Стрела гламура. Кляча в белых тапочках

– Я тогда без перчаток была, а руки все время в снегу, – вспомнила Зинуля. – Даже не заметила, как кольцо с мокрого пальца соскользнуло! Хватилась пропажи только в доме, побежала искать – не нашла. Расстроилась, конечно, поплакалась Андрюше, а тот только посмеялся. Ты, говорит, царица моя, закатала перстенек в снежок и метнула его куда подальше, как Иван-царевич каленую стрелу! И пообещал мне другое кольцо подарить.

– Теперь уже не подарит, – бестактно брякнула я и тут же прикусила язычок.

Однако Зинуля не расстроилась, наоборот, взглянула веселей:

– Ладно, ничего страшного! Я сама себе другое колько куплю, лучше прежнего, с большущим-пребольшущим бриллиантом, и буду думать, что это Андрюшин подарок. Собственно, так оно и есть.

Она зашагала заметно бодрее.

– Ты можешь позволить себе купить кольцо с большущим бриллиантом? – я удивилась.

Позавчера, когда мы с ней вдвоем парились в кабинке сауны, Зинуля успела вкратце поведать мне историю своего знакомства с Андреем Петровичем: она работала в спа-салоне, который посещал Курихин, и пленила кавалера, полируя ему ногти.

– Ты же вроде маникюршей работаешь?

– Больше не буду, – легко сказала она. – Пора завязывать со старой жизнью.

Мы как раз подошли к нашему флигелю. Поднявшись на крыльцо, Зинуля зевнула и пробормотала:

– Спать хочется, сил нет! Даже кофе не помог.

Она направилась прямиком в их общую с Иркой комнату, а я пошла посмотреть, чем занят мой ребенок.

Мася под присмотром Коляна принудительно укладывал спать кролика.

– Не крутись! – присев на корточки перед пластмассовым ящиком, внутри которого вяло шевелился Точилка, строгим голосом приговаривал малыш. – Повернись на бочок, закрой глазки и спи! Лапки под голову положи! И чтобы я больше ни звука не слышал! Ты понял?

Узнав наши с Коляном реплики и интонации, я с улыбкой посмотрела на мужа, но он хмурился.

– В чем дело? – поинтересовалась я.

– Ты почему так долго? – недовольно спросил он. – Я уже полчаса один слежу за ребенком!

– Ты один следишь за ребенком всего десять минут, – возразила я. – Это что, так трудно?

– Не трудно, но я хотел посмотреть кино по телевизору, – уже спокойнее объяснил пристыженный супруг. – В программке такой интересный анонс, только послушай: «Он не крепкий перец, зато остряк, каких мало, а его затея с земляничкой приведет к революции…» К сожалению, уголок с названием фильма оторван, только время показа сохранилось: двадцать тридцать.

– Название фильма я тебе с удовольствием подскажу, – сквозь смех сказала я. – Это любимая детишками сказка «Чиполлино»!

– Как – детская сказка? – расстроился Колян. – А я думал, эротический триллер!

– Почему – эротический?

– А к какой революции, по-твоему, могла привести затея с клубничкой? Только к сексуальной!

– Резонно, – весело согласилась я и выгнала огорченного супруга из комнаты.

Клетку с Точилкой он унес с собой, так что никто не помешал Масяне быстро и крепко уснуть.

Уложив малыша, я вышла из комнаты в темный холл. Из ванной, дверь в которую была приоткрыта и где горел свет, доносились звонкое журчание и озабоченный голос Ирки:

– Еще чуть-чуть… Бережнее, бережнее, не повреди ценное имущество! Ну же, постарайся, выжми еще немного!

– Я стараюсь! – сдавленным голосом откликнулся Колян, и тут же вновь коротко прожурчало. – Фу-у-у! Все, не мучь меня, больше ни капельки не выжму!

– Вы что тут делаете? – удивленно спросила я, толкнув дверь ванной комнаты. – Мочитесь на брудершафт?

– Мы куртку выжимаем, – даже не улыбнувшись, ответила Ирка. Она распялила свою сырую одежку на руках и придирчиво рассматривала нагрудный карман. – Вроде все отстиралось, от клубники не осталось и следа.

– Увы! – сказал на это Колян и выразительно сглотнул слюну.

– В холодильнике есть малиновое варенье, – сжалившись над обжорой, сообщила я. – Если хочешь, можем попить чаю.

– Хочу ли я чаю с вареньем? Что за вопрос! – живо ответствовал мой супруг и унесся в кухню ставить чайник.

Ирка пристроила влажную куртку на веревку над ванной, и мы тоже пошли чаевничать. С аппетитом уплетая малиновое варенье, я капнула на стол, протерла его тряпкой и, взглянув на разводы, вспомнила загадочные значки на стекле.

– Как вы думаете, что значит «Эф Бэ пять гэ плюс ха»? – спросила я мужа и подругу, пальцем начертав непонятную формулу на мокром столе. – Я тут недавно видела такую странную надпись.

– Пять га – это пять гектаров, – мгновенно нашлась аграрно образованная Ирка.

– А бэ и ха?

– Фу! – строго сказал мне муж, постучав ложечкой по краю чашки. – Предполагается, что приличные женщины таких нехороших слов не знают! Бэ, гэ, хэ! Где ты прочитала эту надпись, на заборе?

– Вовсе не на заборе, а на стекле! – обиделась я. – На окне в большом доме! Это Катька очередную шифровку написала. Непонятно, на каком языке. Если на английском, то буквы Эф Бэ и Эр наводят на мысль о Федеральном бюро расследований…

– ФБР – это как раз по-русски, у американцев в ходу аббревиатура FBI! – возразил Колян.

– В прошлый раз Катерина обозначила буквами имена, – вспомнила Ирка. – Ка – Катерина, тэ – Тим.

– Бэ – Борис, гэ – Геннадий! – предложила я. – Хотя «Борис плюс Геннадий» звучит нездорово, секс-меньшинством попахивает.

– Борис плюс Галина! – предложил Колян.

– Тогда уж сразу пять Галин! – напомнила я, постучав пальцем по формуле. – Если не принимать в расчет абсолютно непонятную латинскую «Эф», остаются один Борис, пять Галин плюс загадочное «ха». Что бы это значило? Что пять Галин пришли в гости к одному Борису и принесли с собой какое-то «ха»?

– То есть на Бориса у них в этом смысле особой надежды не было? – съязвил Колян.

– Фу! – сказала я. – Я уверена, что это совсем не то «ха», которое на заборах и у Бориса. Это что-то другое.

– Например, хрен! – воскликнула Ирка.

Я укоризненно посмотрела на нее.

– Хрен тертый, столовый, – невинно глядя на меня, объяснила подруга. – В баночке. Или холодец, он тоже на букву «ха». Или халва!

– Так они к нему пошло пожрать пришли, что ли? – огорчился Колян. – Пять Галин к одному Борису?

– Чувствуется, что кое-кто здорово настроился на просмотр эротического триллера! – уколола его я.

Колян обиделся и ушел, предварительно тщательно выскоблив столовой ложкой быстро опустевшую баночку из-под варенья. Однако вскоре он вернулся, без видимой связи с предшествующим разговором напомнил, что один занимает целую комнату, и поинтересовался, каковы мои планы на ближайшее будущее? При этом супруг моргал двумя глазами сразу, как жертва застарелого нервного тика, и говорил преувеличенно значительно, с интонациями ведущего развивающей телепередачи «Умники и умницы», проверяющего эрудицию и сообразительность молодого дарования.

– Намек понят, – кивнула я. – Так и быть, после вечернего омовения я приду скрасить твое одиночество.

Довольный Колян убежал в ванную и вновь вернулся меньше чем через минуту – на сей раз с претензией к Ирке, которая заградила подступы к купели своей мокрой курткой.

– Выбрось ее во двор, – посоветовала я.

– Как это – выбрось? – напряглась подруга. – Ты предлагаешь мне взять и выкинуть хорошую финскую куртку?

– Я предлагаю тебе вывесить ее во двор, – объяснила я. – На морозе она быстрее просохнет.

– А ты скрасишь мое одиночество? – съязвила Ирка. – Как-то неохота мне единолично бродить в потемках по безлюдному двору.

Чтобы ускорить процесс, я согласилась. Мы положили мокрую куртку в тазик, запустили в ванную Коляна, обулись, оделись и пошли во двор. Ирка, влекущая тазик, была похожа на гостеприимную фольклорную девицу, несущую перед собой поднос с хлебом-солью. Я сказала ей об этом, и она ради полноты образа жалостливо затянула:

– Во поле березка стояла! Во поле кудрявая стояла!

– Люли-люли, ни фига подобного! – озабоченно заметила я, озираясь по сторонам. – Не вижу я тут никаких березок и вообще ничего подходящего для развешивания мокрого тряпья!

– В доме есть открытая веранда! Вот туда мы курточку повесим! – не затруднившись с решением, на тот же фольклорный мотив напела моя подруга.

– Люли-люли, повесим! – согласилась я.

По бодрящему морозцу мы пробежались к большому дому и пристроили одежку на перила открытой веранды.

– Тут кто-то недавно топтался, курил и бросал окурки в снег, – заметила зоркая Ирка. – Надеюсь, любители посмолить на свежем воздухе не станут стряхивать пепел на мою верхнюю одежду.

– Все будет хорошо, – успокоила я ее, торопясь вернуться в дом.

Хорошо действительно было, во всяком случае, нам с Коляном, и уснула я в прекрасном расположении духа.

Чтобы не потерять из виду предприимчивого малыша, спала я в его комнате. Спала крепко и сладко, но недолго, потому что неугомонный Масяня пробудился в семь утра. Сначала он бодрым голосом выдал мне цитату из «Корпорации монстров»:

– Вставай, валенок несчастный! Сколько можно спать?!

Я оставила без внимания и оскорбление, и призыв к побуждению, но Мася не отступился. Он немного покукарекал мне в ухо – это тоже не сработало, и сменил тактику, жалостливо заскулив:

– Мамочка! Мамулечка!

– Что? – спросила я, не разлепляя ресниц.

– Мамочка! – Ребенок туго обнял меня за шею и жарким шепотом спросил: – А почему бабочки не спят в берлоге?

Я открыла один глаз и посмотрела на малыша – издевается, что ли? Какие, к чертовой бабушке, бабочки – в семь утра?! Но ясные карие глазки сынишки светились неподдельным интересом. Чувствовалось, что проблема ночлега мотыльков волнует его не на шутку.

– Потому что в берлоге спит медведь, – сказала я.

– И миша хлопает бабочек, потому что они кушают его шубку?

Очевидно, Мася имел в виду моль, но в моем затуманенном мозгу промелькнуло дикое видение, не лишенное эротизма: здоровенный волосатый мужик по имени Миша, хлопающий по ягодицам ночных бабочек, завтракающих селедкой под шубой.

– Доброе утро, дамы и господа, геи и гейши! – страдальчески пробормотала я.

И тут случилось чудо: Масяня потерял интерес и к бабочками, и к моей персоне, всецело переключившись на медведей. Он очень душевно спел песенку Винни Пуха, рассказал стишок про мишку косолапого и еще один, заканчивающийся словами: «А под снегом спит медведь, тише-тише, не шуметь!» Под этим призывом я готова была подписаться кровью.

Я спрятала голову под подушку, но и там слышала неумолчную болтовню ребенка. И в кого это наш мальчик такой разговорчивый?!

– Снег идет, снег идет, здравствуй, здравствуй, Новый год! – громко декламировал Масяня, сидя на подоконнике.

Он повторил этот стишок раз пять, а потом выдал обновленную версию:

– Катя идет, Вадя идет, здравствуй, здравствуй, Новый год!

Через несколько секунд до меня дошло, что Катя и Вадя – это не иначе как наши молодожены. То есть Мася сообщил мне, что дурочка Катерина отправилась куда-то в компании негодяя Тараскина. Я отбросила одеяло и метнулась к окну, но увидела только лаково-зеленый бок квадроцикла, с ускорением прокатившего мимо окна. На железном коне восседали супруги Тараскины, я узнала красно-белый лыжный костюм Катерины и голубой комбинезон Вадима.

– Куда это ее черти понесли? – встревожилась я и побежала будить Ирку.

– Рота, подъем! – вскричала я, бесцеремонно ворвавшись в девичью светлицу.

Однако ни Ирка, ни Зинуля, укутавшиеся в одеяла по самые макушки, даже не шелохнулись. Тогда я стянула с подруги одеяло и задействовала Масин репертуар: обозвала Ирку несчастным валенком, бодро кукарекнула ей в ухо и доверительно спросила про ночлег летающих насекомых. Безберложные бабочки Ирку проняли, она покрутила пальцем у виска, едва не выколов себе глаз, и недобрым голосом поинтересовалась, не сошла ли я с ума.

– Я-то нет, а вот Катька, похоже, окончательно сбрендила! – доложила я. – Она уехала с Тараскиным на квадроцикле.

– Она совсем дура, что ли? – Ирка окончательно проснулась, села в постели и заелозила ногами по полу, пытаясь нащупать тапки. – В ее ли положении гонять по крутым горам на вездеходе?

– Ты еще прими во внимание, в какой дурной компании она гоняет по крутым горам! – напомнила я, подсовывая подружке ее обувку. – Боюсь, с мерзавца Тараскина вполне станется нарочно спихнуть молодую жену с квадроцикла на полном ходу! Катька убьется, это сойдет за несчастный случай, и алчный Тараскин единолично завладеет всем винно-водочным королевством.

– Ох, типун тебе на язык! Не нравятся мне твои пугающие фантазии! – Ирка поежилась и напялила поверх байковой пижамы теплый шерстяной жилет.

Громко топая, мы пробежались по комнатам и всюду выглядывали в окна, надеясь увидеть поблизости семейную пару чокнутых квадроциклистов, но катальщики уже удалились от дома на приличное расстояние. Мы бы их и не нашли, но помог Масяня.

– Мамочка! – крикнул он из комнаты, когда мы с Иркой пробегали по коридору мимо открытой двери.

– Что, детка? – притормозила я.

Ребенок выглянул из-за шторы и сообщил:

– А Катя опять посолила снег!

– Где? – Я подошла к окну.

– Там! – Мася указал на легендарную Лысую гору, известную также как вершина Б-52.

Ее пугающий силуэт был виден из окна во всей красе, однако рассмотреть без бинокля мелкие детали не представлялось возможным. К счастью, бинокль у Масяни был, и я не постеснялась его отобрать.

Сначала я очень близко увидела следы, оставленные на снежном склоне квадроциклом. Подкрутила настройку, повиляла биноклем, отслеживая косо идущую колею, и довольно высоко, выше середины склона, нашла саму машину. Мне были хорошо видны, главным образом, ее задние колеса, потому что катальщики поднимались на гору по спирали и остановили свое транспортное средство на боку Б-52. Пару секунд я тупо рассматривала рисунок протекторов, потом спохватилась, пошарила взглядом по горе и нашла Катьку в приметном красно-белом костюме. Она поднималась по склону, шагая вдоль цепочки следов, оставленных, очевидно, Тараскиным. Его уже не было видно. Катька шла медленно, но упорно и тоже забирала вправо. Вскоре и она скрылась за горой.

– Хоть бы помог женщине, скотина! Руку бы протянул, что ли! – сердито прошептала я, имея в виду гадкого Тараскина.

В следующий момент я со страхом вспомнила, что Катька рискует протянуть ноги.

– Тараскин увел Катьку на гору! – взревела я, вкратце проясняя ситуацию для Ирки и Коляна.

Разбуженный нашей беготней, он прибрел из своей комнаты и стоял в дверях, недовольно хмурясь и собираясь с силами для вопроса о причине утреннего переполоха.

– Они поднимаются на Б-52? – не поверила Ирка.

– Кто это летит на бомбардировщике? – все перепутав, захлопал глазами туповатый спросонья Колян. – Спасатели?

– Бежим ее спасать! – подхватила эту мысль более сообразительная Ирка.

Ей без объяснений было понятно, что ситуация опасная, а Колян, проникнувшись нашей тревогой, на слово поверил нам, что дело серьезное и не терпит отлагательства. Одевались мы, как солдаты по тревоге. Даже Мася, против обыкновения, не стал капризничать и послушно упаковался в многослойные зимние одежды. Уже минут через пять плотным табуном из трех взрослых лошадей и одного жеребенка мы галопировали вслед за молодоженами.

Наверное, это было глупо. Катька с Вадимом далеко опередили нас, и догнать их у нас было мало шансов. Вдобавок передвижение по снежному насту на своих двоих было гораздо более трудным и существенно менее скоростным, чем езда на квадроцикле. Пока мы, все замедляя шаг, топали к подножию Б-52, Тараскины вполне могли подняться на самую вершину. Этого-то я и боялась!

– Боже мой! Неужели эти ненормальные собираются оттуда скатиться? – выдохнула Ирка, озвучивая ту самую мысль, которая страшила меня. – Самоубийцы!

Мне от этих ее слов аж подурнело. Я всерьез испугалась, что Катька с вершины живой не приедет!

Прямой, как пробор на голове франта, ледяной желоб тянулся сверху вниз с самой макушки Лысой горы, и начала его мы не видели.

– Я думаю, Катя с Вадимом за адреналиновой бомбой пошли! – крикнул Колян, не посвященный в шокирующие подробности детективной истории.

– Думаешь, им мало было душевных переживаний в связи с гибелью Курихина? – усомнилась Ирка.

– Так ведь клин клином вышибают! – напомнил Колян. – Ребята после смерти Андрея Петровича в сильнейшем душевном напряжении, им сейчас рискованная авантюра – самое то, что доктор прописал! Слетят с горки, проорутся и успокоятся! Вот, видите?

– Слышим! – машинально поправила я.

Сверху, оттуда, где за крутым лбом Лысой горы начиналась сумасшедшая бобслейная трасса, уже несся дикий крик. Визгливо орала Катерина.

Спустя мгновение мы ее увидели. Катька летела по ледяному желобу, как красно-белая ракета. Через секунду ракет на трассе стало две, потому что Вадим стартовал с небольшим опозданием и катился метрах в трех за Катькой.

Лиц их на большом расстоянии не было видно. Я вскинула бинокль, который предусмотрительно прихватила с собой, но опоздала. Полет живых ракет скрыло от глаз зрителей облако снежной пыли. Ледяной желоб вчера припорошило снегом, но он был легким, сухим и не мог существенно замедлить скольжение.

Наверное, у Катьки захватило дух, потому что вторую половину спуска она совершила в гробовом молчании. Красно-белую фигуру вынесло в большой сугроб метрах в десяти от нас, а сине-желтую уже на финише закрутило и выбросило за борт желоба.

Я схватила Масю и прижала к себе, а Ирка и Колян бросились вперед, к Катьке и Вадиму. Оба лежали совершенно неподвижно, запорошенные снегом, похожие на прорвавшиеся мешки с мукой, только не серые, а цветные.

– Что? Что там? – срывающимся от волнения голосом крикнула я.

– Все, – растерянно сказал Колян.

Он перевернул желто-синий куль и повторил:

– Все.

– Катька, дура ты такая! – плача, ругала родственницу Ирка. – Идиотка ненормальная! Ты живая или нет?

Я услышала слабый голос Катерины, бубнящей что-то невнятное, и перевела дух. Значит, Катерина жива, а Вадим погиб! Надо же!

Мы с Масей медленно побрели прочь.

– Скажите Анатолию, пусть подъедет сюда! – крикнул нам вслед Колян.

Я кивнула и вопросительно посмотрела на Ирку.

– Тараскин переломался, когда кувыркался по склону, разбил себе голову и свернул шею! – без должного сочувствия сообщила подруга, догнав нас с Масей. – А Катька, похоже, только руку сломала!

Пострадавшую она сначала волокла на плече, а потом вздернула на руки, прорычав:

– Нет уж, теперь не дергайся, я тебя понесу! Как-нибудь дотащу такую доходягу, не надорвусь!

Даже с Катькой на руках моя могучая подруга шла по снегу не хуже ратрака. Вспомнив о вездеходной технике, я оглянулась на квадроцикл, прилипший к ледяному боку Б-52.

– Катя! Ну, почему нельзя было спуститься вниз на машине? – с укором спросила я. – Почему вы оставили квадроцикл?

– Он заглох, – прошептала она и закрыла глаза.

– Отстань от нее! – рявкнула на меня Ирка. – Не видишь разве, что человеку плохо? Машина ее волнует! Заберут машину, не беспокойся!

Я вообще-то о квадроцикле и не беспокоилась, мне просто хотелось понять, какого дьявола молодоженов понесло на безумный бобслейный спуск, но с вопросами пришлось повременить. Сначала мы уложили Катерину в постель и по телефону вызвали врача из туркомплекса.

Стремясь обеспечить Катьке полный покой и максимальное удобство, мы не потащили ее на второй этаж, а устроили на первом, в комнате Дины, которую по такому случаю безжалостно разбудили. Семендяева тоже подняли – за компанию. Гуляки всласть повеселились в ночном клубе, вернулись из туркомплекса глубоко за полночь и не выспались. Мне показалось, что Антон даже не сразу понял, какая новая трагедия у нас приключилась, а Дина отреагировала на известие о гибели Тараскина весьма цинично.

– Повезло Катюхе! – завистливо сказала она. – Вышла за миллионера и сразу же овдовела! Счастливая женщина!

У нас с Иркой было несколько иное представление о женском счастье, но мы не стали делиться им с алчной девицей. Главным образом, потому, что нам в тот момент было не до диспутов на морально-этические темы. Хватало других проблем.

Из туркомплекса приехала машина «Скорой помощи» – не привычный взгляду микроавтобус с красным крестом, а вездеход отечественного происхождения, «ЛуАЗ» в стиле «милитари» – камуфляжной окраски, с болотно-зеленым брезентовым верхом. Вместе с доктором приехали уже знакомые нам парни-охранники. Они прямиком направились в тот самый гараж, который все активнее использовался не по прямому назначению, а эскулап осмотрел Катерину и заявил:

– Вы в рубашке родились, милочка!

Руку Катька не сломала, а только вывихнула и ребенка не потеряла, хотя такая угроза была вполне реальна. Доктор вправил вывих, вкатил Катьке какой-то укол и велел ей соблюдать полный покой. Дина осталась при подруге в качестве сиделки, а мы с Иркой пошли готовить завтрак на всю ораву, потому что Анатолию снова было не до поварских хлопот. Он в паре с Семендяевым уехал на ратраке за квадроциклом, который не просто заглох, а основательно поломался, так что его пришлось буксировать на тросе.

– Сплошное невезение! – сказал по этому поводу Антон Коляну.

Он так и не успел покататься на квадроцикле и откровенно жалел об этом. Я испытующе посмотрела на собеседников и промолчала, хотя могла сказать, что причиной большинства бед последнего времени является не невезение, а злая воля одного человека. Однако публика потребовала бы обстоятельного рассказа, а к нему я пока не была готова.

– Просто чудо, что бедняжка Катерина цела и почти невредима, а гадский Тараскин убился насмерть! – сказала Ирка, когда мы с ней уединились в кухне.

Она заглянула в холодильник и задумалась:

– Чем бы накормить народ? Из быстрой еды только сосиски.

Она одну за другой сняла с полки упаковки с сосиками, квадратной башней сложила их на столе и вернулась к прерванной теме:

– Нехорошо так говорить, но мне Тараскина ничуть не жалко, своими гнусными делами он вполне заслужил суровую божью кару.

– Он, может, и заслужил, а мы-то чем господа прогневили? – возразила я. – За что нам такое жуткое приключение – три трупа за двое суток? Не так я мыслила себе активный отдых!

Три трупа за сорок восемь часов – эти цифры впечатлили даже оперативников. Они все-таки пробились через перевал на хвосте бульдозера и приехали к нам еще до завтрака. Мы с Иркой как раз чистили картошку, чтобы приготовить на гарнир к сосискам вкусное и питательное пюре, когда за забором посигналили. Мася с папочкой тут же прибежали к нам в кухню, чтобы посмотреть в окно, из которого видны были раздвижные ворота.

– Кто приехал? – спросил ребенок.

– Опера, – авторитетно ответил ему Колян.

– О, пираты! – обрадовался малыш.

Во двор один за другим закатились два легковых автомобиля: потрепанный «газик» откровенно милицейского вида и до боли знакомая синяя «Ауди». Из «газона» вылезли три парня, наружность и экипировка которых не противоречила экстерьеру автомобиля, а из иномарки выбрался наш старый добрый друг капитан Лазарчук.

– Так-так-так! – сказала я и грозно посмотрела на Коляна, поигрывая ножом. – Интересно, кто это вызвал кавалерию?

– Ну, я вызвал, – чистосердечно признался муж. – А что? Свой человек в этой ментовской тусовке нам явно не повредит. Разве не ясно? Сейчас начнется разбор полетов, и опера станут трясти нас, как плодоносящие груши.

– Так ведь Лазарчук будет трясти нас активнее всех и вытрясет всю душу! – напомнила я.

– Конечно, но к Серегиной манере вести разыскную работу нам не привыкать, – Ирка неожиданно встала на сторону Коляна. – Зато Лазарчук по старой дружбе не даст нас в обиду всем другим.

– Обидит сам, один за всех! – пробурчала я, уже сдаваясь.

Мне своевременно пришло в голову, что в приезде Сереги на личном автомобиле есть еще один плюс: теперь нам будет на чем вернуться в город. Оба джипа, на которых не в добрый час прибыла на дачу вся наша компания, трагическим образом остались без водителей, так что с отъездом возникала проблема. Я поделилась этой мыслью с подругой и мужем, и Колян забеспокоился:

– Покойников, наверное, специальный милицейский транспорт заберет, а вот оставшиеся семь человек, похоже, будут претендовать на четыре свободных места в Серегиной машине! Не многовато ли получается пассажиров?

– Я могу сесть за руль джипа! – предложила я, повеселев при мысли об увлекательной поездке на роскошном внедорожнике по горному серпантину. – Только пассажиров не возьму, мало ли что…

– Ты уж тогда и джип не бери, мало ли что! – съязвила Ирка.

– Слушайте, девочки, а не маловато ли вы приготовили сосисок? – несколько не в тему спросил Колян, критично оглядев невысокий штабель сосисочных брикетов. – Народу-то заметно прибавилось! Нас семеро, Анатолий, двое охранников, трое оперов и еще Лазарчук, который ест за троих!