Удельная. Очерки истории

После училища

Вот что представляла собой Удельная спустя почти тридцать лет, в конце 1890-х годов, по словам М.И. Пыляева: «Собственно дачи на Удельной расположены с правой стороны железнодорожной линии от Петербурга, с левой же стороны находится Удельная ферма с парком, в котором содержатся разнообразные красивые птицы, а далее – благотворительные учреждения: городская больница Св. Пантелеймона и Дом призрения душевнобольных…»

Впрочем, обо всем по порядку. После упразднения Удельного училища часть его бывшей территории отошла под полотно сооружавшейся Финляндской железной дороги. Пробный поезд вышел из Петербурга вечером 22 июня 1869 года и дошел до станции Парголово. К концу лета следующего года все работы закончились, и 11 сентября 1870 года железная дорога открылась для эксплуатации на всем ее протяжении.

В том же году появилась и станция Удельная. Автором деревянного здания вокзала явился финский архитектор Вольмар (Вольмер) Вестлинг. На этой железнодорожной линии (Рихимяки—Петербург) он спроектировал все вокзалы на пригородном участке. Далее, на территории Финляндии, автором вокзалов был Кнут Нюландер.

Как отмечают исследователи, вокзалы, построенные

В. Вестлингом, напоминали виллы и дачи Карельского перешейка. Станция Удельная, как и подобная станция Парголово, была 3-го класса. Пассажирские здания имели по два сборных зала, телеграфную комнату, зал и пять жилых комнат.

Деревянный вокзал на станции Удельная. Фото начала XX в.

Железнодорожная станция Удельная. Фото начала XX в.

В камне удельнинский вокзал перестроил в 1914 году известный финский архитектор, мастер «национального стиля» Бруно Гранхольм (Грангольм). Он был также автором вокзалов на станциях Шувалово, Озерки, Парголово, Ланская, Левашово, а также Терийоки (Зеленогорск) и Раяйоки (Белоостров). В Хельсинки, Тампере и Выборге сохранились жилые дома, построенные Гранхольмом. Так, в столице Финляндии в престижном районе Катаянокка можно увидеть два любопытных здания, возведенные по его проекту, – «Семафор» и «Клинтен».

Железнодорожная станция Удельная. Фото начала XX в.

Железнодорожная станция Удельная. Фото 1910 г.

Вокзал на станции Удельная, возведенный на высоком гранитном цоколе, архитектор выполнил в стиле северного модерна. Теперь это один из ярких примеров архитектуры начала XX века в Удельной.

«Рациональность свойственна и импозантному зданию „Удельной", сдержанный облик которого обогащает плавная „барочная“ линия карниза, – отмечал историк А.В. Кобак в одной из первых публикаций, посвященных этим вокзалам. – Вокзалы в Ланской и Удельной уникальны для предреволюционной архитектуры Петербурга и предвосхищают искания функционализма 1920-х годов…»

Впрочем, вернемся во времена, последовавшие после упразднения Удельного училища. Его юго-западный участок отводился Царскосельскому скаковому обществу под ипподром, каковой и был построен, но только гораздо позже – в 1892 году. Он стал называться Удельным, затем у него появилось второе название – Коломяжский. Причем оба названия существовали одновременно.

На остальной части территории Удельное ведомство устроило ухоженный парк (работами заведовал ученый-лесовод граф А.Ф. Варгас де Ведемор), получивший название Удельного, иначе – Царской рощи (затем парк Челюскинцев, теперь снова Удельный).

Полевую землю бывшего Удельного училища между Выборгским шоссе и железнодорожным полотном распланировали на три продольных проспекта (Удельный, Костромской и Ярославский) и 25 поперечных улиц. Назвали их преимущественно по городам, вблизи которых находились удельные имения. Первый план поселка датирован 1887 годом, и на нем уже присутствуют почти все проезды, причем их расположение и названия мало менялись вплоть до реконструкции Удельной в середине 1960-х годов.

Как отмечают топонимисты АТ. Владимирович и А.Д. Ерофеев, большинство поперечных улиц западной части Удельной назвали по старинным русским городам – от Заславля в Белоруссии до Нижнего Ломова в Пензенской губернии и от Колы на севере до Нежина на Украине. Сейчас из этих названий осталось одиннадцать, включая восстановленные в 1999 году. «Это единственный топонимический ансамбль такого рода, сохранившийся в бывших пригородах, – отмечают топонимисты. – Все остальные подобные ансамбли (а их было несколько) уничтожены практически полностью».

«Наименования Удельной обладали еще одной интересной особенностью, – указывают А.Г. Владимирович и А.Д. Ерофеев в справочном издании „Удельная, Лесной, Сосновка. Прогулки по округу“ (2007). – В центральной и южной частях поселка они шли по алфавиту с севера на юг – от Вытегорской (ныне Забайкальской) до Нежинской. Из общего правила выпадали только упраздненная ныне Переяславская улица, Скобелевский проспект, Удельная улица (сейчас она вошла в состав Удельного проспекта) и Эмануиловская улица, выходившая к приюту Святого Эммануила в начале Ярославского проспекта. Севернее Вытегорской улицы названия давались уже без всякого порядка; здесь основному принципу не подчинялись три улицы – Коломяжский проспект (ныне – улица Сергея Марго) и получившие названия по фамилиям домовладельцев Осиповский переулок (первоначально Осиновский; ныне название упразднено) и Громовская улица».

Генерал М.Д. Скобелев, в честь которого назван главный проспект Удельной

Проспект же, проложенный первыми воспитанниками училища в 1830-х годах от Выборгского шоссе к зданию училища, получил название Скобелевского – в честь генерала Михаила Дмитриевича Скобелева (1843—1882), участника Русско-турецкой войны 1877—1878 годов и завоевания Хивы и Коканда в 1873—1876 годах. В историю он вошел как «белый генерал», и не только потому, что в сражениях он участвовал в белом мундире и на белом коне…

Так сложилась западная часть Удельной с сохранившейся до сих пор чересполосицей поперечных улиц. А само название «Удельная» вскоре распространилось и на всю начавшую обустраиваться местность – не только на ее западную часть, но и на восточную (за Выборгским шоссе), не принадлежавшую прежде Удельному училищу.

Восточная часть Удельной (то есть к востоку от Выборгского шоссе – нынешнего проспекта Энгельса) до середины XIX века принадлежала князьям Кропоткиным, а затем также была распродана. Подробнее об истории этой части Удельной говорится в очерке «Прудки и „побратимские“ улицы» на страницах нашей книги.

И еще одна важная деталь: до 1899 года Скобелевский проспект упирался в железную дорогу, не пересекая ее. Основным выездом из Удельной в соседние Коломяги служила Мезенская улица, пересекавшая железную дорогу и выходившая к Фермскому шоссе. В 1899 году участок Мезенской улицы от Удельного проспекта до Коломяжского шоссе закрыли, а железнодорожный переезд перенесли на Скобелевский проспект, ближе к станции Удельная. Такое положение вещей сохраняется и на сегодняшний день. Что же касается Мезенской улицы в Удельной, то в 1965 году ее название упразднили, а в 1999 году восстановили, но только на сохранившемся в виде внутриквартального проезда участке улицы от Костромского до Удельного проспектов…

Образовавшиеся участки сдавались в аренду. Арендаторы получали право строить дома и оранжереи, возделывать сады и огороды, рыть пруды с небольшими купальнями, однако им запрещалось «разводить питейные, промышленные и фабричные заведения, а также извлекать из недр всякого рода произведения».

Дом призрения душевнобольных в Удельной. Гравюра конца XIX в.

Здания бывшего Удельного училища отдали под Временную загородную больницу Севернее больницы в 1870 году по изволению наследника цесаревича Александра Александровича (будущего Александра III) началось строительство Дома призрения душевнобольных, названного в его честь. Проект больничного комплекса был разработан архитектором И.В. Штромом при консультации видных психиатров О.А. Чечотта и П.А. Дюкова.

Некоторые из деревянных построек 1870-х годов сохранились здесь до сих пор. Это так называемые павильоны «для тихих благородного звания» и «для тихих простого звания», «павильон для 30 своекоштных пансионеров-женщин». Редко где в Петербурге можно увидеть такие образцы деревянного зодчества!

В комплекс Дома призрения вошла красивая деревянная церковь во имя Св. Великомученика Пантелеймона Целителя. Деньги на нее пожертвовали купцы И.Ф. Громов и Соболев. Церковь заложили 12 июля 1870 года, а освятили вместе со всей больницей 23 октября 1871 года, в присутствии наследника цесаревича Александра Александровича с супругой. Освящение производил придворный протопресвитер В.Б. Бажанов.

Архитектор К.А. Тон высоко оценивал эту церковь, возведенную в русском стиле, отмечая, что «прекрасные пропорции и изящные детали чрезвычайно способствуют привлекательности фасада». Снаружи храм обильно украсили ажурной деревянной резьбой, а внутри обшили сосновыми досками и покрасили в белый цвет. Каждый год 15 августа из церкви устраивался крестный ход по окрестностям.

После смерти основателя больницы – Александра III, в церкви установили икону Св. Александра Невского, а 26 февраля 1895 года рядом открыли бюст с надписью «Царю-основателю» работы скульптора А.Е. Баумана. На его открытии присутствовал Николай II, оставивший в своем дневнике такую запись: «26 февраля. Воскресенье… После завтрака дома отправились на тройке в Удельную. Происходило освящение и открытие памятника Папа посреди зданий заведения для душевнобольных. Алек показал новое помещение для них – прекрасно отстроенный дом, затем лазарет и ферму».

Подробный рассказ о жизни Дома призрения душевнобольных в середине 1870-х годов оставил журналист петербургской газеты «Новости», побывавший здесь и встретивший внимание, гостеприимство и самый радушный прием со стороны директора этого заведения доктора П.Н. Никифорова. Свои впечатления он изложил в статье, опубликованной 9 июля 1875 года в № 185 газеты, а затем изданной в том же году отдельной брошюрой.

«Массы пассажиров, проезжающие в Парголово и обратно, не могли не обратить внимания на эти кокетливые домики, среди которых возвышается легкая, почти прозрачная, церковь в русском стиле, с ее золотой граненой маковкой, – это и есть Дом призрения душевнобольных, отделенный небольшим полем от Временной загородной больницы», – так начинал свой рассказ обозреватель. По его признанию, он ожидал увидеть представлявшиеся ему тяжелые и мрачные картины жизни обитателей Дома призрения, однако здесь все оказалось совсем не так.

«Обитатели Дома призрения имеют вообще до того обыденный, ординарный вид, что больных можно принять, пожалуй, за дачников, за обитателей какой-нибудь гостиницы на водах, за фермеров, рабочих, словом, за кого угодно, но не за страдающих душевными болезнями». Единственный человек, по признанию газетчика, который зорко следил за гостями при осмотре ими одного из павильонов, оказался сторожем.

«Больные вежливо раскланивались с нами, подходили нередко к директору и совершенно фамильярно просили у него папирос, которые он охотно им раздавал, разговаривали с нами, разумеется, на свои любимые темы. Один, например, граф К., серьезно докладывал, что он недавно произведен в генерал-адъютанты; другой, бывший учитель математики, выказывал большую эрудицию, стараясь доказать нам свое прямое происхождение от царевича Алексея Петровича; какая-то женщина заботливо справлялась о здоровье жениха своего, фельдмаршала Суворова…

Главным основанием в обхождении с больными принята система невмешательства в их привычки, обстановку и занятия. Оттого вы встречаете больных, читающих газеты, журналы и книги, свои и находящиеся при заведении, играющих на бильярде, на фортепиано и фисгармонии, вяжущих чулки и кружева, шьющих, подметающих дорожки, поливающих цветы и копошащихся на огородах…

Учреждение это – образцовое во всех отношениях, блистающее роскошной простотой и комфортом, которые могут служить достойным предметом подражания для всех заведений этой категории».

Свой рассказ о Доме призрения обозреватель газеты начал с церкви во имя Св. Великомученика Пантелеймона Целителя.

«Иконостас дубовый, высокохудожественной работы г. Штрома, брата архитектора Дома призрения; местные образа и запрестольный образ – работы академика Васильева[1]. Против правого притвора, на особом аналое, находится икона Св. Пантелеймона, присланная с Афонской горы монахами русского Пантелеймонова монастыря; икона эта весьма хорошей живописи самих монахов и рисована на душистой кипарисной доске.

В храме светло, чисто и благоухает тонким смолистым запахом.

В церковь больные ходят по назначению директора согласно указанию надзирателей и надзирательниц, которым известно спокойное состояние пациентов. Некоторые больные поют. Есть между ними весьма религиозные».

Всего павильонов, расположенных на территории Дома призрения, было на то время восемь. Мужские павильоны занимали левую половину заведения, женские – правую. Среди них стоял, отличаясь серой краской стен, дом, где помещались контора и квартира директора, его помощника, священника и конторщика.

«В настоящее время в павильонах может быть размещено до 200 человек, при 180 местах по положению. Из этого числа 100 человек содержатся на счет Августейшего учредителя заведения, для чего отпускается ежегодно из собственных средств Его Высочества 20 000 рублей. Остальные 80 вакансий предоставляются пансионерам, платящим ежемесячно от 40 до 50 руб., то есть вдвое или втрое менее против платы в петербургских частных лечебницах этого рода. Деньги пансионеров вносятся только за месяц».

Таким образом, средства Дома призрения состояли из ежегодных средств наследника цесаревича Александра Александровича и ежемесячных взносов пансионеров. В заведении также было четыре «вечные кровати» – на каждую полагалось по 5 тысяч руб. Капитал на «вечные кровати» пожертвовал попечитель Дома призрения – петербургский градоначальник Ф.Ф. Трепов (на две кровати), баронесса К. Штиглиц и Соболев. Кроме того, несколько пациентов Дома призрения содержались на средства И.Ф. Громова (5 человек), Е.С. Егорова (2), Гучкова (1) и старообрядцев (2).

«Содержание каждого больного обходится около 280 руб., – сообщалось далее в отчете, – причем как пансионеры, так и лица, содержимые на счет Его Высочества, пользуются совершенно одинаковыми условиями, с подразделениями пациентов, в отношении обстановки и помещения, на два разряда: простолюдинов и образованных».

При этом пациенты группируются в отдельных павильонах не по происхождению, а по воспитанию, общественному положению и по той обстановке, в которой они находились до поступления в Дом призрения. Чем же различались эти постройки?

«Павильон для простолюдинов имеет простую, крашенную светлой краской, мебель. Кровати снабжены соломенными тюфяками с двумя подушками, из которых нижняя набита соломой, а верхняя – пером, и покрыты не слишком толстым бельем безукоризненной белизны. Летом полагаются белые канифасовые одеяла, зимой – серые байковые. В павильоне для образованных матрацы волосяные, состоящие из трех частей, так что в случае окончательной порчи матраца можно заменить его по частям. Белье тонкое, обе подушки пуховые, одеяла белые пикейные. Мебель покрыта плотной шерстяной материей и отличается массивностью, чтобы предотвратить ломку ее больными. Вот в чем, собственно, и заключается различие между этими двумя отделениями. Кроме этого социального разделения, пациенты делятся по павильонам на спокойных и беспокойных, буйных и неопрятных».

Для буйных больных комнаты оборудовались особым образом. К примеру, в них было паровое отопление, чтобы предотвратить всякую опасность от огня.

В комплекс Дома призрения входили также кухня, пекарня и квасоварня, содержавшиеся в образцовом виде. В таком же идеальном порядке были и больничные сады, огороды, оранжерея, теплица и парники. Все хозяйство поддерживалось в таком прекрасном состоянии, главным образом, добровольными трудами пациентов Дома призрения.

«Огороды превосходно возделаны, как у самых лучших огородников; в теплице, парниках и оранжерее пропасть овощей и комнатных растений, выдержанных так хорошо, что они могли бы сделать честь любому садовнику, – продолжал далее обозреватель газеты. – Комнатные и садовые растения находят отличный сбыт у окрестных дачников и могут дать рублей 400 дохода…

Работают, как мы узнали, человек двадцать пять, преимущественно идиотов и слабых меланхоликов. Стимулом к работе служит… водка и пиво. Маленькая рюмочка водки и стакан пива, отпускаемые особенно прилежным больным, вызывают у них усердие и соревнование к работам, которыми руководит садовник».

В сосновой роще позади больницы в летнюю пору для пациентов Дома призрения устраивали, по окончании какой-либо общей работы, «скромные пирушки» с чаем, пряниками, орехами и пивом. Здесь же, вблизи этой рощицы, располагался больничный скотный двор, где держалось одиннадцать коров холмогорской и голландской пород. Кроме того, разводили свиней новгородской породы. «Держать этих животных очень сподручно при большом количестве разных остатков от пищи 180 больных, 60 человек прислуги и человек 12 служащих. В прошлом году от приплода продано было свиней рублей на 400».

Согласно уставу Дома призрения, Высочайше утвержденному 1 (13) июня 1875 года, штат заведения составлял 13 человек: директор, врач, священник, старший надзиратель для больных, четыре надзирателя и три надзирательницы, а также конторщик и псаломщик. Все эти лица пользовались квартирой в Доме призрения. Сторожа и прочая прислуга состояли при Доме призрения по вольному найму…

В 1885 году в помещениях Временной загородной больницы после реконструкции по проекту архитектора И.С. Китнера обосновалась городская больница во имя Св. Великомученика Пантелеймона Целителя для хронических душевнобольных. Спустя три года, в 1888 году, при ремонте больничных корпусов архитектор А.П. Максимов расширил (за счет присоединения соседнего зала) храм Воскресения Христова. На крыше здания находилась звонница с тремя колоколами, в 1889 году ее заменили колокольней. Колокольня красиво выделялась среди застройки, замыкая перспективу Скобелевского проспекта.

Главное здание больницы Св. Пантелеймона. Фото сделано 1910 г., к 25-летию со дня ее основания

Ежегодно 27 июля, в день Святого Великомученика Пантелеймона, в Доме призрения в память императора Александра III и в больнице Св. Пантелеймона отмечался храмовый праздник. Пантелеймон считался покровителем больницы. Торжества начинались с богослужения в честь Св. Пантелеймона, а затем следовали различные развлечения. В художественной части программы участвовали главным образом сами больные.

«В этот день для больных в больничном саду устраиваются разнообразные увеселения, – сообщалось о празднике 27 июля 1902 года в „Петербургском листке”. – В течение всего дня в саду играл оркестр военной музыки. В театре был устроен спектакль, а вечером зажжена иллюминация».

А вот как описывал репортер «Петербургской газеты» праздник, состоявшийся ровно через год, 27 июля 1903 года: «Дневное увеселение, сопровождающееся в каждом отделении танцами, удалось как нельзя лучше. Обыкновенно замкнутые от прочего мира, душевнобольные чувствовали себя прекрасно и мирно беседовали со своими родственниками. Только костюмы отличали больных от прочей публики… Вечером в больничном театре состоялся спектакль, состоявший из трех одноактных вещиц, очень мило разыгранных артистами».

Дом призрения находился в ведении попечительского совета, возглавлявшегося принцем А.П. Ольденбургским. Обитателями этого заведения становились представители дворянства, купечества и духовенства. Они принимались на платной основе. Благодаря этому им обеспечивалось достойное содержание: павильоны как по внешнему виду, так и по внутреннему убранству напоминали домашнюю обстановку.

Заведение быстро росло, на его территории возводились новые деревянные и каменные здания служебного назначения, жилые постройки, дома для врачей, павильоны для больных. В северо-западной части больничной территории в 1899—1900 годах появились прачечная и котельная, построенные архитектором Г.И. Люцедарским. Он же совместно с Х.Э. Неслером и Е.С. Бирюковым перестроил силовую станцию, сооруженную в 1888 году П.И. Балинским.

В 1892—1895 годах архитектор Х.Э. Неслер возвел каменный «пансионерский» мужской корпус, в 1899– 1900 годах архитектор Г.И. Люцедарский построил еще один «пансионерский» корпус – женский. Оба этих корпуса историки архитектуры причисляют к лучшим произведениям петербургского модерна.

В 1893—1894 годах архитектор А.И. Дитрих строит также сохранившийся поныне лечебный павильон.

Между «пансионерскими» домами и Фермским шоссе графы Орловы построили небольшой особняк для своего брата (здание не сохранилось), недалеко от него в 1903– 1906 годах Г.И. Люцедарский возвел еще один индивидуальный дом – для дочери царского лейб-медика (сохранился).

В северной части территории появились мужской и женский корпуса, предназначенные для офицеров и фрейлин Императорского двора. Сооруженные в 1904 году по проекту архитектора Г.И. Люцедарского (совместно с Х.Э. Неслером) и напоминающие скорее не больницу, а старинные английские замки, «офицерский» и «фрейлинский» корпуса были оборудованы по самому последнему слову. Решетки на окнах отсутствовали даже в палатах беспокойных пациентов – вместо них использовались корабельные стекла, способные выдержать выстрел из револьвера. Пребывание в корпусах стоило 300—1500 рублей в год.

Вообще все устройство Дома призрения была тщательно продумано. На его территории действовала собственная узкоколейная железная дорога на конной тяге – от помещения столовой еду на вагонетках развозили по отделениям. Эта система пережила войны и революции, она продолжала действовать до 1960-х годов, когда узкоколейку разобрали, дорожки заасфальтировали, а еду стали развозить по отделениям вручную. Кроме того, Дом призрения обладал собственной электростанцией, прачечной, пекарней, водонапорной башней и даже своей канализационной системой.

Как писал М.И. Пыляев в очерках «Дачные местности близ Петербурга», опубликованных в 1898 году в «Ведомостях С.-Петербургского градоначальства и столичной полиции», «больница эта устроена согласно последним требованиям науки, и в ней приняты специальные меры, чтобы больные беспокойные или буйные не могли принести какого-нибудь существенного вреда себе или другим больным. Для этой цели в больнице устроены так называемые комнаты для изоляции: окна защищены решетками, стекла вставлены в них корабельные, пол, потолок и стены гладки, без уступов, стены, кроме того, обложены войлоком».