Обличия тьмы

Глава 1. Потеря

Надвигалась гроза. Небо, затянутое черными тучами, было невероятно страшным и пугающим. Мы были далеко от дома, поэтому все, что мы могли сделать, – спрятаться в нашем самодельном шалаше, который мы построили всего час назад. Ветер свирепо завывал, гоня по полю пыль. Закрывая глаза руками, Езеф, подхватил меня на руки и еле как дотащил до нашего скромного укрытия. Забравшись в него, он стал звать Карла и Хосе, которые недавно ушли в лес за еловыми ветками для мощной крыши для нашего убежища. Он кричал около минуты, но никто так и не отозвался. Раскатистый удар промчался по мрачному небу, казалось, разрезав его пополам. Это напугало Езефа так, что он свалился на землю, покрытую сухой листвой. С неба начали падать крупные капли дождя.

− Подожди меня здесь. Не вздумай выходить на улицу. Я найду их и вернусь. Только не уходи никуда, пока гроза не закончится. Хорошо, Ханни?

Я боязливо посмотрела в глаза своего брата, опасаясь, что с ним может что-то случиться.

− Не бойся. − Он добро улыбнулся мне, крепко обняв. − Жди меня здесь. И, Ханни, гроза не может длиться вечно. Рано или поздно она закончится. Все заканчивается когда-нибудь. И это тоже.

Езеф выбежал из шалаша, исчезнув где-то в темноте леса. Я стала ждать его, сжимая ладони в кулаки. Мне было страшно. И я ничего не могла с этим сделать.

Вновь и вновь перематывая в голове слова брата о том, что он обещал вернуться, я успокаивала себя, поверив самой себе. Гроза с каждой секундой усиливалась. Ветер поднялся невероятно сильный, что мощные лапы деревьев ломались, мертво падая на мокрую, склизкую землю.

Уткнувшись лицом в ладони, я тихо шептала про себя имя Езефа, желая услышать, как он возвращается ко мне. Но дождь только перерастал в сильный ливень, лишая меня последней надежды на возвращение брата. Смешиваясь с ветром и раскатами молний, он был страшнее самого страшного чудовища, которого я могла когда-то себе придумать.

Шалаш постепенно начал раскачиваться в разные стороны. Подскочив на месте, я молила бога, чтобы ничего плохого не случилось. Перед глазами была темнота, да такая темнота, что увидеть перед собой ничего было нельзя. Казалось, сама вечная ночь опустилась на наш мир, в наш тихий уголок. Сердце мое сжималось, по щекам текли слезы. Я ничего не могла сделать, кроме как верно и терпеливо ожидать брата.

Прошло уже, наверное, около двадцати минут, как чьи-то шаги раздались рядом с шалашом. Езеф. Это должен быть он. Он возвращается! С этими мыслями я успокоилась. Слезы перестали бежать по щекам.

Я уже хотела обнять его, как в шалаше показались двое. Это были Карл и Хосе, два лучших друга Езефа. Они были все мокрые и грязные. Их одежда, казалось, намертво прилипла к их тощим телам. Светлые пряди Хосе совсем закрыли его темные глаза. Разодранная рубашка Карла мешком висела на нем. Непонимающе посмотрев на меня, они переглянулись, словно чего-то по-настоящему испугавшись.

− Ханна, а где Езеф? – Вопрос Карла сбил меня с толку.

Сердце бешено застучало.

− Он пошел искать вас, − тихо ответила я.

Голос мой дрожал. Самый худший мой кошмар подтвердился. Езеф пропал в пасти мерзкого чудовища – мрака.

Лица Карла и Хосе стали бледными, точно фарфор. Им было страшно, как и мне в этот момент. Не зная, где сейчас Езеф, я боялась за него больше, чем за саму себя. Трепетно сжимая в руках деревянный крестик, что висел у меня на руке, я просила бога, чтобы он помог Езефу вернуться. Не знаю, сможет ли бог помочь ему, но я бы очень хотела этого.

Гроза не унималась, она свирепо усиливалась, набирая новые силы для очередных раскатистых ударов о бренное небо, сплошь затянутое серыми тучами. Наш шалаш уже едва сохранял свою устойчивость. Карл и Хосе пытались удержать его, чтобы он окончательно не развалился. Они молчали, точно сказать было нечего. Действительно, сейчас было сложно хоть слово выдавить из себя. Где-то близко ударила молния.

Внезапно раздался хруст дерева. Я подскочила от страха, когда услышала этот болезненный плач сломанного деревянного тела. Увидев яростный страх в моих глазах, Карл обнял меня, закрыв мои уши своими холодными ладонями, по которым все еще скатывались капельки холодной воды, медленно скользя по моим щекам. Теперь я слышала все как в вакууме. Так мир казался мне таким ненастоящим и пустым… Впервые.

Молния ударила еще пару раз. А после пошло затишье. Ветер медленно унимался. Дождь и вовсе затих. Выглянув из шалаша, Хосе кивнул нам, сообщив о том, что теперь можно выйти. Покинув убежище, я надеялась увидеть Езефа, который мог возвращаться к нам, отсидевшись где-то в другом укромном месте. Но кругом была пустота. Карл и Хосе истошно звали его, но ответа от него не было.

Где-то вдали послышались тревожные голоса. Это были наши с Езефом родители, которые бежали к нам, освещая путь старым фонарем. Что с ними будет, когда они узнают о том, что Езеф пропал? Они будит грустить, и грусть эта будет самой тяжелой и болезненной.

В какой-то момент мне стало не по себе. Я не хотела возвращаться к родителям без брата, ведь он всегда был для меня целым миром, где я могла сокрыться от мира реального. Вырвавшись из рук Карла, я побежала в лес, надеясь, что сама смогу отыскать Езефа. Не знаю, что тогда мною двигало, заставляло пойти на такой неординарный и опасный поступок, от которого я была взаперти. Карл и Хосе тут же бросились за мной, пытаясь ухватить хотя бы за руку, чтобы не дать мне наделать всяких глупостей. Но они не успели даже ухватить меня. Оступившись, я упала, мигом покатившись с крутого яра в сторону реки.

Глава 2. Боль

Езеф был мне дорог. Я любила его, по-настоящему любила. С самого моего рождения я помню его голос, его вечно синюшние ноги, колени в синяках. Езеф был не только братом, но и другом, который не давал мне скучать и грустить. Он пообещал, что будет защищать меня, тогда я сказала, что буду оберегать и его. Помню, когда я сказала ему об этом, он от души засмеялся. И смех этот часто мне снился.

Проснувшись в больничной палате, я зажмурила глаза от яркого света лампы, который назойливо ослеплял меня. Повсюду был неприятный запах спирта и старости. Не люблю этот запах. Никогда не любила, потому что он сильно меня напрягал, опустошал мое детское сердце и заставлял думать о страшных, грустных вещах, думать о которых детям еще не нужно.

Осмотрев белоснежный потолок, в некоторых местах которого виднелись грубые черные трещины, я привстала с кровати. Голова мгновенно закружилась, и я повалилась назад, на белоснежные, дурно пахнущие простыни.

− Ханна, − тревожный голос мамы застал меня врасплох, − тебе нельзя пока вставать. Отдохни немного сначала. Нелегко тебе пришлось.

Подойдя ко мне, она присела на край кровати, поправив подушку у моей головы. Ее карие глаза были беспокойны, и это опечалило меня. Никогда еще я не видела ее такой.

− Мама, где Езеф? – Этот вопрос встревожил ее. – Он в коридоре? Ждет, когда ему разрешат войти ко мне? Да, мама? Так же? Я хочу увидеть его. Пожалуйста.

Некоторое время она молчала и лишь спустя пару минут ответила, крепко обняв меня, словно сдерживая от очередного глупого поступка, который мог мне в иной раз навредить.

− Его так и не нашли, милая. Наверное, он ушел слишком глубоко в лес. Но не переживай. Его ищут опытные люди. Они обязательно найдут его. А пока отдохни. Гроза миновала. Эх… кто же придумал бояться грозы?

Ее слова ударили меня по сердцу острым ножом. Я не знала, как мне реагировать на это. Сердце мое дрожало от испуга и тревоги. Я хотела снова увидеть брата, ведь он обещал, что вернется. А когда он обещал мне что-то, то всегда держал свое слово. Поэтому я просто не могла поверить, что Езеф пропал, не сдержав своего слова вернуться. Мне было одновременно больно и грустно. Но куда было девать все те чувства, которые скопились в моей груди? Куда нужно было спрятать бледность лица и этот подавленный огонек в глазах? Ребенок ведь не должен испытывать эти мерзкие удары жизни, так? Но неужели что-то сломалось в моей судьбе, и все перепуталось?

− Но он жив, мама? – резко спросила ее я; мой голос впервые звучал строго, даже как-то холодно и отчужденно. Мама удивилась моему тону, но не стала придавать этому большое значение. Сейчас такие мелочи были неважны.

− С ним точно все в порядке, не сомневайся. Не зря его все называют лесничим. Езеф прекрасно ориентируется в лесу и знает, где можно скрыться даже в самую страшную непогоду. − Мама еще сильнее обняла меня, не желая выпускать из своих нежных рук. Но эти объятия были больше похожи на удавку. – Вот увидишь: завтра он снова вернется к нам и будет рассказывать забавные истории. Все будет обычно, как мы все и любим.

Меня ничто не могло бы потревожить, и я бы поверила этим уверенным словам, если бы неуверенный дрожащий голос мамы звучал хоть капельку смело.

Доктор сказал, что беспокоиться мне незачем. Упав с яра, я лишь получила ссадины, синяки и небольшое сотрясение, которое не принесет мне вреда. Родители были рады услышать это от него, но мне, если честно, было все равно, что он скажет. Разве я могла в этот момент заботиться о себе, когда от меня оторвали огромную часть моей жизни? Даже дышать было тяжко, осознавая это.

Подав мне какие-то пилюли, доктор сообщил о том, что я могу быть свободна. Посмотрев на прозрачную баночку медового цвета, я усомнилась в ее содержимом. Никогда не любила лекарства, даже от одного неловкого взгляда на них мой желудок точно заполнялся каким-то вязким железом.

− Это просто витамины. − Заметив мою настороженность, доктор легко улыбнулся. − Ничего страшного. Пей по одной в день перед приемом пищи, и тогда все будет замечательно. Хоть немного позаботься о себе. Родители волнуются. Помоги им. Это сейчас жизненно необходимо для всей вашей семьи.

Я ничего не ответила ему, только легко кивнула головой в знак согласия. Сунув витамины в глубокий карман джинсового платья, я поспешила выйти из палаты под странную мелодию переваливающихся в разные стороны круглых витаминов.

Я мечтала скорее покинуть стены больницы. Они угнетали меня, казалось, делали такой маленькой и несчастной, что слезы на глаза сами собой наворачивались, хоть я и вовсе не хотела плакать. Люди здесь были другими. Каждый из них был чем-то болен. У каждого здесь был диагноз. У каждого была своя боль, которую доктор обещал излечить. Люди в больнице казались мне какими-то странными. Их взгляд, их движения… Все в них меня пугало. Не знаю, в чем была причина моего странного отношения к ним, но, наверное, я видела их иначе, так, как никто иной не мог увидеть медленно угасающее лицо больного человека. Что это была за особенность? Чахлость, которую они преодолевают всеми силами, лишь бы снова стать здоровым человеком. Они цепляются за жизнь, борются. А кто-то проигрывает, принимая свою болезнь как должное, находя всевозможные способы ужиться с нею. Врачи пытаются помочь, подать руку, но не всегда удается угадать желание больного. Либо они цепляются за право быть живым, либо сдаются, собственной рукой обрывая тонкую ниточку, которая держит их в этой жизни. Не у каждого есть надежда. Не каждый может поверить. Я не была такой, как они. Я была здесь чужой, лишней.

В больничном мире я приняла роль гостьи, которая должна была задержаться здесь ненадолго. Взгляды врачей настораживают. Они словно что-то ищут в тебе, проходя мимо, постоянно сверля таким угнетенным, выискивающим и несчастным взглядом. Что у них за роль? Роль спасителей. Так говорит мама, когда разговор касается больницы. Я же не знаю, права она или же нет. У меня точной версии, мнения, которое бы точно могло рассказать о роли врачей в больничных стенах, нет. Все здесь странные. Вот, что думаю я, когда вижу больничных людей. У каждого своя цель, а надежда присуща лишь единицам.

Скоро двери больницы закрылись за нами. Я была невероятно счастлива покинуть это место. Родители молча сели в машину, словно сделав это механически, без капли какой-либо живости. Я поспешила занять свое место позади. О чем сейчас думают они? Не знаю, но, наверное, о Езефе, который был неизвестно где на данный момент. Мне хотелось бы, чтобы он вернулся и снова был с нами, был со мной и защищал, что у него отлично получалось.

Наша машина тихо припарковалась у большого дома, который достался нам в наследство от бабушки. Этот дом был очень большим. Стены его были отделаны камнем, а во дворе был огромный сад с лилиями, которые когда-то безумно любила бабушка. Она буквально лелеяла его, а вечерами, когда солнце уже медленно заходило в свой призрачный домик, напевала мою любимую колыбельную, и делала она так, словно во дворе был кто-то живой, кто-то из детей, которых она безмерно любила.

Это были красивые цветы, но мне никогда не нравился их запах. Я знала, как пахнут лилии, и этот запах был совсем на него не похож. Когда я говорила об этом бабушке, она смеялась, говоря, что запах этих лилий нужно понять, ведь он особенный. Но что особенного было в этих светлых цветах? Только запах, который отпугивал меня каждый раз, когда я хотела найти в нем то очарование, о котором вечно твердила бабушка.

Таинственный цветок всегда встречал нас и провожал. Иногда мне даже казалось, будто он ждет нашего возвращения, причем ждет терпеливо. И это странное ощущение было сложным, пугающим временами. Правда, понять, пугает ли оно на самом деле или что-то прячет за этим чувством, было невероятно сложно. А бабушка ведь могла бы мне рассказать об этом больше. И она рассказывала, вот только я никогда не слушала ее.

Выйдя из машины, я невольно посмотрела в сторону пшеничного поля, которое заканчивалось густым лесом. Именно там, в начале леса, стоит наш полуразвалившийся шалаш, который Езеф с друзьями трудолюбиво сооружали вчера. От воспоминаний прошлого вечера становится страшно. Помню эту устрашающую грозу. Чувствую, она будет являться мне в самых лютых кошмарах еще очень долго, а затем – и всю жизнь.

За обедом родители молчали. Я же поддерживала это молчание, ковыряясь в овощном рагу, пытаясь найти в нем хоть какой-то маленький овощ, бережно нарезанный моей мамой. Обычно она всегда трепетна в плане готовки, но сегодня в тарелках – крупно порезанные, огромные овощи, которые я едва могла проглотить. Лица родителей, кажется, ничуть не живые. Они словно застыли, как изваяния. Молчание висело в столовой. И было неловко его почему-то нарушать.

Когда я сдалась этому скверному неудобству, то поспешила поблагодарить маму за ужин, а после поспешила в свою комнату. Она медленно подняла на меня опустошенные глаза, сказав, что зайдет ко мне перед сном, чтобы пожелать добрых снов. Ее голос был подавлен, отчего сердце мое сжалось в какой-то жалкий комочек.

Качнув головой, я быстро покинула столовую, поднявшись на третий этаж, где и находилась моя уютная небольшая комната.

Меня беспокоят мысли о брате. Родители едва держат себя в руках, пытаясь не сорваться. Им больно и грустно, как и мне самой. Потерять Езефа для всех нас было большим ударом. После ужина мы обычно бежали с братом в библиотеку, чтобы порыться в старых дедушкиных книгах, найти в них что-то особенное, о чем он мог забыть при жизни. У него была огромная библиотека с толстыми книгами, истории в которых жили своим чередом, каждый раз маня меня с братом к новым открытиям.

Удивительный, хоть и неприятный запах сигар по-прежнему наполнял собой стены, надежно зарывшись в старых узорчатых обоях. Находясь в этом месте, нам с братом казалось, что рядом с нами в этот момент находится дедушка, рассматривая свои любимые книги вместе с нами. Их у него было настолько много, что мы с Езефом терялись в их счете, когда решали пересчитать.

Эти пожелтевшие страницы всегда мне нравились. Когда листаешь их, возникает такое чувство, словно держишь в руках нечто особенно ценное, чего нет у других. Мне нравится называть это тайной, которую когда-нибудь я раскрою, прочитав все книги, собранные здесь дедушкой. Но сейчас мне не хотелось идти в библиотеку, не было желания даже думать о ней. Мы с братом ходили туда только вместе. Я не могу пойти туда одна. Так я предам его, ведь мы всегда были надежными хранителями старой дедушкиной тайны.

Через открытое окно я долго смотрела на поле, заканчивающееся лесом. Только с высоты можно увидеть, как вчерашняя непогода испортила пшеницу, буквально уложив ее на землю. Ветки деревьев были разбросаны всюду, да так, что эта картина отныне напоминала невероятный хаос. Где-то там стоит наш шалаш. Где-то там Езеф… Интересно, ищут ли его сейчас? Надеюсь, завтра утром нам сообщат, что он найден. Это будет для нашей семьи лучшей новостью, которую можно только услышать. Ведь все ждут возвращения тех, кого любят просто, но откровенно. Да?

Я уже давно была в постели. Свет в коридоре приглушенно горел, освещая часть моей кровати. Я ждала родителей, как и всегда. Каждый раз перед сном они приходили ко мне, чтобы пожелать добрых снов. Я ждала их и сегодня, нетерпеливо бросая взгляд на настенные часы. Уже одиннадцать. Родители заходят ко мне в десять. Они не могли забыть, я знаю. Тем более мама сама обещала мне зайти ко мне, и она не могла нарушить слово. Никто в нашей семье не нарушал свои обещания, даже самые мелкие. А если мама действительно забыла обо мне? А если… Нет. Да сколько можно думать только о себе? Понимаю, глупо просить чего-то от родителей сейчас, когда наша надежда голыми ногами ходит по острию ножа, не то готовясь сорваться, не то наконец-то дойти до твердой поверхности. Если я по-настоящему люблю свою семью, то должна принять сейчас свое одиночество. Оно не будет длиться вечно. Все когда-нибудь заканчивается, как и та жуткая гроза, начавшаяся совсем внезапно.

Глава 3. Новая жизнь

Этой ночью мне снился кошмар, который целиком и полностью поглотил меня, как какое-то невероятное чудовище из самых страшных детских фантазий. Мне чудилось, будто я стою во дворе незнакомого мне дома, смотря в немую, беспроглядную даль, в которой все казалось до удушья мертвым и неестественным. Пшеничное поле было недвижно, даже легкий холодный ветерок не касался их золотистых макушек. Ровным шагом я направлялась в сторону пшеницы, шепча чье-то имя, которое нахально срывал с моих губ проказный ветер, унося его куда-то ввысь. Чье это было имя? Я не знаю его и даже никогда не слышала. Но зачем тогда я его произношу? Для кого? Вокруг ведь тишина, да и если бы я хотела кого-то позвать, тогда должна ранее знать этого человека. Но странно здесь даже не это, а то, что я не могу прекратить называть его.

Все перед глазами было мертво, и только это пшеничное поле, уводящее меня все дальше и дальше от страшного дома, из окон которого на меня смотрели десятки чужих глаз, ни разу не двинувшись в сторону. Мои босые ноги больно протыкали острые камни, впиваясь в ступни все сильнее, но я не чувствовала эту боль. Меня точно и не существовало в этом обездоленном, незнакомом мне мире.

Среди густых зарослей леса, что встали передо мной неприступной стеной, я увидела хрупкую тень, черные руки которой были обвиты какими-то корнями, торчащими из земли. Я хотела притронуться к ней, что-то спросить, но эта тень смотрела сквозь меня, точно вовсе не замечая. Позади я почувствовала чье-то легкое, почти невесомое прикосновение, но когда я обернулась, увидела перед собой лишь тот страшный дом, полностью охваченный яростным огнем. Тогда все эмоции возродились во мне разом. Дикий крик вырвался из моей груди, но и он был подхвачен ветром, так и замерев где-то там, в высоте. Внезапно руки мои охватила страшная боль, покатившая по всему телу. Боль, исходящую от горящих рук, я чувствовала как ничто иное в этом немом, не умеющем чувствовать, мире. Спустя секунду все тело мое было охвачено огнем, который жадно пожирал каждый локон моих светлых волос. Тень, прикованная к земле, наконец-то заметила меня, позвав меня по имени.

− Люси, вставай. Нам скоро пора выезжать, − прозвучал тихий голос мамы. − Давай, вставай. Завтрак терпеливо ждет тебя внизу.

Неохотно открыв глаза, я лениво поднялась с кровати. Мне не хотелось никуда ехать, но от меня ничего и не зависело. Сама идея переезда меня не очень-то воодушевляла. Но если родители сказали, что это важно, значит, ослушаться я не могу… снова

Надев свои любимые голубые шорты с глубокими карманами и желтую футболку с причудливым розовым единорогом, я убрала в своей комнате. А после взглянула на себя в старенькое зеркало во весь рост и подхватила с пола огромный портфель с моими любимыми вещами, с которыми я не решусь расстаться даже спустя годы. Едва таща его, я спустилась на первый этаж. Родители были уже в сборе, но терпеливо ждали меня.

− Вот и ты, соня, − шутливо отозвался папа, складывая посуду в картонные коробки. − Чуть не проспала наш переезд.

− А может, это было бы хорошо, − недовольно ответив ему, я принялась за поедание пончиков с соком.

− Но ты же понимаешь, что это необходимо. Мы бы тоже хотели здесь остаться, но мы не можем. − Проверяя коробки с вещами, мама с надеждой посмотрела на меня. − Пожалуйста, Люси. Там будет хорошо. Вот увидишь! Заведешь новых друзей, пойдешь в новую школу. Все будет даже лучше, чем здесь. Спокойный городок с хорошими, а самое главное – простыми людьми.

− Раз с простыми, то ладно, − едва слышно отозвалась я, подставив грязный стакан из-под сока под холодную струю воды.

Дорога была для меня утомительна. Целых три часа до нашего нового дома. Интересно, как он выглядит? Родители говорят, что он хороший и очень уютный. Переживать и беспокоиться незачем. Но я почему-то все же думаю об этом. Будет ли это место для меня настоящим домом? Мы часто переезжаем из-за того, что родителям каждый раз предлагают новую работу в новом городе. Я устала от этого и уже хочу наконец-то обзавестись своим домом, в котором мы с родителями будем счастливы. Надеюсь, новый дом станет для нас по-настоящему домом, а не очередным гостевым домиком. Но, если честно, я уже готова снова собирать свой рюкзак.

В дороге я нашла лишь одно утешение для себя, которое всегда помогало мне даже в самых сложных жизненных ситуациях, запечатленное на хорошо пахнущих книжных страницах, жизнь на которых всегда меня по-настоящему увлекала, давала возможность забыться, стать счастливой и действительно свободной от душераздирающего несчастья. А ведь и радоваться-то мне было нечему. Одно и то же каждый раз. Родители не перестают надеяться на что-то, я же давно с этим смирилась. Плохо это, наверное.

Прочитав новую книгу почти до половины, я оставила ее, вложив красивую переливающуюся закладку. Это все, что осталось у меня от одной хорошей подруги, с которой я часто проводила время. Только закладка для книги, и все. А что я еще жду от мимолетной дружбы? Потом я выброшу эту вещичку, забуду о той, что подарила мне ее, заведу новую подругу, а там – все по привычному кругу.

Я и не заметила, как мы приехали. Родители радостно обсуждали нашу новую жизнь, уже строя планы на будущее, а я лишь молча наблюдала из окна машины, холодно осматривая наши новые окрестности, отделенные маленьким стареньким ржавым забором. Он действительно был таким маленьким, что заметить его было очень сложно. Да и эти заросли травяного леса поглотили его, надежно спрятав от глаз. Наверное, где-то от забора вообще ничего не осталось. Я уже терпеть не могу этот дом. Как и всегда.

Миновав большое пшеничное поле, мы выехали на каменистую дорогу, ведущую к огромному зданию. Это был старый дом с пыльными окнами, едва развалившимися стенами, огромными фермерскими владениями и необычными цветами, которые почему-то меня взволновали. В какой-то момент по спине пробежала ледяная дрожь, тревогой зарывшись в клеточках моего головного мозга, диктуя самые невероятные вещи, в которые было сложно поверить.

Это был тот самый дом, то самое пшеничное поле, которое пришло ко мне в недавнем кошмаре. Не знаю, что обычно бывает в таких домах, но обитать в них кто-то точно должен. Приведение? А может, сразу несколько? Точно, я терпеть не могу эту развалюху!

Припарковав машину во дворе, папа торжественно сообщил о том, что мы добрались до нашего пункта назначения. Родители поспешили выпрыгнуть из машины, начав восторженно рассматривать дом. Я лишь неохотно и даже как-то с опаской взглянула на него. С первого взгляда мне не понравился этот мир, выдуманный кем-то из самых страшных существ на земле. Брр!.. Нелегко мне придется ужиться здесь. Радует сердце то, что мы точно здесь ненадолго. Остается только дождаться звонка от нового работодателя, а там – да здравствует новый город, новый дом! Впервые я хочу переехать, причем как можно скорее.