Гафур. Роман. Книга 2. Фантастика
В этом моменте времени я просто перестал дышать!
Вы никогда не слышали на арене Колизея и при полных трибунах тишины, настолько гнетущей и мрачной, как в преддверии ада? И я не слышал. И сейчас возникла именно такая тишина. Полное беззвучие. Но не от отсутствия чего-либо, а, напротив, от наличия. Повеяло такой страшной безисходностью и… обреченностью, что ли? Эти звери, они источали от себя нечто, чего не существует в мире, созданным Богом. Некие волны чудовищного страха и обреченности. И еще они завораживали. Не знаю, какие физические поля и частицы за это в ответе? Но от этих зверей исходило Нечто. Они парализовывали волю и подчиняли все твое естество страху. Внезапно я понял, что возникнув здесь и сейчас, на залитой ярким солнцем арене Колизея, эти твари принесли сюда не просто самих себя, но частичку пространства того самого мира, в котором были до этого. С его атмосферой, и с его… сутью. И они возникли не одни, а в компании с каким-то мужиком, брюнетом с сединой в висках. Лет сорока. И этот мужичок, одетый в какие-то неизвестные мне одежды свободного покроя, стал выкрикивать этим собакам, или… не знаю, может быть и не собакам вовсе, стал выкрикивать им команды на совсем не знакомом мне языке. Я не был лингвистом, но ни произношение, ни лексика… были явно не отсюда! Он подавал команду зверю, обращаясь, как я понимаю, к каждой особи по имени и при этом, слегка отвешивая ей поклон. И по театральному изыскано показывал жестом в сторону определенного гладиатора, из числа тех, кого выпустили к нам с Теодором для нашего истребления. Это было бы даже красиво, если бы не было столь запредельно страшно!
– Адские псы! – Шепотом сказал Тео. И сел на песок рядом со мной. – Сиди тихо и не шевелись! И я очень надеюсь на то, что они не учуют твою кровь! —
– Откуда это все, Тео?! – Едва слышно произнес я.
– Из ада. – Так же тихо ответил он. – Я подстраховался у… друзей! —
Каждый из зверей, получив команду, подходил к тому, на кого указал рукой их… погонщик… И не спеша, по частям разчленял соответствующего гладиатора. Смотреть на это было просто невыносимо. Потому что люди даже не пытались сопротивляться, загипнотизировнные этими мушиными, немигающими глазами. А более всего потому… да, из-за тишины. Жертвы просто были в полном параличе. Не могли даже издать предсмертный стон…
Это все длилось и длилось… Пока, наконец, где-то на галерке, на самом верху, не раздался чей-то душераздирающий, нечеловеческий крик. Женский, переходящий в визг. И затем – в стон. Такой… тягуче-мучительный. И затем этот стон стал разрастаться и заполонил весь Колизей. И я вспомнил случайно осевшую где-то в самой глубине моей бесполезной памяти фразу из Библии: «Там будет плач и скрежет зубов!» Адские псы не сжирали свои жертвы, как поступил бы любой из столь свирепых хищников отряда млекопитающих. Впрочем, я уже понял, что они не являлись ни млекопитающими, ни… земными. Да и столь свирепых на Земле не водилось! Вся эта героика Колизея… вмиг рухнула, обнажив свою адскую суть. Тео просто организовал здесь и сейчас достойное лицезрение сущности Колизея. Не его парадную, блатную романтику, а его… адскую сущность!
Эти собаки… Они водили хоровод. Волоча останки жертв в своих зубах и оставляя эти человеческие части там, где говорил им погонщик. И я понял, что звери выкладывают на песке арены какое-то слово. Или символ? Не знаю. Но… Потом спрошу!
Через какое-то время, и под жалобные стоны трибун, звери, закончив свое дело, чинно уселись на песок. Я поднял глаза вверх и заметил, что, несмотря на весь ужас, трибуны никто не осмелился покинуть. Публика Рима каким-то образом поняла то, что все происшедшее необходимо досмотреть. Что это действо – для них! И вовсе не как развлечение. Скорее, урок! А потом погонщик пошел к нам. И вместе с ним один из его питомцев. Питомец подошел ко мне вплотную и обнюхал мою ногу, тихо застрекотав при этом. Я закрыл глаза и перестал дышать.
– Атхе, Харт! Атхе! – Тихо сказал погонщик и погладил зверюгу по гриве. При этом пес развернулся и ушел в сторону стаи. Тогда Теодор поднялся с песка. Чинно и с достоинством. И сказал.
– Спасибо, Меридор! —
– Дай нам команду отбыть домой из этого… мрачного места! – Сказал Теодору некто по имени Меридор, погонщик адских псов. И Тео сказал.
– Конечно! Мой поклон Владыке и поздравления по поводу рождения внучки! – И снова щелкнул пальцами. Но уже трижды. И адские псы вместе с погонщиком исчезли. Как и не бывало! Оставив на песке арены Колизея ужасный человеческий… мясной прилавок…
– Вставай! – Сказал мне Теодор и помог подняться на ноги. – Нам пора! И тебя лечить пора! А то еще подхватишь тут какую-нибудь … —
Он приобнял меня за плечи и мы вмиг оказались снова в его Империи. Но уже не рядом с хижиной, а на какой-то немыслимо красивой площади. И хотя в этом мире накрапывал дождик, я был этому несказанно рад! И конечно, снова сильно заложило уши! Мы стояли, обнявшись, как старые друзья. Опираясь друг на друга. Мимо нас проходили какие-то люди, под зонтами и в плащах, и все вокруг было… настолько безмятежно-меланхоличным, как и бывает в самом начале золотой осени. Столь разительный контраст перемены состояния окружающей нас реальности окончательно меня деморализовал. И только сейчас я заметил, что у него широкая резаная рана в области живота.
– Это что, я тебя достал? – Спросил я его. А он ответил.
– Ага. В самом начале. … Ерунда! Ну, что, спарринг удался? —
– Угу! – Промычал я. – Что это были за собаки, Тео? Это же… что-то запредельное. —
– Именно, запредельное. – Сказал он мне. – Они создаются там, где есть предпосылки для так называемого «генетического взрыва». А конкретно эти… Химеры. Помесь волка с богомолом. Их сложный генетический микс. Ты почувствовал, что только насекомые способны управлять сознанием человека на расстоянии? —
– Да. – Сказал я. – Меня просто охватило оцепенение! —
– Вот именно! – Сказал Теодор. – Я хотел преподнести урок этим зажравшимся древним идиотам. И жалею, что тамошнего Цезаря там не было. Вот смотри на мою империю! – Сказал он мне. – Стоит Цезарь, раненный сам и держит раненого товарища. И при этом я остаюсь неузнанным. Вот что значит… э-э… до чего может довести человека скромность! —
Мимо нас проходили какие-то люди. Кто-то рассматривал нас с любопытством, кто-то с брезгливой отстраненностью. И при этом никто не узнал Теодора в лицо.
– Ты идти можешь? – Спросил он. А я только отрицательно покачал головой. Тогда он поднес к губам свою левую руку с каким-то браслетом и сказал.
– Гергон, забери нас! —
Холодный мелкий дождик усиливался, и мы просто кайфовали, уставшие и потные посли арены Колизея.
– Что бы ты хотел сейчас более всего? – Спросил он меня.
Я только покачал головой. – Ну, может, Стинга послушать? … —
– Стинга? – Переспросил меня Тео. – Почему не душ и мягкую кровать? Или миску сборной солянки, от которой поднимается пар? … Хотя… Я бы тоже не прочь послушать Стинга. «Роксен», например. Стинг – классный парень. —
Не прошло и пары минут как к нам подбежали люди и, подхватив подмышки, бегом уволокли обоих в какое-то здание весьма помпезного вида. А я просто закрыл глаза. Я был вымотан психологически как после пыток.
Но во внутреннем моем взгляде, в том самом, который смотрит вглубь твоего сознания и который начинает это делать сразу же вслед за тем, как ты закрываешь свои телесные глаза, … сразу же вслед за этим… мне, я думаю, до конца дней моих будут видеться адские псы, их погонщик Меридор и тот немыслимый, нечеловеческий хоровод с человеческими останками в их зубах. И еще… этот стрекот…
Глава 2. Хроники Ялты-86. 7 января
«… Вера – это ничем не объясняемое знание, либо же убеждение, очевидное для тебя настолько и настолько необъяснимо близкое твоему сердцу, что не отстаивать его, не бороться за него ты не можешь.»
(«Мысли Одинокого Странника, грядущего в ночи». О. С. Гинзбург-Мадани Изд. «Река». М., 2223г. 391 стр., илл.)
Я грустно шагал по центральной улице Ялты. Тео, как мы с ним и договаривались, вернул меня обратно туда, откуда четыре дня назад я отправился в баню к друзьям. Но вместо этого угодил в трехдневную спасательную экспедицию. Меня переодели в приличествующие этому периоду Истории одежды. Теодор вылечил мое колено, которое он же перед этим мне и изуродовал боевым топором на арене Колизея, и теперь я, совершенно подавленный и в настроении препротивном просто возвращался домой. К своей супруге, по которой уже успел соскучиться. Прикасаясь слегка к своему новому котелку рукой в белоснежной перчатке и кивая в ответ на приветствия местного люда.
Не то, чтобы я сильно страдал от боли в колене и остаточных явлений в спине, нет. Первая же парная банька в компании друзей и с хорошим пивом это все поправит без следа! Эти боли были фантомными и скоро должны были пройти сами. Так как на процедуре регенерации у Тео в его «Водах Молодости» меня восстановили, что называется в юношеских годах. Дело не в этом… Дело в том, что Тео просто надрал мне задницу. Вот и все. И поэтому я был подавлен. Конечно, мне и раньше приходилось и получать по зубам, и сражения проигрывать. Но здесь он разгромил меня вчистую, и сделал это на глазах тысяч зрителей, которые на тот момент сидели на трибунах. Это было прилюдное унижение меня как бойца и, к слову сказать, не последнего в своем роде!
Я не привык проигрывать. И тем более не привык проигрывать под аплодисменты трибун, адресованных не мне.
И поэтому я был зол, раздосадован и подавлен.
Именно в этом настроении я и возник в дверном проеме нашей с Ольгой тихой заводи… Гостиница Россия. Апартаменты класса «Люкс». Двуккомнатные покои за номером 57.
– Привет! – Сказал я с порога, пытаясь изобразить на лице своем улыбку. Я и впрямь очень соскучился по Ольге. Она была той моею отдушиной, где воздух для меня всегда был сладок. Где я мог дышать и… не мог надышаться! Однако, получившаяся вместо желанной улыбки жалостливая гримаса, явно не могла обрадовать мою супругу.
Она сидела в кресле, поджав под себя ноги, такая тихая, домашняя… с какой-то книгой в руках и укутанная в огромный плед голубого цвета, плавно переходящего в бежевый. Она очень любила этот плед.
– Джаф, ты ушел всего часа полтора назад! – Сказала мне жена. – И меня интересует, где ты был это время, если не в бане? Поделись с супругой! – И улыбнулась.
– Почему не в бане? – Удивился я.
– Ну, я не знаю почему. Почему? … Ты ходишь в баню ведь не мыться, а… сидеть там с этими твоими ялтинскими мужланами. Хамоватыми и неотесанными. И пить пиво. Ведь так? И это обычно тянется пол дня! —
Она рассматривала меня с ног до головы, и я понимал, что скрыть от нее все равно ничего не получится! Секретарь в приемной Мельхиора в крупнейшем Исследовательском Центре двадцать третьего столения прочно жил в этой женщине.
– Да просто гулял. – Ответил я ей. Потом пристроил свой котелок на придверную круглую «котелочную» тумбу, а новенькое кашемировое пальто накинул на крючек вешалки. И направился в сторону кабинета и нашей спальни по совместительству.
– Да просто гулял. – Повторила она, пытаясь изобразить мой капризный тон. – И свой саквояж с банными принадлежностями где-то обронил… в сумраке мира сего! —
Я чувствовал на своей спине ее пристальный взгляд и то, что она, все видит и все понимает.
– Скажи, дорогой, – она приблизилась вплотную ко мне, войдя в смежную комнату вслед за мной, – просто гулял, говоришь? —
– Угу. – Промычал я.
– Тогда почему на тебе не твой фрак? – Спросила меня жена, окинув взглядом с ног до головы. – И совершенно новое пальто? Кажется, кашемировое? —
– Это мой фрак. – Возразил я, краснея и пытаясь не подать виду, что очень напуган.
– Нет, Джаф, это не твой фрак. Потому что твой фрак висит в нашем платяном шкафу. И висит он там с сегодняшнего утра потому, что в баню ты его не надеваешь. Car dans la robe, seuls les imbeciles marchent! Или ты забыл куда ушел утром? – Убедительным тоном сказала Ольга, ласково разглаживая атласные лацканы фрака на моей груди. – Во – первых, это и не фрак вовсе, а смокинг. … Ну-да ладно, пусть… назовем это фраком! И фрак этот… слишком нов, чтобы быть твоим. И сидит он на тебе так, как будто целый месяц лучшие портные Петербурга его под тебя подгоняли. И… О! – Она оглядывала меня со всех сторон, поворачивая, словно манекен. – Наконец-то что-то на тебе прилично сидит! … И обувь, дорогой, она тоже не твоя. Определенно! И… даже волосы на голове… Они тоже не твои, Джафар! Где твоя седина в висках, родной? Такая… многими любимая, благородная, заставляющая глупых местных баб вздыхать тебе вслед! Где она, Джаф? Где морщинки возле глаз? – Она запустила свои пальчики мне в шевелюру и озорно въерошила волосы. – И… милый мой, сколько тебе сейчас лет? Мы вообще можем теперь жить как супруги? В этом криминала не будет? – Она внимательно смотрела мне в лицо, осыпая меня этими ужасными вопросами, а я отвернул голову влево.
– Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? – Спросила Ольга, вовсе не намереваясь получить от меня ответ. – Ты мне напоминаешь некое сказочное сокровище, которое из старой, всем привычной упаковки переложили в новую, красивую. И теперь это сокровище невозможно узнать, не развернув всей внешней шелухи! —
Она стояла, обхватив меня руками за талию, запустив их под фрак, или смокинг, и пытаясь заглянуть мне в глаза. А я старательно отворачивался. Но ее близость! Я понимал, что не смогу долго сохранять присутствие духа, вдыхая запах любимой женщины. Ее духи, едва уловимые и… ее тепло! Эта очаровывающая магия, с которой просто невозможно бороться. И, да! Вероятно мы с Теодором и впрямь немного переборщили в моем омолаживании! Я чувствовал, как во мне рождается нездоровая активность. Мощно и бесконтрольно. Как в давно забытой юности.
– И какого лешего – продолжала Ольга, – от тебя сегодня не пахнет этим вашим отвратительным плебейским пойлом? —
Я стоял как нашкодивший школяр в кабинете директора, потупив взгляд, уставившись на свою обувь, которая и впрямь, ни капли не соотносилась с этим периодом Истории.
– И почему, Джаф, скажи мне, пожалуйста, по-че-му у тебя эта мужланская, колючая щетина как минимум трехдневной давности? Как такое возможно, когда ты брился сегодня по утру? Тебе не совестно ходить по городу в таком дивном одеянии и с таким ужасным лицом? Джа-аф? —
Она смотрела мне в глаза. И во взгляде ее я прочел легкое беспокойство и… грусть. Как будто она ожидала заранее нечто для себя неприятное услышать. Всего скорее, ложь. Как водится…
– Оля … – Начал-было я. Но оправдываться почему-то совершенно не хотелось! А лгать сегодня не хотелось совсем. – Оль … – Я не мог подобрать слова. А она положила свою голову мне на грудь и прошептала.
– О! Ты вспомнил мое имя! —
– Оля! – В очередной раз промямлил я, словно заевшая граммпластинка. – Я просто очень… Очень тебя люблю. – Тихо, почти шепотом сказал я ей и почувствовал, как горло моментально сдавил перекрывающий дыхание спазм. Все недавние обиды и переживания, копившиеся этими днями, напряженные дни в пустыне, какие-то звери, верблюды, бандиты, побои, косноязычные иностранцы, Тео с… с его всемогуществом, которого не было у меня, … все это я зачем-то притащил с собой сюда, в эту комнату. Для того, чтобы прямо вот здесь и задохнуться под тяжестью этого груза! А она? … Она была как раз тем самым магнитом, который вытягивает из твоего внутреннего естества все самое дурное, самое гадкое, освобождая, очищая тебя «…от всякия скверны». Так действует в людях Любовь. Сейчас я это очень явственно почувствовал. – Родная, … – прошептал я с мольбой в голосе – обними меня! —
Она взяла мое лицо в ладони и развернула меня к себе. Наши взгляды встретились.
– И я тебя люблю. – Тихо, страстно и очень ласково сказала она. – Ты дома, мой милый, ты дома! —
И тут я зарыдал. Беззвучно. Просто меня начало всего трясти. Так, что сказать я ничего не мог. Я уткнулся лицом ей в плечо и, сотрясаясь всем телом, тихо плакал. Она и впрямь, способна была изымать из моей души всю нечисть, вымывая ее вместе со слезами. А я почувствовал себя маленьким. Мальчишкой, побитым на улице сверстниками, которого просто утешает его мама…
Лишь спустя десять минут, когда я стал способен внятно изъясняться и понимать человеческую речь, я ей поведал о последних моих четырех днях, которые в ее потоке оказались лишь полуторачасовым периодом времени. Конечно, мне пришлось юлить! Я не мог рассказать ей, такой молодой и красивой, о том, какой она будет когда-то, когда навестит меня в Ялте сегодня утром по пути в баню, чтобы снарядить в пески сто девятнадцатого столетия спасать ее людей и мою дочь. Я не мог рассказывать ей ничего о Теодоре, помня его категоричное: «И жене своей о мне ни-гу-гу!» И… О, я многое от нее утаил. Но по крайней мере, это сегодня не стало ложью!
– Джаф, ты многое недоговариваешь! – Сказала она, заглянув мне в глаза. А я лишь кивнул в ответ.
– Да, я должен умолчать о том, что касается будущего. Это… важно! —
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги