Люди без прошлого

© Шарапов В., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава первая

Автобус тряхнуло на повороте – колесо провалилось в рытвину. Выпал бидон из рук задремавшей пенсионерки, покатился по проходу, весело бренча, – хорошо, что пустой.

– Что же ты делаешь, ирод проклятый! – заголосила старушка – немощная, но обладающая развитыми голосовыми связками. – Да чтобы тебя дети родные так возили! Ни дна тебе, ни покрышки!

– Макарыч, в натуре, зеньки разуй, – пробурчал татуированный небритый товарищ в кепке, надвинутой на глаза. – Ты двадцать лет на маршруте, мог бы и вызубрить эти ямы.

– Пардон, граждане, – засмеялся седой водитель, – задремал малёк. Не было тут никаких ям, видать, «зилок» шальной разбил! Откуда они только берутся?

– Откуда такие, как ты, берутся, – проворчала старушка.

Граждане возмущались, кто-то посмеивался: покатились, дескать, косточки пассажиров. Проворный отрок с копной засаленных волос подхватил бидон, сунул старушке и вернулся на место.

Павел неохотно открыл глаза. Дорогу когда-то закатывали в асфальт, этим ее достоинства и ограничивались. Проезжая часть петляла между скалами, в прорехах между глыбами зеленели леса. Вторая половина августа пока была теплой, почти без осадков. Впрочем, прогнозы на ближайшее будущее оптимизма не внушали – в средней полосе России обещали проливные дожди с похолоданием.

Встречный самосвал волочил за собой шлейф пыли. Старенький «ЛАЗ» угодил в густое облако – видимость пропала. Водитель сбавил скорость, избегая аварийной ситуации. Пыль развеялась, мелькнул дорожный знак «Гуськи». Потянулись плетни, завалившиеся заборы, яблоневые деревья со зреющими плодами. Деревушка явно не процветала. Проплыла изба сельсовета – над крыльцом развевался красный флаг.

За деревней – информационный щит: «До Плиевска – 12 км».

Болдин машинально глянул на часы. Автобус опаздывал в конечную точку минут на двадцать. Это даже не опоздание – так, задержка. Стих гул в салоне. Сидящая рядом девочка-подросток покосилась на молчаливого соседа и снова раскрыла потрепанных «Красных дьяволят». Родители ее, сидевшие сзади, дружно похрапывали. Настроение не улучшалось.

Павел снова закрыл глаза. Светлая полоса в жизни резко оборвалась, начиналось что-то беспросветное. Где она – безмятежная столичная жизнь? Еще неделю назад он – один из лучших сотрудников московского уголовного розыска, сыщик от бога. Квартира на улице Горького, оставшаяся от почившей тетушки (родители его погибли в вертолетной катастрофе на Камчатке еще пятнадцать лет назад), уважение коллег, масса друзей. Карьерная лестница тянулась в небо, надо было только забраться. Понимал, что это не само произойдет, но от работы не отлынивал. Звание капитана в тридцать лет – в общем, неплохо. Неделю не пробегал с четырьмя звездами на погонах – все рухнуло в один момент.

Обмывали новое звание в ресторане. Никогда не приветствовал он эти пьянки, а тут расслабился, решил, что можно. Давний завистник старлей Лемуров подливал водку, делался в доску своим. Казалось, что именно он – лучший друг и доброжелатель. Особо пьяным Павел не был, но осторожность потерял. Коллеги разошлись, остались самые стойкие. Возникли представительницы слабого пола. Одна понравилась. Дамам было скучно, пересели к офицерам. Слово за слово, и как-то само поехало. Впоследствии всплывало подозрение, что это Лемуров провел успешную операцию, но доказать это Павел не мог.

Женские глаза запали в душу. Барышня лучилась обаянием, потешно морщила нос. Избегал Павел Болдин случайных связей, но тут бес попутал. Даму звали Мариэттой. «Ваша фамилия случайно не Шагинян?» – туповато шутил Павел. «Фу, какой вы, – смеялась новая знакомая, – Мариэтте Сергеевне 82 года, я так плохо выгляжу? Но в чем-то вы правы, я такая же активная, целеустремленная и иногда пишу стихи».

У остроумной особы было два высших образования. Дальше ничего оригинального: прогулка в парке за рестораном «Рапсодия», такси, помпезный дом на Кутузовском проспекте, ночь с восклицательными знаками! Мариэтта была приличной женщиной и, подобно Павлу, пала жертвой. Простились на рассвете, он поспешно сделал ноги, словно чувствовал подвох. Супругом Мариэтты оказался некий генерал-майор, главный инспектор Группы советских войск в Германии. Вернулся из командировки в тот же день и обо всем узнал. Доброжелатели постарались. Скандал был такой, что тряслись стены на Петровке и отдавалось на Знаменке.

1937 год, по счастью, канул в Лету. Но последствия не замедлили сказаться. «Болдин, ты не охренел? – осведомился подполковник Зиновьев, когда Павел явился с объяснительной. – Засунь эту бумажку сам знаешь куда. Что прикажешь – гнать тебя из органов? А ведь еще вчера ты был моим лучшим оперативником… Если честно, я бы лично тебя расстрелял. Зачем мне эти головные боли? Ладно, увольнять тебя не будем, но Москве ты больше не нужен. И звания лишаешься, жди приказа. Теперь ты снова старший лейтенант, прими мои поздравления. И чтобы в ближайшие полгода в столице не появлялся. А там посмотрим. Единственное, что могу сделать, – перевод в Смоленскую область, в город Плиевск. Будешь работать простым опером. У них нехватка кадров, а местную милицию возглавляет мой хороший знакомый Ваншенин Егор Тарасович. Я ему звонил – тебя готовы принять. Исключительно ради нашей дружбы. Либо да, либо нет, другого не будет. Если нет, уходи из органов со всеми вытекающими. Если да… посмотрим, шум уляжется – когда-нибудь вернешься». «Как же так, Михаил Евдокимович? – голос Павла предательски дрожал. – Я же столичный житель, у меня квартира в Москве…» «Ты прежде всего советский человек, – отрезал Зиновьев, – куда послала Родина, там и приносишь пользу. Семьи у тебя нет, квартиру законсервируешь. По месту службы получишь комнату в общежитии. Можешь приезжать в Москву, но чтобы в Управление ни ногой! Все, иди – и не просто иди, а… сам знаешь».

История вышла пронзительно печальной. С Мариэттой больше не виделись – прошел слушок, что главный инспектор посадил жену под замок. Коллеги сочувствовали, но помощь не предлагали. В принципе отделался легко, могло быть хуже. Увольняться из органов Павел не хотел, прикипел к профессии. Даже интересно стало – что же будет дальше…

Судя по всему, ничего хорошего. 90 километров к западу от Смоленска. Да и сам Смоленск, мягко говоря, не центр вселенной. Информация о Плиевске практически отсутствовала. Райцентр, 20 тысяч населения, не город, не деревня, но места красивые – ельники, черничные боры. С одной стороны – река Каинка, вполне полноводная, приток Днепра, с другой – красивейшее Лебяжье озеро в окружении величественных скал. В городе всего две приличные улицы – Пролетарская и Героев Труда, а все прочее – переулки, боковые проезды и тупики. Несколько промышленных предприятий, элеватор. Контингент не особо криминальный, исправительных колоний в округе нет…

Павел приоткрыл один глаз. Татуированный товарищ пялился в окно. Пассажир был явно с биографией, но вел себя мирно, возможно, завязал с прошлым.

Автостанция находилась на восточной окраине Плиевска – не лучшее расположение. Водитель раскрыл двери посреди глинистого пустыря, окольцованного лачугами. Часть пассажиров побежала на остановку – здесь находилась конечная курсирующего по городу маршрута.

Павел не спешил, закинул на плечо спортивную сумку, закурил «Яву» с фильтром. Местечко, как и ожидалось, депрессивное. Частные дома, западнее – двухэтажные бараки. На фасаде одноэтажной автостанции транспарант: «26 сентября – 27-я годовщина освобождения города от немецко-фашистских захватчиков!» Шел 1970-й год от Рождества Христова, которое в Советском Союзе решительно отменили.

Павел двинулся пешком – ноша к земле не тянула. Городские окраины оставляли гнетущее впечатление. Со времен войны тут мало что изменилось. Частные дома сменились бараками, выросли пыльные тополя. Дул прохладный ветерок – предвестие грядущего похолодания. Но сегодня можно было куртку не застегивать.

Городок тянулся с востока на запад. Севернее протекала Каинка, на юге за скалами раскинулось озеро – возможно, единственная достопримечательность города. В частном секторе кудахтали куры и лаяли собаки. С лязгом и копотью работали механические мастерские. Люди озадаченно поглядывали на необычно одетого незнакомца.

За бараками пролегал пустырь со свалкой. Из живых существ – только собаки, все остальные работали или учились. Огибать горы мусора пришлось по проезжей части. Вся страна была такая – и при этом бодро шла к намеченной цели. Антураж красили только лозунги. «Верной дорогой идете, товарищи!» – значилось на воротах текстильной фабрики.

«А я, интересно, верной дорогой иду?» – подумал Павел, беспокойно озираясь.

Обнаружил табличку – «ул. Пролетарская» – и успокоился. За бараками тянулась вереница панельных пятиэтажек. В минувшие 60-е годы их строили везде – от черноморского юга до Крайнего Севера. Можно сколь угодно критиковать эти несуразные постройки с квартирами-клетушками, но жилищную проблему они облегчили. На детских площадках сохло белье, на газонах паслись коровы.

«Так вот она какая – смычка города и деревни», – подумал Болдин.

Центр Плиевска выглядел приличнее. Старые купеческие особняки перемежались зелеными зонами, остался в стороне городской парк, над ним – застывшее «чертово колесо». Работали продуктовые и промышленные магазины. За едой еще не давились, но товарный дефицит чувствовался даже в Москве. Проверять, как обстоят дела в провинции, пока не хотелось. Павел прошел мимо клуба с колоннами, мимо кафе с фривольным названием «Магнолия», мимо газораспределительной станции.

У трехэтажного здания отдела милиции, облицованного силикатным кирпичом, стояли микроавтобус «РАФ-977» с «милицейской» полосой и «ГАЗ-69» повышенной проходимости. У открытого капота курили люди в форме. Табличка на входе еще не утратила нарядный вид. Их меняли по всей стране два года назад, когда союзное и республиканские министерства охраны общественного порядка переименовали в министерства внутренних дел.

Проникнуть внутрь оказалось несложно. Дежурный изучил удостоверение, сопроводительные бумаги, пальцем показал – наверх. Лишних слов здесь на ветер не бросали. Павел поднялся по скрипучей лестнице, опасливо заглянул в полутемный коридор. Кабинет начальства находился недалеко от лестницы.

– Так-так, позвольте догадаться… – проворчал сидящий за столом товарищ, поднимая голову.

– Здравия желаю, товарищ майор, – поздоровался Павел, – капитан… м-м… старший лейтенант Болдин, командирован из Москвы…

– С единственным концертом? – товарищ в форме язвительно осклабился. Он был еще не стар, под пятьдесят, держал себя в форме, но кожа на подбородке одрябла и волос на голове осталось немного. – Насчет командировки – это ты сильно, приятель. Передо мной можешь не стараться. Зиновьев звонил, все про тебя рассказал. Ссыльный ты, а не командированный… Ладно, не греют меня твои амурные истории, будем знакомы: Ваншенин Егор Тарасович. – Мужчина поднялся, протянул руку. В целом он выглядел весомо и убедительно. – Если ты и вправду так хорош, как расписывал Михаил Евдокимович, можем сработаться. Присаживайся.

В кабинете было прохладно, даже чересчур – все форточки нараспашку. Очевидно, майор милиции не относился к теплолюбивым созданиям.

– На работу примем, люди нам нужны, – бормотал Ваншенин. – Опытные кадры – на вес золота. Не скажу, что город стонет от криминала, но милиция должна быть на высоте, согласен? Можешь оформляться. Пойдешь в отдел капитана Микульчина, это дальше по коридору, не ошибешься. Поселишься в общежитии в Конном переулке… не обращай внимания на название, там раньше работал конезавод, теперь макаронная фабрика. Что кислый такой? Хорошее общежитие, не расстраивайся. Кухня, душ, уборная – на этаже, зато комнаты просторные и стены толстые. Это для начала, посмотрим, как себя покажешь. Есть возможность встать в очередь на квартиру… Совсем ты скис, москвич, – подметил Ваншенин. – Ладно, не буду пугать. У нас страна свободная – всегда можешь в столицу вернуться. Устраивайся, знакомься с коллективом. Столовая – через дорогу. Кормят… нормально, – майор с усилием сглотнул. – Вечером топай в Конный переулок – комендант будет в курсе. Это недалеко, бодрой рысью за четверть часа добежишь. Не понравился наш городок? – смекнул майор. – Так он никому не нравится. Ничего, свыкнешься. По центру погуляй, на озеро сходи. Кстати, город скоро не узнаешь. Новый секретарь райкома товарищ Лапиков – чрезвычайно деятельный работник. Под его руководством принята программа благоустройства города. И даже средства выделены. Будем приводить Плиевск в порядок – свалки убирать, дороги в асфальт закатывать. Ладно, иди, – Ваншенин засмеялся, – а то расплачешься, а мне тут плаксы не нужны…

В просторном помещении, уставленном канцелярскими столами, гулял ветер, шевелил бумаги, едва закрепленную на стене карту района. Здесь не то что форточка – целая фрамуга была нараспашку. В углу возвышался сейф, со стены строго взирал основатель ВЧК, с обратной стороны – молодой и чернобровый Леонид Ильич Брежнев, генеральный секретарь ЦК КПСС (в общем-то, и в жизни не старый). В комнате находился единственный сотрудник – молодой паренек с узким лицом, ушастый и в очках.

– Добрый день, – поздоровался Павел, прикрывая дверь.

Сквозняк был такой, что без усилий не получилось. Молодой человек поднял голову, вздохнул. Пришелец был подтянут, аккуратно пострижен, одет необычно – в провинции зарубежная джинса была в диковинку.

– Добрый, – согласился молодой человек. – Хотя под каким углом посмотреть. Вы пришли сознаться в преступлении?

– Нет, – покачал головой Павел.

– А, понимаю, вы сын лейтенанта Шмидта, – догадался сотрудник. – Но это не к нам, это в исполком, а мы бедные.

– Снова не угадали. Болдин моя фамилия, старший лейтенант Болдин Павел Викторович, буду работать в вашем отделе.

– А, вы тот ссыльный, которого… – молодой человек не закончил, выразительно кашлянул. – Сочувствую, Павел. Про вас уже рассказали… извините. Располагайтесь, будьте как дома. Свободный стол вон там, – он кивнул на девственно чистый канцелярский стол в углу. – Только осторожнее, верхний ящик выпадает. Максимов вчера решил проверить, не осталось ли чего от вашего предшественника, так ему палец защемило.

– Спасибо, что предупредили… – стул под пятой точкой качнулся и издал подозрительный хруст, словно намекнул: не засиживайся. Верхний ящик Павел сразу вынул и пристроил за шторой – хватит двух.

– Закрою? – Болдин кивнул на окно.

– Зачем? – не понял молодой человек.

– Холодно.

– Ну, закройте, – парень пожал плечами. – Мы часто проветриваем. На свежем воздухе лучше думается.

– Есть о чем подумать? – Рассохшаяся рама с треском захлопнулась, задребезжало стекло.

– Конечно, – удивился молодой человек. – Мы же работники умственного труда. Некоторые считают, что оперативника ноги кормят, но это не так. Прежде подумай, а потом уж бегай. Чайкин, Борис, лейтенант милиции, – сотрудник снял очки и устремил на нового работника подслеповатый взгляд. – Деньгами не богат, товарищ? Обещаю, в получку отдам. Получка в пятницу, через четыре дня. Дотянуть бы на бреющем…

«Мальчик из бедной еврейской семьи», – сообразил Павел, нашаривая купюры в кармане джинсов. В провинции таких встретишь не часто, но все бывает, места под солнцем жестко расписаны.

– Пять рублей хватит? – Павел извлек сиреневую купюру с изображением Спасской башни Кремля.

– Ух ты! Балуете, – восхитился Чайкин, выбрался из-за стола, прибрал пятерку и вернулся на место, сделав лицо погорельца. – Зарплата у нас, конечно, хорошая, но маленькая, вечно не хватает. Когда отменят наконец эти деньги? Что слышно в Москве?

Вопрос, кстати, был архиважный. Деньги обещали отменить при коммунизме – как абсолютно ненужное звено между человеком и товаром. А до коммунизма оставалось десять лет – так сказали на XXII съезде КПСС. В историческом плане – просто секунда. Восторжествует социальная справедливость, каждый будет отдавать по способностям, а получать по потребностям.

– В ближайшей перспективе деньги не отменят, плохо работаем. Давно в этом городе, Борис?

– Давно, – вздохнул Чайкин. – Учился в Пскове, прокурором хотел стать, да не сбылось. Родители умерли, от бабушки ушел… У меня такая, знаешь, бабушка, – Борис заулыбался, – ей бы в гестапо работать. Потом женился, до Смоленска не доехал, задержался в Плиевске… В общем, непонятно все, – заключил Борис. – Без бутылки не разобраться.

– Понятно, что непонятно, – улыбнулся Павел. – Ничего, жизнь наведет порядок. Что по работе? Серьезные дела бывают?

– А как же, – Чайкин засмеялся. – Все вот ушли, сижу на телефоне, работаю. Нужно было книжку взять, да Микульчин ругается… это наш начальник отдела. Рутина у нас, – признался Борис. – Не Москва, где страсти кипят. Убийства только бытовые или мужики по пьяни чего не поделят. Банды не орудуют – на чем им тут поживиться? Беглые зэки не лютуют – до ближайшей колонии верст двести с гаком. Тоска, поручик… Драки, поножовщина, семейные дрязги, доходящие до рукоприкладства. Не только мужики своих избранниц дубасят. На той неделе гражданка Протасова так отделала мужа сковородкой, что чуть череп не раскроила. Мужик до автомата кое-как доплелся в милицию позвонить. Серьезно, чуть не убила своего благоверного. И было за что – этот утырок всю зарплату пропил. Вообще всю. Стоило бабе к сестре на пару дней уехать, так он закатил пир горой со своими дружками…

– Арестовали бабу?

– Не стали, все правильно сделала. К черту мужскую солидарность. Гнать таких надо из семей… или сковородки о них ломать. Вся лестничная площадка Протасовой аплодировала. А мы народная милиция – не можем пойти против народа, соображаешь? Ну, погорячилась, бывает. Мужик-то жив. Нам интересно даже стало – где она так драться научилась? Микульчин предложил ей пару уроков операм преподать – показать, как надо обезвреживать хулиганов… А больше и вспомнить нечего. – Чайкин устремил задумчивый взгляд в потолок. – Девятого числа кассу на ремонтном заводе пытались взять – аванс привезли и оставили на ночь, дураки… Но дилетанты попались: сейф поковыряли, вскрыть не смогли, а связанный сторож прекрасно слышал, как они друг друга по именам называли. Потом и взяли по его показаниям: троих молодчиков-тунеядцев из деревни Быково. Дурачье, короче. В школе плохо учились, иначе знали бы, что сейф стамеской не вскрывают и пилкой по металлу его не возьмешь. Теперь зона всему научит… 15-го числа квартиру взломали на Героев Труда – нормальная трехкомнатная квартира, последний этаж. Забрали меховые изделия, деньги, ювелирку… и по крыше ушли. Явно залетные, по наводке орудовали. Сработали умно, ни следов, ни свидетелей. Пострадавший – замдиректора свинокомплекса Ракитин, в прошлом проходил свидетелем по делу о хищениях. Жаль, не подозреваемым. А еще в Игнатьевском переулке некую бабу Женю повязали, – Чайкин оживился, – энергичная старушка, продает самогон собственного изготовления – первосортный, между прочим… по свидетельству тех, кто пил. Сколько раз ее накрывали, изымали товар, проводили разъяснительные беседы, а она ни в какую. Пенсии, говорит, на безбедную жизнь не хватает. В общем, самогон реквизировали, сделали последнее предупреждение. Жалко ее, 84 года бабке, рассказывала, как с Котовским в одной тачанке каталась…

– Да, не Москва, – констатировал Павел. – А за этим столом кто работал? – он осторожно постучал по столешнице.

– Нет его больше, – охотно отозвался Борис. – Скончался дорогой товарищ, Малышев Виктор Семенович. На этом месте его инфаркт и подкараулил. Сидел, работал, ничто не предвещало, вдруг голову уронил, задергался… Вдвоем мы с ним были – как с тобой сейчас. Только ты живой, а он нет. Месяц назад случилось. Хороший человек был, только пожилой уже, возглавлял нашу первичную партийную организацию. В РОВД 12 человек – члены КПСС. Напрягся ты что-то, Павел, – Чайкин прищурился. – Не бойся, место не проклято, ну, помер человек, с кем не бывает…

– Со мной еще не бывало… Слушай, а Микульчин скоро придет? Рабочий день в разгаре, это ничего?

– Эй, поосторожнее, – забеспокоился Чайкин. – А то и впрямь придет. Был уже с утра, потом в больницу побежал. Нездоров Константин Юрьевич, язва не дает покоя, ходит через день на процедуры. Обычно вечером, но сегодня – вот так, с утра.

Отворилась дверь, тяжело ступая, вошел мужчина – жилистый, сухой. Он был еще не старый, лет пятидесяти. Жесткие волосы были тщательно выстрижены, помечены мазками седины. Чайкин укоризненно глянул на Павла: ну, и зачем спросил?

Обнаружив в комнате постороннего, мужчина нахмурился. Болдин поднялся.

– Это тот самый, товарищ капитан, – скупо пояснил Чайкин. – Вроде нормальный, не заносчивый, как все москвичи.

«А вы со всеми москвичами знакомы, товарищ лейтенант?» – чуть не сорвалось у Павла с языка.

– Разберемся, – у начальника отдела был неспешный хрипловатый голос. Обменялись рукопожатием, Микульчин направился к столу в центре комнаты. Проблемы со здоровьем были видны невооруженным глазом. Человек тяжело ходил, плохо дышал. Когда садился, не сдержал гримасу боли.

– Все в порядке, Константин Юрьевич? – участливо спросил Чайкин.

Микульчин отмахнулся:

– Нормально. Где все?

– Работают, товарищ капитан. Ну… так они сказали. Чекалин пошел опрашивать свидетелей драки на Мостовой. Максимов на пристань убежал – там ЧП.

– Ладно… – Микульчин хмуро уставился на новенького. В глазах начальника отдела застыла затаенная печаль. – Значит, ты у нас Болдин, которого так расхваливал Ваншенин… Понял уже, что это не Москва?

– Понял, товарищ капитан.

– В партии состоишь?

– Нет, товарищ капитан.

– Надо состоять, товарищ старший лейтенант.

– Понимаю, товарищ капитан. Разрешите не сегодня? Не готов еще.

Хрюкнул Чайкин – и тут же сделался серьезным, даже озабоченным.

– Вижу, что не готов, – взгляд начальника скользнул по потертой джинсовой ткани. – Ладно, живи пока, посмотрим, что ты из себя представляешь. Уже устроился?

– Нет, Константин Юрьевич, только прибыл – и сразу сюда.

– Один, без жены?

– Чтобы она ему всю ссылку испортила? – хихикнул Чайкин.

– Не женат, товарищ капитан.

– Ну, конечно, не сообразил, – Микульчин тяжело вздохнул, стал перебирать папки на краю стола.

«Я же здесь со скуки подохну», – тоскливо подумал Болдин.

Срочными делами, от которых зависит судьба страны, отдел явно не перегружен. Мог бы уйти в работу – но нет. И чем глушить тоску по утраченному? Алкоголем? Рано еще, да и нет подобного опыта.

Отворилась дверь, ворвался крепыш с широкой физиономией и густыми волосами. Модные баки сползали по вискам почти до скул. Жилетка и клетчатая рубаха смотрелись еще ничего, а вот пижонские туфли с острыми носками – хуже некуда. Провинциальная мода была сурова, как сибирская зима.

– Представляете, товарищ капитан, на Каинке потерпел крушение прогулочный теплоход! – объявил крепыш. – Из Бакатино к Днепру шел. Народа на борту – полно. Экспедиция какая-то, дачники, просто отдыхающие. Аккурат напротив нас и навернулись.

– Это как? – не понял Микульчин. – Как на нашей Каинке можно навернуться?

– Ну, не то чтобы совсем, – смутился парень в безрукавке, – сошли с фарватера, сели на мель…

– Ошибка пилотирования, – подсказал Чайкин.

– Точно, – согласился крепыш. – А еще закусывать надо при управлении крупногабаритными плавсредствами. В общем, теплоход брюхо пропорол, но по инерции двигался дальше, с мели сошел – и к причалу… Пока дошел, тонуть начал. Народ – в панику, кто на причал перепрыгивает, кто в воду сигает – а потом вплавь до берега… Полностью не затонул, глубина небольшая, но осел основательно. Теперь торчит на причале – картинка, я вам скажу. Спасательная команда из береговой конторы прибыла, давай людей с теплохода эвакуировать… В общем, все живы, особо пострадавших нет, но есть крупный материальный ущерб – целый теплоход. Просто так его не вытащишь, пробоину надо чинить, воду откачивать. Теперь у нас, как в Севастополе, есть собственный памятник погибшим кораблям. Максимов, – оперативник сунул Павлу широкую ладонь, – Владимир Максимов, старший лейтенант, оперуполномоченный. А ты тот самый, о котором все уши прожужжали? Ну, как вам новость, мужики?

– А что, незабываемо, – оценил известие Чайкин. – Такую прогулку на всю жизнь запомнишь.

– Прокурорские работают, – добавил Максимов. – Пока не выяснят обстоятельства, никого не отпустят. Членов команды, конечно, задержат, капитана точно посадят, даже если не виноват, у руководства порта приписки будут крупные неприятности…