Альфонс Алёша

Отец-молодец

Трёхместная нежно-коричневого цвета коляска-мутант размером с легковой автомобиль занимала целое парковочное место. Прохожие невольно оглядывались на неё, как на неопознанный объект. Коляска вызывала неподдельный технический интерес, во-первых, своей конструкцией (она была наживую сварена из трёх детских колясок-одиночек к борту борт), а, во-вторых, секретом управления. Лёша рискнул снять её со стояночного тормоза и чуть не опозорился на всю улицу. Для приведения коляски в движение требовалось как минимум два оператора с привлечением третьего – для осуществления манёвров. В довершение ко всему композицию венчали три пышных банта. Розовые на крайних люльках и почему-то голубой – на центральной. Словно экипаж для трёх новорожденных гаишников. Пользоваться коляской не представлялось возможным, но и выкинуть было нельзя, потому что подарок.

Чуть поодаль, обмахиваясь канцелярским планшетом, чернела большая, похожая на пингвиниху чиновница. Лёше казалось, что она следит за ним, проверяя, не попробует ли он избавиться от этой конструкции, под шумок закатив куда-нибудь в кусты. Чиновница действительно посматривала в сторону Лёши, но на коляску ей было плевать: главное, чтобы этот папаша никуда не смылся. Вот к нему подошли две женщины, годящиеся ему в матери и тёщи. Одна из них тут же принялась что-то оттирать с его щеки, послюнявив палец. Папаша отстранился, воскликнув: «Ну, мама!», на что женщина назвала его позорником.

«Надо его заранее озадачить, чтоб потом не запутался», – решила чиновница и направилась к Лёше.

– Ромашкин! Поздравляю!

– Спасибо.

– У нас с вами всё в силе? – чиновница ухватила его под локоть и потащила за собой. – Рожать не передумали?

– Очень смешно, – хмыкнул Лёша, – а по квартире всё в силе?

– В силе, в силе.

– Мы потому что со старой съехали… – И он попытался обратить внимание чиновницы на припаркованную возле коляски «Газель», набитую скарбом семьи Ромашкиных.

– Да, да…

– Сегодня? – настойчиво уточнил Лёша.

– Да, да…

Они остановились возле крыльца роддома, где ожидали камера, оператор и корреспондентка. Чиновница открепила от планшета какую-то бумажку, вручила Лёше, показав жестом, – мол, изучай, – и покинула его.

– КАМЕРА!!!

Лёша оторвался от чтения и увидел, что все вокруг глядят в одну сторону. В дверях роддома, наконец, появилась Катя, за ней – санитарки с тремя розовыми свёртками. Через мгновение перед ней уже торчала репортёрка с микрофоном.

– Какие ваши ощущения, подарив миру троих прекрасных близнецов?

– Трёх. У нас девочки. – Кате меньше всего сейчас хотелось делиться впечатлениями с безграмотной корреспонденткой и её телезрителями, и та быстро об этом догадалась.

– А где же наш отец-молодец?

Лёша ощутил дружеский подзатыльник и очутился в кадре. Сразу же в руках у него оказался один из розовых свёртков. Микрофоном тем временем завладела чиновница и завела чинно, но задорно:

– В честь этого уникального события молодая семья получает от муниципалитета детскую коляску… – она простёрла руку в сторону парковки, где озадаченно курили грузчики из Лёшиного фургона, – и…

Она вынула из кармана связку ключей.

– Ключи… От… Новенькой… Трёхкомнатной… Квартиры!!!

Чиновница вручила ключи Лёше и зааплодировала сама себе. Тут же перед его носом оказался микрофон. Корреспондентка некоторое время молча смотрела на отца-молодца, затем не вытерпела и строго спросила:

– Может быть, вы хотите кого-то поблагодарить?

Лёша, спохватившись, полез в свою в бумажку.

– Он не репетировал, что ли? – возмутилась репортёрка и велела оператору снова взять в кадр чиновницу, которая словно этого и дожидалась:

– Пусть три прекрасные девочки Вера, Надежда, Любовь радуют новоиспечённых родителей! Хочется выразить слова сердечной благодарности префектуре нашего округа и лично…

Лёша, наконец-то выпав из кадра, получил возможность заняться семьёй.

– Откуда они взяли эти имена? – спросил он у жены.

– Я не знаю, я домой хочу, увези нас, пожалуйста.

– Всё, всё, поехали. Мне сегодня ещё с работы уволиться надо.

Подоспели свекровь и тёща, распределили между собой розовые свёртки и собрались было двинуться в новую квартиру.

– Ромашкин! – Лёшу догнала чиновница с подозрительно деловым выражением лица. – Извините, а можно, пожалуйста, ключи мне обратно?

Лёша машинально вернул ключи, потому что просьба была очень убедительной. Чиновница положила их в свой карман, развернулась и пошла восвояси.

– Подождите! – спохватился Лёша. – Подождите, а что с квартирой?

– А что с квартирой?

– Вы почему-то ключи у меня забрали…

– Потому что это мои ключи. От дома. Я их для кадра только использовала. Вы не против? – Чиновница была вежлива, как умная колонка.

Всякому терпению приходит конец, и Лёша себя тоже не на помойке нашёл.

– Да вы можете уже нормально объяснить, что у нас дальше с этой квартирой и как нам туда, наконец, въехать?! – заорал он так, что люди вокруг обернулись.

– Молодой человек, ведите себя по-мужски! – ответила чиновница вызывающе спокойно. –Думаете, что квартиры людям с неба падают? А порядок? А процедуры?

– Какие процедуры?

Чиновница закатила глаза (это приятно делать, когда владеешь чуть большей информацией, чем собеседник).

– Электрофорез! – сострила она, но, поскольку в её обязанности входило не только хамить, но иногда и служить населению, всё-таки дала несколько подсказок: – Вы возьмите и почитайте! Регламенты. На сайте. Спокойно идёте в отдел муниципального имущества. Без нервов, да? И в рабочем порядке всё получаете.

– Сегодня? – с надеждой спросил Лёша.

– Это уж как вы сами захочете, – пожала плечами чиновница и пошла домой.

– В смысле? Вы же обещали! Мы с вещами съехали! – Лёша был настолько вне себя, что догнал её и даже придержал за локоть.

– Гражданин, это что за потребительское отношение к государству? – Чиновница загорелась праведным гневом. – Привыкли только требовать! – эти слова она обратила к мирно стоящему оператору, словно приглашая того в соратники, и снова обернулась к Лёше, – Государство не просило вас рожать!

С этим она, конечно, хватанула лишнего. Да ещё рядом с телевизионной камерой. За такое может что-то и быть, если всё качественно зафиксировать.

– Ты это записал?! – закричал Лёша оператору, но тот лишь развёл руками. Чиновница сбежала, и в этот раз насовсем.

К Лёше подошла его беззаботная мама и спросила голосом женщины, сын которой опередил сыновей всех её подруг:

– Ну что, едем на новую квартиру?

В век вирусных видеороликов каждый владелец цифровой камеры мечтает снять что-нибудь такое, что его прославит и озолотит. Пусть «Государство не просило вас рожать» сегодня прошло мимо объектива, зато нашему оператору удалось запечатлеть забавную картину из семейной жизни. Он уже сматывал провода, когда заметил энергичную заварушку и тут же расчехлил камеру. Забавные персонажи махали руками, ругались и делили розовые свёртки, пока грузчики на заднем плане пихали в фургон трёхместную детскую коляску невиданной системы. Всё это происходило перед крыльцом с огромной вывеской «Родильный дом имени Фёдора и Валентины Васильевых». Оператор даже придумал удачную озвучку: «Парень наделал детей трём бабам, а сегодня их всех выписали из роддома».

Отец-молодец едва держался под натиском любящих женщин. Это выглядело словно репетиция любительской пьесы с коротким броским названием «Суперблиц», где половина труппы отчаянно переигрывала, а главный мужской персонаж не знал текста.

К а т я. Что конкретно она сказала?

Л ё ш а. Читайте регламент, приходите в мэрию…

М а м а Л ё ш и. А зачем ты ей ключи отдал? Сейчас бы въехали в квартиру – и шиш нас выгонишь!

Л ё ш а. Да это же были её ключи!

М а м а Л ё ш и. А, ну да, ну да…

Т ё щ а Л ё ш и. А зачем ты съехал со съёмной-то квартиры?

К а т я. Да какая разница? Сейчас-то нам что? На улице ночевать?

Т ё щ а Л ё ш и. А почему ты раньше не смотрел эти регламенты?

М а м а Л ё ш и.       Интересненько! А почему это вы́ раньше не смотрели эти регламенты? Раз тоже не смотрели, придётся тогда ехать жить к вам!

Т ё щ а Л ё ш и. В однушку в Мытищах? Ха-ха! Уж лучше к вам, у вас хотя бы двушка!

М а м а Л ё ш и. В Серпухов?

Л ё ш а. Всё, успокойтесь! Сейчас поедем нормально в гостиницу!

Три женщины посмотрели на Лёшу, затем на фургон с мебелью, затем снова на Лёшу, и он устыдился. Вот что бывает, когда не ориентируешься в гостиничных ценах столицы.

– К маме моей поедем, – наконец сказала Лёшина тёща. – Чай не выгонит.

– К бабушке?! – воскликнула Катя, и по её тону можно было догадаться, что незадачливой семье было бы проще обосноваться на Луне.

– Ну, вы что, это же как-то неловко… – смутилась Лёшина мама, – Может лучше попросим, чтоб нас ещё немножко в роддоме подержали?

Пратёща

Убранство комнаты выдавало скорее творческую, чем домашнюю натуру хозяйки. Эклектичность собранных в ней вещей позволяла предположить, что большей частью это были подарки. Всяческие безделушки, книги, пластинки, шкатулки, бронза, хрусталь, фарфор – занимали полки, верхнюю поверхность комода, выглядывали из-за стеклянных створок шкафов. Не расставленные, а складированные. Что называется, в тесноте, да не в обиде. Посередине комнаты располагался столик, а на нём – ничего, кроме печатной машинки. На заправленном в неё пожелтевшем уже листе один лишь заголовок: «История моей жизни».

Стены комнаты на всю свою четырёхметровую высоту были оклеены старыми афишами. Поверх обоев или вместо них. Среди этих плакатов даже самый взыскательный театрал нашёл бы себе спектакль по вкусу: «Вишнёвый сад», «Гроза», «Отелло», «Укрощение строптивой», а также «Надежда Ленина» и «Новый год на новый лад».

Прямо поверх афиш располагались фотографии звёзд золотой поры кинематографа, и от их улыбок можно было ослепнуть. Так много снимков, будто в комнате проживала школьница-мажорка времён хрущёвской оттепели, если бы не один нюанс. Все они были собственноручно подписаны изображёнными на них знаменитостями, что автоматически превращало эти образы как бы в подлинники. Кроме того, если бы кто-то вчитался в эти послания, он бы с удивлением понял, что на фото запечатлены вовсе не кумиры, а поклонники:

«Моей музе и королеве. Мечтаю вновь быть с тобой в одном кадре. Марчелло», – конечно, по-итальянски.

«Каждый день без тебя я сам не свой. Всегда твой Ален», – по-французски.

«To my love», – от красавца в красной куртке на серебристой гоночной машине. Бумага этого снимка слегка бугрилась, словно когда-то на неё падали слёзы.

Четыре десятка талантливейших мужчин с грустными улыбками на восьми языках мира клялись в любви одной единственной женщине. Только Константин Сергеевич Станиславский почему-то не подписал свой портрет.

Были и женские снимки. Среди них: пастушки, колхозницы, комсомолки, несколько царевен и цариц, сёстры Ульяновы, даже одна гусар-девица – и, что удивительно, все на одно лицо. Чьи же это фотографии? Не та ли это муза Марчелло, мечта Алена и богиня Марлона? Кто же она на самом деле? Это загадка. Но приглядитесь, и этот секрет раскроется вам. Смелей!

Вот совсем выцветший снимок. На нём – тонкая яркая девушка в платье эпохи Возрождения и подпись: «Джульетта – Е. Котулина». Здесь и другие великие драматические роли, подписанные тем же именем: Офелия, Катерина, Гертруда, Кабаниха. Самая свежая хронологически фотография тоже давно выцвела, но лишь наполовину, потому что большую часть своей жизни перекрывалась распахнутой дверью. Подписано: «Кикимора – заслуженная артистка РСФСР Евдоксия Ардалионовна Римская-Котулина».

В комнату вошла Она. Поставила чашку чая с блюдцем на столик к печатной машинке. Опустилась на стул. Провела пальцами по клавишам, успевшим покрыться чуть заметным слоем пыли, и чуть загрустила – наверное, над «Историей моей жизни». Скользнула взглядом по стенам – и вдруг разгадала причину своей тоски. Конечно. Отвратительно немые снимки. Они молчат назло Ей, тогда как должны звучать, звенеть, шуметь криками «Браво!», музыкой, аплодисментами.

Она подняла крышку проигрывателя. Наклонив голову, прочла название пластинки и пожала плечами, дескать, ну пусть. Опустила иглу и вслушалась в шипение. Затем повернулась к окну и подняла руки в ожидании первых аккордов.

Взвизгнули скрипки, вступили клавишные. И Она закружилась в танго, наплевав на то, что каждое па могло стоить Ей жизни. В Её-то возрасте. Что вы знаете о том, как рубиться под музыку? Сегодня Она даст фору любой школьнице. «В бананово-лимонном Сингапуре…» Танцуй, будто никто не видит. Пой, словно… И Она запела: «Там. Там. Тай-тири-дам…»

Да, она угадала с рецептом от скуки. Ей захотелось, может быть, даже открыть окно. Там, кажется, лето? Там, кажется, жизнь? Та, что зачем-то до сих пор держит Её в заложниках на этом свете. Раз держит – пусть развлекает! И Она добавила себе в чай пару крышечек коньяку (а почему нет?), не подозревая, что её прекрасное печальное одиночество вот-вот будет попрано самым возмутительным образом.

– Господи, умерла она там, что ли? – раздражённо говорила Катина мама, снова и снова нажимая на кнопку дверного звонка. Лёшина мама тем временем брезгливо осматривала обшарпанный столетний подъезд.

– А у вас есть свой ключ? – спросил Лёша и поудобней перехватил свёрток с дочкой. Тёща замялась:

– Есть-то есть, да только… – и многозначительно вздохнула.

– Это у неё музыка играет?

Тёща решила добавить к звонкам в дверь несколько крепких ударов и добилась результата: свёрток в Лёшиных руках проснулся и запищал. Вслед за ним пробудились и остальные два. Тёще ничего не осталось, как применить свой ключ.

– Дочь моя женщина! – схватилась за сердце Евдоксия Ардалионовна, когда вдруг на пороге её комнаты возникли незваные гости. Лёшина тёща прошла в комнату и сняла иглу с проигрывателя.

– Это что за новости? – возмутилась хозяйка.

– Здравствуй, мамочка. Ты почему трубку не берёшь?

Евдоксия Ардалионовна пропустила вопрос мимо ушей. Её вниманием завладели трое в дверях с тремя ревущими свёртками на руках.

– Я поняла. Это всё из-за таблеток… – задумчиво протянула она и двинулась к проигрывателю, собираясь продолжить вечеринку, однако не слишком почтительная дочь своим раздражённым «Мама!» окончательно убила настроение.

Площадь кухни позволяла в один приём развернуться КамАЗу, но гости скромно ютились по стенкам, поджав ноги, словно в малогабаритке. Лёша и его мама сидели с уже спящими младенцами на руках. Катя кормила третью девочку. Возле обеденного стола в позе царевича Алексея перед отцом его Петром стояла Лёшина тёща. Тикали часы и чмокал младенец. Евдоксия Ардалионовна маршировала по кухне, дирижируя чайной ложкой.

– Одну минуточку, мне надо ухватить концепцию, – проходя мимо Кати, она ласково коснулась её головы, – Стало быть, Катенька родила тройню от этого недоросля…

– Мне тридцать три! – вставил Лёша и вдруг сам застеснялся своего голоса.

– Молодой человек, я старше вас в три раза. Попридержите свой! – И Евдоксия Ардалионовна посмотрела в потолок, возвращаясь к предыдущей мысли. – Мда… И за это кто-то пообещал им квартиру.

Всё семейство закивало. Хозяйка продолжила:

– Квартиру не дали… И тогда вы решили поселиться у меня…

– Всего на пару дней! – уточнила Лёшина тёща.

– На пару дней меня просили заменить Бабу Ягу в ТЮЗе. Я потом на сорок лет стала заложницей образа, – парировала Евдоксия Ардалионовна и обратилась к Лёше.

– Вот что… Алёша, скажите, а чем вы живёте? У вас служба или капитал?

– Что-что? – не понял Лёша.

– Я спрашиваю, чем вы будете кормить семь женщин в этой квартире! – слегка форсируя голос и уже с некоторым раздражением пояснила хозяйка.

– Ну, сейчас я увольняюсь с работы… – начал Лёша обстоятельно, но не смог продолжить. Евдоксия Ардалионовна уронила на пол ложку и медленно села.

– Как вы сказали?

– Я увольняюсь… – залепетал Лёша, глядя на хозяйку, выражавшую удивление, граничащее с нокдауном, – и открываю свой бизнес. Это будет компьютерный класс.

– Он заделал троих детей и увольняется! – Евдоксия Ардалионовна всплеснула руками. Затем она попыталась встать, но не смогла: силы покинули её.

– Мама, не переигрывай, – заметила на это Лёшина тёща.

Пойманная врасплох, хозяйка сбавила обороты и, взяв паузу, молча насыпала в чашку чая пять или шесть ложек сахара.

Тем временем Лёша шепнул Кате:

– Там газель ждёт…

Катя жестом велела ему терпеть.

– Мне ещё на работу надо! – Лёша чуть-чуть обиделся. Катя проигнорировала мужа. Слово вновь взяла Евдоксия Ардалионовна.

– Это сколько? Лет десять ко мне носа не показывали?

– Так ты же сама… – попыталась возразить Лёшина тёща, но мать перебила её.

– Но самое интересное – как вы себе это представляете – жить тут? – При этом хозяйка так уничижительно интонировала слово «тут», будто речь шла не о четырёхкомнатной квартире, а о ветхой землянке, – С тройней!

И тут Лёшина мама вдруг взяла, да и ляпнула:

– Вы не переживайте, ведь я тоже буду помогать!

Теперь Евдоксию Ардалионовну уже никто не обвинил бы в чрезмерном гротеске. Того требовал вызов. Глаза престарелой актрисы раскрылись так, что, имейся в одном из них монокль, он неминуемо бы выскользнул.

– Что-о-о? – вскричала она, и с деревьев за окном слетели птицы, – Кто из вас ещё собирается тут жить?!

Ответом ей был хор мгновенно проснувшихся младенцев.

Евдоксия Ардалионовна, несмотря на несносный характер, никогда не была настолько бездушной гадиной, чтобы вышвырнуть за дверь живых людей. К тому же семейство клялось, что вся эта временная мера продлится не дольше чем два дня. С некоторыми оговорками наступила стадия принятия.

Грузчики, тихо переругиваясь, тащили в квартиру дарёную коляску. Лёша принёс последние узлы и пакеты и громко попрощался:

– Я на работу! Меня там уже потеряли!

– Чего ты орёшь? Тут дети! – зашипела на него Катина мама, и Лёша поспешил сбежать. Вездесущая Лёшина мама не преминула заметить, что вообще-то новорожденным младенцам не нормально просыпаться от каждого шороха, однако от предложения пойти и родить себе нормальных отказалась.

Оценив масштаб приближающейся коляски, тёща наобум открыла первую попавшуюся дверь и замерла в нерешительности. Её взору предстала тёмная комната, до потолка занятая туго набитыми мешками.

– Давайте попробуем сюда занести, – скомандовала она грузчикам.

– Здесь занято! – объявила вдруг невесть откуда возникшая Евдоксия Ардалионовна и захлопнула дверь.

– Мама! – Лёшина тёща отняла у матери сигарету на длинном мундштуке.

– Это неслыханно! – воскликнула хозяйка, но вместо того, чтоб отстоять себе право курить в собственном доме, бросилась на кухню: ей почудилось, что там орудует кто-то посторонний.

Так и оказалось. Лёшина мама без спросу расчехлила кухонный телевизор и беззаботно переключала каналы, набив рот печенюшками. Евдоксии Ардалионовне пришлось подарить гостье весьма продолжительный ледяной взгляд, пока та наконец не почувствовала каплю неловкости.

– От этого мозг превращается в желе, – сказала хозяйка, кивнув на телевизор. – Не советую.

– Я же чуть-чуть совсем, – жалобно проскулила Лёшина мама и собралась было всё выключить, как вдруг закричала, тыча пальцем в экран: – О! О! О! Нас показывают!!!

«… Уникальная семья получила ключи от новой трёхкомнатной квартиры из рук представителя префектуры, – вещал диктор, пока камера показывала Катю, Лёшу и других на крыльце роддома. – Город поддержал новорожденных тройняшек-девочек Веру, Надежду и Любовь…»

– Одну минуточку! Одну минуточку!!! – услышал Лёша, садясь в машину, – Мошенники! Хамы! Караул!!! – нёсся из дома крик Евдоксии Ардалионовны, сопровождаемый плачем трёх младенцев.

Немедленно вернувшись в квартиру, Лёша узнал подробности из уст самой хозяйки.

– Подлые обманщики! Ага! Вот и он! Я всё видела! Тебе дали ключи от квартиры! Под камеру! Какого чёрта ты там не живёшь?! Почему ты мне лгал?!

– Я готова слушать, – церемонно молвила Евдоксия Ардалионовна, допив свой чай. Чаепитием Лёша, его мама и тёща попытались выиграть время, чтобы Катя смогла уложить девочек, а хозяйка квартиры – успокоиться. Лёша, пожертвовав ещё четвертью часа рабочего времени, успел почитать регламенты предоставления жилья, ужаснуться и подумать, как интерпретировать эти новости для Евдоксии Ардалионовны в положительном ключе.

На кухне воцарилась деловая тишина.

– Точно готова? – на всякий случай спросила Лёшина тёща.

– Говорите.

Лёша поймал на себе ободряющие взгляды обеих своих мам и осторожно начал:

– Они, в смысле, мэрия, готовы выдать нам квартиру…

– Но?

– Но есть одно НО…

– Так говори же, дьявол! – проскрежетала Евдоксия Ардалионовна.

– Они требуют, чтоб девочки были где-то прописаны, – сказал Лёша доверительно. – Где-то в Москве. Например, тут. Такие правила… – И с этими словами Лёша повернул к хозяйке экран смартфона, демонстрируя регламент.

Редко кому удаётся так угадать с подарком. Коляска идеально вписалась в комнату Ромашкиных от стенки до стенки. Да, помещение, что служило Евдоксии Ардалионовне гостиной, уже лет двадцать не знавшей гостей, отныне стало называться «комнатой Ромашкиных». Катя только что уложила всех девочек по люлькам.

Наконец-то сама присела, затем прилегла, а потом вдруг в комнате появился огромный пепельного цвета кот. Не вошёл, а именно появился, но Катя этому почему-то не удивилась. Он запрыгнул на подоконник, лапой дотянулся до коляски с девочками и, мерно её покачивая, заговорил:

– Проблема высыхания Аральского моря заключается в следующем…

Тут кот неожиданно вздыбился и ни с того ни с сего закричал голосом, отчего-то ставшим похожим на бабушкин:

– Что?! Что ты сказал?! – и сразу единым неистовым аккордом взревели все отсеки коляски. Кот не на шутку перепугался и почёл за лучшее бесшумно лопнуть. Лишь тополиные пушинки колыхнулись в том месте, где он сидел. Катя проснулась, и ноги сами понесли её на кухню.

– Идите и сами теперь их укладывайте! – закричала она на всех сразу.

Первым приказу подчинился Лёша. За ним проследовали мама и тёща.

– Катерина! Зачем ты полюбила идиота?! – в искреннем недоумении спросила Евдоксия Ардалионовна, оставшись с внучкой наедине. Катя хотела что-то ответить, но, сделав пару вздохов, не удержалась и ударилась в рыдания. Бабушка, миллион раз утешавшая на своей груди молодых девушек по сценарию и без него, совершенно растерялась и принялась успокаивать Катю, первым, что пришло в голову:

– Ну, ну, девочка моя… Ты молодая, ты ещё сможешь найти себе удачную партию.

Лёша же, первым прибывший к ревущей на три голоса коляске, испытал настоящее облегчение, когда со словами «Работать кто за тебя будет?» мама развернула его за плечи и выставила вон из квартиры.

Крылов

Страшно подумать, что станет с человечеством, когда роботы окончательно вытеснят профессию водителя. Стоило бы как-то законодательно оттянуть этот момент. Сегодня любой мужчина может в случае чего сесть за баранку и уже к вечеру добыть насущный хлеб, особо не вспотев. Для этого даже не обязательно иметь свой автомобиль. Умеют все. Это вам не сто лет назад, когда водитель должен был обладать квалификацией машиниста паровоза. Востребовано всегда, и потому выручает. Вот и Лёша Ромашкин шофёрил помаленьку, «пока не выстрелит настоящая тема».

– А я уж думал на метро пересесть!

Сергей Михайлович Крылов был из тех начальников, с которым можно перекинуться доброй шуточкой. Например, о том, что одна поездка в метро укорачивает жизнь человека на 10-40 минут. Однако сегодня Лёше было очень совестно за то, что он подвёл хорошего человека.

– Простите, что задержался. Нас сегодня из роддома выписали. – Лёша источал искреннее сожаление, а повинную голову и жена не мылит.

– Будни многодетного папаши? Хе-хе, – Крылов с Лёшей переглянулись в салонном зеркале – был у них такой мужской ритуал – и наконец-то поехали.

– Как теперь справляться будешь с непривычки?

У Лёши имелись кое-какие соображения относительно нового уклада, и эти мысли непосредственно касались Крылова. Тут было не отделаться ничего не значащим «как-нибудь помаленьку», ведь Лёша кое-что задумал. Настала пора нелёгкого объяснения. Надо съесть лягушку, как говаривал Марк Твен.

– Сергей Михайлович… Я хотел сказать… Я увольняюсь от вас.

– Как это?

– Вот… – Лёша старался придать голосу уверенной беззаботности. – Пора открывать новые горизонты. Свой бизнес начинаю, – и он сдвинул брови, чтобы больше походить на бизнесмена.