Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699.

VII. Переписка из Дептфорда с Москвой

16 февраля Петр писал в Москву к Виниусу, князю Б.А. Голицыну, Т.Н. Стрешневу и, вероятно, к другим лицам. Сохранилось только письмо к Виниусу, в котором речь шла по обыкновению о неизбежных железных мастерах. Виниус неправильно понял письмо к нему Витзена, где тот сообщал об их найме. Наняты оружейные мастера, а не мастера для железных заводов. Царь не раз говорил о железных мастерах бургомистру; он каждый раз отвечал, что «тотчас» наймет, но этот его «тотчас» оказывался очень растяжимым «московским» часом. Однако Петр не теряет надежды исполнить желание Виниуса. В заключение письма сообщаются Виниусу известия о дурной погоде: холод, снег и сильные ветры; за противными ветрами задерживается уже четвертая очередная почта. «Min Her Vinius, – пишет царь, – письмо твое, писанное генваря 14, мне отдано февраля в 14, в котором пишешь, что писал к вам Витцын, бутто железные мастеры приговорены. И то неправда: приговорены оружейные, а не те, которым завод заводить, о которых многожды я ему говорил, но он всегда отходил московским часом; только где-нибудь сыщем и пришлем. Здесь с первых дней сего месяца зело была погода хорошая; а ныне зело стало холодно, и выпал снех, и ветры великие, за которых противностию уже сия четвертая почта стоит. И того для, хотя замешкаетца, изволте рассудить. Piter. Из Детфорта, февраля в 16 1698»[81].

К Т.Н. Стрешневу Петр писал о корпусе князя М.Г. Ромодановского на литовской границе: если польский король скажет резиденту, что ему русская помощь более уже не нужна, то войска Ромодановского распустить, а на их место передвинуть четыре стрелецких полка, зимовавших в Азове. В письмо к Стрешневу была вложена особая записка («цыдулка»), в которой Петр сообщал о подарке ему английским королем яхты, а затем, на втором месте, судя, по крайней мере, по последовательности в ответе Стрешнева, касался интимного, занимавшего его тогда дела: просил Стрешнева уговорить царицу Евдокию к разводу, о чем он одновременно со Стрешневым писал также дяде Л.К. Нарышкину и духовнику царицы[82].

18 февраля Петр писал к П.М. Апраксину в Новгород, что им наняты в Англии двое «балберов» (barber – брадобрей; из этого видно, что тогда уже у Петра сложилась мысль о бритье бород в России), которые по окончании войны в Европе искали себе службы. Они высылаются морем через Нарву и Новгород в Москву, и самое письмо отправлено с ними. «Min Her, – пишет Петр. – Понеже сии балберы (которые тебе вручат сие письмо) искали себе службы ради учиненного мира Европы, того ради приняты суть в службу московскую будущих ради потреб, которые отсель путь свой возприяли на Нарву, и оттоль чрез Новград к Москве. Но понеже в приеме и в иных поведениях имеют должность до твоей милости, того для просили себе письма сего, дабы по обычаю в службу едущих приняты и провождены были. Корму по десяти рублев на месяц с того числа, как приедут на рубеж. Имена тем балберам: Матеус Белендорф, Ян Бекман. Piter. Из Детфорта, февраля в 18 день 1698»[83].

Вероятно, к 19 февраля дурная погода, о которой Петр уведомлял Виниуса, изменилась к лучшему. В этот день, как отмечает «Юрнал», «ходили на маленькой яхте с Кармартеном», т. е. предпринимали прогулку по Темзе. 23 февраля «были у Стельса и у Кармартена ночевали»[84]. «С тех пор как Темза освободилась ото льда, – доносил своему правительству от 25 февраля / 7 марта австрийский резидент Гофман, – царь здесь развлекается, плавая вверх и вниз по реке, для чего он пользуется маленьким судном и заставляет своих придворных служителей грести вместо английских матросов»[85]. 27 февраля, как нам уже известно, Петр был у архиепископа Кентерберийского в Ламбетском дворце.

1 марта некоторую часть дня пришлось посвятить почте. Петр писал в Амстердам к посольству[86] и в Москву. Из этих писем сохранилось только письмо к Виниусу в ответ на письмо последнего от 21 января. Виниус как начальник Сибирского приказа доносил царю о том, что прекратились злоупотребления сибирских воевод, которыми они отличались прежде, шла затем неизбежная речь о найме железных мастеров и, наконец, о посылке Петру каких-то золотых китайских чашечек, которые будут за границей в диковину. «Min Her Vinius, – отвечает Петр. – Писмо твое, писанное генваря 21, мне отдано февраля 24 д., в котором пишешь о Сибирском поведении, что от воевод чинитца лутче, нежели прежде, и то слава Богу. О мастерах, чаю, добьюся здесь: в Галанской земле не мог добитца. А что пишешь ваша милость, что чашечки золотые, посланные от вас, будут здесь в диковинку, и то не чаю, потому что от роду таких я на Москве китайских вещей не видал, как здесь. Piter. Из Детфорта, марта 1 д. 1698[87]».

Получен был в этот день ряд писем от московских друзей, и из них Петр узнал, что делали, о чем говорили и думали в Москве 28 января – число, которым датированы все эти письма. Боярин А.С. Шеин уведомлял о получении от царя «статей» с распоряжениями его «о Миюсе», т. е. о гавани в Азовском море при впадении в него реки Миус[88]. Л.К. Нарышкин сообщал, что царский приказ о выдаче корма датскому посланнику исполняется. Об укреплении городка Тавани и о походе гетмана вниз по Днепру соответствующие указы посланы. Почта, полученная в Посольском приказе, представлена будет царю через великих послов[89].

Того же дела, о Таванском походе прошлого 1697 г. и о проекте нового похода в текущем 1698 г., подробно касался в своем письме и начальствовавший над Разрядом Т.Н. Стрешнев. Петр спрашивал его, «каким злым порядком отступили от Таванска белгородский воевода и гетман, оставя неприятеля близко?» Стрешнев объясняет, что, насколько он мог уведомиться через письма от белгородского воеводы (князя Я.Ф. Долгорукого) и через расспросы лиц, приехавших из тех мест, что «будто отступили за скудостью запасов», а «запасами оскудали» оттого, что промешкали многое время при переправе через днепровские пороги, испытывая при том «пущую докуку» от черкас. Впрочем, Стрешнев давал это объяснение с оговоркой: «О запасех толко я то пишу, сколка мог ведать, а подлинно о том Бог весть».

Для оберегания Таванска и иных мест принимаются меры. Белгородскому воеводе посылаются подкрепления: «людьми их доволим». Гетману предписано, спустившись по Днепру «плавным ходом», занять этот город ранее прихода туда неприятелей. Город будет укреплен: к тому инженеру, который находится уже в Таванске, посылается еще другой инженер – Индрик Голцман. Кроме того, в Киеве находится еще инженер барон, имя которого в письме стерлось. С такими предосторожностями Таванск можно будет удержать за собой, в этом Стрешнев успокаивает Петра: «И о сем вашей милости доношу: чаять, мошно тот город Тованской и гораздо уберечь от неприятеля; и сумневатца много не изволь, потому людей не мало с нашими будет, и притить мошно к городу рано, и неприятель каков – то видели летось: мочно им отпор дать». У наших есть мнение, продолжает Стрешнев, что у неприятеля хороши суда и есть люди «заобычные» к «плавному ходу». Наш плавный поход будет устраиваться в зависимости от того, «каково время будет», т. е., вероятно, когда вскроются реки. Белгородский воевода писал, чтобы в Брянске сделать 200 стругов по образцу того судна, которое в прошлом году строилось в Преображенском и послано в Брянск, только мерою побольше прошлогоднего; такие суда велено делать в Брянске. Он же, воевода, просит прислать тех иноземцев, которые в прошлом году были в Брянске и с ним в Таванском походе, а именно: корабельного плотника Ивана Рейса, матросов Ларонса Эверса, Курта Крестьяна, парусного дела мастера Генкеля Хорторха; они уже высланы в Брянск и опять пойдут с ним в поход в Таванск. Просьбу же воеводы о присылке сверх этих еще других иноземцев нельзя было исполнить: таких иноземцев более в Москве нет; если можно, хорошо бы нанять их там, за границей, и прислать к Москве, такие надобны будут в плавном походе. В особой записке – «цыдулке», приложенной при письме царя к Стрешневу, передавалось ему какое-то для нас не совсем теперь понятное приказание о кирпиче: «кто станет бить челом о кирпиче и об ином о чем, чтоб дать немедленно». В ответ на это приказание Стрешнев сообщает, что «и челобитье, и указ был Федору Алексеевичу о даче кирпича и извести, и то дано, а иного челобитья о кирпиче, и об извести, и об ином по се число нет»[90].

Письмо Г.И. Головкина касалось личных и семейных дел. Петр, по-видимому, высказывал ему в своем письме от 24 декабря из Амстердама какие-то жалобы на пищу в Голландии, говоря, что в Голландии лучше русского только масло да сыр. «А что вспоминаешь, – пишет ему в ответ Головкин, – о недостатке пищи лутчае масло да сыр, и естли бы не ты писал, истинно бы я никому не поверил, и в мысли моей николи о том попечения не было, и чаели, что во всем удоволство, а у нас за за милостию божию всего того с ызбытком». Головкин пишет далее, что Петру пора уже возвращаться домой, так как он свое намерение выучиться кораблестроению осуществил: «только намерение свое исправил, пора к нам возвращатца». Следуют далее семейные подробности, обычные в письмах Головкина: «…а Павлюк и сват, хотя и неволею, только учатца, и сват учением Павлюка упредил и малчик у рук смирен». Заканчивая письмо, Головкин говорит о том удивлении, которое вызвали присланные Петром Кревету из-за границы английские инструменты. «Крефт показывал мне сундук, который прислан с ынструментами из Англии; вещи изрядные и дивные; и где делали, и те де дивились (англичане, т. е. в настоящем случае Кревет), потому что у них таких инструментов обрасцами нет. А которые лимоны с тем сундуком вывезены, и мы к ним коснулись; о том просим прощения. Ганка челом бью. Генваря в 27 день»[91].

В декабре 1697 г., как припомним, Петр из Амстердама писал Ромодановскому о переводе одного корабля переславской флотилии с Переславского озера в Волгу[92]. Ромодановский от 28 января отвечает, что он посылал в Переславль Ивана Инехова, генерального писаря Преображенского полка, а с ним голландского плотника Яна Ренса, который строил этот корабль вместе с Класом, и велел им корабль осмотреть, можно ли его везти водой. Тот плотник пишет из Переславля, что «никакими мерами везти его нельзя», но весь сгнил, а также и кривули, и дно; разве что царь укажет новый такой же сделать, а этого починить никоим образом невозможно. Подлинное письмо плотника на голландском языке Ромодановский прилагает при своем письме. В письмах Петра к Ромодановскому в ноябре и декабре 1697 г.[93] шла речь о посылке в Курляндию капитана Преображенского полка Рихмана за женой полковника того же полка Блюмберга. Теперь князь Федор Юрьевич уведомляет царя, что полковник послал не Рихмана, а своих людей. В письме от 22 декабря Петр делал Ромодановскому выговоры по поводу задержки в выдаче жалованья полковнику Преображенского полка фон Менгдену и за пытку, которой Ромодановский, слишком знаясь с «Ивашкой Хмельницким», подверг Я. Брюса. В ответе князь дает объяснения по этим делам и оправдывается. Фамендину жалованье не выдано потому, что неизвестно, какой оклад ему давать, полковничий или генеральский. Полковничий оклад ему посылали, но он его не принял: просил генеральского оклада. «А о присылке окладу генералского, – продолжает Ромодановский, – как бы ты был на Москве, я тебя докладывал, какой ему оклад давать, а ты мне приказал полков-ничей оклад давать, а не генералской; и ты ко мне, пожалуй, отпиши: генералской ли оклад ему давать или полковничей. А на нынешней 206-й год посылал я х князь Петру Ивановичу[94] по оклад ево полковничей, и он сказывает, что денег нет. Толко прошу, пожалуй, отпиши ко мне, какой ему оклад давать, а денги сыщем. В твоем же писме написано ко мне, будто я знаюся с Ывашком Хмелницким и то, господине, неправда; некто к вам приехал прямой московской пьяной да сказал в беспаметстве своем. Неколи мне с Ывашкою знатца: всегда в кровях омываемся; ваше то дело на досуге стало знакомство держать с Ывашкою, а нам недосуг. А что Яков Брис донес, будто от меня руку обжог, и то зделалось пьянством ево, а не от меня»[95].

В тот же день, 1 марта, Петр получил письмо из Амстердама от Ф.А. Головина с донесением в особо приложенных к письму статьях о всем, что ему приказано было сделать. Статьи эти не сохранились, но «Расходная книга» посольства за февраль содержит несколько указаний на те предметы, которых, надо думать, касались и статьи. Продолжали приниматься люди на службу. «Расходная книга» упоминает о выдаче принятым и отпущенным в Москву штурманам Аристу Федорову и Лаврентью Кою жалованья на три месяца вперед и денег на проезд; о приеме отряда из 28 человек матросов греков с боцманом Яном Анфендополем во главе;

далее о поступлении на русскую службу венецианца Александра Малины, о выдаче денег двум лекарям, которых подрядил на русскую службу капитан Крюйс; о приеме поляков Давида Лидерта и Станислава Войцеховского, взятых для толмачества; о пожаловании кормовых денег черкашенину Ивану Петрову, приехавшему из Венеции вместе с вернувшимся оттуда Григорием Островским. Куплена была корка к корабельным припасам. Железный мастер, подданный курфюрста Кельнского, Антоний Аренс поставил 96 больших и 95 малых железных пил, которым производилась экспертиза плотниками. Уплачена была на этот раз значительная сумма за заказанное оружие, для чего волонтер Иван Гумор, через которого производилась эта уплата, должен был реализовать полученный из Москвы переводный вексель в 13 723 ефимка[96]. Итак, осада Таванска в 1697 г. и отступление от него белгородского воеводы и гетмана, предположения о новом походе против турок вниз по Днепру в текущем 1698 г., постройка для этой цели флотилии в Брянске, постройка гавани на Миусе, перевод корабля из Переславского озера в Волгу, корм датскому посланнику, дела преображенских офицеров, наем мастеров, требуемых Виниусом, отпуск какого-то кирпича и извести, семейные дела Г.И. Головкина, какие-то диковинные золотые китайские чашечки, которыми хотел удивить Западную Европу Виниус, наконец, «статьи» Ф.А. Головина – вот вереница разнообразных представлений, крупных и мелких, важных и неважных, мелькавших в мысли Петра при писании и чтении им писем 1 марта.

2 марта царь со спутниками предпринял поездку на двух яхтах вниз по Темзе в соседний Вулич, который и тогда был центром английской артиллерии: там находились артиллерийские заводы и арсенал. Царь был принят там начальником артиллерийского ведомства Сиднеем графом Ромни, личным другом короля Вильгельма III, в 1690 г. занимавшим должность статс-секретаря, в 1693-м – вице-короля Ирландии, а затем назначенным фельдцейхмейстером. При посещении Петром сооружений Вулича он угостил его пальбой из пушек. «Ездили на двух яхтах в Улвич, – читаем за этот день в «Юрнале», – и были у графа Ромни и у него веселились, из пушек стреляли»[97]. Ромни, «человек добродушный и любезный»[98], мог занять царя еще одним интересным для страстного любителя пиротехники, каким был Петр, предметом. Несколько ранее описываемых событий, в 1695 г., Ромни по случаю возвращения в Лондон Вильгельма III, одержавшего в этом году блестящую победу над французами и отнявшего у них обратно Намюр, удивил столицу новым и необычным для англичан зрелищем, чудом пиротехники, роскошным фейерверком, изготовленным его артиллеристами. «При возвращении в столицу, – говорит об этом эпизоде Маколей, – Вильгельм III был встречен блистательным приемом, приготовленным в его отсутствие. Сидней, теперь граф Ромни, управляющий артиллерийским ведомством, вздумал удивить Лондон зрелищем, какого Англия еще не видывала в подобном размере. Пиротехники его ведомства истощили все свое искусство на то, чтобы устроить фейерверк и иллюминацию, которые бы не уступали бывавшим в Версале или на большом пруду в Гааге. Местом для этого была выбрана Сент-Джеймсская площадь. Все величественные домы с северной, восточной и западной сторон были наполнены аристократическим обществом. Король стал у окна в зале Ромни. Принцесса датская со своим мужем и двором занимала соседний дом. Весь дипломатический корпус собрался в доме посланника Генеральных штатов. Громадная пирамида огня среди площади лила бриллиантовые каскады, на которые смотрели сотни тысяч людей, наполнявших соседние улицы и парки»[99]. Понятно, как привлекательно было для Петра знакомство с таким искусником в устройстве фейерверков, как граф Ромни. Привлекала к себе внимание страстного «бомбардира», конечно, и вульвичская артиллерия. Недаром посещение артиллерийского городка не раз возобновлялось.

В тот же день, 2 марта, царю официально был передан подарок короля – яхта «The Transport Royal». Передавал по королевскому поручению адмирал Митчель. «И отдали Транспорт, – продолжает под этим же числом «Юрнал», – а приезжал от королевского величества к его царскому величеству ради того вице-адмирал Мичель». Получив, наконец, в свои руки желанный подарок, Петр на следующий же день, 3 марта, отдался занятию им, как ребенок, радующийся новой игрушке, и плавал на подаренной яхте три часа: «ходил с Кармартеном на Транспорте на парусах часа с три», – говорится в «Юрнале». Но к ночи на 4-е опять отправился в Вулич, где и ночевал: «Марта в 3 день. Поехали к ночи в Улич для отведания метания бомб и ночевали»[100].

4 марта, надо полагать по возвращении из Вулича, Петр занимается корреспонденцией, пишет в Москву и в Амстердам. Отвечая князю Ф.Ю. Ромодановскому на его письмо, полученное 1 марта, он писал: «Min Her Kenich. Писмо ваше, государское, писанное генваря 28, мне отдано марта 1, в котором изволишь писать о карабле, что згнил и что разве новой делать. И мы не толко что новой делать, мы и о старом тужили, что так зделано»; и далее собственноручно: «Ѳамендину прикажи давать старай окъладъ, по чему была у нашего полку. Тутъ же писано, что Якоѳъ Брюсъ с пъянства съвоего то здѣлалъ; i то правъда, толко на чьемъ дворе i при комъ? А что в кравяхъ, i отъ того чаю i болше пъете для страху. А намъ подлино нелзя, потому что непърестанно в ученье. Piter. Из Детѳорта, марта 4 дня 1698»[101].

VIII. Переговоры о табачном откупе с Кармартеном. Продолжение переписки

Противные ветры во второй половине февраля расстроили почтовые сношения между Англией и Голландией; царь и посольство оставались на некоторое время разобщенными. Каждое из писем Лефорта за это время начинается жалобами на неполучение писем от Петра. «Давно ад твоя милось письма нету, – пишет он 11 февраля. – Не дивно; ветра из Англеска земля противна». 18 февраля: «Дай Бог нам весте добре ад твоя милось, сто ты веселит и послы велики радусь к нам прешол». То же в следующих письмах: «Письме из Лонден не бевали. Мы дожидаём ветра счеслива, воистене день и ноча» (25 февраля); «давно с твоя милось письма не бевал: ветер противна из Англески земли» (25 февраля). Vir sain ongluclich Das vir nit ein briff fan hem noch nit ompfangen haben, de vent ist ons Contrarie» (4 марта н. ст.); «Давно ад твоя милось письме не бевали. Бог знать, как мои сердце кручин» (5 марта н. ст.)[102]. Неизвестно, когда Петром были получены и читались эти письма друга. Они по-прежнему столь же чувствительны, сколь и бедны содержанием. В них в тех же выражениях, что и ранее, высказывается кручина разлуки, радость будущего свидания, желание слышать о Петре добрые вести: «воистене без милось твоя не думу веселить, сам ты изволись знать, сердц моё. Хоть и с велики кручину живу, я потерплю. Ты изволил мене покидать; поволения твоя! А я рад тебе слушеть да смерть своя. Тольк милось твоя бью чалом: не забувай мене. Прости надёже моё!» Вкратце Лефорт сообщал и кое-что реальное, но в очень незначительных дозах, например, о перемене султана на турецком престоле: «Весте есть таки: переменили турецкой султан и брат яво на яво месту коронель»[103]. В первом письме от 25 февраля он пишет, что виделся с неким голландцем Борелем, сыном сенатора, приехавшим из Англии через Кале и сообщившим, что видел Петра в добром здоровье: «прешол галанской соловеку, имен яво Боррель, батка ява сенатар бул, из Кале-город прешол, и он у мене он бул и обедил: сказал, сто он видал милось твоя здоровой. Дай Богу впреду также». В этом же письме сообщается, что пришла из Москвы почта, пишет князь Яков Федорович (Долгорукий, белгородский воевода). По этому поводу Лефорт просит указа от Петра: время готовить войска против басурман: «потста из Москва прешла; князь Якоб Федорович писал. Изволишь нам указ послать проти яво письма: время будет пригатовитьсь войско проти бесурманы»[104]. Шведский король прислал большую грамоту; она еще не переведена, по переводе будет послана в Англию[105].