в кайф участвовать в подобных вакханалиях, но ныне он не желал приобщаться к любимым забавам всякого биомусора.

Когда вышел из класса, просто уселся на скамейку, принявшись ждать учителей и наслаждаться тишиной школьного коридора в момент проведения уроков, где единственный окружавший тебя шум состоял из топота опаздывающих на урок школьников, глухих голосов учителей и скрипа ёрзающей по полу тряпки, которой техничка намывает полы. Нарушал кайф от тишины только гомон, доносившийся из кабинета, отчего появлялось непреодолимое желание взять ружьё и всех этих крикунов перестрелять.

Только расслабившись, Коля прислушался к топоту вдали. Чеканившие шаг каблучки медленно приближались к классу. «Ну вот!» – подумал огорчённый Коля: «Сейчас урок начнётся…» А ведь уж очень ему хотелось посидеть в прохладном коридоре ещё чуть-чуть.

Стук шагов, становился всё ближе, Коля понял, что идущих двое. Со временем уже можно было различить их голоса. Их владелицами оказались две женщины, и одна из них как пить дать являлась тем самым психологом, так как второй точно принадлежал классному руководителю Колиного класса.

– Конкретно мой трудно управляем. Там есть несколько ребят, которых тяжело обуздать, но в остальном дети все дружные, приятные. Почти не матерятся, кстати.

– Ого, это очень круто.

– Стараемся. Но, надеюсь, не обидитесь, если посещаемость вашего кабинета будет невысокой. Всё-таки не каждому психологическая поддержка нужна, а кто-то вообще будет к вашей работе относиться предвзято…

– Вы знаете, трудности меня не пугают.

– Я в вас не сомневаюсь, но о трудностях предупредить считаю должным.

Женщины вышли из-за угла. Тогла Коля и увидел школьного психолога. Это была приятная дама, возрастом уже за тридцать, но довольно далеко до сорока. Лицо ровное, красивое, кругловатое с ярко выраженной мимикой, длинным носом без горбинки и маленькими губами – впрочем, нежели описывать, проще будет сказать, что девушка чем-то походила на Настасью Самбурскую. Черноволосая, стройная с грудью где-то второго размера, в чёрном платье с юбкой до колен и в красных туфлях со стороны казалась какой-то путаной у Аметиста, но голос у неё был мягкий, язык интеллигентный, будто бы коренная петербурженка, настолько культурная. Но изредка выскакивающее в чистой речи оканье выдавало в ней уроженку Вологодской области. Проститутки явно так не говорят. По крайней мере так Коля думал, ни разу не видевший путан воочию. Он их представлял всегда нахальными, с хриплым, накуренным голосом, обилием мата. И хотя первое впечатление у него о ней было весьма позитивным, терзали его смутные сомнения: а не очередная ли она тупая дурочка, что будет решать вопросы и проблемы учеников с помощью цитат из книг по мотивации, либо тупорылых опусов от Карнеги, где улыбка уровня кривизны работницы Макдаковского ресторана горы покоряет. Если так, то тогда пусть идёт к чёрту. С другой стороны Коля был бы и рад ошибиться, ведь она и правда показалась ему приятной.

– Коленька! – воскликнула классная руководительница, увидев его сидящим на скамейке у окна напротив кабинета, – ты чего здесь сидишь, а не в классе?

Она была тучной женщиной с коротким и пышным каре, заплывшим лицом и в бежевом платье из какой-то грубой и дешёвой ткани. Подчёркивали её типично учительский образ очки для дальнозорких с широкими и толстыми линзами, висевшие на цепочке на уровне чуть выше довольно больших, но обвисших с возрастом титек.

– Там вакханалия Мария Аркадьевна! – отвечал Коля, показав рукой на дверь из-за которой доносились довольно громкие и безумные крики.

– Давай в класс. Сейчас я им покажу! – воскликнула Мария Аркадьевна, сверкнув на долю секунды праведным оскалом.

Тот нехотя встал и пошёл в сторону кабинета, на секунду столкнувшись взглядами с школьным психологом и уловив её улыбку, когда та посмотрела на него. «Интересно, чего это она?» – удивился Коля, давно не наблюдавший приятных улыбок окружающих в свою сторону.