История и культура гуннов

По сравнению с Октаром Руга представляется более значимой фигурой. Мы не знаем, как он после смерти брата стал единоличным правителем гуннов. Нам только известно, что он был царем в 432 г., когда Аэций обратился к нему за помощью.

После потери должности Аэций жил в своем поместье. Когда на него неожиданно напали какие-то его враги и попытались схватить его, он бежал в Рим, а оттуда в Далмацию. Через Паннонию он [per Pannonias] достиг гуннов. Благодаря их дружбе и помощи Аэций добился мира с правителями и был восстановлен в прежней должности.

В это время „Руга был правителем гуннов“.

Лаконичность записей в хрониках вызывает желание прочитать в них больше информации, чем там содержится. Действительно ли сама угроза его вторжения Аэция в Италию с гуннской армией заставила императрицу Плацидию принять его условия, или он все же перешел Юлианские Альпы во главе гуннских всадников, неизвестно; хотя многие историки склоняются к последнему варианту. Per Pannonias Проспера было использовано как доказательство того, что в 432 г. римляне стали хозяевами всей территории к западу от Дуная, хотя эти два слова всего лишь означают, что Руга жил к востоку от реки. Это все – трактовка источников. Однако тезис, что уступка значительной части Паннонии стала ценой, которую Аэцию пришлось заплатить за помощь гуннов, не подтверждается ни одним текстом. В наше время он стал почти что предметом веры.

Предполагаемые и действительные уступки римской территории гуннам занимают центральное место почти во всех исследованиях варваров. Можно было бы обсудить взгляд Альфёльди на судьбу провинции Валерия, когда речь шла о событиях 408 г., но мне показалось предпочтительнее подойти к проблеме уступок в целом шире.

Как можно представить себе оставление Валерии, которая не имела естественных границ на западе и юге? Ни для гуннов, ни для любых других варваров на границах империи очерчивание границ римских провинций не имело значения. Ни один гуннский всадник не остановился бы, заметив пограничный столб, и не повернул бы назад только потому, что Валерия была передана его вождю. Линии, отделявшие на картах в канцеляриях Рима и Равенны Валерию от Паннонии Примы и Секунды, не могли помешать гуннам гнать через них свои стада. Большинство знатоков гуннов являются также знатоками поздней Римской империи и не могут не использовать римскую административную терминологию. Если варвары и знали, где проходят границы провинций, они не обращали на них внимания. После миграций остготов на Балканы гепиды удерживали не только Сирмий, но также прилегающие регионы Мёзии Примы. По договору 510 г. Паннония Секунда была разделена: большая часть провинции стала остготской, только Бассиана осталась римской. В 528 г. Юстиниан уступил герулам территорию, которая не совпадала ни с одной из старых административных единиц. Она включала участки и на правом, и на левом берегу Савы. Исидор из Севильи лучше других определил такую „уступку“. Он не стал перечислять провинции, которые перешли к вандалам в 435 г. Варвары, написал он, получили partem Africae quam possederunt. Когда римляне „уступали“ землю варварам, они просто – за редким исключением – признавали реальную ситуацию, которую варвары хотели легализовать. Возможно, варвары хотели быть признанными федератами (что означало выплату дани) или наладить торговые отношения.

Археологические находки не помогают установить точную дату, когда провинция, ее часть или провинция и прилегающие к ней регионы другой провинции были оставлены. Если снова взять для примера Валерию, на основании археологических свидетельств можно сделать вывод, что эвакуация Аквинкума (совр. Будапешт) датируется последними десятилетиями IV в., в то время как имеющая намного меньшие размеры Интерсиза якобы оставалась римской и в начале V в. Доказательств этим датам нет и быть не может. Находки из Интерсизы хорошо изучены. Многие глиняные сосуды датируются IV в. Но даже самый тщательный анализ их формы и украшений не может установить десятилетие, не говоря уже о годе, когда они были изготовлены. Был ли это 379 г.? Вероятно. 390-й? Может быть. 410-й? И это нельзя исключить. Не представляется возможным установить конечный срок, после которого эти сосуды уже не могли быть изготовлены. Определение этнического авторства находок с явно выраженными варварскими чертами тоже не может быть абсолютно точным. После того, как Klára Sz. Póczy приписала один тип сосудов вестготам, а другой, „соответственно, остготским, гуннско-аланским народам“, что бы это ни значило, в конце своего труда она признает, что вряд ли возможно установить разницу между гончарными изделиями гуннов, готов и сарматов. Между тем, даже если бы можно было определить точные даты, когда сосуды были изготовлены, и национальность их изготовителей, мы все равно не будем знать, когда и при каких обстоятельствах выводились гарнизоны. Жилища внутри и вокруг бедных лагерей заняли варвары, среди которых, вероятно, находились и гунны. Были это свободные гунны или номинальные подданные императора, мы не знаем. В городе Фенекпушта в Паннонии Приме, южнее Балкума на озере Балатон, римляне жили бок о бок с наполовину сарматизированными германцами. Маленькие римские поселения существовали то здесь, то там. Гунны, вероятнее всего, сочли целесообразным их пощадить, поскольку им были нужны ремесленники. Если бы захотели, они почти наверняка сумели бы захватить Виндобону (совр. Вена) в любой момент; однако они оставили тамошнее население в покое. Вполне возможно, участок „ничейной земли“ отделял земли гуннов от римских территорий на западе, как это было в течение многих лет на юге. Но где бы ни проходили границы, если вообще можно о них говорить, они не были границами прежних провинций.

Предположение, что Аэций уступил часть Паннонии Руге, основано на неправильном понимании отрывка из Приска. В рассказе о восточно-римском посольстве к Аттиле Приск называет Ореста римлянином, который „жил в стране пеонов на реке Сава, которая, согласно договору Аэция, генерала западных римлян, принадлежала варвару“. Идея, что Аэций уступил территорию Паннонии Руге, настолько укрепилась, что, насколько мне известно, никто не обратил внимания на очевидное. „Варвар“ встречается еще в трех отрывках: 1) Аттила приказал, что ни Бигила, ни другие восточные римляне не должны покупать коней или чего-то другого, за исключением самого необходимого продовольствия. „Это был прозорливый план варвара“; 2) восточные римляне отправили посольство „к варвару“; 3) „варвар“ назвал людей, которых он примет как переговорщиков. Отсюда следует, что варваром, которому Аэций уступил землю вдоль Савы, был Аттила, а не Руга. Обратите также внимание, что была уступлена не провинция, а территория, обозначенная рекой.

Не обращая внимания на точное заявление Приска, историки гуннов произвольно датировали „уступку“ Паннонии Примы 425, 431 или 433 г. Другой отрывок в этом же фрагменте показывает, что даже в 448 г., когда Аттила находился на вершине власти, вся провинция не была гуннской. Константиол был человеком „с земли пеонов, которой правил Аттила“. Это уточнение имеет смысл, только если существовала часть Паннонии, которой Аттила не правил.

Вероятно, Аэций мог заплатить за помощь Руги землей. Но это значит, что он официально согласился, чтобы гунны имели, изменив слова Исидора, partem Pannoniae quam possederunt. Также возможно, что он заплатил за помощь наличными; он мог заключить союз с Ругой и пообещать ему субсидии. Или он мог сделать все это одновременно. Но все это лишь гипотезы. Давайте обратимся к отношениям Руги с восточными римлянами.

Наша информация – от Сократа, Феодорита, Приска и хроник 452 г. Выдержка из Приска, судя по всему, немного сокращена, и во второй половине пропущено несколько слов. И все же это самый важный и надежный источник, касающийся истории этих неизвестных лет.

Когда некие племена на Дунае вторглись на римскую территорию и предложили свою службу Феодосию, Руга потребовал через своего посла Эслу, чтобы эти и все другие беженцы были отданы ему. Отказ он будет считать разрывом мирного договора. Вскоре после этого Руга умер, а его преемниками стали Аттила и Бледа. Новый договор они заключили в Марге (местечко к востоку от современного Белграда) с Плинтой, римским полномочным представителем, которого сопровождал квестор Эпиген, и этот документ полностью отвечал интересам гуннов. Он обеспечивал передачу всех беженцев от гуннов и тех римских пленных гуннов, которые вернулись в империю, не заплатив выкупа. Последних следовало отправлять обратно, если только за каждого не будет уплачено по 8 солидов. Римляне обязались не вступать в союз с варварами, с которыми воюют гунны. На ярмарках у гуннов и римлян должны быть одинаковые права и безопасность. Годовую дань подняли с 350 до 700 фунтов золота. Среди беженцев, отданных римлянами, были Мама (Мамас) и Атакам, два молодых человека царской крови. Их передали гуннам в Карсо и там распяли.

Этот фрагмент Приска весьма поучителен в самых разных отношениях. Из него мы узнаем о предшествующей войне, которую гунны выиграли. Дань в 350 фунтов золота, 25 300 солидов, не очень большая сумма, но сам факт, что римляне выплатили ее Руге, говорит о его незаурядном положении. Он, вероятно, был чем-то большим, чем „первый из царей“, как Харатон. Он, а вовсе не филархи, получил деньги. Как он распределил золото среди вождей племен и прочей гуннской аристократии, неизвестно. Однако он явно имел возможность навязывать свои решения: недовольные не могли бунтовать, они бежали к римлянам. У Руги были свои дипломаты. Эсла, как утверждает Приск, имел опыт переговоров с имперским правительством. Создается впечатление, что Руга играл, хотя и не напрямую, роль во внутренней борьбе при Константинопольском дворе. Плинта потребовал, чтобы переговоры велись с ним, а не с другим римлянином. Это имеет смысл, только если допустить, что бывший консул использовал свои связи с гуннами как оружие в борьбе со своими противниками – в точности так же действовал Аэций в Равенне. Однако власть короля не была неограниченной. Гунны сражались вместе, но одновременно каждый из них боролся за себя. Пленные, которых захватил гунн, принадлежали ему, а не Руге. При Аттиле только такие выдающиеся люди, как Онегесий, могли держать пленных, остальные становились собственностью Аттилы. Как далеко на восток тянулось царство Руги, сказать невозможно. То, что он не правил на территории от Венгрии до Волги, как думают некоторые ученые, следует из договора, заключенного в Марге. Римляне не могли заключать союзы с народами, жившими далеко от их границ.

Хронологию последних лет правления Руги восстановить непросто. Хроника 452 г. упоминает о его смерти в 434 г.: „Аэций снова в милости. Ругила, царь гуннов, с которым был заключен мир, умер. Ему наследует Бледа“ („Aetius in gratiam receptus. Rugila, rex Chunnorum, cum quo pax fermata, moritur, cui Bleda succedit“). Хорошо известно, насколько ненадежна хронология „Галльской хроники“. Мы бы датировали смерть Руги не раньше 431 г., но не позднее 437-го. Зеек (Geschichte. 6, 460) считает, что дата в хронике подтверждается нравоучительным рассказом о смерти короля гуннов у Сократа.

Церковный историк повествует, что император Феодосий II (408–450), получив информацию о том, что варвары готовятся к набегу на римские провинции, положился на Бога и, продолжая истово молиться, быстро получил все, к чему стремился. Главарь варваров, которого звали Руга, был убит молнией. Потом началась чума, унесшая большинство людей, которыми он командовал, и, если этого было недостаточно, огнь снизошел с небес и сжег тех, кто уцелел. По этому случаю Прокл, епископ, произнес в церкви проповедь, в которой применил пророчество Иезекииля к божественному спасению, и его слушали с восторгом.

Прокл стал преемником Максимиана на посту константинопольского епископа в апреле 434 г. Между тем Сократ вовсе не утверждает, что Прокл проповедовал в столице. Эта история – часть панегирика Феодосию, который, очевидно, был благочестивым и покорным человеком. Смерть Руги могла иметь место в то время, когда Прокл еще служил епископом Кизика. И это было в источнике, которым пользовался Сократ: „Из-за этой покорности [Феодосия] Бог подчинял его врагов без военного конфликта, что захват узурпатора Иоанна [в 425 г.] и последующее крушение надежд варваров ясно демонстрирует“. Орды Руги стали теми, кого Иоанн позвал на помощь против римлян; они атаковали „после смерти узурпатора“.

Дата у Сократа – вскоре после 425 г. – не только отличается от указанной в старой „Галльской хронике“, она также противоречит Феодориту, который поведал ту же историю в „Церковной истории“, и в комментарии к псалму (22: 14–15). Бог помог Феодосию справиться с гуннами, потому что император доказал свою преданность истинной религии, издав закон, повелевающий полностью разрушить все языческие храмы. Победа над Ругой стала „обильным урожаем, который вырос из хороших семян“. Эдикт был издан 14 ноября 435 г., так что Руга должен был погибнуть уже после этого. Информация Феодорита подтверждается, если она вообще нуждается в подтверждении, другой победой, которую Бог даровал Феодосию в награду за благочестие. Он покарал персов в 441 г.[67]

Таким образом, мы имеем три даты смерти Руги: вскоре после 425, 434 и после ноября 435 г. Судя по всему, ни одна из них не является правильной, потому что, как нам известно из Приска, Руга умер не в ходе кампании во Фракии, а на своей земле. Но рассказы Сократа и Феодорита не могут быть просто отброшены, как не представляющие ценности. Римляне действительно вели кампанию против Руги. Она имеет близкую параллель в проповеди Исаака Антиохийского. Как гуннам в 447 г. пришлось на короткое время отступить, кстати из-за чумы тоже, но только чтобы атаковать снова, так и орды Руги потерпели временную неудачу.

Во время переговоров, которые привели к заключению договора в Марге, гунны все еще удерживали римских пленных, так что мир, вероятно, был заключен немногим раньше. На это указывает „Галльская хроника“: „Руга, с которым был заключен мир, умер“ („Ruga, cum quo pax fermata, mortitur“). Кто заключил мир с Ругой? Не западные римляне, как это обычно полагают. Ведь они не находились в состоянии войны с гуннами. Это были восточные римляне. Более того, если мы вспомним, что „Галльская хроника“ не единожды опиралась на восточные источники, появляется уверенность, что мир, о котором идет речь, положил конец военным действиям во Фракии.

У Сократа дата неприемлема, в „Галльской хронике“ – сомнительна. Феодорит – „после конца 435 г.“ – согласен с Приском. Эпиген, компаньон Плинты в посольстве к преемникам Руги, 15 ноября 438 г. был еще magister memoriae[68]. Поскольку Приск называет его квестором, посольство было отправлено после этой даты. Томпсон считает, что Приск допустил промах, но его единственный аргумент – дата смерти Руги, которую он ошибочно, как мы теперь можем сказать, отнес к 434 г. Роль Плинты в переговорах с Ругой, а потом с Бледой и Аттилой, дает другое обоснование для более поздней даты. Он был, как сказал Приск, magister militum. Анатолий, заключивший в 447 г. договор с Аттилой, был magister militum praesentalis. Положение Плинты при дворе, его явно напряженные отношения с другой знатью, вмешательство в дипломатические дела – все это практически не оставляет сомнений в том, что он тоже был magister militum praesentalis. В 434 г. Сатурнин, который должен был занять место Дорофея, епископа Марцианополя, смещенного Максимианом, прибыл в город cum magnificentissimo et gloriosissimo magistro militae Plintha. В то время Плинта еще оставался magister militum per Thracias. Значит, его повышение имело место после 434 г.

Подведем итоги: война Руги с восточными римлянами, его смерть и начало правления Бледы и Аттилы должны датироваться второй половиной 430-х гг.

Аттила

В труде „Базар Гераклита“ (Bazaar of Heracleides), бывший патриарх Константинопольский Несторий (428–431), после 436 г. сосланный в Оазис в Египте, с упорной настойчивостью возвращается к несправедливости, сотворенной с ним на Эфесском соборе в июне 403 г., и сколько невыразимого зла из этого получилось. В rabies theologica (теологическое рвение. – Пер.) эта книга превосходит даже труды патриарха Кирилла Александрийского, врага Нестория. Только случайно автор бросает мимолетный взгляд на мир вокруг конклавов, где обитают враги Господа. Но этот ограниченный фанатик понимал причины быстрого возвышения гуннов лучше, чем большинство его современников. В конце „Базара“, говоря о войне с гуннами в последнем десятилетии правления Феодосия Младшего, Несторий пишет: „Народ скифов был великим и многочисленным, ранее разделенным на отдельные группы и царства, и к ним относились как к разбойникам. Они обычно не делали много плохого, разве только из-за скорости. Позднее они создали царство, стали могущественными, так что превосходили все силы римлян“.

Хотя это упрощение, по сути, Несторий прав. До конца 430-х гг. гунны были большой неприятностью, худшей чем сарацины и исаврийцы, но они не представляли опасности. Их набеги временами заводили их глубоко на территорию Балканских провинций, но их всегда или отбивали, или от них откупались.

В конце 440-х гг. варвары были, по словам Нестория, хозяевами, а римляне – слугами. Это тоже преувеличение, но даже самые беззастенчивые льстецы набожного Феодосия не могли бы отрицать, что всего за несколько лет банды „разбойников“ превратились в первоклассную военную силу. Они бы отвергли объяснение этой перемены, данное Несторием, а именно что столкновение греха и истинной веры в беспристрастного Бога дало возможность гуннам объединиться под властью одного правителя, и по-своему были бы правы. Гунны не стали сильнее, потому что римляне ослабели. Восточная армия в 447 г. оставалась такой же сильной, как в 437-м, фортификационные сооружения на границах были в должной степени обеспечены гарнизонами, и нет никаких оснований считать, что римские войска возглавляли некомпетентные генералы. Кстати, самые крупные победы гуннов имели место в то время, когда Восточная империя пребывала в мире с Персией. Так что объяснение радикальной перемены в относительной мощи гуннов и римлян следует искать не в Риме, а в Гуннии.

Стало модным отрицать заслуги Аттилы в недолговечном величии его народа. Нам говорят, что он был не военным гением или исключительно способным и удачливым дипломатом, а обычным растяпой, который не совершал бы столь очевидных промахов, имей он в советниках профессора истории. Цель следующих страниц заключается не в доказательстве того, что Аттила стал еще одним Александром. Если в результате нового изучения 441–447 гг. личность Аттилы окажется решающим фактором, я первым стану утверждать, что этот фактор далеко не единственный. Но прежде чем размышлять о первичных, вторичных и третичных факторах, о непосредственных и отдаленных причинах тех или иных событий, следует определить сами события. Я уверен, что традиционные исторические труды дают нам ошибочную картину гуннских войн 440-х гг., равно как и искаженное представление о взаимоотношениях гуннов с Западом. Существует ряд источников, которые или игнорировались, или рассматривались с презрительной беспечностью. Ни один из них, взятый сам по себе, не является разоблачающим. Только рассмотрев их в комплексе и обратив самое пристальное внимание на детали, мы можем надеяться правильно реконструировать события самого решающего десятилетия гуннской истории.

Гунны угрожают Западу

„Второй панегирик“ Меробавда Аэцию – совершенно заурядная поэма. Больше половины ее утрачено; многие стихи в единственном уцелевшем манускрипте повреждены и могут быть восстановлены лишь с небольшой степенью вероятности. Как и другие поэмы Меробавда, панегирик занимает очень скромное место в поздней латинской литературе, но его значение как исторического документа невозможно преувеличить. Он проливает свет на отношения между гуннами и Западной империей в период истории, о котором нам практически ничего не известно из других источников.

Для моих целей стало бы неуместно обсуждать панегирик во всех его исторических аспектах, однако части, касающиеся гуннов, могут оказаться в нужном контексте только после того, как будет определена дата прочтения поэмы. Аэций был консулом в 432, 437 и 446 гг. Зеек датирует панегирик 446 г., и Левисон выдвинул предположение, что Меробавд адресовал панегирик консулу 437 г. Вольмер, Бьюри, Штейн и Томпсон выступают за 446 г. Неопределенный стиль Меробавда и его склонность использовать иносказания вместо того, чтобы прямо называть личности и места действия, часто затрудняют понимание. Однако в целом поэма представляет ясную картину событий, предшествовавших третьему консульству великого полководца.

Год начинается мирно (стихи 30–41). Трубы молчат, оружие без движения. Беллона сняла свой шлем и украсила волосы оливковым венком. Марс безучастен, пока Аэций надевает консульскую тогу. „Оружие и колесница бога безмолвствуют, и его ленивые кони пасутся на пастбищах, спрятанных под инеем Рифейских гор“. У Клавдиана, последователем которого был Меробавд, кони Марса резвятся на пастбищах Эридана. Разница важна. Для Меробавда дом Марса – Крайний Север. Аэций стал консулом „с покоренными северными территориями“.

Но этот мир дался с большим трудом. Чтобы обеспечить его, Аэцию пришлось вести много войн. В предисловии поэт дает краткий обзор достижений своего героя. Он не придерживается хронологического порядка. Начиная на севере, на Дунае, он следует на запад к Рейну и tractus Armoricanus (современная Бретань), поворачивает на юг к Нарбонской Галлии и заканчивает путь в Африке.

После ссылки о деяниях Аэция на Дунае, о которой я поговорю позже, Меробавд переходит к франкам.

Рейн добавил союз, служащий унылому миру. Река довольна тем, что ее изогнули западные цепи, и радуется, видя Тибр [Рим] растущим на другом берегу.

Addidit hiberni famulantia foedera Rhenusorbis et hesperiis flecti contentus habenisgaudet ab alterna Thybrin sibi crescere ripa [стихи 5–7].

Эти высокопарные стихи – пример стиля Меробавда. Он хотел сказать, что Аэций принудил народы на Рейне заключить союз с Римом; территория к востоку от реки снова стала римской.

Сам по себе отрывок может быть отнесен к концу 420-х гг., началу 430-х или 440-х гг. Моммзен считал, что Меробавд намекает на победу Аэция над франками в 428 г. В 432 г.

Аэций снова покорил франков. В контексте, указывающем на период незадолго до 439 г., Иордан говорит, правда немного неясно, о „сокрушительных поражениях“, которые Аэций нанес гордым свевам и варварам-франкам. Около 440 г. Кёльн и ряд других городов Рейнской области были во власти франков. Несколькими годами позже – точная дата неизвестна – они ушли, только чтобы напасть снова в 455 г. Так как в 451 г. они сражались против Аттилы как союзники римлян, foedus (договор. – Пер.) между ними и империей, то есть с Аэцием, должно быть, возобновился после 440 г. Штейн был склонен думать, что Меробавд намекает на этот последний союз. Иными словами, стихи 5–7 сочетаются с любой датой, предложенной для панегирика. Но следующие стихи 8-15 безошибочно указывают на 446 г.

Розовая картина tractus Armoricanus, нарисованная Меробавдом, где бывшие багауды, ныне законопослушные крестьяне мирно пахали свои поля, была неверной в любой период первой половины V в. Но даже если сделать все скидки на преувеличения, без которых не может обойтись автор панегириков, Меробавд никак не мог написать эти строки в 436 г. Багауды, „неопытная и неорганизованная банда простаков“ (agrestium hominum imperita et confuse manias), не были ровней регулярной армии, но разнородным ордами федератов, которых бросил против них Аэций, они оказали упорное сопротивление. Римлянам потребовалось много времени, чтобы усмирить начавшееся в 435 г. восстание. Тибатто, лидер багаудов, сражался и в 436, и в 437 г. Когда Аэций начал свой второй консульский срок, Литорий и его гунны были полностью заняты, охотясь за неуловимыми бандами, которые, очутившись в лесах, недоступных для всадников, отрывались от них снова и снова. Только после того, как многие их лидеры были или убиты, или взяты в плен, багауды успокоились.

Не только в tractus Armoricanus не было мира в 437 г.; война также шла в Южной Галлии. Нарбонна, уже много месяцев осажденная готами, была готова сдаться, когда в начале года город освободил Литорий. Меробавд умело описывает Нарбонскую Галлию и подчеркивает важность провинции как связующего звена между Италией и Испанией. Аэций изгнал бандитов, дороги снова были открыты, люди начали возвращаться в города. В стихах 144–186, говоря о „воинственных деяниях“ своего героя, Меробавд рисует замечательную картину войны в Галлии. Готы больше не были примитивными дикарями, с которыми сражался Цезарь. Они научились искусству войны и храбро удерживали укрепленные города. Эти люди были благородны в делах, если не в мыслях. В 439 г. война закончилась союзом между готами и римлянами.

Стихи 24–29 относятся к еще более поздним событиям. Во время, когда римляне еще удерживали Карфаген, Меробавд не мог назвать Гайзериха insessor Libyae, он не мог сказать, что король вандалов разрушил трон царства Элиссы (Elissaean kingdom) и что орды северян заполнили Тирийские городки (Tyrian). Карфаген пал 19 октября 439 г. Стремление Гайзериха устроить помолвку между одним из его сыновей и римской принцессой, на которое Меробавд ссылается в стихах 27–29, также предполагает, что война закончилась. Мир, заключенный в 442 г.[69], – самое позднее датируемое событие, из перечисленных в prooeminum (предисловие. – Пер.).