100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга первая
Вышла Маруся на большую поляну, села на пенек и еще пуще загрустила.
– Что же я неправильно сделала? В чем перед лесовичками провинилась?
Не успела она как следует распричитаться, как пень под Марусей зашевелился. Маруся с него вскочила, а из-под пня вылезло нечто маленькое и очень мохнатое, – ни глаз, ни носа не видно. Откуда тут, в лесу перуанская морская свинка?!
Хотела Маруся свинку погладить, но отпрянула. Потому что Мохнатое Нечто вздыбило шерсть и громко вздохнуло.
– Э-э-х, Маруся-Маруся… Да ты садись на пенек-то, садись.
Маруся послушно присела, а Мохнатое Нечто снова заговорило.
– Ты сегодня утром плакала?
– Плакала, – призналась Маруся.
– А почему ты плакала?
– Грусть и тоска съедали.
– А почему съедали?
Глаза Марусины увлажнились, и она с трудом сдержала слезы.
– Да всё как-то не так. Неладно как-то и нехорошо. Черная полоса.
– Черная, говоришь? – прошипел Мохнатик, и шерсть его сильнее вздыбилась. – И ты, Маруся, с этой своей чернотой к нам в лес притащилась? Не-хо-ро-шоо!
Мохнатик продолжительно встряхнул шерстью, как только что выкупанная собака.
– Б-ррр! Черная полоса… Брысь отсюда!
– Это Вы мне? – рискнула уточнить Маруся.
– Кому же еще? Не нужны нам здесь ничьи черные полосы! – высокопарно произнес Мохнатик, и из-под шерсти показалась маленькая трехпалая ручка. Он поднял ее вверх и застыл в торжественной позе.
– Ой, – хихикнула Маруся, – какая у Вас смешная лапка.
Трехпалая ручка скрылась в мохнатом комке.
– Знаешь что, Марусенька, – примирительно проговорил комок, – ты давай успокаивайся и больше не плачь. Особенно по утрам. Это очень вредно. И, между прочим, черные полосы удлиняет.
Мохнатик повозился, устраиваясь на траве. Теперь из-под шерсти показалась трехпалая ножка.
– Ой, – снова хихикнула Маруся.
Ножка скрылась.
– Вообще-то мы никому не показываемся. Но тебя, Маруся, помним еще девчонкой. И бабушку твою помним. Чудо какая женщина была! Никогда не ныла, даже в черные полосы. А ты нюни по пустякам распускаешь! Фу какая.
Длинная шерсть Мохнатика распрямилась – шерстка к шерстке, словно иглы у ежа.
– Так ведь я как раз в лес и пришла, чтобы успокоиться.
– Вот я тебя и успокоил, – резюмировал Мохнатик и расхохотался.
Он хохотал, и шерстка его пушилась всё сильнее и сильнее. Вскоре он превратился в пушистый рыжий шарик и покатился по поляне.
– Прощай, Марусенька! Уношу с собой твою черную полосу!
– Эй, постойте! – прокричала вслед Маруся. – А Вы кто?
Шарик остановился как вкопанный. Пушистость спала, и трехпалые лапки сложились в том месте, где, по Марусиному разумению, у Мохнатика должно было находиться пузо.
– Ну ты даешь, Марусенька, – охрипшим от смеха голосом проворчал Мохнатик. – Кто Я? Кто я?! Да как тебе не стыдно!
– Лесовичок? – предприняла попытку Маруся.
В ответ Мохнатик сильно распушился, крутанулся на месте вокруг своей оси и стал стремительно в размерах увеличиваться.
Сердце у Маруси в пятки ушло. Вскочила она с пенька, хотела было убежать, но от страха не смогла двинуться с места. А Мохнатик рос и рос, пока не дорос до Марусиной макушки. И тогда он замер и пропел густым басом:
– Я – Леееший!
А пропев, мгновенно сдулся до комка размером с Марусину ладонь.
– Да будет тебе известно! – прокашлявшись, подытожил комок.
– Ну ладно, Маруся, дела у меня. Пойду я, пожалуй. А ты тут ягоды да грибы собирай. Чао!
Маруся и глазом моргнуть не успела, как Мохнатик скрылся в траве.
А Маруся, как в себя пришла, тут же, возле пенька, на котором еще недавно печалилась, обнаружила Княжью Ягоду. Да не одну, а столько, что хватило на целую баночку варенья.
И решила Маруся, что зимой непременно будет потчевать им дорогих своих гостей. И врачевать вареньем этим и свои, и чужие черные полосы. Ведь их в этой грешной жизни никак не минуешь. А княженика – ягода волшебная. Недаром ведь Васька Колбасев известным художником стал. Всем впрок идет княженичное варенье. В чем-чем, а уж в вареньях Маруся разбирается. По долгу службы ей положено.
Из следующей рассказки вы узнаете кое-что о кофе и кофейной тахикардии
Маруся и чашка кофе
Вообще-то Маруся более склонна к чаепитию, чем к употреблению кофе. Утро она не начинает без чая зеленого, в обед пьет ягодный или фруктовый, а вечером – травяной.
Кофе Маруся пьет исключительно по воскресеньям. Кофейные зерна держит она в холщовом мешочке, мелет их в ручной мельнице и варит в красивой медной турке, – никак иначе. Для пущей вкусовой благости Маруся добавляет в кофе горячих сливок и непременно кладет немного сахара.
А еще Марусе нравится расплавлять в горячем кофе тонко нарезанный сыр. Этому изыску ее обучил один симпатичнейший Иноземец, в которого Маруся была влюблена еще до замужества, во времена своей далекой и прекрасной юности. У него же Маруся научилась правильному кофеварению.
Иноземец кофеманил по-черному. Будучи глубоко влюбленной, Маруся, из соображений солидарности, пила с ним кофе утром, днем и вечером. Таким жестоким допингом до того довела Маруся свой юный организм, что пришлось ей потом восстанавливать разбитое кофейными радостями сердце разнообразными таблетками и процедурами. Впрочем, когда Иноземец покинул Москву (и Марусю заодно), незакаленному невзгодами девичьему сердцу пришлось гораздо хуже, чем после кофейного передоза.
Только Вы, Любезнейший Читатель, не подумайте, что Иноземец своим отъездом Марусю рассердил или обидел. Много раз он предлагал ей наискорейшее совместное отбытие в его родные пенаты. Но, как вам известно, Маруся с пеленок Москву любила до фанатизма, и на чужбину ехать отказалась.
С тех пор много воды утекло, но до сих пор Маруся вздрагивает, когда где-нибудь в Домодедово или Шереметьево вдруг мелькнет в толпе лицо, похожее на Иноземца.
Однако что это я все об ушедшем былом да о далеком прошлом! Нам с вами ближе к Марусиным нынешним дням лучше продвинуться.
Так какие же еще у Маруси кофейные радости ныне существуют? А вот какие.
К кофе Маруся печет печенье или булочки с корицей. Чтобы их ароматом было окутано все воскресное утро. Садятся Маруся с Дочкой за стол, накрытый свежей скатертью, расставляют кофейный сервиз и включают негромкую музыку. И тогда не столько кофе, сколько воскресный ритуал поднимает Марусе настроение на весь грядущий выходной.
А еще Марусе нравится пить наивкуснейший капучино в московских кофейнях. Но старается она это делать до пяти часов вечера. Потому что стоит ей выпить добротно сваренный кофе позже, заснуть Маруся ночью никак не может. А если и посчастливится ей все-таки впасть в глубокую дрему, видит она тревожные сны и часто просыпается от гулких ударов собственного сердца. В такие беспокойные минуты ночного бдения вспоминается ей далекая юность, осложненная кофейно-любовной тахикардией. И хотя воспоминания эти вполне приятны, в глубокой ночи дает себе Маруся зарок, – кофе вечером более не пить.
Но вот не далее как пару месяцев назад решила Маруся себя побаловать и в праздники улететь на море. Рейс был ранний, и поэтому прибыла Маруся в аэропорт глубокой ночью. В сон ее клонило непреодолимо. И решила тогда Маруся выпить-таки чашечку кофе, чтобы дождаться вылета в состоянии бодрости духа и тела. Зашла она в маленькую кофейню, устроилась в углу на уютном диванчике и заказала себе ристретто. Чтобы уж наверняка глаза раскрылись, и сон ушел. К ристретто Маруся заказала шоколадку.
Пока Маруся дожидалась кофе, к столику напротив подошел мужчина. Он был очень стар и с трудом передвигался, опираясь на черную трость, инкрустированную перламутром. Весь в бежевом твиде – от костюма до короткополой шляпы, он был ухожен, словно только что из салона, – причесан, надушен и отманикюрен. Глаза его были скрыты массивными очками с дымчатыми стеклами в черепаховой оправе, без сомнения, натуральной.
«Экий комильфо!» – восхитилась Маруся.
Получив свой ристретто, она отломила кусочек шоколадки и приготовилась закусить им крепкий кофе. Старик в твидовом костюме поднял свою трость и помахал ею Марусе.
«Чего он хочет?» – удивилась Маруся и, вопрошая, развела руками.
– Нельзя без сигареты, – просипел старик.
– Что нельзя?
– Ристретто сладким не закусывают. Неправильно.
– Я не курю, – ответила Маруся, сделала глоток густой кофейной массы, поморщилась и заела шоколадкой.
Старик медленно поднялся и, опираясь на трость, проковылял к Марусиному столику.
– Могу ли я присесть?
– Без проблем.
Старик снял шляпу и, кряхтя, опустился на диванчик.
– Если Вы не курите, то я могу Вам помочь.
И не дожидаясь разрешения, он достал сигару, хорошо отточенным ногтем без церемоний неровно срезал ее конец, чиркнул зажигалкой и закурил.
– Пейте свой кофе, а я Вас любезнейше обкурю.
– Ха-ха-ха, – рассмеялась Маруся. Первый глоток ристретто уже ударил ей в голову, и необыкновенная веселость охватила ее. – А что, хорошая идея!
– Не смейтесь. В этом есть свой тайный смысл.
Старик, похоже, не шутил. И Маруся посерьезнела. Всем своим существом она уже настроилась отдыхать, и ей совсем не хотелось сейчас, на рассвете, напрягаться и разгадывать сомнительные загадки.
– Какой такой смысл? Через пару часов я лечу на море. Я не хочу заснуть и пропустить свой рейс. В этом сейчас весь смысл.
Маруся сделала еще глоток ристретто.
– Сегодня у Вас, Марусенька, будет выбор.
«Вот еще не хватало, пророк нашелся», – рассердилась Маруся.
– Не хочу я никакого выбора. Я совершенно точно улечу на отдых, и, при всем уважении, прошу Вас, Почтеннейший Сосед По Кофейне, мне голову всякой ерундой не забивать.
Она глотнула еще ристретто, и впала в легкую эйфорию. У нее даже голова слегка закружилась.
– Кстати, Уважаемый Сосед, я ведь вроде бы Вам не представлялась. Откуда же Вы знаете мое имя?
Вместо ответа Старик поднял свою трость, указывая ею куда-то вдаль.
Маруся туда глянула, и ее сердце, уже растревоженное крепким кофе, сильно забилось.
Он стоял совсем близко, у входа в кофейню. Разглядывал вывеску и словно бы раздумывал, войти или не входить. Он поседел и полысел, осунулся и как будто чуть усох. Но Маруся сразу узнала его, своего Иноземца.
Она вопросительно посмотрела на Старика. А тот притронулся к ее руке, успокаивая.
– Не торопитесь, Марусенька. Допейте свой ристретто. Если будет Ваше на то желание, он от Вас никуда не уйдет.
Марусю колотило. Сердце норовило пробить грудную клетку, руки тряслись, и Маруся едва удержала чашку, чтобы сделать последний глоток. Боясь упустить Иноземца из виду, Маруся глаз с него не спускала. А он так и стоял, разглядывая вывеску, словно его личное пространство подверглось заморозке его же личным временем, и он замер, ожидая Марусиного решения.
– Я пойду, – тихо сказала Старику Маруся.
Она открыла сумочку, чтобы достать кошелек и расплатиться, и вдруг заметила, что за столиком она – одна. И никого, кроме нее, в кофейне больше нет. Старика и след простыл.
И хотя Марусе к волшебству всякого рода было не привыкать, растерявшись от неожиданности, она схватила свою сумочку и бросилась к выходу, чтобы окликнуть своего Иноземца. Но и он исчез.
Тогда Маруся, себя не помня и слез не сдерживая, доверившись своей волшебной интуиции, рванула вверх по эскалатору, к выходам на посадку. Поднявшись, на минуту замерла она в раздумье, вытерла слезы, набрала в легкие побольше воздуха, словно в бездну нырять собралась, и заметалась по аэропортовым просторам в поисках того, кто когда-то давно был ею любим и очень ей дорог.
Выхватывая взглядом из толпы седые головы, Маруся бегала от одной посадочной стойки к другой, пока наконец, отчаявшись, не обессилела. Прислонилась тогда Маруся к холодной стене и только снова заплакать вознамерилась, как увидела своего Иноземца. Он стоял в двух шагах от Маруси, сосредоточенно изучая табло прилетов и вылетов.
«Сейчас я подойду к нему и возьму его за руку. Он узнает меня, обрадуется, обнимет, поцелует и…»
И тут Маруся в рассуждениях своих споткнулась.
А дальше что? Ну пойдут они в кофейню, выпьют там еще кофе, расскажут друг другу про свои отдельные друг от друга жизни, посмотрят друг другу в глаза, как тогда, в далекие былые времена, растревожат прошлое. А потом? Иноземец снова ее покинет? И снова расставание ляжет тяжестью на Марусино сердце?
Пусть лучше всё останется как есть. Пусть Иноземец никогда не узнает, что Маруся видела его, и она останется в его памяти юной девушкой, а не повзрослевшей дамой, – пусть даже мерцающей в наилучших пределах среднего возраста.
– Прощай, – громко сказала Маруся, развернулась и, не оглядываясь, быстрым шагом направилась к эскалатору.
Тут и посадку на ее рейс объявили. Маруся двинулась было искать свой выход, как вдруг вспомнила, что за кофе так и не заплатила. Побежала она обратно в кофейню. Едва нашла ее. Залетела туда, ошалевшая и встрепанная от переживаний. На ходу достала из сумки кошелек и направилась к бармену за стойкой. Но тут кто-то остановил ее, придержав за рукав.
– Не торопитесь, Марусенька! Присядьте.
Как могла Маруся не заметить Твидового Старика? Он курил свою сигару и пил кофе. Будто давеча и не исчезал никуда.
– Угощайтесь. Специально для Вас заказал.
И он поставил перед Марусей чашку капучино.
– Мне бы лучше воды, – ответила Маруся и с жадностью отпила из стакана, пододвинутого ей Стариком.
– Ну что, сделали Вы, Марусенька, выбор?
– Сделала, – кивнула Маруся. – Лечу на отдых, как и говорила.
– А ведь могло бы все иначе сложиться… – начал было Старик.
– Не могло бы. Как случилось, так и получилось. А Ваш вариант, Почтеннейший, соблаговолите оставить при себе. Позвольте мне остаться в счастливом неведении.
– Как скажете, Марусенька. Летите в свой отпуск и будьте счастливы.
– Буду. Вот увидите.
Маруся поднялась с диванчика, улыбнулась и на прощание послала Старику воздушный поцелуй.
Может быть Вам, Любезнейший Читатель, удивительно, что Маруся даже не поинтересовалась у Твидового Комильфо, кто он такой, на самом-то деле? Ведь он так Марусе и не представился. Вот и я у Маруси спросил, почему же не озадачилась она идентификацией столь занимательной персоны?
– Не посмела, – был ответ.
И так Маруся это сказала, что по моей спине мурашки пробежали. И всякое желание копаться в этой твидовой истории у меня пропало. М-да…
В самолете весь полет, до самой посадки сердце у Маруси бешено колотилось. Что было тому виной – ристретто, бессонная ночь или волнительная встреча, – да есть ли разница? Важно то, что на море Марусино сердце совершенно успокоилось. А отдых ее безоговорочно удался.
Никаких особенных последствий та встреча с прошлым в аэропорту для Маруси не имела. По воскресеньям, как и прежде, пьет Маруся кофе и, расплавляя сыр в кофейной чашке, вспоминает своего Иноземца. Правда, теперь его образ в Марусиных воспоминаниях двоится. Порой он приходит к ней из далекой юности, а порой – из недавней аэропортовой истории. И хотя оба эти образа Марусину душу греют, не может она не радоваться тому, что в ностальгических видениях Иноземца, ее, Марусин, образ присутствует в прежнем, неизменно юном виде.
Однако… что же это я?! Как мог забыть, упустить из виду и ввести Любезного Моего Читателя в заблуждение?! Ведь одно наиприятнейшее последствие той встречи для Маруси, несомненно, имеется! А именно: как ни трудно в это поверить, но по какой-то колдовской причине, сердцебиение и бессонница после употребления капучино поздним вечером более Марусю не беспокоят.
Хотите – верьте, хотите – нет.
В следующей рассказке Маруся поддается искушению пуститься в приключение и не перестает удивляться
Маруся и Алые Паруса
Если при прочтении заголовка Вас, Любезный Мой Читатель, посетили аллюзии на Ассоль и ее возлюбленного Грея, гоните эти свои заблуждения прочь. Ибо речь пойдет о вещах не столь романтических. Хотя там, где есть мужчина и есть женщина, романтическая нотка неизменно присутствует. Даже если сопряжена она с изрядной долей приземленного цинизма.
Так вот. Однажды жарким летним вечером взяла Маруся книгу и отправилась прогуляться в алтуфьевский парк. Ей и правда захотелось почитать на свежем воздухе. А совсем не то, что вы подумали. Хотя известно, что встречаются охотницы, имеющие глупую привычку приманивать мужчин, пуская в ход примитивно срежиссированную мизансцену под названием «красивая я и умная на скамейке с книгой». Надевают такие выдумщицы юбки покороче, очки помассивнее, каблучки повыше да потоньше, а книжку берут такую, чтобы в ридикюль помещалась. Садятся дамочки в позу под названием «никого не слышу, никого не вижу и ко мне не подходите», ножки нарочито сексуальным бантом складывают, губки эротично поджимают и всем своим лицом изображают читательскую сосредоточенность. И сидят они так часами, страниц не переворачивая. Как только у них терпения хватает? Ведь нечасто, наверное, жертвы в такой простецки скроенный капкан попадаются. Подобный книжно-лавочный расклад, скажу я вам, – на любителя.
Тем жарким вечером народу в парке гуляло много, и почти все скамейки были заняты. Но вот, наконец, нашла Маруся отдаленную одиноко стоящую под березкой скамеечку. Расположилась она на ней, и только достала книгу и углубилась в текст, как тут же прямо над ухом услышала:
– Не помешаю?
Маруся вскинула недовольный взор на нарушителя ее читательского спокойствия.
– Кругом все занято, – извиняющимся тоном объявил нарушитель.
Был он, если не привлекателен, то вполне удобоварим. Роста невысокого, телосложения пропорционального. Что-то в его лице Марусе не понравилось. То ли тонкие губы, то ли колючие глаза в сочетании с длинным орлиным носом выявляли в его облике нечто хищное и недоброе. Однако своеобразное обаяние в мужчине определенно наличествовало. В руках он держал портфельчик типа «дипломат», внутри которого что-то периодически позвякивало.
– Не курите? – строго спросила Маруся.
– Нет.
– Тогда садитесь.
– Ну спасибо! – картинно поклонился мужчина и расположился на скамейке.
Он раскрыл свой дипломат, достал платок, протер им лоб и шею и облегченно вздохнул.
– Ну вот. Так-то лучше… Мешаю? – осведомился он у Маруси.
– В общем, да, – без обиняков ответила Маруся, демонстративно не отрывая взгляда от книги.
– А разве книга – не прикрытие?
– Не для меня, – разозлилась Маруся. – Вы мне почитать дадите?
– Ого! Похоже, Вы не лжете. Что читать изволите?
Маруся поднесла обложку прямо к носу любопытствующего.
– О! Тезку моего изволите прорабатывать! Федор Михалыч – к Вашим услугам. А Вас как звать-величать?
– Марья Васильевна, – буркнула Маруся и закрыла книгу. – Я так понимаю, почитать мне сегодня не удастся.
– Да не сердитесь Вы так, Марья Васильевна. Можно я Вас просто Марусей называть буду?
– Валяйте, – благосклонно разрешила Маруся, убрала книгу в сумку и поднялась со скамейки.
– Куда же Вы, Марусенька? Если Вы уходите, то и я за Вами пойду. Очень Вы мне понравились. Разрешите же Вас проводить!
– Валяйте, – снова снизошла Маруся.
По столичной своей привычке Маруся шла быстрым шагом, и Федор Михалыч едва за ней поспевал.
– Куда же Вы так торопитесь? Мы ведь с Вами по парку прогуливаемся, позвольте Вам напомнить!
Маруся резко затормозила. Так, что Федор Михалыч чуть на нее не наткнулся.
– Я, Федор Михайлович, при всем моем уважении к прославленному Вашим тезкой имени, с Вами гулять не напрашивалась. А коли Вы за мной увязались, то будьте добры, успевайте. Или отстаньте уже от меня совсем.
С помощью такой непочтительной речи Маруся намеревалась избавиться от навязчивого ухажера. Но Федор Михалыч оказался крайне устойчив к Марусиной неучтивости. Он от Маруси не отстал, а прибавил шагу и сопроводил ее до самых парковых ворот. А там самовольно взял ее под руку.
– Прекраснейшая Маруся! Не откажите мне в возможности выпить с Вами на брудершафт!
Маруся отстранилась и придирчиво оглядела желающего вступить с ней в фамильярные отношения. Что-то в его хищной наружности ее все-таки привлекало. Присутствовала в его несложном образе некая пикантная жесточинка. К тому же он был напорист и не сдавался. А бойцовские качества Маруся в мужчинах всегда ценила.
– Окей, – сказала Маруся. – Куда пойдем?
Вместо ответа Федор Михалыч поднял руку и поймал такси. В такси он объявил Марусе, что везет ее к себе в гости.
– Вот как? – возмутилась Маруся. – И меня не спросили?
– Да Вы, Марусенька, не пугайтесь. У меня квартира в престижнейшем и известном всей Москве жилом комплексе. «Алые Паруса» называется. Слышали, наверное?
А как же! Маруся слышала. Но ведь это совсем в другой стороне! Как Федор Михалыч в ее-то края попал?
– А по долгу службы, Марусенька. По долгу повседневной службы.
И увез Федор Михалыч Марусю далеко от привычного ей Алтуфьево.
И хотя Маруся таких приключений побаивается, ее природная любознательность порой берет верх над всеми возможными опасениями. К тому же, временами Маруся делается склонной к авантюризму (читай «Маруся-купальщица», сезон 2). В такие моменты просыпается в Марусиной душе гномик-искуситель и, озорно подмигивая, Марусю подначивает: «В паспорт-то свой давно ли, Марусенька, заглядывала? Много ли тебе еще на приключения времени отпущено? Если не теперь куролесить, то когда же?» Порой Маруся гномику-искусителю сопротивляется, а порой сдает ему свои строгие позиции. На этот раз у Маруси не было ни сил, ни желания гномику-искусителю противоречить.
Оставив Марусю в такси, заглянул Федор Михалыч в продуктовый магазин. Оттуда он вышел без авосек, зато портфель его раздулся и еще громче стал позвякивать своим содержимым.
Алые Паруса как из-под земли перед такси выросли. Красиво высились они над Москвой-рекой и ее окрестностями. И таким романтичным показалось Марусе это приключение, что сердце ее забилось в ожидании чего-то непредсказуемо-чудесного. Федор Михалыч достал золотой ключик в виде карты доступа, и все возникающие на их пути неприступные заслоны беспрекословно отворились. И дошли они таким образом до квартиры Федора Михалыча. И ее он открыл беспрепятственно. И велел Марусе проходить и чувствовать себя как дома.
Однако чувствовать себя как дома здесь оказалось непросто. Все кругом блестело и сияло. Будто и не жил здесь никто и никогда. От мебели веяло магазинным новьем, и стояла она словно никем и никогда не оприходованная. В ультрамодной хайтековской ванной, куда Маруся заглянула сполоснуть руки, ни полотенец, ни туалетной бумаги не водилось. На кухне тоже жизни не прослеживалось – ни мыла возле раковины, ни кастрюль, бывших когда-либо в употреблении. Все идеально прибрано и по-медицински стерильно.
– Вы что же, не живете здесь, Федор Михайлович?
– Редко я здесь бываю. Купил эту квартиру по случаю, сдавать вот думаю. А живу не здесь. Давайте-ка, Маруся, выпьем с Вами водочки.
С этими прозаичными словами Федор Михалыч вскрыл портфель и достал оттуда прозрачную бутылку. А вслед за ней – нарезку дешевой колбасы и дешевого сыра. Затем, к удивлению Маруси, он извлек упаковку вяленой мойвы. А потом, к еще большему ее удивлению, – пластиковые вилки и одноразовые стаканы. Завершилось действо торжественным извлечением красного винограда.
– Для Вас, Марусенька, специально.
Наблюдая за незатейливыми продуктово-посудными манипуляциями, Маруся размышляла о несоответствии ее первоначального романтического настроя этой сымпровизированной Федором Михалычем экспозиции.
Федор Михалыч разлил по пластиковым стаканам водку и потер руки.
– Ну-с, Маруся, выпьем-с! Со знакомством!
Он уже поднял стакан, но вдруг о чем-то вспомнил и, упреждающе подняв руку, достал из «дипломата» ноутбук. Раскрыл его и, порывшись в файлах, включил японские мультики на языке оригинала.
– Люблю я, забавы ради, эту муть иногда посмотреть. Надеюсь Вам, Марусенька, тоже понравится. А теперь, Марь Васильна, дернем-ка водочки!
Маруся водку редко пьет. Тем более под такую плохонькую закуску. И так ее от первого же глотка передернуло, что она закашлялась. Федор Михалыч ей по спине стал настукивать, голова у Маруси закружилась, и побежала она к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха. А окно не открывается. Федор Михалыч кинулся ей помогать, но и у него не получилось. Зато виды на Москву-реку из окна открылись потрясающие, и, прокашлявшись, Маруся замерла в восхищении. Федор Михалыч этим романтическим обстоятельством воспользовался и ну Марусю обнимать да целовать. Но Маруся увернулась и искренне возмутилась.