Россия в поворотный момент истории

К началу 1904 г. вокруг журнала возникла массовая подпольная организация – Союз освобождения. Ее возглавляла группа земских деятелей, а также представители либеральной и социалистической городской интеллигенции – в первую очередь Петрункевич, князь Шаховской, князь Долгорукий, Родичев и многие другие. Конечно, сам я вследствие своей молодости не мог быть членом Союза, состоявшего из влиятельных общественных фигур. Однако я входил в число молодых людей, оказывавших техническую помощь Союзу – распространявших экземпляры журнала и т. д.

За несколько месяцев до моих выпускных экзаменов разразилась Русско-японская война. Она началась с нападения японских миноносцев на русский флот, стоявший в Порт-Артуре. Но в обществе совершенно не замечалось признаков патриотического пыла, который впоследствии охватил всю Россию при объявлении в 1914 г. войны с Германией. Правда, мобилизация войск, предназначенных к отправке на русский Дальний Восток, проходила достаточно гладко, но патриотические демонстрации, проходившие в столице и других местах, были чисто формальными, и их участники не пылали энтузиазмом. Зная, что Витте, а вместе с ним и весь кабинет – за исключением Плеве – выступал против войны, большинство людей предвидело тяжелые времена и катастрофические последствия войны для России. Витте изо всех сил противодействовал провоенной политике нового царского фаворита, статс-секретаря Безобразова. В конце 1901 г. знаменитый японский политик маркиз Ито посетил Петербург в надежде уладить надвигающийся конфликт мирными средствами. Несмотря на настойчивые призывы Витте, царь очень холодно принял маркиза, и посетитель уехал в Лондон, где японский посол Хаяси открыто проповедовал войну с Россией. Хаяси в полной мере воспользовался провалом переговоров Ито с Витте, и в результате Великобритания и Япония подписали союзный договор (январь 1902 г.), направленный против России. Летом 1903 г. Витте был перемещен на синекурную должность и тем самым отстранен от непосредственного участия в государственных делах, что стало триумфом Плеве. Однако в последний момент царь Николай неожиданно опомнился и попытался предотвратить войну. Этот эпизод описан молодым русским историком Андреем Малоземовым, который пишет:

«Еще до того, как Безобразов прибыл в Порт-Артур, адмирал Абаза послал ему по телеграфу следующие инструкции:

«Император приказывает вам иметь в виду, что Его Величество окончательно решил отдать Корею в полное обладание японцам, быть может, до самых границ нашей концессии на реках Тумын на севере и Ялу на западе. Более точное определение границ японской Кореи – вопрос будущего, который должен зависеть от России. Об этом не следует сообщать Японии вплоть до прибытия войск (двух бригад), направленных из России в Забайкальскую область, чтобы наше согласие не выглядело уступкой. Император считает, что пойдя навстречу Японии по корейскому вопросу, мы предотвратим риск конфликта с ней».

Безобразову предписывалось передать эту директиву Алексееву[13], который в свою очередь должен был информировать Лессара, Павлова и Розена[14] о ее содержании. Однако Безобразов по собственной инициативе решил никого с ней не знакомить».

Некоторые считают, что революция 1905 г. была вызвана Японской войной и поражением России. То, что такой взгляд, по-моему, неверен, видно из моего рассказа о событиях в России начиная с 1901 г. Японская война не стала причиной революции 1905 г. Она лишь исказила ход этой революции и внесла в нее сумятицу.

Закончив университет в июне 1904 г, я отправился в поместье своего будущего тестя, которое располагалось вблизи села Каинки в Казанской губернии. Там мы с Ольгой Барановской поженились и прожили в поместье до осени. Даже в это тревожное время газеты нам доставляли лишь один-два раза в неделю, и мы с нетерпением ожидали их прибытия, чтобы узнать последние новости с театра военных действий.

Однажды в июле мы с женой пошли погулять на опушку леса, взяв с собой свежие газеты. Когда мы раскрыли их, первым, что привлекло наше внимание, было сообщение о том, что 15 июля в Петербурге министр внутренних дел Плеве, направляясь по Забалканскому проспекту на встречу с царем, был убит бомбой, брошенной бывшим студентом университета Егором Сазоновым.

Трудно описать те сложные чувства, которые при этой вести охватили и меня, и, думаю, огромное количество других людей: это была смесь радости, облегчения и ожидания великих перемен. Когда осенью я вернулся в Петербург, город было почти не узнать – атмосфера в нем совершенно изменилась. Новая ситуация, сложившаяся после смерти Плеве, вызывала колоссальный энтузиазм и возбуждение. На место Плеве был назначен князь Святополк-Мирский, генерал-губернатор Вильны, которого чрезвычайно уважали все, кто знал его. Он был культурным, образованным человеком с куда более современными взглядами, чем у его предшественника. Свою министерскую карьеру он начал с заявления о том, что в своей политике будет руководствоваться общественным мнением, которое обязуется всегда принимать во внимание. Позже его эпоха получила название «политической весны».

Вернувшись в Петербург, я поспешил зарегистрироваться как член адвокатской коллегии, чтобы иметь возможность работать с теми адвокатами, которые защищали обвиняемых по политическим делам, и таким образом смог приступить к политической и профессиональной деятельности. Моя карьера адвоката началась довольно курьезно. Чтобы подать заявку на вступление в адвокатуру, следовало назвать имена трех рекомендателей, которые знали кандидата и могли поручиться за его добросовестность. Я назвал бывшего губернатора, бывшего прокурора Ташкентской судебной палаты и сенатора Кони, члена Государственного совета, пользовавшегося огромным уважением как у общественности, так и в юридической среде. Но я сделал ошибку. Судя по всему, кандидатуры этих высокопоставленных поручителей были неприемлемы для коллегии молодых адвокатов, от решения которой зависело, следует ли допускать меня к адвокатуре. Мою заявку отклонили на том основании, что мои поручители принадлежат к кругам высшей бюрократии. Сперва я пришел в ярость и был готов вовсе отказаться от идеи с адвокатурой. Однако друзья уговорили меня передумать, и в итоге я нашел поручителей, политически приемлемых для молодых адвокатов, входивших в коллегию. Так я стал помощником присяжного поверенного. У меня не было намерения браться за другие дела, кроме политических, и я отправился прямо в юридическую консультацию[15]. В Петербурге, Москве и некоторых других городах имелось большое число юридических консультаций, которые давали бесплатные советы бедным, особенно жителям рабочих кварталов и городских окраин. Именно там я познакомился с низшими слоями городского населения, в частности с рабочим классом.

Я начал работать в конторе, расположенной в Народном Доме[16] – организации, которую основала графиня Софья Панина, замечательный общественный деятель. Вскоре работа целиком поглотила меня. Люди, приходившие к нам за советом, прежде всего женщины, могли говорить часами, жалуясь на всевозможные несчастья и изливая свои неприятности. С течением времени здесь сформировалась группа молодых талантливых адвокатов, с которыми я работал много лет; один из них впоследствии возглавил мой личный секретариат, когда я вошел в состав правительства.

В тот момент Союз освобождения проводил так называемую банкетную кампанию. В Петербурге, Москве и ряде других мест в ознаменование сороковой годовщины юридических реформ Александра II устраивались банкеты. По сути, они представляли собой парад политических сил, преобладавших среди интеллигенции. На этих банкетах всегда отводились места для рабочих, хотя обычно они пустовали. Представителей младшего поколения, таких как я, официально не приглашали, но мы выступали в роли секретарей – оповещали людей о времени проведения банкета, рассылали приглашения и т. д. Эти банкеты произвели на общественность колоссальное впечатление, поскольку их неизменным лейтмотивом являлось требование конституции.

За исключением Святополк-Мирского, всех высших должностных лиц государства эти банкеты приводили в негодование. И все же 11 ноября официально запрещенный съезд представителей земства провел тайное заседание с целью принять резолюцию, призывающую царя установить в России конституционный строй.

Всеобщие надежды на то, что «весна» Святополк-Мирского принесет перемены, которые хотя бы до какой-то степени удовлетворят стремление нации к новому строю, кажется, начинали оправдываться. 12 декабря 1904 г. был обнародован императорский указ, предусматривавший много новшеств. Во-первых, обещалась религиозная терпимость; во-вторых, свобода слова и реформа законов о печати; и в-третьих, пересмотр трудового законодательства. Для того чтобы рассмотреть эти вопросы и выработать по ним рекомендации, немедленно были созданы комиссии под председательством членов Госсовета и других сановников.

Вскоре после этого Синод, в то время возглавлявшийся высокочтимым петербургским митрополитом Антонием, издал резолюцию, призывающую к полной автономии в церковных делах. Синодальная администрация признавалась не соответствующей канону, и предлагалось созвать Вселенский собор для избрания патриарха. Эта резолюция была замечательным документом, поразившим общественность, поскольку со времен Московского царства, когда митрополиты отстаивали права народа, ни Синод, ни какой-либо другой церковный орган ни разу не изъявляли своего недовольства. В кратчайшие сроки церковь учредила так называемый «подготовительный комитет» для выработки проекта указа об автономии православной церкви. После царского указа были приняты шаги по признанию старообрядческой церкви, и с того момента все гонения на староверов прекратились. Таким протестантским сектам, как баптисты и квакеры, приходилось тяжелее, хотя их положение в чем-то также облегчилось.

Деятельность других комитетов оказалась не такой успешной, потому что уже после 9 января следующего года настроения в верхах резко изменились.

События, которые привели к 9 января, дню, который получил название Кровавого воскресенья, начались в Москве в 1901 г. – возможно, до некоторой степени с подачи великого князя Сергея Александровича, дяди царя, в то время – московского генерал-губернатора. Он выступал с идеей о том, что под покровительством властей следует создавать профсоюзы, которые боролись бы за улучшение положение рабочего класса. Такие профсоюзы сулили еще одно, достаточно сомнительное преимущество – они помогали властям обуздывать промышленников, все более и более проникавшихся прогрессивными идеями до такой степени, что начали разделять цель земства – замену абсолютизма конституционной монархией.

Полицейские профсоюзы создавал начальник Московского охранного отделения Зубатов, интеллигентный человек с университетским образованием. Очевидно, он пытался повторить эксперимент Бисмарка в Германии, видоизмененный применительно к российским условиям, проводя явную политику в защиту рабочего класса и одновременно пытаясь оградить рабочих от политического влияния социалистических партий.

В 1903 г. Зубатов был снят со своей должности. Новое движение оказалось слишком «успешным», так как многие агенты Зубатова принимали участие во всеобщих забастовках и даже в их организации. Например, в Одессе главным подстрекателем к забастовке был ведущий агент Шаевич. Но несмотря на отставку Зубатова, его план принес поразительные и совершенно неожиданные результаты: полицейские профсоюзы переросли в подлинные. Вождем этого движения в Петербурге в 1903 г. стал молодой и талантливый священник, отец Георгий Гапон, совсем незадолго до того посвященный в сан. История Гапона, как всем известно, закончилась трагически, но я до сих пор не могу поверить, что он с самого начала был всего лишь полицейским агентом. Думаю, что юного священника действительно увлекла идея служения рабочим. Вполне возможно, что позже он угодил в политическую ловушку, но я полагаю, что в рабочее движение он пришел не как сознательный агент-провокатор. Как бы там ни было, Гапон пользовался большим успехом среди рабочих. Его отец был простым сельским священником, и Гапон понимал народ и знал, как говорить с ним. Благодаря поразительному влиянию Гапона на массы его движение в Петербурге принимало колоссальный размах. Речи священника, в которых он неизменно призывал рабочих идти прямо к царю, импонировали слушателям, а идея организовать массовую демонстрацию ко дворцу, чтобы высказать все свои жалобы, быстро приобретала поддержку. Нет сомнения, что на этом этапе Гапон пользовался куда большим влиянием среди рабочих, чем все подпольные организации и социалистические партии, вместе взятые.

Поначалу социалистические партии проявляли слабый интерес к гапоновскому движению. К тому времени, как они очнулись, противопоставить что-либо влиянию Гапона было уже поздно. В начале января недовольство рабочих дошло до предела и окончательно созрел план направиться ко дворцу и вручить царю петицию. Был даже составлен проект этой петиции, но полиция не предпринимала ничего, чтобы остановить рабочих или пресечь деятельность Гапона.

Конечно, сам Святополк-Мирский почти ничего не мог сделать, поскольку он больше не отвечал за департамент полиции Министерства внутренних дел. Эта обязанность была передана его заместителю, генералу Трепову, бывшему главе московской полиции, а в данный момент – восходящей при дворе звезде. Генерал пользовался покровительством великой княгини Елизаветы, которая рекомендовала его своей сестре, царице, и царю. Вскоре Трепов вошел при дворе в большой фавор.

Накануне шествия организаторы узнали, что полиция и ряд гвардейских частей приведены в боевую готовность, и вечером в субботу в воздухе чувствовалось страшное напряжение, которое лишь усугубилось при вести об аресте и последующем освобождении политических деятелей, отправившихся к министру внутренних дел в надежде предотвратить чудовищное столкновение. Утром в воскресенье я вместе со своим университетским другом Александром Овсянниковым отправился на Невский проспект, чтобы посмотреть на демонстрацию.

Она представляла собой поразительное зрелище. По Невскому проспекту со стороны рабочих кварталов стройными рядами шли рабочие с торжественными лицами и в своей лучшей одежде. Гапон, возглавлявший процессию, нес крест, а многие рабочие держали иконы и портреты царя. Огромная демонстрация двигалась довольно медленно, поэтому мы прошли вместе с ней от Литейного вдоль всего Невского проспекта. Вдоль улиц скопились толпы народа, наблюдавшие за шествием, и все были чрезвычайно возбуждены.

Мы уже дошли до Александровского сада, на другой стороне которого находился Зимний дворец, когда услышали звук трубы – сигнал к конной атаке. Демонстранты остановились, не понимая, что означают эти звуки, и не видя, что происходит впереди. Справа от головы процессии стоял полицейский отряд, но, поскольку он не проявлял признаков враждебности, шествие возобновилось. И тут со стороны штаба Петербургского военного округа вылетела конница и прогремел первый залп. Открыл огонь и второй отряд, очевидно выстроившийся на другой стороне площади напротив Адмиралтейства. Первый залп был сделан в воздух, но уже второй нацелен в толпу, и многие упали на землю. Толпа, охваченная паникой, развернулась и стала разбегаться во все стороны. Теперь в демонстрантов стреляли сзади, и мы, зрители, побежали вместе с толпой. Не могу описать тот ужас, который мы ощущали в тот момент. Нам было совершенно ясно, что власти сделали ужасную ошибку, абсолютно не разобравшись в настроениях толпы. Какими бы ни были планы организаторов шествия, рабочие шли ко дворцу без каких-либо враждебных намерений. Они искренне верили, что придут туда, падут на колени, и тогда царь выйдет к ним или хотя бы покажется на балконе. Но встретили их не царь, а пули. Это была историческая ошибка, за которую и монархии, и России пришлось очень дорого заплатить.

Судя по первым оценкам, число убитых и раненых превышало 200–300 человек. Поспешно приехали кареты скорой помощи, и те, кто остался цел, помогали грузить в них раненых мужчин, женщин и детей. Все смешалось, толпа постепенно рассеивалась по соседним улицам. Самого Гапона спасли доброжелатели: ему сбрили бороду, одели в гражданское платье и вывезли из города. Из своего укрытия Гапон отправил рабочим послание, в котором призывал проклятия на голову монархии и царя.

События Кровавого воскресенья привели к радикальным изменениям в менталитете рабочих масс, которые до того времени мало поддавались воздействию направленной на них пропаганды. Духовную связь царя с массами простых рабочих разрушили генерал Трепов и все те, кто позволил свершиться этому безумству.

Вскоре после этого адвокатская коллегия создала специальную комиссию для помощи жертвам трагедии. Для того чтобы посещать рабочие кварталы и выяснять, в каком положении оказались семьи, затронутые трагическими событиями, требовались люди. Я с готовностью принял участие в этой работе. Моя задача заключалась в том, чтобы навещать рабочих во всех частях города. Именно тогда я почувствовал колоссальную разницу в жилищных условиях различных рабочих семей, так как некоторые жили в относительно благоустроенных квартирах, а другие – в ужасающих лачугах. Жены убитых рабочих пребывали в шоке и в смятении – они не понимали, как все это случилось. В конце концов, говорили они, их мужья шли ко дворцу с самыми лучшими намерениями, они всего лишь хотели вручить царю петицию, а встретили их пулями. Эти женщины не испытывали ни возмущения, ни ненависти; они только чувствовали – произошло нечто, навсегда изменившее течение их жизни.

Естественно, Кровавое воскресенье стало настоящим подарком для левой пропаганды. Моя работа в качестве юридического консультанта для рабочих и визиты в рабочие семьи после 9 января убеждали меня в том, что эта пропаганда главным образом основана на ложных предпосылках и что понятие о «сознательном» рабочем – чистый самообман.

Примечания