Целитель. Кровавое Благодаренье

Глава 1

Вторник, 7 ноября. Вечер

Щелково-40, улица Колмогорова

Губы уже припухли целовать вертлявую, хихикающую Ритку, но я с наслаждением отдавался этому восхитительному занятию.

Прерывисто дыша, донна резво елозила подо мной. Черноволосая головка запрокинулась, напрягая беззащитную шею… И как не приложиться к трепетной, пульсирующей жилке?

Бывало, в минуты любовных бдений мое чутье рывком обострялось – в точности, как сейчас. Я с удовольствием повел носом, жадно вбирая нежный запах женщины – и свой, сухой и терпкий дух, отдающий каштановым цветеньем.

– Намажься! – жарко выдохнула Рита. – Или, давай, я…

– Хитренькая! – оспорил я ее желание, дрогнув улыбкой. – Ты и вчера мазалась, и позавчера. В очередь, в очередь!

Выслушивая грудной смешок, привстал, опираясь на руку, и дотянулся до заветного флакончика – Наташа передала его мне в последний день октября, а пузырек уже наполовину пуст…

Я осторожно сел, тиская коленями женские бедра, и зажал сосудец между ладоней. Хватило пары секунд, чтобы «молодильное зелье» вспухло перламутровой шапочкой, будто сбегающее молоко. Три капли на ладонь… Ладно, четыре.

Потерев руки, раскатав по пальцам холодные росинки, я вжал обе пятерни в тугой Ритин живот. На мгновенье замер в нетерпеливом предвкушеньи, и…

Донна сладко застонала, выгибаясь, подаваясь ко мне, разевая дивный рот, словно для долгого крика. Но тут нахлынула прибойная волна Силы…

Она стерла меня, словно имя, начерченное на прибрежном песке – и растворила в Рите, сливая тела и души.

Там же, позже

Под утро я проснулся с часто бьющимся сердцем. Осторожно, чтобы не разбудить жену, расплел наши руки и ноги – мы так и спали, обнявшись.

Вот за что еще люблю диван в гостиной – крепкий он. Когда я сел с краю, и вмял босые ступни в пушистый ковер, наш «сексодром» даже не скрипнул.

Мельком глянув на галерею, чьи перила скалились в лунном свете, я встал. Юлька вчера легла поздно, мешая родителям в их амурных трудах, и будет дрыхнуть до десяти. Завтра не вставать – «ноябрьские» длятся целых два дня…

Мои губы повело в кривую. Рассказать бы нонешнему люду, как я в будущем отдыхал на «новогодних каникулах» – восемь выходных без перерыва!

Не поверят. Затянут: «Ну-у, ты как скажешь… А работать когда?» С девятого, когда ж еще… А там, глядишь, и старый Новый год!

Хотя… Стоит ли хвалиться узаконенным тунеядством, смущать весь наш советский трудовой народ? «Каникулы», дурацкое наследие «перестройки», остались в малодоступной «Гамме»… Мой рот скривился в брезгливой гримасе.

На «родину» меня точно не тянуло.

Сейчас там Чубайс с Кохом «чисто конкретно» разворовывают народное хозяйство СССР. Чиновные рыла братаются с криминалом, жабообразная Новодворская поносит «коммуняк», а бывший персек Свердловского обкома думу думает – как бы ему смухлевать на «демократических» выборах…

Да и черт с ними, со всеми! У нашей «Альфы» иное «прекрасное далёко». Знать бы еще, какое…

Неуверенно шагнув к камину, я замер. В выложенном камнем зеве очага дотлевали уголья, подернутые серым пеплом. Разжечь огонь? Голому телу зябко…

«Перебьешься, – решил я, направляясь к кухне. – Ритке под одеялом тепло, вот и пусть спит. Предрассветный сон сладок…»

Поднеся ладони к лицу, нюхнул. Слабые нотки зелья едва угадывались, навевая пленительные тени Слияния. Я с усилием отер щеки, словно удаляя истомные грёзы, и налил себе полстакана холодной, вкрадчиво шипящей минералки.

Игристая вода защипала горло, шибая в нос, даже слезы выступили.

«Крепка, зараза…»

Покачав стакан в руке, я бесшумно поставил его на салфетку, и глянул в окно. За стеклами стыла ночь.

В вязкой черноте тонули сосны, заборы, соседние коттеджи. Лишь издалека, путаясь в голых ветвях, протискивался свет фонарей и редких фар. Я потер плечи, прислушиваясь к тихому щелканью батарей.

«Мерзляка…»

Докуда опустился красный капилляр градусника за форточкой, не видать, но холода особые не донимали. Не задували ветра, кружа редкие снежинки. Жить можно. На парад в честь 78-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции москвичи вышли в куртках и пальто, готовясь к скорому предзимью.

Мурлыкнув, о босые ноги потерся Коша.

– Спи, кот, – шепнул я. – Рано еще…

Зверек, по-моему, завис. Как это – рано? Нормальные коты едят в любое время дня и ночи! Лишь бы хозяин совесть имел…

…Присутствие Риты я уловил, почувствовав близкое, живое тепло. «Спутница осени серой» прижалась к спине, и обняла меня.

– Ты чего не спишь? – спросила она невнятно, уложив подбородок на мое плечо.

– Да так… Сон дурацкий устроил подъем…

Градус настроения явственно пополз в минус.

Это еще летом началось. По ночам меня посещали тревожные видения – рушившиеся небоскребы Нью-Йорка, бестолково метавшиеся толпы, громадные авиалайнеры, вспыхивавшие палящими тучами огня…

– Кошмар? – сочувствующе молвила Рита.

– Вещий кошмар… – вздохнул я.

Молоденькая женщина мигом насторожилась, и велела:

– Рассказывай!

Исповедаться – это даже приятно. Поделившись с «половинкой» беспокойствами, что мучали меня всю осень, я облегчил душу.

– Вон оно что… – затянула Рита. – А я-то думала… Нет, Мишечка, небоскребы Международного торгового центра здесь ни при чем…

– Рассказывай, – скупо улыбнулся я.

– Понимаешь… – донна Фальер задумчиво гладила мне живот. Животу было щекотно, и он вздрагивал. – Мой рабочий день начинается с просмотра финансовых новостей. И вот, где-то месяц назад, я обратила внимание, что известная компания, «Гиндельстерн Пропертиз», владеющая недвигой в Нью-Йорке, оформила очень уж странную страховку. Некий Терри Гиндельстерн брал в аренду Джей-Эф-Кей… э-э… международный аэропорт имени Кеннеди за три с половиной миллиарда долларов! Нет, сама по себе покупка удивления не вызывает, если не знать подробностей. Понимаешь, Джей-Эф-Кей – очень и очень проблемный объект, он приносит колоссальные убытки, и щедрая выплата Гиндельстерна просто сказочная удача для Портового управления штата Нью-Йорк – именно ему принадлежит аэропорт. Вот только хитроумный Терри не выложил все денежки разом, а разбил сумму на ежемесячные платежи. За ноябрь он внес в кассу «Порт-Аторити» всего несколько миллионов долларов. Но! Гиндельстерн тут же застраховал свою покупку почти на четыре миллиарда. Отдельный пункт – страховка на случай теракта!

– Вот сволочь… – вытолкнул я. – И все же Терри прокололся – инфа о сделке попала в верхнюю строчку новостей финансов и бизнеса.

– Верно, но ничего же не докажешь!

– Не докажешь… – медленно покивал я. – И, скорее всего, не предотвратишь… Но надо попробовать!

Подтянув радиофон, я твердой рукой набрал номер Елены фон Ливен, даруя ее супругу шанс досмотреть сновидение.

– Алло! – рассерженно прошипел радик. – Миша! Ты в курсе, сколько сейчас времени?!

– Извините, Елена, – хладнокровно сказал я. – Чрезвычайно важное дело. Мне необходимо срочно поговорить с Борисом Семеновичем. Вы в Баковке?

– Да, – буркнул радиофон. Посопел, и добавил: – Подъезжайте к десяти… Нет, лучше к одиннадцати. Мы ждем важного гостя, и… В общем, в одиннадцать!

– Буду, как штык, – заверил я недовольную хозяйку госдачи.

Из холла донесся легкий шорох.

– Вы чего не спите? – сонно выговорила Юля, бредя в ночнушке, как симпатичное привидение.

– Мы… это… водички попить… – залепетала мама, прикрывая папу своим телом. – Ложимся уже!

Холл ответил тишиной, а затем с лестницы донеслось ворчание:

– Прячутся, как маленькие… Думают, я не понимаю ничего…

Среда, 8 ноября. Утро

Московская область, Баковка

Елена фон Ливен налила стакан густого клюквенного морса дорогому гостю, и Андропов благодарно кивнул. Отпил, почмокал, словно ловя послевкусие.

– Следовательно… э-э… мегатеракт, как вы его называете, событие безальтернативное? – в некогда твердом голосе Ю Вэ угадывалось старческое дребезжание.

Я с тревогой глянул на президента – он был здоров, насколько это вообще возможно на девятом десятке, а возраст… Возраст не лечится.

– Да, Юрий Владимирович, – моя голова утвердительно склонилась. – Только, это вовсе не варварский способ отъема денег. Проныра Гиндельстерн всего лишь воспользовался ситуацией, а вот те, кто задумал мегатеракт, ситуацию создают! Сгинут тысячи – и падальщики-медийщики заголосят хором о сплочении нации, будут звать на борьбу с международным терроризмом, на защиту свободы и демократии. А под этим соусом…

– А под этим соусом? – с интересом спросил Иванов, скромно присевший на валик дивана.

– А под этим соусом, американцев лишат даже тех мнимых свобод, которыми они хвалятся перед всем миром. Прослушка будет тотальной! Подглядывать станут за всеми! Куда там Маккарти… Былая «охота на ведьм» покажется милой забавой! АНБ запишет каждый телефонный разговор, спутники-шпионы отследят любого, назначенного «врагом государства», а одураченные толпы пускай зигуют в упоеньи… Помните, как Геббельс выразился? «Дайте мне средства массовой информации, и я из любого народа сделаю стадо свиней!» Ну, с американцами у них получилось…

– У кого – у них? – президент СССР блеснул очками в тонкой золотой оправе.

– Всё утро думал, – криво усмехнулся я. – Администрация Картера здесь точно ни при чем. Джимми – слабак, и на массовое убийство не решится. Вот, скажем, сенатор Маккейн – тот самый, кстати, что метит в президенты – вполне годится на роль заказчика мегатеракта, но он не обладает нужным уровнем власти и финансов. Думаю, побоище в аэропорту Кеннеди устроят олигархи из deep state, «глубинного государства».

– А этот пройдоха… как бишь его… – Андропов потер ладонями столешницу. – Гиндельстерн?

– Терри – мелкая шпана, – пренебрежительно фыркнул я. – Скорее всего, он случайно узнал секрет заговорщиков, и задумал нажиться на трагедии. Капиталист – всегда капиталист…

Сдержанно кряхтя, Ю Вэ поднялся и прошаркал к окну. За стеклами качали хвоей кряжистые сосны, а плети разросшейся малины скреблись о жестяной отлив.

– И когда, по-вашему, грянет гром? – спросил президент, не оборачиваясь. Он сложил руки за спиной, и еще сильней ссутулился.

Я подумал.

– Могу судить лишь по делишкам Гиндельстерна. Мегатеракт, подобный «нашему», случился… то есть случится в «Гамме» в две тысячи первом. Тогда Терри провернул… тьфу, ты… провернет сделку с покупкой небоскребов Международного торгового центра. И это… произойдет за месяц-полтора до. Думаю, в нашей ситуации гром грянет… где-то между Днем благодарения и Рождеством. Скорее всего, в ноябре.

– Для зачина годится, – кивнул Андропов, разворачиваясь, и прислоняясь к подоконнику. – Разумеется, мы используем вероятную ситуацию… э-э… с мегатерактом. Но по-человечески жаль людей, пусть даже из лагеря вероятного противника. Миша… – он сцепил ладони и прижал кончики пальцев к синеватым губам. -Вы встречались с Джеком Даунингом, и не однажды. Нынче он вице-президент, и полон решимости занять Овальный кабинет. Как вы думаете… Если слить информацию о теракте Даунингу, это поможет предотвратить бойню?

– Вполне возможно, – твердо сказал я. – Джек не любит русских, да и с чего бы ему пылать к нам любовью? Он – чистокровный американец, США – его родина, и он реально переживает за все победы и потери своей страны. Если Даунинг выйдет в президенты, то будет вести разумную, взвешенную политику, без истеричных воплей: «Русские идут!», – вспомнив Путина, я тонко улыбнулся: – Вероятно, это общее свойство людей, пришедших в политику из разведки… Да, Джек – мастер интриг, любит многоходовочки, но он честен, вот что главное. В отличие от основной массы истеблишмента, Даунинг чтит договоренности и держит слово. Не знаю, поможет ли его избранию инфа о мегатеракте, но Джек обязательно попытается предотвратить злодеяние. Ну, или хотя бы поднимет шум!

Я с удовольствием допил душистый морс «Елены Искусницы», смачивая пересохшее горло. Юрий Владимирович многозначительно переглянулся с Борисом Семеновичем, и тот сказал очень проникновенно, с чувством:

– Миша, вы уж простите, но придется вам задержаться до обеда…

Фон Ливен жизнерадостно фыркнула.

– Выложишь всё, что знаешь, что помнишь о мегатеракте в «Гамме», в мельчайших деталях и во всех версиях!

Иванов укоризненно покачал головой, а Ю Вэ рассмеялся, и поманил меня за собой.

– Боря, уведу вашего гостя… – сказал он, извиняясь, и вышел на гулкую веранду. – С возвратом!

За окном в мелкую расстекловку были видны прикрепленные, бдившие под дымки сигарет, и черный, распластанный «ЗиЛ» – прочие машины кортежа не вписались в тесный зеленый дворик.

Я прикрыл дверь за собой, и Андропов улыбнулся мне – тонко и немного печально.

– Знаешь, Миша, – заговорил он, неожиданно переходя на дружеское «ты», – я всегда во всех наших бедах винил не экономику, а разложение партии. И тут одними чистками не обойтись. Ладно, там, взяточник – сняли, да посадили! А с несменяемостью руководителей как быть? А с самим номенклатурным принципом их назначения? Вот, что надо было «чистить», Миша!

– У вас получилось, Юрий Владимирович, – сказал я вполголоса.

– Не совсем, – хмыкнул президент. – У меня вообще в планах было сделать возраст шестьдесят пять лет предельным для членов Политбюро! Не вышло! – развел он руками. – Романову – семьдесят два уже, Шелепину и Машерову – семьдесят семь, мне и вовсе восемьдесят второй пошел…

– Но это оправданно! – заспорил я.

– Возможно, возможно… – мелко покивал Юрий Владимирович. – А, впрочем, главная моя идея, так сказать, основополагающая, заключалась совсем в ином… Я хотел вырастить новое, «социалистическое дворянство»! Уверен, Миша, страну на первое место в мире выведут не «бойцы идеологического фронта», а «технари-головастики», романтически настроенные, внутренне свободные, а потому фрондерствующие… конечно, без покушения на основы социализма, хе-хе… Что-то типа героев фильма «Девять дней одного года»! А что, думаю? Создам соответствующие элитные вузы, подниму респект отдельных действующих… Логика была в том, чтобы выпускники этих вузов получали престижные рабочие места с относительно высокой зарплатой – и становились кадровым резервом партии. А в итоге эти люди и составят элиту власти, в первую очередь – элиту КПСС! И ты – один из них, Миша. Директор института, доктор наук, лауреат Нобелевской и Ленинской премий… Не пора ли к этим регалиям прибавить должность… ну, для зачина – заместителя секретаря ЦК КПСС? В отделе науки и учебных заведений? М-м? Причем, – заторопился он, – сектор науки будет полностью на тебе!

– Эх, Юрий Владимирович! – вздохнул я с отчетливым укором. – Умеете же вы вербовать… Согласен!

– Вот и хорошо! – довольно заулыбался Андропов. – Вот и славно. Встретимся на Старой площади!

Президент шагнул на крыльцо, а я в другую сторону – пред ясны очи Бориса Семеновича.

– Ладно, гражданин начальник, пишите, – меня так и тянуло ухмыльнуться, – только морсику подлейте. Очень уж он у вас вкусный!

Гордая Елена подала мне полную кружку холодного и пахучего малинового настоя.

Воскресенье, 19 ноября. День

Щелково-40, улица Колмогорова

Всю субботу, на радость лыжникам и лыжницам, валил снег. Падал лохматыми перистыми хлопьями, заглушая звуки, покрывая белым мерзлым пухом и двор, и улицу, и всю Московскую область. Запорошенные сосны и ели вдоль по улице выглядели сказочно, а по дворам висел счастливый детский гомон. Зима! Ура!

Разумеется, Рита с Юлькой тут же засуетились, забегали в поисках лыж и ботинок. Пока мама лила чай в термос, доча трудолюбиво рылась на чердаке, и отыскала-таки лыжные палки, утерянные и оплаканные.

А мой удел – лопату в руки, и греби, папусечка…

Снег с дорожки я перекидал вовремя. Погрузчик «Кировец», свистя и клекоча, расчистил улицу до асфальта, а за ним, весело сигналя, подкатила здоровенная «Нива» со строгим листочком пропуска на ветровом стекле. Риткин «Москвич» на фоне джипа выглядел, как котенок рядом с матерым Кошей.

– Приве-ет! – воскликнула Наташка, выпархивая из-за руля. – И-и-и!

Восторженно пища, она облапила меня, и одарила долгим поцелуем.

– На лыжню, небось? – заворчал я по-стариковски, глядя в любящие глаза, светло-синие, как летнее небо.

– Ага! – радостно засмеялась Ивернева, и закружилась, расставляя руки. – Как тебе мой новый костюмчик?

Эффектный лыжный прикид, белый с серебряной вышивкой, сидел на ней очень обтекаемо.

– Как всегда, очень даже, – вздохнул я. – Но тебе куда лучше совсем без костюмчика…

Довольно хихикая, Ивернева чмокнула меня в уголок губ, и запрыгала, замахала руками:

– Ритка! Юлька! Давайте, скорей!

– Бежим уже! – откликнулся Юлиус, волоча свои и мамины лыжи. – Пока, папусечка!

– Пока, Мишечка! – Рита мимоходом поцеловала меня куда-то в нос, и захихикала: – Да ты не бойся, не соскучишься! Встречай гостью!

Ко мне бежала, расплывшись в счастливой улыбке, маленькая Лея. В пухлом комбинезончике она выглядела неуклюжим медвежонком. Я присел на корточки, и поймал заливисто смеющуюся девочку.

– Привет, Лея!

– Пр-ривет, папа! Я соскучилась уже!

– Я тоже! Будем лепить снежную бабу?

– Будем! Будем!

Отъезжающие, мощно сюсюкая, усиленно махали нам с Леей, но мы не обращали внимания на подлиз. Нам надо было скатать большой снежный шар – капитальное тулово снеговика…

Посигналив напоследок, джип убыл в край белых просторов, где вьются синие лыжные колеи, а простенький, слипшийся бутерброд с сыром, да под горячий чаек, чудится изысканным лакомством.

– Ну, что, моя блондиночка? – я подхватил на руки Лею. – Пошли искать морковку?

– И уголечки, – деловито сказала малышка. – Для глазок!

* * *

Снежная баба вышла на славу – роскошной, как кроманьонская Венера. Мы ей и черны очи вставили, подобрав головешки в камине, и морковный нос воткнули, и ведро нахлобучили… Ну, и похулиганили маленько – прилепили спереди два здоровенных снежных кома, изобразивших пышный бюст.

– Так, пр-равильно же! – Лея налегала на разученную «Р». – А то иначе какой-то снежный дед получится!

Подтерев нос варежкой, она окинула изваяние взглядом ценителя.

– На маму похожа, – молвила девочка задумчиво, – только какая-то толстая… А мама кр-расивая. Да, пап?

Я согласно кивнул.

– Очень!

И маленькая ладошка шлепнула в папину пятерню.

Там же, позже

Лыжницы вломились в дом после трех, раскрасневшиеся и чрезвычайно довольные.

– Тихо! – свирепо шикнул я. – Лея спит!

– Ты смог ее уложить?! – шепотом воскликнула Наташа.

– Он и Юльку укладывал, вредину, – похвасталась мать, разоблачаясь.

– Клевета! – возмутилась дочь, стянув лыжный костюм. – Не слушайте ее, тетя Наташа! Я была идеальным ребенком, ангелочком просто!

– Херувимчиком! – фыркнула Рита.

– Обижают? – улыбнувшись, я приобнял Юлю.

– Да вообще! – горестно вытолкнула девушка.

– А что это за произведение искусства во дворе? – поинтересовалась Наташа, собирая в охапку сброшенную амуницию.

– Соцреализм, – просветил я ее. – Ладно, товарищи женщины, идите, мойтесь… переодевайтесь… И буду вас кормить.

– О-о-о! – разошелся общий стон.

* * *

Пронзительно-синие сумерки темнели с недостойной быстротой, словно сдаваясь наступающей ночи. Вся наша улица затихла, пригашая огни, лишь проспект вдалеке, за парком, мельтешил фарами и бликами, да высотки осыпались светлячками желтых окон.

Благодушествуя, я восседал в позе Пилата у камина.

Огонь суетливо подъедал поленья, а я даже глазами не водил, дремотно вслушиваясь в милые домашние шумы.

Лея охотилась за котом, ласково уговаривая зверя примерить кукольное платье, но Коша трусливо сбегал. Рита с Наташей в меховых тапках, затянутые в длинные мохеровые халаты, долго сушили волосы одним феном на двоих, а затем церемонно продефилировали на кухню – дуть чай с пирогом и шушукаться.

– Иди сюда, котик… – запыхтела Лея, выволакивая Кошу из-под дивана. – Хор-рошая киса… Ну, куда ты опять убегаешь? Ну, ко-отик…

Повеяло запахом крапивы и чистоты, и ко мне на колени уселась Юля, прижалась доверчиво. Я огладил ее влажные волосы, и девушка склонила голову на мое плечо.

– Ты чего такой грустный, Юлиус? М-м?

– Да так… – вздохнула доча. Помолчав, подышав мне в ухо, она заговорила, испытывая некое внутреннее напряжение: – Лея – такая лапочка… Прехорошенькая, и умничка. Правда?

– Угу… – вытолкнул я, гадая, к чему эта прелюдия.

– Тетя Наташа жаловалась, что Лея постоянно с ней спорит… Не ругается, а доказывает, да логично так! Она одного тебя слушается… Вообще, с тобой, как шелковая! А на тех выходных Лея меня лечила…

– Лечила? – нахмурился я.

– Да ничего серьезного, папусечка! – заспешила Юля. – Порезалась просто, когда лук чистила. А с Леечкой всё моментом затянуло! Вон, только шрамик розовый. Пап…

Почувствовав глухое волнение в голосе девушки, я притиснул ее покрепче.

– Что, Юльчик?

– Ты будешь любить ее больше, чем меня?

«Бюстгальтер второго размера уже тесен, – подумал я с нежным умилением, – а совсем еще ребенок…»

– Нет, Юлечка, – мягко ответил вслух. – Не знаю уж, где в нас припасено местечко для родных и близких. Говорят, что в сердце, только это ерунда. Скорее, где-нибудь в коре или в подкорке… Да, вот здесь, – пальцами, оглаживавшими дочкины плечи, я дотронулся до лба, – нашелся уголок для Леи, но место Юлии Михайловны не займет никто. Я люблю тебя по-прежнему, и даже сильнее!

Всхлипнув, девушка обняла меня, и сбивчиво зашептала, щекоча ухо:

– Я тоже тебя люблю, папусечка! Сильно-пресильно!

Гладкие Юлины руки сдавили мне шею, затрудняя дыхание, но я улыбался, продлевая драгоценные минуты. Для любви времени не жалко.

Понедельник, 20 ноября. День

Вашингтон, Массачусетс-авеню

Угольно-черный «Линкольн континентэл» мчался по широкой авеню, облюбованной посольствами и застроенной прочими достопримечательностями.

Синти мышкой сидела в уголке, внимательно слушая Вудроффа. Порой она искоса поглядывала на бывшего своего шефа, не позволяя себе даже намечать улыбку.

Фред – мужлан и шовинист, для него признать женское превосходство – нечто немыслимое и позорное. Да и в чем, собственно, ей удалось обойти бывшего резидента из ленинградского консульства? Тем, что вышла замуж за Даунинга? Не смешно.

Вудроффу просто неловко быть рядом с нею в образе подчиненного. О, разумеется, если год спустя Джека выберут, то Фреду уготовано кресло директора ЦРУ. Но ведь и она станет Первой Леди…

Синтиция встрепенулась, отмахиваясь от волнующих мечтаний, и напрягла слух.

– …Информация о Гиндельстерне подтвердилась, – негромко и на пределе серьеза докладывал Вудрофф, примостившись на откидном сиденье. – Похоже, этот прохиндей пересекся с кем-то на званом вечере в «Трамп-тауэр». Сам Трамп вне подозрений – они с Мелани находились в Европе, а прием устраивал кто-то из богатеньких жильцов…

– А чуйка твоя? – Даунинг пристально посмотрел на Фреда. – Подсказывает чего?

Вудрофф хищно прищурился, топорща рыжие усы.

– Я верю русским! – резко сказал он. – Чекисты умеют плести настолько замысловатую ложь, что даже наши финансисты верят им! Всё так, но подставлять своего резидента, чтобы передать сведения о… хм… мегатеракте? – Фред затряс головой. – Нет, сэр! Это уже за гранью!

Даунинг задумчиво покивал.

– Тоже, вот, зондировал по своим каналам… – Он обреченно вздохнул. – К сожалению, всё сходится. Э-хе-хе… Я давно догадывался, что наши «жирные коты» утратили и стыд, и совесть, а теперь выясняется, что они лишились даже остатков ума!

– Джек, – подала голос Синти, – если это правда… свободе и демократии конец. Неоконы, да в связке с олигархами, установят настоящую диктатуру! Да такую, что… – она вяло махнула кистью. – Куда там наци!

Вице-президент ответил не сразу.

– Фред, продолжай рыть, только будь крайне осторожен! – тихо и жестко заговорил он. – Моим людям удалось кое-что выяснить. Мегатеракт запланирован на День благодарения – аэропорт Кеннеди будет забит до отказа, и прервутся тысячи жизней! Но! Троих из моей четверки сегодня застрелили. Кого ночью, кого утром. Уцелел только Чак Призрак Медведя…

– Этого трудно убить, – выдавил Вудрофф, отчетливо бледнея.

Нетерпеливо кивнув, Даунинг оборотился к жене.

– Синти, я составил список более-менее надежных журналистов. Свяжешься с ними сегодня вечером, пригласишь… м-м… на экстренный брифинг. Да! – раздраженно скривился он. – Меня могут счесть клоуном! Ничего, как-нибудь переживу…