Территория жизни: отраженная бездна
– А вы могли бы меня учить?
– Могла бы. Когда-то я училась живописи, правда, новой Серебряковой из меня не вышло, но педагоги и не обязаны непременно быть гениями сами. Они должны знать и любить своё дело. Я могла бы приезжать и давать тебе уроки, если ты относишься к живописи всерьёз, и хочешь в ней совершенствоваться.
– Конечно, хочу! – не раздумывая, ответил Алёша. Ещё бы ему не хотеть! Хоть одна живая душа станет навещать его, кроме бабушки, хоть одно занятие для души, для удовольствия будет у него.
– Ответ чересчур поспешен, – заметила учительница. – И я тебя понимаю. Хоть какое-то развлечение в этой унылой богадельне, не так ли?
Мальчик смущённо потупился её догадке. Арина чуть улыбнулась и на этот раз, наконец, приобняла его за плечо:
– Ладно, не тушуйся. Посмотрим, какого Репина или Васнецова можно из тебя вырастить. Только уговор: разгильдяйства я терпеть не могу, так что работать придётся со всем прилежанием!
– Я постараюсь, – пообещал Алёша. – Мне, действительно, нравится рисовать…
– Это я заметила. Кстати, когда шла сюда, видела рыжего парня, похожего на твой рисунок…
– Это Саня! – улыбнулся мальчик. – Мой друг! Если он сейчас у Ерофеича, то я вас познакомлю.
Саня, конечно же, был у Ерофеича. Где же ещё быть ему? Возился с очередным выводком щенков, которые наперебой карабкались по его нескладной фигуре.
– Экий у вас зверинец! – улыбнулась гостья, переступая порог и водружая на стол сумки с гостинцами. – И что, не топят здесь потомство?
– Может, и топили бы, да я не даю, – ответил Саня.
– Сане даже разрешают на вокзал ходить, раздавать их, – подтвердил Алёша, вместе с Ерофеичем разбирая и расставляя на столе лакомства.
– И что ж, неужто берут? Нынче, как не посмотришь, даже самые отсталые категории граждан так и норовят себе что-нибудь супер-породистое завести – зачем, сами не знают…
Арина склонилась к повизгивающим лохматым чернышам, трепя их по холкам. Кутята в свою очередь с любопытством обступили нового человека, обнюхивали высокие сапоги гостьи, а один, самый шустрый, изловчился вырвать и утащить под стол её перчатку. Саня тотчас полез за ним, отбил «трофей» и вернул хозяйке:
– Да берут-берут, – подтвердил. – Те, кому просто хороший друг нужен, а не паспорт с родословной, берут. Может, и вы возьмёте кого? Вы им понравились!
– Может, и возьму, – отозвалась Арина. – А что, крупными ли они вырастут?
– Да уж не мелкими, мама у них – во! – Саня поднял ладонь над коленом. – Настоящая сторожевая! Отца мы, правда, не ведаем, но, думается, тоже не совсем шкет был. Шкетов я среди бродяжек наших не встречал.
– Добре, – кивнула художница. – Заверните двух, пожалуйста.
– В смысле?
– В смысле я заберу того партизана, что мою перчатку чуть не съел и вон того, рыженького, что поодаль ото всех держится. Но ехать мне неблизко, сперва электричкой, затем на автобусе. Надо же в чём-то вести друзей.
– А это мы мигом! – проворно отозвался Саня, счастливый, что пристроил ещё двоих младших братьев в добрые руки. Он стал что-то энергично пояснять Ерофеичу знаками. Старик понимающе замычал и скрылся в подсобке. Через некоторое время он вернулся оттуда с корзиной, шерстяной тряпкой и веревкой. Подавая всё это Сане, дворник что-то замычал опять.
– Он говорит, – перевёл тот, – что корзину надо будет вернуть.
– Не вопрос, – отозвалась Арина. – В следующий приезд верну.
Алёша почувствовал симпатию к этой странноватой женщине. Даже несмотря на то, что собаки вызывали у неё явно бОльшее умиление, чем дети. Зато не ощущалось в ней фальши, к таким людям обычно можно без страха поворачиваться спиной, а это уже немаловажное качество.
Лёнька всё-таки нашёлся и сам пришёл «на запах». Впятером компания быстро умяла и черничный пирог, и пудинг, и прочие ароматные яства, запив их душистым мятным чаем. Напоследок Арина оставила Алёше подарок от себя – альбом живописи художника Богданова-Бельского.
– Он был сыном вдовы-крестьянки, сельским пастушком. И очень любил рисовать. Сельский учитель Рачинский увидел в нём талант и не дал ему пропасть. Сперва сам учил мальчика в школе, затем отправил в школу иконописную, а после в столичное училище. И стал не знавший отца и потому названный Богдановым, Богом данным значит, мальчик известным художником. Ему делал заказы сам Царь, и Царь же дал ему вторую фамилию – по месту рождения – Бельский.
Алёше картины Богданова-Бельского, с исключительной любовью писавшего сельскую детвору, очень понравились, и он с интересом принялся листать альбом.
– Попробуй скопировать что-нибудь, – сказала Арина. – В следующий приезд начнём наши занятия. Не знаю, выйдет ли из тебя новый Бельский, но, если не будешь лодырничать, то толк будет. Таланты Господь Бог никому зазря не даёт.
– Зазря может и не даёт, только способов проявлять не всегда оставляет.
– Ты так думаешь? У меня есть подруга, от рождения не владеющая ни руками, ни ногами, ни голосом. Как ты думаешь, много ли дано ей было способов проявлять талант?
– Никаких… – покачал головой Алёша.
– Для лодырей – конечно. А она человек упорный и трудолюбивый. Поэтому и смогла стать писателем и написать несколько очень хороших книг. А тебе, голубчик мой, дано природой гораздо больше, – Арина крепко пожала руки мальчика, – эти руки могут творить красоту. И ничто, и никто им в этом не помеха.
Ерофеич вызвался проводить гостью до вокзала и донести до поезда её прихотливую поклажу, визжавшую и рвавшуюся из закрытой и перехваченной веревками корзины. Простились у ворот «усадьбы». Помахали вслед удалявшимся по широкой лесной дороге фигурам. Покосившись на вдруг погрустневшего Лёньку, Алёша сразу понял, что на друга накатила маята, которая преследует всех сирот, когда в приют приходят посетители, особенно, женщины… А что если бы она стала моей мамой и увезла меня отсюда? – является мысль при взгляде на каждую из них. Является даже у тех, кто махнул на себя рукой, как «одноглазый» Лёнька. Мечтой-наваждением проплывает перед взором грёза: мама… Но почему-то мам не хватает на всех…
Глава 6.
– Ариша, Ариша! Ну сколько можно сидеть? Присоединяйся к нам! – Нина Сафьянова исполнила грациозное «па» и плавно подплыла к сидевшей у пруда с этюдником, уже порядком замёрзшей Арине.
Льду уже недолго оставалось радовать детей и взрослых своей зеркальной гладью, о чём предупреждало день ото дня теплевшее солнце. Уже зазвенели робкой капелью могучие сосульки, которыми ощетинились крыши заброшенных изб, а снег сделался грузным, податливым, спешила малышня напоследок вылепить из него тучных снеговиков или позатейливей что – вот, Федька с Марьяшей на опушке кабана «изваяли». В полный рост! Малышня теперь на него норовила вскарабкаться и верхом посидеть. Ничего, выдерживал «кабан» седоков, не рассыпался. Но скоро и его растопит вступающее в силу солнце. Весна грядёт! Перед Постом Великим честной народ гуляет Масленицу. Хотя и языческий обычай по христианским меркам, а куда ж от него денешься? Да и к чему?
Нину с отцом и матерью Арина с Ларой пригласили на новоселье, отдав им в проживание весь второй этаж. И наполнился дом музыкой. Звоном гитарных струн, скрипичным переливом, посвистом флейты… В православной традиции семья – малая церковь. У Сафьяновых семья была ещё и малым оркестром. Мало было инструментов, на которых не играли они, а голоса равно хорошо звучали и соло, и дуэтами, и трио. Мать, Анна Петровна, долгое время была регентом церковного хора, отец и дочь окончили консерваторию. Нина к тому же увлекалась балетом. Танец позволял ей явить всю грациозность своей точёной фигуры, плавность, изысканность движений. А, самое главное, выразить, выплеснуть то, для чего не доставало ни песен, ни скрипок, ни арф.
На приглашение погостить Сафьяновы откликнулись охотно. Жить загородом было им не привыкать. Нина выросла на казачьем хуторе своего деда, лет до пяти видя из людей лишь его, бабушку и родителей. Прочее общество составляли коровы, лошади, овцы, куры, гуси, собака и два кота. После такого уединения с одной стороны и такого простора и воли – с другой трудно было затем привыкнуть к городской жизни. И время от времени Нина очень тосковала по своему хутору, где осталась какая-то частичка её души. Там ей никогда не бывало одиноко, а в городе, среди множества людей, это чувство сделалось ей знакомо. Она отнюдь не была замкнутой. Напротив, доброжелательность и жизнерадостность были частью её натуры. К тому же отец рано стал брать её с собой на выступления, приучать к сцене, и потому Нина быстро привыкла к обществу, к людям. Но привыкнуть – одно, а сблизиться по-настоящему… Ей минуло тридцать, она по общему признанию была настоящей красавицей, а к тому образцовой хозяйкой, талантливой певицей. Но так и не появилось в её жизни ни по-настоящему близких друзей, ни единственного близкого человека, которого с трепетом ждала она.
Конечно, мужчины обращали внимание на красивую, грациозную девушку. Но – только обращали внимание. Не более того… Почему? Может быть, от того, что при всей артистичности слишком явно было, что девушка эта не из тех, за которой можно просто «приударить», с которой можно легко и беззаботно «провести время». Нина Сафьянова была воспитана примером деда и бабушки, прожившими в любви и согласии дольше полувека, отца и матери, бывшими воистину единым целым. Воспитана в сознании, что именно так и только так и должно быть. Любовь, семья, верность. Она росла в среде своих сверстников, для которых в самые нежные годы нормальным было обсуждать «секс», читать журналы и смотреть программы «про это», иметь «опыт» уже в старших классах школы. Но всё это не приставало к Нине. Она словно бы оставалась под защитой того идеала, в котором воспитали её, под защитой своей семьи. И, по-видимому, потенциальные поклонники чувствовали это. Чувствовали, что вариант «подкатить» не пройдёт. К такой девушке можно подойти, лишь имея серьёзные намерения, как это было в старину. С такой нельзя «развлечься для обоюдного удовольствия». На такой можно только жениться. Причём жениться однажды и на всю жизнь. А на такой «экстрим» абсолютное большинство юношей и мужчин 21 века были не способны. Они просто боялись. Боялись ответственности. Боялись серьёзных отношений. Настоящих, глубоких чувств. Чистоты. Того самого идеала, который упрямо не то чтобы искала, но затаённо ждала Нина.
Приглашение в Ольховатку приняла она с воодушевлением, это заснеженное, готовящееся к встрече весны село напомнило девушке родной хутор. Было здесь также легко, привольно и благостно! Вот, только церкви не доставало, привыкла Нина всякое воскресение, всякий праздник на службе бывать. А в остальном – благодать Божия!
– Ну, Ариша, пойдём же! – потянула девушка подругу за полу пуховика.
– Нет уж, уволь, – мотнула головой Арина. – Переломов ног мне на всю оставшуюся жизнь хватило.
– Мы тебя поддерживать будем! – рассмеялась Нина. – Ну, ты только посмотри, как Лара веселится!
Бледное лицо Арины озарилось улыбкой, и глаза потеплели. По катку Николаша, Федя и Марьяша кружили водруженное на специально выкованные полозья кресло-сани Лары. Саночки эти, мастеровитыми руками Бирюка сработанные, оказались на удивление лёгкими. Благодаря им, Лара могла теперь без труда путешествовать по всей деревне, даже по сугробистым уголкам её. А стальные полозья позволили ей и бороздить каток. И, вот, теперь, кажется, была она искренне счастлива стремительным виражам, и до пологого берега долетал её заливистый смех. Веселились и катавшиеся рядом дети, которых поначалу Лара дичилась, боясь их насмешек. Но те быстро привыкли к ней, к тому же рядом всегда были младшие Лекаревы, а при учительских детях и внучке ребята бедокурить не рисковали.
– Она не такая трусиха как ты! – чуть поддела Нина подругу.
– Конечно. У неё невелик шанс вывалиться на лёд из своего экипажа. А, вот, если такая каланча, как я, завалится на лёд, то костей будет не собрать. Резвитесь, дети мои, сами, а мне уж оставьте на завалинке сидеть.
– Окоченела уже, сидеть-то!
– Что верно, то верно, – Арина откупорила взятый с собой термос и жадно отхлебнула кипятка. – Ничего, зато пейзажец, кажется, вышел недурён. Ты не можешь себе представить, какое это счастье – наконец-то просто рисовать, писать что-то для души! Как вспомню, чем приходилось заниматься последние годы…
– Плакаты с рекламой туалетной бумаги… Стиральный порошок… Колбаса…
– Не напоминай, – поморщилась Арина. – Колбаса… это ещё ничего, почти творческое задание было. Она, надо сказать, была довольно вкусной…
Нина снова рассмеялась:
– Только не говори, что тебе платили зарплату сервелатом!
– Нет, конечно, платили мне исключительно в отечественной деревянной валюте. Но образцы продукции бонусом выдавали. Для вдохновения…
– И бумагу?
– А то как же! Восемь рулонов. Ладно, не напоминай… В конце концов, это того стоило. Талантом Саврасова или Венецианова я всё равно не обладаю. А в качестве искусствоведа я бы в лучшем случае могла надеяться не помереть от голода. Да и то не факт. Кому мы нужны в мире торжествующего антиискусства? А на колбасе и прочей дребедени я кое-как на этот домишко заработала.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Образы коней на наличниках
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги