Дэва вероятности

Очерк, рассказывающий про бытие индивидуума, первый

Давным-давно мне в голову пришла идея сделать конкурс на рассказ, в котором бы не повторялись слова. Причём "слово" понималось очень широко – разное число, склонение и пр. не принимались. Предлоги тоже можно только один раз. Это должен быть связный текст, а не просто набор слов. Конкурс не задался, требования оказались слишком строгими, но сам я написал текст, который соответствовал нормам и который, скажем так, был образцовым, и не участвовал в конкурсе. Оценка того, подходит ли текст для конкурса, соответствует ли он требованиям – субъективна, так как пока не возникало с этим проблем.

Вот мой текст, являющийся примером:

Планета населённая различными расами. Остров, поросший непроходимой чащей, обитаемый  дремучими народами.

Действие начинается около склонов далёкой дымчато-сизой горы у чёртовых рогов. Раннее лето, солнце просвечивает сквозь кроны, освещая землю. Тепло желтоватых лучей согревает, побеждая пепельную прохладу туманного утра. Птицы, лениво просыпаясь, прочищают горла призывной, заливистой песней. Заяц чистит пёструю шерстку белой лапкой, настороженно оглядываясь окрест.

Солдаты маршируют вокруг угрюмых тусклых домов, каблуки массивных кирзовых сапог основательно портят верхний мягкий слой почвы, перепахивают крепкий дёрн. Машины рычат моторами, готовые броситься вперёд, раздавить нарушителя законов, подчиняясь строгим приказам Хозяина Страхов.

Кристально чистый воздух омывает каждую клетку помятого тела, промывает истерзанные легкие, звенит, соприкасаясь с поверхностью змеящегося ручейка, бегущего через зелёную, тихую поляну в глуши девственного леса. Вода холодит руку и освежает лицо. Вспоминается шумный, серый город, суетные пустые люди, спешащие свершить свои бессмысленные дела, решить мелочные выдутые проблемы. Ум сразу противопоставляет природе мир, построенный по человеческим правилам, иногда вкусам. Почему всегда сравнение двух, а не более? Да – нет, небольшой выбор. Третий вариант отсутствует! Неправильная логика ограниченного, несовершенного разума! Можно ли что-то изменить? Думаю возможно, если очень стремиться. Правда, останется человек собой или будет чем-то новым? Кто знает!

Ветер принёс аромат листвы – вонь бензина, сгоревшего масла, людской жизнедеятельности. Пчёлы жужжат над многоцветием благоухающих красочных цветов, множество шмелей летает между цветущих куртинок, растущих на светлых открытых местах. Андрей пошёл извилистой тропинкой среди деревьев, стоящих довольно густо, создающих глубокую тень. Шаги ритмично шуршат жесткой травой, трущейся о легкие чёрные туфли. Сумрак скрадывает острые углы, складывает немыслимые образы – пугающие, реже поражающие воображение, вызывающие восхищение.

Парень держит путь к реке, которая служит дорогой военных катеров из красных кирпичных бараков. Собирается украсть лодку, переплыть широкий поток, скрыться под крутобоким мостиком, вблизи развалин старинной церкви. Кажущаяся разрушенность здания только для маскировки содержимого – это действующий храм, крайне специфическое святилище одного монаха, служителя Света. Там найдётся убежище от всех  врагов, кров, защищающий посвящённого, способного понять суть происходящего, постигнуть смысл мироздания, осознать собственную незначительность, как части великого замысла Случая. Тут встретят радостным спокойствием, величественным фанатизмом счастья, но лишь истинно осознавший себя войдет внутрь.

Снаружи буйствует яркая жизнь, за стенами – покой, живая темнота; мозаика, набранная прекрасными драгоценными камнями, соединёнными золотыми прожилками; высокий полупрозрачный купол притягивает превосходным изображением Христа, заставляет выпрямить спину, поднять вверх замученную голову. Боязнь уходит восвояси, Властелин отшатнётся, бездумные слуги растают словно сахар, становясь липким сиропом. Ради этого стоило преодолевать столько трудностей.

Чувствую чудовищный прилив сил, искажающий скучную реальность, делающий беспечным Странником, одаряющий безмерной энергией движения. Черты размываются, облик – невидим, душа ускользает туда, где непознаваемое.

– Здравствуй! Я здесь!

События заканчиваются блаженной нирваной, вследствие цикличности явлений. Его ждет берег борьбы, битвы против рабства, лжи, высокомерия, Смерти – откуда он когда-то явился.

Телевизор в полстены

Мой племянник, хоть ему и всего полтора года, очень любит смотреть в телевизор. Причём давно уже увлёкся этим занятием. Он уже настолько большой и самостоятельный, что ему для этого не нужна помощь родителей, он сам всё может сделать. Опирается на спинку дивана и долго-долго смотрит телевизор, иногда что-то говоря и пальцем показывая окружающим на самые интересные действия в телевизоре. Или возьмёт в руку яблоко и грызёт, не отрываясь от телевизора. Я не знаю, какой канал он смотрит, но, наверное, это канал природа: как не приду, показывают деревья, каких-то птиц, люди ходят, машины ездят иногда. Я и сам раньше любил смотреть телевизор, но вырос и забыл об этом. Племянник снова открыл это времяпрепровождение для меня. Оказывается, интересно смотреть в телевизор.  А телевизор этот огромных размеров, в полстены, широкоэкранный. Правда без пульта управления, да и зачем он, если показывает только один канал и сам включается-выключается по расписанию. Утром включается, а вечером сам выключается – удобно, разве что его расписание не всегда совпадает с расписанием ребёнка или родителей. Но всё равно он хорошо помогает – ребёнок долго может смотреть в телевизор и ничего не требовать от окружающих, разве что разделить его интерес на вон ту машинку или птичку.

Племянник мой ещё маленький и говорит иногда на своём загадочном языке. И то, что он называет телевизором, взрослые, почему-то, называют окном.

Выносите частями

Я очень люблю его милую, добрую улыбку, его внимательно смотрящие и всегда добрые глаза, нежное касание его горячих губ, щекотание небольших его усов, люблю чувствовать его сильные объятья и сильную нежность его пальцев при массаже. Люблю его волосы, зажатые между своими пальцами или уткнуться в них носом. Люблю трепать его за бороду, которую он так заботливо подравнивает каждый третий день. Люблю его громкий смех, когда он радуется тому, что может что-то сделать для меня, чего я не могу сама. Люблю до безумия его нежные, подшучивания надо мной и всеми остальными. И даже когда они несколько грубоваты или на грани дозволенного – всё равно люблю. Люблю его неотступную, неотвязную заботу, от которой никуда не деться. Люблю как он вышагивает мне навстречу по улице, широко шагая своими длинными ножищами и весело помахивая мне рукой. Люблю его ритуал набивания и разжигания трубки. Люблю готовить ему, а потом смотреть, как он пьёт этот горько-противный напиток из своей любимой сушёной тыквы. Люблю как он перемежает тлеющую трубку с горячей металлической трубочкой для питья, не отрываясь от чтения книги. Люблю рассматривать и гладить его длинные, худые, волосатые ноги, которые он несколько неловко выставляет сидя за столом. Люблю лежать ухом на его голом животе и слушать его внутреннюю жизнь. Люблю как он осторожно, я бы даже сказала, настороженно, потягивает кофе из маленькой чашечки в придорожных кафе. Люблю целовать его совершенно не загорелые грудь и плечи. Люблю ощущать тяжесть его несколько несуразно сложенного тела на себе. Люблю слушать его рассказы о встречах и беседах, лежа головой на жестковатом плече. Люблю его дурачества с друзьями по вечерам у кого-нибудь в квартире или студии, в мастерской. Люблю его полноту жизни, когда он выходит из ванной в полотенце и машет рукой с уже зажжённой сигарой, пытаясь объяснить свои всем малоясные ощущения от потоков горячей воды по уставшему телу.

Всё это я очень сильно люблю, но самого его переношу с трудом.

Tram number 10

Вообще-то я не люблю пользоваться общественным транспортом, но для трамваев, особенно немецких, делаю исключение. Потому, когда я увидел трамвай на шестерёнках, не смог пройти мимо. И оказалось правильно, что не прошёл, но сначала нужно рассказать, как я его нашёл.

Я не люблю жару, но сидеть дома иногда хуже, чем гулять – там хоть ветерок обдувает, и за интересными мыслями забываешь о жаре. С этими мыслями я отправился в путь, хотя не знал, куда он лежит, точнее, я хотел попасть в одном место, которое давно присмотрел, но это была единственная предустановленная точка маршрута. Таким образов я поднялся на характерный для города холм и увидел не менее типичную картину: среди зелени на склонах разбросаны уютные домики, коттеджи или виллы, с черепичными крышами, примерно начала двадцатого века, а в долине похожие дома, но большие, кучно сгрудились между парой церквей. Я решил, что было бы неплохо зайти в одну из них, посидеть там в прохладе. Люблю готические церкви. Но задуманному не дано было случиться, так как узкая дорога-лестница привела меня на раскалённую площадь, на которой я и увидел тот самый трамвайчик. Маленький, в один вагон, но с площадкой для велосипедов на носу. Ну как на носу, на одном из концов вагона, только в одну сторону это был нос и машинист видел их перед своим носом, обратно трамвай вилял площадкой как хвостиком. Жара была такая, что даже сдача из автомата по продаже билетов выпадала почти обжигающей. Но почему трамвай на шестерёнках, спросите вы. Чтобы не скатиться обратно. Дело в том, что почти весь его путь проходит по улочкам, идущим под 30-45 градусов, так что в центре, между обычных рельсов, проложена дополнительная, с зубцами.

Трамвай именовался десятым, правда, почему – мне не ясно. Вообще тут весь транспорт имеет приставку S или U, полуназемное метро или полуподземный трамвай, соответственно. А эта прелесть гордо носит безбуквенный номер 10. Наверное, где-то есть ещё девять таких же оторвышей, отделённых от общей транспортной сети. Или просто он десятый, так как и остановок у него всего десять. Не знаю, но с удовольствием проехал все десять, от кольца до кольца, точнее, от тупика до тупика. Почти пригородный маршрут или парковый. Перевёз он меня из города раскалённого камня на холм, с которого нужны было спускаться. Пришлось идти между виноградниками по узкой асфальтированной дорожке, на которой тот же неподвижный, сильно прогретый послеполуденным солнцем воздух, не казался таким удручающе горячим. Склон такой крутой, что с одной стороны дорожки была каменная кладка, иногда становившаяся выше моего роста. Камни старые, местами замшелые, а некоторые превращены в барельефы, из которых можно понять, что сделана кладка в конце 18-го века, а обновлена двести лет спустя. И так я шёл по узкой дорожке, с которой никуда не свернуть – с одной стороны заборы, а с другой местами в каменной кладке встречались лишь выложенные тем же камнем лестницы, ведущие к узеньким калиткам. А вокруг зеленел виноград. Почти на всех калитках было написано, кто хозяин и какой сорт винограда растёт. А подкрепиться можно лишь зеленоватыми редкими сливами да горячей мелкой ежевикой (чёрная на солнце). Дорога эта привела к церкви, к сожалению, закрытой и к улице, которую мне нужно было перейти. Оказалось это непросто, так как именно в этот момент начинался парад толерантности (может быть, поэтому церковь была закрыта?). Я бы не заинтересовался парадом и мне не пришлось бы ознакомляться с его содержимым, но мне очень хотелось перейти эту улицу, чтобы попасть в любимое кафе, где можно сидеть с бокалом или кружкой холодного тёмного пива под буками, наблюдать, как от них иногда отваливаются куски коры и с сухим трескучим звуком падают на тротуарную плитку. Где можно сидеть и смотреть на пруд с черепахами (на суп их не пускают) и слушать колокольный звон готической церкви стоящей на берегу пруда.

Межстрочный Париж

Я никогда не был в Париже, но понял, что всё же люблю его. Люблю парадный, строгий город, который начался для меня, конечно же, с Нового моста и Д'Артаньяна. Город дворцов, балов, зеркал и шпаг. Контраста благородства и коварства, доблести и яда. Но город здесь лишь фон, недостаточно блестящий, чтобы быть заметным на фоне ярких героев. Красивый и чистый, но незаметный город.

Знаком мне и другой город – религиозный. Он сконцентрирован вокруг башен и гаргуль, колоколов и шпилей, фресок и розеток с витражами. Он заполнен беднотой, попрошайками, ворами, поэтом и цыганкой с козочкой. Здесь власть бога и церкви борется с любовью. Льются нечистоты, кровь и свинец. Великая архитектура тянется к небу пока бумага его, небо, не заслонила; город растёт и заполняется, но он всё ещё фон, пусть и горельефный, объемный, но неживой, он в лирических отступлениях. Он всё ещё рукотворный, как карта или макет вида с башен собора Богоматери.

Значительно лучше я знаю другой Париж. Без дворцов, но с парками, без соборов, но с двориками, где на солнце греются многочисленные кошки. Где часто дождь и приходится поднимать воротник к самому подбородку. Или прятаться в кафе, пить дрянной кофе и курить бесконечные сигареты, смотря в окно. Уходить в галереи, полные ароматов и людей, страха и любви. Где в тёмных уголках видится убийца, а в светлых ему перемывают косточки. Где страх распыляет страсть и влечёт к себе неодолимо из обычной жизни под серым непостоянным и далёким небом. Париж – город-лабиринт, где можно потеряться, затеряться, но всё равно каждый раз встречаться на мосту Дез-Ар. Не договариваясь. А потом ловить листья на ветру и собирать цветные проволоки на тротуарах. Греться кальвадосом в кафе и смотреть на звёзды на пустыре, единственном месте в Париже, где небо дороже, чем земля. Тратить без толку своё время и чужие деньги. Слушать музыку в маленьких комнатках под крышей и, чувствуя чужие ботинки под собственной спиной, обсуждать метафизику и кто же в этом составе бэнда играет на саксе.

Потеряться в городе, как в собственной голове. А что тут ещё можно сделать, когда сосед сверху истерично стучит в пол, лампа стоит на полу, а ребёнок уже мёртв? Промокнуть до нитки, но находить удовольствие от распития бутылочки вина холодной ночью с клошаром под мостом. В городе, где знакома каждая набережная и иногда хочется просто стоять на мосту и плевать вниз, в воду.

Этот Париж разваливается на куски, но никак не может развалиться, так как разваливается сам в себя, сам себе строит мосты от себя к себе, через себя. Мосты, везде мосты. И вода, она даже заливается за воротник и невыносимо хочется курить, но пачка тоже промокла, а Мага… её нет на мосту.

Но есть ещё Пола. Пола – полюс Парижа. И город не фон, не рисунок, он действующее лицо, которое заставляет людей и голубей ворковать, любиться под крышами и жарко целоваться в грязных подъездах, пока не вспугнёт клошар, ищущий место для ночлега. Пола и Мага два полюса одного города, их нет без газет, которых несёт по улицам ветер, без Голуаза в подворотне, каменных набережных и фонарей на мостах. И без ночей, конечно. Бесконечно длинных ночей под теми самыми фонарями и, иногда, в дешёвых отелях, где грязное бельё, но плотно занавешенные окна выходят на кладбище.

Город, который я не видел своими глазами, но знаю многие его закоулки, его жителей и его, Парижа, привычки. Пить кофе с круассанами из соседней лавки, кокетничать с продавцами, с удовольствием выслушивая их комплименты. Бродить по улицам, рассматривая витрины и изучая прохожих, строить догадки кто они и зачем тут идут. Баловаться сидя в открытом кафе и слышать корабли на реке. А ещё, конечно же, букинисты на набережной! Пройтись по знакомым рядам, поздороваться, посмотреть что нового. А потом зайти в музыкальный и купить ранее незамеченную пластинку Чарли Паркера и, неся это сокровище под полой пальто, на скорую руку выпить рюмочку в любимом кафе и пригласить Этьена на прослушивание.

Это всё мир города Парижа, который существует в строках и буквах. Мир огромный и маленький одновременно, лабиринт на полюсе. Имеет ли он какое-то отношение к реальному городу? Что я увижу, приехав туда, на эти улочки Латинского квартала, набережные, к дворцам и галереям? Нет, это не будет город любителя матэ, но это не будет и изменившийся город-лабиринт. Своими глазами я увижу не строки, в совсем другой город, город похожий на остальные, на Петербург.

И только вернувшись в Петербург и, пройдя уже по его набережным под мелким осенним дождём, я найду, где-то между летящих капель, те строки, те туфли, что имеют столь тонкую подошву, что в дождь вода хлюпает даже в душе. И всё же хорошо, что в городе много воды…

Дэва вероятности

Я устал быть послом рок-н-ролла

в неритмичной стране.

Б.Г.

Иван не был православным, хотя был крещён при рождении. Иван не был буддистом, хотя в его алтаре, перед которым он сейчас стоял на коленях, присутствовали две скульптуры Будды разных традиций. Иван не был индуистом, хотя на него сверху смотрели Шива с Кришной.

Иван считал себя общедуховником, экуменистом, смешивателем всех религиозных течений, заимствователем всего лучшего из разных учений. Как определить, что в религиозных и философских взглядах самое лучшее? Очень просто: то, что нравится, то, что получается делать, когда это касается практики. Сложные асаны у Ивана не получались, потому он бил поклоны алтарю и лишь иногда медитировал на дыхание. Однако нравственность в некотором виде у него присутствовала, потому алкоголем он не увлекался, не пытался оправдать его употребление эзотерическими умопостроениями. В целом Иван Дмитрич был обычным человеком, которому чего-то не хватало в обычной жизни, что-то он искал. То ли приключений на пятую точку, то ли вечного покоя – пока не определился.

Жизнь в маленькой квартирке на окраине мегаполиса и работа на скучной офисной работе способствовали таковым поискам: свободное время есть, интересных занятий и друзей – нет. Можно свободно заниматься самокопанием и изучением эзотерических сайтов даже в рабочее время, а вечером попробовать на деле различные практики визуализации и йогу с медитацией.

Однако мы оставили Ивана молящимся Будде перед домашним алтарём, где представлены практически все святые популярных религий. Точнее это Иван считал, что он молился Будде, на самом же деле, он просто изливал поток эмоций куда-то в пустоту перед собой – тяжёлый выдался день, напряжённый и неприятный. Надо отдать должное, что практиковал Иван Дмитрич честно, с полной самоотдачей, можно сказать – с душой. Именно это и явилось началом истории.

После эмоционально насыщенной молитвы Иван решил отдохнуть в медитации, там же перед алтарём. Удобно сел скрестив ноги, закрыл глаза и сосредоточился на своём сбивчивом дыхании, но что-то пошло не так. Перед его взором появился какой-то светящийся туман, хотя глаза были плотно закрыты. Он открыл глаза – свет пропал. Глюки пошли, что ли, подумал Иван, но слегка успокоился и продолжил медитацию с мыслями о том, что это Мара пытается помешать медитировать.

Мара, или просто глюки, продолжали мешать, так как стоило закрыть глаза, и странный голубоватый свет вернулся. Вдобавок появились слуховые галлюцинации:

– Здравствуй, Иван… – Раздалось где-то, как показалось Ивану, в области алтаря. – Здравствуй…

Иван снова открыл глаза – ничего не изменилось: никакого движения, никаких личностей, никаких лишних источников света, даже тени не шевелятся, статуэтки божеств молчат.

– Вот же ж Мара что творит, что б его! – Чуть слышно сказал Иван, но позу не сменил, он был упорным человеком.

Третья попытка пошла не лучше, но он решил не реагировать, что первое время у него получалось, пока не услышал:

– Не бойся, это не галлюцинация. Ты создал меня, я реально существую. Я не Мара, просто дэва, существо из верхнего мира. Из мира, который создаётся человеческой психикой и эмоциями, так же как и его существа. Ты, Иван, искренне отдавал свою психическую энергию большим потоком в наш мир, потому появился я.

– Дэва? Это что-то типа бога, да?

– Можно сказать и так, но не Творец, не Создатель, а просто существо из другого мира.

– А что тогда ты делаешь в нашем мире?

– Ничего, меня нет в вашем мире, только голос.

Голос, между прочим, был непонятный, шедший неизвестно откуда, или звучащий прямо в голове, причём такого тембра и тональности, что Иван не мог представить (визуализировать, как принято говорить у эзотериков) обладателя этого голоса.

– А зачем ты говоришь со мной?

– Чтобы ты узнал, что создал меня.

– Хм, а зачем мне это нужно? Я, вообще-то, не планировал никого создавать…

– Зачем же ты тогда посылал столько психической энергии в наш мир? – Кажется, Ивану удалось заставить дэва удивиться.

– Не знаю, у нас принято молиться… наверное, это и есть передача энергии.

– А кому ты молился?

– Кому-то… не могу сказать, что кому-то определённому.

– Ясно. Вот потому ты и создал меня – энергия не терпит пустоты. Если бы ты молился кому-то конкретному, то кормил бы уже существующего дэва, а так создал нового. Поздравляю!

– А какие дэвы уже есть?

– Ещё не выяснил, но это должны быть те, которым молятся люди.

– Христос – это дэва? Будда?

– Наверное, поищу их в своём мире.

– А ты только разговаривать можешь? Или ещё что-то? Чудеса там? Камни двигать, кусты поджигать, воду в вино превращать?

– Нет, дэвы это не умеют. Мы можем только косвенно воздействовать на ваш мир.

– Косвенно? Это как?

– Менять вероятности.

Первые дни Иван просто развлекался и изучал возможности. Оказалось, что всё непросто: дэва собирает психическую энергию, и часть её может тратить на изменение вероятностей в будущих событиях. Это могут быть простые вещи, типа подбрасывания монетки, а могут быть сложные, вроде непопадания под машину. На простые тратится мало энергии, но только если они не связаны с глобальными изменениями: сделать так, чтобы кубик выпал шестёркой – легче лёгкого, только если на кону не стоит миллион баксов. Как рассчитывается трата энергии Иван не смог до конца понять, но дэва быстро просадил всю энергию, выполняя мелкие прихоти.

Пополнять запас энергии оказалось не так просто: да, молиться конкретному дэву, с которым разговариваешь – не очень сложно, но концентрироваться на процессе стало сложнее – постоянно хочется что-то спросить, узнать у него. А ещё оказалось, что не так уж и много у него этих непонятных психических сил, хотя, дэва сказал, что у него их значительно больше, чем у обычных людей.

– Именно потому тебе и удалось меня создать, что ты отличаешься количеством психических сил. Тебе их хватило на создание полноценного дэва, что редкость, обычно людей хватает только на подпитку уже существующих.

– То есть, если я правильно тебя понимаю, основатели религий – это как раз те, кто смог создать дэвов.

– Да, именно.

– А их последователи просто подпитывали, придавали ему силу.

– Да.

– Значит, психическая энергия последователей, посредством дэва, переходила в распоряжение того, кто создал дэва? Мне нужны последователи…

– Не совсем так, можно настраивать систему.

– То есть?

– Те, кто молятся, передают свою психическую энергию, тоже могут ею управлять, но в том размере, в каком установит творец дэва. Ты можешь сказать: половину энергии кидать в общий котёл, а половину закреплять за молящимся. Или 90% – в котёл, а 10% – последователю. Общий котёл – то, чем может распоряжаться создатель. Ну, за вычетом идущего на поддержание дэва.

– А как последователи могут использовать энергию?

– Так же как ты, только без непосредственного общения: в молитве просят о чём-то или потом, когда мечтают о чём-нибудь или жалуются. Редкие святые выходят на прямой контакт с дэвом.

– И как, действительно помогает?

– Ну… зависит от человека, его заслуг в плане энергии и того, как и что он хочет. Если он постоянно чего-то хочет, то энергия тратится на всякие мелочи, так как не успевает накопиться для солидных изменений. Так чаще всего и случается, даже если человек прилежно молится и отдаёт много психической энергии. Большинство даже не знает с чем имеет дело, не понимает как рационально использовать.

– Религия и рациональность, ну ты сказал. Кстати…

– Да?

– Ты – дэва, а какого ты пола?

– Никакого.

– Это как? Среднего?

– Нет, именно что никакого: наш вид дэвов не имеет половых различий, точнее наличий. Нет половой основы, так что нельзя сказать, что у меня есть какой-то пол.