Полуночный прилив

Глава шестая

Скиталец гнет судьбу,

Как щит невидимый, незримые доспехи,

Меч поднимает, дабы затупить его

На поле битвы, вспыхнувшей внезапно.

Ну а толпа – она вслепую бьется,

Не ведая, зачем и за кого.

Там черные глупцы на черепках танцуют,

И случайность

Несется на копье из красной бронзы,

Чтоб пробивать миры,

Как груду черепов…

Пока не хлынут волны, не застынут руки

В панцирях железных.

Не вопрошай. Таков Скиталец.

Он правит каждою судьбой.

Непогрешимо,

Давя нас тяготами жизни.

В гавани Трейта, в южной ее части, высилась Тарансидская башня. Ее сложили из грубых базальтовых глыб, не придав очертаниям даже отдаленного намека на изящество. Семиэтажное строение напоминало сухощавую руку, вознесшуюся над искусственным островом. Под стать башне был и сам остров – нагромождение острых камней, о которые со всех сторон бились волны, вздымая пену и брызги. Башня не имела ни окон, ни дверей. Ее верхний этаж опоясывали блестящие обсидиановые плиты высотой с человека и почти такой же ширины.

На границах владений Летерийского королевства поднималось еще девять сестер этой башни. Она была самой северной из всех.

Сейчас обсидиановые плиты отражали лучи предвечернего солнца. За пределами залива, на мелководье, виднелось около дюжины рыбачьих суденышек. Пути больших кораблей, направлявшихся в Трейт, пролегали в стороне. Рыбаков больше занимал собственный улов, и они не сразу обратили внимание на три корабля, которые на всех парусах неслись с севера прямо в гавань, сопровождаемые стаями крикливых и драчливых чаек.

Вскоре эти суда заметили и на берегу. Им навстречу из гавани выслали лодку с гребцами.

Корабли отразились в плитах Тарансидской башни. По черному обсидиану метались белые пятнышки чаек. А потом… потом рулевой ялика вдруг распорядился повернуть назад и грести изо всех сил.

Ближайший корабль кишел призраками. Ветер, что еще недавно раздувал паруса, стих, превратив их в измятые тряпки. Призрачные фигуры, лишь отдаленно напоминавшие человеческие, взмывали над палубой и таяли в густеющих сумерках. Чайки с громкими воплями торопились убраться прочь.

На ялике зазвонил сигнальный колокол. Он аж захлебывался от страха.

Любой моряк, в какие бы времена он ни жил и каким бы смелым ни был, обязательно нахмурится, услышав про морскую пучину. Если не по собственному опыту, то по рассказам товарищей он отчетливо представляет, сколь она ненасытна. Даже в самый ясный день солнечные лучи пронизывают лишь тонкий слой воды. А дальше владычествует тьма. Там, в безмолвии глубин, обитают древние духи. Сила их неизмерима, а голод – неутолим. Все, что попадает туда из верхнего, освещенного мира, отныне безраздельно принадлежит им.

Любой моряк знает, сколь обманчива водная гладь. В безмятежность моря способны поверить только глупцы, которые всю жизнь провели на суше. Таинственным хозяевам глубин ничего не стоит подняться наверх и хорошенько всколыхнуть всю эту идиллию, превратив ее в кромешный ад.

Человеку дано лишь задобрить грозные силы, вымолить у них позволение пройти по морю без потерь. Благосклонность, а точнее, равнодушие властителей пучины к проплывающему судну испокон веку определялось по надежным приметам. Если дельфины играют с правого борта – это добрый знак, а коли с левого – жди беды. Да и поведение матросов издавна подчиняется неким неписаным правилам, которые соблюдаются построже всех корабельных уставов. Плюнешь за правый борт – и не видать попутного ветра (за такую провинность и самого нарушителя могут без сожалений сбросить с корабля). Прибираешься на палубе или в каюте – скреби левой рукой, а вытирай правой. Существуют еще десятки таких же ритуальных жестов, помогающих благополучному плаванию.

Ни одному здравомыслящему человеку и в голову бы не пришло вызывать духов пучины. Повелевать ими невозможно, а на сговор они идут крайне редко. Их сердца бьются соразмерно лунному циклу, голоса слышатся в реве бури, а крылья простираются от горизонта до горизонта, окаймленные белыми барашками волн.

Между тем три летерийских корабля приплыли в гавань Трейта отнюдь не по воле случая или благоприятно дувших ветров. Их пригнал туда дух, вызванный Ханнаном Мосагом. Все это время он двигался в глубинных холодных течениях. Но чем ближе к берегу, тем мельче и теплее становилось море. Дух начал раздуваться, заполоняя собой все пространство под кораблями. Мелкая и средняя рыбешка в панике улепетывала прочь, не разбирая дороги. Кого выбрасывало на поверхность, кого – на прибрежную отмель, где рыбы становились добычей чаек и береговых крабов, ошалевших от такого внезапного изобилия.

Почти у самого берега дух вздыбил высоченную волну, на которую взлетели и мертвые корабли. Еще через мгновение волна обрушилась на причалы. Зеваки, заполонившие гавань, бросились врассыпную. Обезумевшее человеческое стадо под завязку забило все ближайшие улочки.

Казалось, волна перехлестнет причалы и вырвется на берег, но она вдруг осела. И все же корабли сильно ударило о бревна и камни. Главная мачта третьего судна разлетелась в щепки. Пространство между причалами мгновенно заполнилось обломками.

Дух покинул залив. Дело, ради которого его вызывали, было завершено.

Первый корабль вплотную прибило к берегу. Чайки шумно слетались на его палубу. Все это видели обсидиановые плиты Тарансидской башни. Невзирая на слабеющий свет, они вбирали в себя каждый мельчайших штрих происходящего.

А далеко от Трейта, в Летерасе, в подвале старого королевского дворца, за происходящим наблюдал сэда Куру Кан. Перед ним лежала точно такая же плитка из блестящего обсидиана. Колдун видел громадную черную тень, заполонившую собой весь залив. Тень медленно отступала. Маг отер со лба пот и продолжал вглядываться в три корабля, бесславно окончившие свое плавание.

Чайки и быстро надвигавшаяся темнота мешали чародею смотреть. Но Куру Кан отчетливо видел скрюченные трупы на палубах и горстку призраков, нехотя покидавших изуродованные суда. И этого ему было вполне достаточно.

Из пяти крыльев Дворца Вечности успели построить только три. В каждом из них были широкие коридоры с высокими сводчатыми потолками, отделанными листовым золотом. Между изящными контрфорсами, которые тянулись по всей длине крыльев, укрепляя их внешние стены, располагались просторные комнаты для придворных и менее просторные – для многочисленной дворцовой прислуги. Ближе к центру (как известно, согласно замыслу архитектора, все лучи сходились воедино, придавая дворцу сходство с цветком о пяти лепестках) их сменяли караулки, арсенальные помещения и особые люки, ведущие в подземелье. Там находилась разветвленная сеть переходов, позволяющая быстро добраться в нужную часть громадного дворца.

Но сейчас эти переходы были заполнены мутной глинистой водой, по поверхности которой плавали юркие крысы. Особой надобности в таком передвижении у крыс не было. Вероятно, купание в мутной воде доставляло им удовольствие, которое люди понять не в силах. Брис Беддикт застыл на узкой площадке, в трех шагах от залитого водой перехода, и смотрел на задранные вверх крысиные морды. Рядом с ним стоял дворцовый механик Грюм, одежда которого была густо покрыта подсыхающей глинистой коркой.

– От насосов почти никакого проку, – тяжело вздыхая, сетовал механик. – Уж и большие рукава к ним прилаживали, и маленькие – все одно. Только начнем откачивать – на тебе! В рукав попадает крыса, а то и десяток. Забьют плотнее любой затычки. Все усилия насмарку. А вода продолжает сочиться. Были тут люди из колодезного отделения. Смотрели, измеряли. Утверждают, что якобы водоносные пласты находятся ниже и что если вычерпать всю воду то, больше она не появится.

– Уверен, сэда согласится дать вам в помощь одного из придворных магов, – сказал Брис.

– Хорошо бы, финадд. Нам всего-то и надо, чтобы вода не прибывала. Тогда эту мы вычерпаем, а крысоловы спустятся вниз и переловят этих тварей. Минувшей ночью мы потеряли Ормли – лучшего дворцового крысолова. Скорее всего, утонул: этот дурень плавать совсем не умел. Видать, Скитальцу в тот момент было не до него… В общем, боюсь, что от нашего Ормли уже только косточки остались. Сами знаете: крысы своих врагов распознают сразу же.

– Эти переходы помогут охранять короля надежнее, чем в старом дворце.

– Не знаю, финадд, кому из ваших караульных захочется лезть в воду и плавать тут с крысами.

– Я говорю не о нынешнем состоянии переходов, – едва сдерживая раздражение, пояснил Брис. – При любом препятствии наверху стража быстро доберется до нужного места.

– Не сердитесь, финадд. Я всего лишь пошутил. Можно и сейчас найти среди ваших ребят хороших пловцов… Похлопочите, чтобы нам в помощь выделили мага. Пусть разберется и остановит воду. Остальное мы и сами сделаем.

– Надеюсь, причина не в том, что и здесь тоже почва проседает?

– Как под недостроенными крыльями? Нет, мы бы сразу заметили. Между прочим, ходят слухи, что наши соседи желают взглянуть на недостроенные крылья и кое-чего присоветовать.

– Какие еще соседи? – не понял Брис.

– Да тут некое строительное заведение объявилось. Какой-то дурень скупил прилегающие земли со всеми постройками. Уверяет, что якобы знает способ, как заставить строения стоять прочно.

– Погодите. Что-то я об этом слышал.

– Одно ясно: гильдиям подобное не по нраву. А выскочки эти знаете что творят? Стали нанимать к себе на работу разных молодцов, которые значатся в Отказном списке. Платят им, ясное дело, меньше, но те рады и таким деньгам. В других-то местах их и вовсе не берут. Гильдии как ни бесятся, а контору эту им не прихлопнуть. Придраться вроде бы не к чему: повышенным жалованьем никого к себе не сманивают, законы не нарушают. – Механик принялся очищать запястья от глины. – Если королевские зодчие решат, что способ Багга не досужая выдумка, – заключил он, – то придется гильдиям еще и расшаркиваться перед новичками.

Брис оторвался от созерцания крысиных заплывов и поглядел на собеседника:

– Вы сказали – способ Багга?

– Как же я мечтаю о лохани горячей воды! – всплеснул чумазыми руками механик. – Вы только взгляните, во что превратились мои ногти!.. Ну да, способ Багга. Видать, в честь того малого, который его придумал. Похоже, он у них там за главного: во всяком случае, контора эта так и называется – «Строительное заведение Багга».

Внезапно с нижней ступеньки послышалось удивленное восклицание одного из подручных механика. Потом этот человек вдруг завопил во все горло, указывая рукой в темноту затопленного прохода.

Плывущих крыс было столько, что они занимали всю ширину прохода. Казалось, по воде движется какой-то причудливый живой плот, который вскоре попал в круг света от фонарей, что горели на площадке. Помощник снова закричал, тыча пальцем в самую середину. Механик вполголоса выругался. Посередине крысиного «плота» двигалась человеческая голова! Седые волосы с золотистым отливом, бледное, морщинистое лицо с высоким лбом и острыми, близко посаженными глазами.

Часть крыс, не дожидаясь, когда их прибьет к нижней ступеньке, поплыла в разные стороны.

– Да это же Ормли! – воскликнул помощник механика. – Ты жив, приятель?

Глаза седого мужчины блеснули. Из воды показались его плечи, отчего новый отряд крыс поспешил скрыться.

– А разве не видно? – ворчливо отозвался пловец.

Он остановился перед ступенькой, шумно выплюнул комок густой слизи и спросил:

– Нравится мой улов?

Ормли приподнял руки, с которых, будто рыбешки на рынке, свешивались дохлые крысы, и пояснил:

– У них хвосты, у меня – веревки. Привязал одно к другому, вот и вся хитрость. Ну и тяжелые они, паршивки, когда мокрые!

– А я уж решил, что ты утонул, – пробормотал механик.

Брису показалось, будто он не слишком рад видеть крысолова целым и невредимым.

– Ха! Он, видите ли, решил! – усмехнулся Ормли. – Пошевели мозгами, Грюм. С какой стати мне вдруг помирать, с моим-то опытом? Или думаешь, будто я этих тварей боюсь? Да провалиться мне в яму Обителей, я же не просто умелый старый крысолов! Я – Ормли, которого знают все крысы Летераса. А это кто с тобой?

– Финадд Брис Беддикт, – представился королевский защитник. – Меня восхищают ваши трофеи, крысолов.

У Ормли заблестели глаза.

– А я что говорю? Пусть уж лучше болтаются на веревочках, чем плавают. Но какие тяжелые! Мокрая дохлая крыса – она завсегда самая тяжелая.

– Полагаю, вам лучше вылезти из воды, – сказал ему Брис и повернулся к механику. – Господин Грюм, Ормли вполне заслужил плотный обед и пару кувшинов вина за казенный счет. И дайте ему отдохнуть до завтрашнего дня.

– Будет исполнено, финадд.

– А я переговорю с сэдой, чтобы направил к вам мага.

Поднимаясь наверх, Брис думал, что вряд ли Дворец Вечности сумеют достроить к началу Восьмой эпохи. В народе грядущие торжества почти не вызывали ликования. В летописях сохранилось немало пророчеств о славной империи, которая однажды возродится снова. До времени, когда должны исполниться эти прогнозы, оставалось менее года. Однако реальность была далека от признаков возрождения: и в обыденной жизни, и в том, что касалось отношений королевства с его соседями. От так называемой Великой встречи – приближавшихся переговоров с племенами тисте эдур – не ждали ничего хорошего. Все понимали, чем это может обернуться. Летерийцы привыкли рисковать, без риска успеха не добьешься. На мирный исход переговоров никто особо не рассчитывал. Война тоже радовала далеко не всех, но при этом удовлетворяла многих. Проигравшие – не в счет.

И почему непременно война? Если племена тисте эдур насильственным образом объединились, это еще не значит, что у них появилась боеспособная армия. К тому же опыт прошлого показывал: любые коалиции, пытавшиеся противостоять замыслам летерийцев, распадались под их натиском. И не только военным. С помощью золота удавалось уломать самых несговорчивых; среди союзников множились разногласия, и могущество врагов таяло на глазах. Так почему на этот раз должно быть по-другому?

Иногда Брису казалось, что его сограждане увязли в трясине благодушия. Конечно, недовольные существовали всегда. Но в целом летерийцы жили сегодняшним днем, и поводов для беспокойства у них не было. Товаров на рынках предостаточно. Гильдии крепки. По сути, каждого волновало лишь то, сколько материальных благ у него уже есть и сколько еще он сможет приобрести.

Правда, в самом дворце настроения были иными. Гадания сэды обещали разительные перемены в жизни Летерии. Прибегая к недомолвкам и иносказаниям, Куру Кан говорил о некоем преображении… от короля к императору. Но о том, как именно это произойдет, – ни слова. Возможно, захват богатых земель тисте эдур всколыхнет народ. Летерийцы зашевелятся, почуяв возможность нового обогащения. Победа всегда оправдывает способы ее достижения.

Выйдя из второго крыла Дворца Вечности, королевский защитник направился в сторону Узкого канала. Был почти полдень. Утром Брис поупражнялся с другими гвардейцами на плацу за казармами, после чего зашел перекусить в заведение, находящееся близ канала Квилласа. Там он мог позволить себе насладиться тишиной и уединением. Относительным, конечно. Даже эта прогулка стала возможной лишь потому, что король сейчас находился в покоях первой наложницы. Там он пробудет до середины дня. Однако невидимые нити, связывающие Бриса со службой, постепенно натягивались. Залпом допив вино, финадд отправился во Дворец Вечности, дабы проверить, как обстоят дела с откачиванием воды из подземных проходов. Теперь он возвращался в старую резиденцию Эзгары Дисканара.

Едва пройдя ворота, королевский защитник заметил непривычную суматоху. Чем ближе к Главному залу, тем ощутимее она становилась. Главный зал гудел, как потревоженный улей.

У Беддикта тревожно заколотилось сердце.

– Что случилось? – спросил он у первого же караульного.

– Ничего определенного сказать не могу, – ответил тот, привычно отсалютовав начальству. – Я так понимаю, получены недобрые вести из Трейта. Тисте эдур при помощи своей жуткой магии расправились с летерийскими матросами.

– И что король?

– Приказал созвать совет. Через два колокола соберутся.

Финадд поблагодарил караульного и двинулся дальше, во внутренние помещения дворца. Главный коридор, как всегда, был полон слуг и посыльных. Проходя через него, Беддикт заметил первого советника Трибана Гноля, окруженного кучкой приспешников. Советник говорил шепотом, но весьма оживленно. Когда Брис был уже совсем близко, Гноль лишь скользнул по нему глазами, однако рта не закрыл. За спиной советника, позевывая, стоял первый консорт королевы Турудал Бризад. На его красивом холеном лице застыла презрительная усмешка.

Брис всегда недолюбливал этого человека, но вовсе не потому, что Турудал являлся официальным фаворитом королевы Джаналлы. Занимаемое положение позволяло Бризаду присутствовать на самых важных встречах и собраниях, где решались государственные дела. Правда, там он всегда сидел молча, со скучающим видом. Но поговаривали, что скука эта – напускная, помогающая Бризаду подмечать и запоминать каждую мелочь. Знали во дворце и другое: первый консорт делил ложе не только с королевой Джаналлой и другими особами женского пола, но и с мужчинами тоже. И в числе его любовников, если верить слухам, был и первый советник Трибан Гноль.

«В общем, самый настоящий гадючник».

Двери в кабинет первого евнуха были закрыты и охранялись двумя рулитами – евнухами-телохранителями из личной охраны Нифадаса. Телохранители были рослыми и, вопреки расхожим представлениям о кастратах, весьма мускулистыми. Их веки покрывал плотный слой черной краски, а рты, густо очерченные красным, придавали лицам неизменно хмурое выражение. Рулиты стояли скрестив руки. Их единственным оружием были кривые кинжалы. Никто не знал, что еще надето у них под длинными красными рубахами и широкими кожаными штанами. Возможно, доспехи. Обуви рулиты не носили.

Заметив Бриса, оба телохранителя кивнули и отступили на шаг, пропуская его вперед. Двери открылись легко, но с характерным щелчком, предупреждающим хозяина кабинета о появлении посетителя.

Нифадас был один. Он стоял возле стола, загроможденного свитками и картами, спиной к дверям, и, казалось, был погружен в созерцание настенной шпалеры.

– А, это вы, королевский защитник. Я ждал вас.

– Я счел своим долгом зайти к вам, первый евнух.

– Понимаю. – Нифадас помолчал, затем продолжил: – Есть верования, которые затем ложатся в основу государственной религии того или иного народа. Но, по правде говоря, и верования, и сама религия – не более чем тоненький слой позолоты, нанесенный на куда более древние кости. Ни один народ не является особенным или исключительным. И чем меньше подобные мысли будоражат умы, тем лучше. Опасное это занятие, когда некто заявляет о своей чистоте, будь то чистота крови или происхождения. Мало кто со мной согласится, но летерийцы становятся только богаче, поглощая другие народы. При условии, конечно, что те не исчезают бесследно.