Карфаген 2020. Восхождение
Эйзер рассмеялся, но быстро совладал с эмоциями.
– Допустим, так. Допустим, Боэтарх медленно убивает мою дочь для того, чтобы я отдал тебя ему, и если сделаю это, она выздоровеет…
Пожимаю плечами:
– Не факт, что ментальное воздействие имеет обратную силу. Но даже если так, тебе придется признать его власть над собой и своим родом, а ты слишком тщеславен, чтобы пойти на это.
Ненадолго Гискон смолкает, трет подбородок, морщится и наконец спрашивает:
– Какие же силы движут тобой?
– Танит. Боэтархом – Ваал. В мире больше нет единства. Как и не будет Белого Судьи. Только он или я.
И снова молчание. Взор Гискона устремлен вдаль, он напряженно думает, вскидывает голову.
– Ты в силах помочь моей дочери? Я готов поверить хоть в Ахура Мазду, лишь бы она жила.
– На твой вопрос мне хотелось бы ответить под детектором лжи или сывороткой правды, чтоб ты не пытался уличить меня во лжи.
– Не тяни. Если понадобится, повторим, как ты хочешь.
Еще раз все обдумав, решаю раскрыть карты. Придумывать подходящую версию нет времени, да и она не выдержит проверки. Правда путь фантастична, но у нее есть логика.
– Мои способности не статичны, я расту, умения растут. Сейчас я на второй ступени развития и ограничен в возможностях, потому могу лишь временно стабилизировать ее состояние. Ремиссия продолжится тридцать два дня. За это время я рассчитываю прокачаться и полностью снять воздействие. Согласен, похоже на то, что я стараюсь держать тебя на коротком поводке, но это не так.
– Да, похоже, – кивает Эйзер, глядя неотрывно. – И если бы я не изучил твою стратегию на Полигоне и средства достижения целей, то сбросил бы тебя с флаера. Ответь на еще один вопрос, и закроем тему. Что тебе нужно для усиления?
– Совершить сто добрых дел, – отвечаю я, так же не сводя с Гискона взгляда.
Грустно ухмыльнувшись, он кивает своим мыслям, мотает головой, смеется.
– Невероятно. Я склонен полагать, что сказанное тобой – правда. И это объясняет странности твоего поведения: борьбу с преступностью, с донорскими фермами, желание всех спасти на Полигоне. Да ты устал бы подводить мистификацию под такое логическое обоснование! А так же, если мыслить логически, можно предположить, что способности у тебя недавно… И, – глаза его округляются, – ты получил благословение Танит? Она выбрала тебя?
А вот об Элиссе знать ему незачем.
– Не она. Скорее Мелиар Делла, программа «Крысоед» – слышал? Мне установили нейросеть, и я не сдох, как остальные подопытные, но что-то пошло не так. Но может, «не так» – и есть изначальная задумка. Я иногда слышу в голове голос Танит, а иногда и вижу ее.
– Старый проходимец Делла! – вскрикивает Гискон, теряя хладнокровие. – Теперь ясно, что ты не лжешь. Теперь по Дари. Каковы ее шансы выздороветь без, скажем так, мистики?
– Мне пришла информация, что вероятность положительного исхода – ноль процентов. Операция убила бы ее. Или она умерла бы в течение нескольких дней. Как я понял, Боэтарх уже списал тебя со счетов, либо же и не планировал снимать проклятье.
– Почему же, у меня есть несколько дней, чтобы связаться с ним и прекратить это, – припечатывает Гискон и берет паузу, а я чувствую ледяную волну, поднимающуюся по позвоночнику. – Но не буду. Думаю, ты сам поймешь почему. – Он поднимается и, сверкая глазами, бьет кулаком по столу. – Потому что с террористами нельзя вести переговоры. Идем, поможешь моей девочке.
– Там камеры и стеклянная дверь, будут происходить странные вещи, лучше привести ее сюда. Ритуал быстрый и безболезненный, но есть одно «но» – ей придется отречься от Ваала, и я не знаю, имеет ли процесс обратную силу.
– Если это поможет, я готов поклоняться хоть Аиду. – Поглощенный идеей вылечить дочь, Гискон всячески демонстрирует, что ознакомлен с запрещенными трактатами.
Гискон уходит за дочерью, оставив меня одного. Стоило ли открываться ему? Или следовало продавить, навязать свои условия, а мои способности окутать мистическим флером? Интуиция в этот раз пришла в согласие с жизненным опытом, и я выбрал привычную модель поведения: не врать тем, с кем имею дело.
Возвращается Гискон минут через пять, все так же в своем противочумном костюме, придерживая девочку за талию, усаживает ее на стул. Я тоже не снимаю защитный костюм, занимаю стул напротив нее. Поглаживая ее по руке, Эйзер говорит:
– Дариэлла, этого человека зовут Леон, он поможет тебе. Будут происходить странные вещи, но ты не бойся, все под контролем, делай так, как он говорит.
Гискон отходит, скрещивает руки на груди, я касаюсь ее предплечья.
– Просто повторяй за мной и лучше закрой глаза. Ты будешь задыхаться, будешь кашлять, но это пройдет. Главное не открывай глаз.
– Ей нельзя кашлять, у нее может горлом хлынуть кровь, – напоминает о себе Гискон.
– Не хлынет. Дари, закрывай глаза и не просто отвечай на вопросы, а верь в то, что ты говоришь. Тогда ты точно поправишься уже завтра. Дариэлла, отрекаешься ли ты от Ваала?
– Отрекаюсь, – кивает она.
– Отрекаешься ли от всех прислужников его?
– Отрекаюсь.
– Отрекаешься ли от всех темных дел его?
– Отрекаюсь.
Зная, что последует, подхожу к девочке, чтобы подхватить ее, когда начнутся приступы кашля, и вовремя: тело Дари выгибает дугой, по ней прокатывается волна судорог, опрокидывая стул – ловлю его, держу девочку на руках, пока у нее приступ. Гискон бросается на помощь, но выставляю руку вперед.
– Так всегда и у всех. А теперь смотри внимательно.
Дари затихает, несколько раз кашляет и сплевывает на пол знакомый мне черный сгусток, который ведет себя активнее, чем у других: отращивает ложноножки, пытается отползти, тянется к Гискону. Передернув плечами, он отступает на шаг и спрашивает, тыча пальцем в субстанцию:
– Это что еще такое?
– Частица Ваала. Можешь снимать видео, чтоб не говорил, что стал жертвой морока.
Гискон срывает с пояса выключенный коммуникатор, направляет камеру на сгусток, который, еще немного подергавшись, истаивает; и стоит, снимая белый пол. Он побледнел, губы его подрагивают.
– Когда нам делают тату на седьмом шейном, мы проходим инициацию, в нас поселяется такая штука и питается нами, – объясняю я. – Если не удалить ее и не отречься, она не даст ничего сделать.
Дариэлла затихает и засыпает на моих руках здоровым сном, а впечатленный Эйзер пересматривает запись с черной субстанцией, сводит брови, кривится, смотрит снова, мотает головой.
– Девочка уснула, – говорю я, баюкая Дари, она легкая и худая, как дети трикстеров. – Когда проснется, ей зверски захочется есть.
Эйзер вскидывает голову, потирает шею так, будто что-то ему мешает.
– И во мне живет такое существо?
– Во всех, кому нанесли тату.
Увиденное так впечатлило его, что из хладнокровного и высокомерного хозяина мира он превратился в сбитого с толку напуганного человека, понявшего, что он игрушка в руках куда более могущественных сил.
– Давай проведем ритуал отречения, мне не нравится чужеродный агент в моем теле.
– Я бы не спешил. Возможно, тогда Боэтарх тебя засечет и попытается ликвидировать, а я пока не могу тебя защитить. Знать бы, на что он способен! Но для этого надо взглянуть на него вживую.
Идем в палату Дари, укладываю ее на кровать, Эйзер накрывает дочь простынею, внимательно смотрит, как она дышит, улыбаясь во сне. При внешнем спокойствии он очень эмоционален и сентиментален, вот сейчас маска равнодушия на лице разгладилась, и от него буквально повеяло теплом. Спасибо, эмпатия, ты помогаешь мне понимать людей.
Персонал, конечно же, следит за нами по камерам, и тонкая женщина, которую я уже видел, бежит сюда, и на ее лице читается упрек. Она понимает, что рискует должностью, нарушая приказы владельца корпорации, но ее и правда волнует жизнь пациента. Гискон ведет себя достойно: кладет руки ей на плечи и говорит:
– Спасибо, Рианна, за заботу о моей дочери. Поверь, это была необходимость. Сейчас ей ничего не угрожает, она спит.
Косясь на меня, врач, спрашивает о грядущей операции, а я сканирую женщину, мне интересно, с какого она уровня, и результат удивляет: Рианна Роу с пятого! Всего известно тридцать пунийских родов, допущенных на пятую ступень, восемнадцать великих и шесть величайших, в руках которых реальная власть. Раньше я думал, что пятый уровень обслуживают беты с четвертого, а оказалось, тут только пунийцы из менее успешных родов и рабы-гемоды, которым живется лучше, чем дельтам на втором. И еще где-то есть рабы, сами себя продавшие через сервис «В добрые руки».
А сейчас со мной, человеком без рода и племени, на равных разговаривает сам Эйзер Гискон, глава величайшего рода, и, похоже, настроен принять мою сторону. Он по-прежнему сканирует меня взглядом, не доверяет.
Врач, покачав головой, оставляет нас одних.
– Говоришь, тебе надо взглянуть на Боэтарха? Что ж, взглянешь, но прежде тебе нужно выполнить свою часть уговора.
– Усмирить толпу? Сделаю. Но прежде повидаюсь со своими людьми.
– Только наш разговор – строго между нами. Даже своим о нем не говори. Сопровождать тебя я не буду, чтоб не привлекать внимание, и обеспечить конфиденциальность при общении никто не сможет.
– Ясное дело. Каков план?
– Тебя освободили потому, что так хочет народ, – он презрительно кривится. – Скажешь толпе что-то типа: «Эти сволочи с верхних уровней больше не могут сдерживать народный гнев, и вот-вот начнутся погромы. Много наших погибнет, этого нельзя допустить». Примерно в этом ключе успокаиваешь своих. Потом полетишь к толпе, спичрайтер даст тебе текст. Хотя ты и так отлично справишься. Поблагодаришь толпу, расскажешь про справедливость и так далее. Они должны пойти за тобой, направить свой гнев с пользой. А дальше я помогу тебе организоваться, раскроем пару-тройку громких преступлений, казним коррумпированных полицейских, и пусть недовольные гоняют филинских бандитов.
Делаю заметку, что великий род Филинов контролирует преступный мир. Эйзер, продолжает, сверкая глазами:
– Я останусь здесь. О нашем уговоре, а тем более о том, что митинги отчасти срежиссированы, точнее, направлены в нужное русло, никто не должен знать. Телохранители сопроводят тебя туда, где ожидают твои люди. Первого пилота зовут Лераттон, можешь полностью ему доверять.
Глава 3. Власть толпы
Пока летим, изучаю телохранителей, один оказывается жителем пятого уровня, но первой ступени, где обитают пунийцы из некогда великих родов, которым не удалось удержаться наверху. Похоже, пятый уровень – для пунийцев, обслуживают их бесправные рабы, а не беты и гаммы, если последние и есть, пока они на глаза мне не попались.
А вот Лераттон – бастард Эйзера, причем появившийся на свет гораздо раньше его официальных детей, он мой ровесник, ему тридцать один год. Интересно, известно ли ему, кем он приходится Эйзеру? Наверняка, он копия отца, такой же подтянутый, высокий, узколицый, только глаза не разные, а оба зеленые.
Черт! Я недопустимо мало знаю о пунийцах и о величайших родах, с которыми мне предстоит взаимодействовать. Известно, что родов, допущенных на пятую ступень, тридцать. Величайших, в чьих руках реальная власть – пять. Гисконы курируют нефтяные вышки на сабском полуострове, держат телевидение и средства массовой информации по всему миру, в эту область лезут родственнички Элиссы, Магоны, и даже создали два оппозиционных канала. Магоны владеют Уруссией, они – короли ресурсов. Боэтархи – это технологии: компьютеры, флаеры, оружие, в последней отрасли они конкурируют с Филинами. Барки, потомки великого Ганнибала – своего рода противовес Магонам, они владеют ресурсами мятежной Карталонии.
О менее влиятельных родах мне известно только то, что их еще двенадцать. Неплохо бы получить консультанта, который поможет лучше ориентироваться в витиеватых взаимоотношениях пунийцев, иначе я не смогу работать эффективно. На ум сразу же приходит гемод Рэй, скрывающийся на первой ступени. Вот кого бы перетащить сюда! Он и пунийскую систему хакнет. Буду идти к цели последовательно, сперва надо разобраться с моей командой, они, наверное, к расстрелу готовятся, с ума сходят.
Все время полета я пытаюсь воссоздать в голове карту и понять, куда меня везут. В пути мы провели минут пятнадцать, спустились на четвертый уровень, вторую ступень, и флаер залетел в открывшийся люк в стене ступени зиккурата. После считывания информации с сетчатки Лераттона, на лифте опускаемся, похоже, аж на третий уровень к гаммам, где обстановка проще, и я чувствую себя уверенней.
Путь заканчивается в комнате, где спиной ко мне, потирая запястья, стоит… Надана. На ней изодранная борцовка и штаны с карманами – униформа полигона. В грязных волосах, торчащих в разные стороны – оранжевая пыль пустыни. На шелест открывающейся двери она оборачивается, и на ее лице злость сменяется удивлением, потом – радостью и снова удивлением. Дрогнув, ее губы растягиваются в улыбке.
– Леон? Твою мать, что происходит? Что с остальными?
Окидываю взглядом комнату, замечаю восемь камер, кошусь на Лераттона. Обнимаю сбитую с толку Надану и шепчу на ухо:
– Все позже. Нас пишут. – И говорю уже громче. – Я постараюсь вытащить отсюда всех вас.
– Нас это кого? – Она кладет руки мне на плечи, заглядывает в глаза. – Что произошло? Лекс жив? Они взбеленились, что ты захватил базу гемодов?
– Да. Лекс жив. – Обращаюсь к Лераттону: – Мне бы хотелось, чтобы вся команда собралась здесь, можно устроить?
Телохранитель, как и Эйзер, высокий, поджарый и бледный, отворачивается от нас, говорит в коммуникатор:
– Задержанных на Полигоне – в допросную. Срочно. Да, всех. Не обсуждается. Распоряжение Эйзера Гискона.
Надана забывает о правилах приличия и присвистывает.
– Хрена се! Этот чел тебя слушается? – Она щипает себя за руку, мотает головой. – Бре-е-ед! Так что происходит, Леон?
– Считай, что мы почти свободны. Все соберутся – расскажу.
Удивляет, что Надана реагирует так вяло – или еще не верит происходящему, или выгорела. Пока ждем остальных, она рассказывает, что произошло на Полигоне: прилетели полицейские на флаерах, связали ее и Лекса, зачитали обвинение в нарушении правил и увезли, поместили в одиночку без окон и дверей, и она ничего не знает о судьбе остальных. Ее не допрашивали, никто ничего не объяснял.
– Допустим, я виноват, – говорю на камеры. – Но вы-то при чем? Вас-то зачем арестовывать?
Она пожимает плечами, оборачивается на шелест отъезжающей двери и бросается на Лекса, целует его, нашептывая: «Слава богам, живой». Парень же глядит на меня, хочет что-то спросить, но Надана сжимает его в объятиях, перетягивает внимание на себя.
Следующим, нервно озираясь, порог переступает маори Тейн, замирает, его брови взлетают, глаза округляются, губы растягиваются в улыбке, и белоснежные зубы контрастируют с коричневой кожей.
– Льеон?
Потеснив его, входит карталонец Вэра – как всегда фундаментальный и невозмутимый. Он будто и не рад своему освобождению, смотрит на меня в упор и спрашивает:
– Что тут происходит? Это очная ставка? – Он поворачивается к Лераттону. – Дознаватель?
Хлопаю в ладоши, чтобы привлечь внимание.
– Начнем с того, что я безумно раз вас видеть в целости и сохранности, и у меня только хорошие новости. Я вас отсюда вытащу, и очень скоро. У нас высокие рейтинги на шоу, и зрители очень недовольны тем, что нас задержали. Настолько недовольны, что вышли на улицы с требованиями признать нас победителями и освободить. – Надана отвешивает челюсть, даже о Лексе на миг забывает, Тейн продолжает улыбаться, Вэра хмурится. Продолжаю: – Эйзер Гискон согласен выполнить их условия.
– Какие? – Вэра вскидывает бровь, не веря своим ушам.
– Освободить нас и дать то, что было обещано победителям. Все хорошо, расслабьтесь!
– Сам Гискон согласен? – прищуривается Лекс, зато Надана подпрыгивает с криком «Йо-хо», едва не ударившись головой о потолок.
Даже с Вэры слетает невозмутимость, он хлопает округлившимися глазами, собрав кожу на лбу гармошкой.
– Условие Эйзера: я успокаиваю толпу, он делает нас победителями Полигона.
Вэра все так же скептичен.
– Ты уверен, что получится?
К нам подходит Лераттон и молча включает коммуникатор, находит канал, где транслируется митинг, протягивает Вэре.
– Обратите внимание на транспаранты.
Карталонец смотрит в экран, оттопырив губу, и – неужели? – улыбается. Коммуникатор идет по кругу, к Надане попадает в последнюю очередь, и она говорит:
– Ты уверен, что они тебя послушают?
Беру из ее рук коммуникатор, возвращаю Лераттону. Я не могу им рассказать, что протесты отчасти срежиссированы, потому говорю максимально уверенным голосом:
– Все получится, уже почти получилось. Но вам придется некоторое время провести здесь.
– Как заложникам? – интересуется Лекс.
– Нет. Просто пока нельзя светиться. Для людей мы – несчастные узники, и должно еще некоторое время оставаться так. Потом на нас обрушатся журналисты, и жизнь перевернется. Так что будьте готовы, и вот этого я не говорил. Поняли? Из нашего освобождения сделают шоу, вас предварительно проконсультируют. Будьте готовы. Все вопросы потом.
Вроде и тайну Гискона не выдал, и команду подготовил.
– Хрена се девки пляшут, – восклицает Надана. – народ, так ведь круто же! Вы прикиньте, мы таки победили! Леон, и все благодаря тебе. Это тебя зрители полюбили больше всех!
Вэра молча пожимает мне руку, стискивая ладонь. Улыбчивый Тейн подходит танцующей походкой, похлопывает по спине. Лекс сдержанно кивает и чуть поднимает уголки губ.
– Времени мало, – говорю я. – Мне пора лететь. Но скоро вернусь. Готовьтесь, работы предстоит много.
* * *С высоты птичьего полета толпа напоминает бурлящую кашу. Я опускаюсь на парящей платформе в окружении охранных дронов, и однородная масса распадается на тысячи голов – лысых, темных, светлых, рыжих. Отдельные идиоты взяли с собой детей и посадили на плечи. Третий уровень, благополучные гаммы вышли сказать свое «фе» пунийцам и замерли в ожидании чуда. По плану после выступления перед гаммами у меня более агрессивные дельты со второго уровня.
Обретя эмпатию, я научился улавливать малейшие колебания настроения, а сейчас ощущаю ярость раззадоренной толпы, пронизывающую насквозь. Напряжение достигло апогея и вот-вот выльется в погромы. Исчезла сила, сдерживающая ненависть, копившуюся веками, и Гискон рассчитывает, что прокладкой между пунийцами и остальным миром стану я. Как же он ошибается!
Среди этих людей наверняка есть вооруженные из того же братства Топора или провокаторы из преступных группировок, не заинтересованных в том, чтобы волнения прекращались. Потому, пока платформа не замечена, к толпе пикируют охранные дроны, управляемые операторами, и только потом спускаюсь я.
На мне самая последняя модель бронежилета, платформ на самом деле пять, объединенных в одну. Если в нее выстрелят из плазмогана, она распадется, и у меня появится шанс выжить, перепрыгнув на неповрежденный фрагмент.
На тридцатиметровой высоте платформу наконец замечают, внизу начинается оживление, запрокидываются головы, по толпе прокатывается рокот, где не различить отдельные слова. Я ощущаю азарт, подпитываюсь злостью, чтобы слова звучали убедительно. Платформа зависает в середине площади возле традиционной статуи Ганнибала на слоне.
Правильнее было бы перебраться на слона, но остаюсь на платформе в целях безопасности. По сценарию Гискон уже обратился к людям по телевидению, признал свои ошибки и пообещал меня и мою команду признать победителями Полигона. Трансляцию я смотрел. Его агенты по моей просьбе выдвинули дополнительные требования: Надане, Лексу, Тейну и Вэре обеспечить гражданство на четвертом уровне – чтоб вселить надежду в толпу: отныне у выдающих гамм, бет и дельт появилась возможность перебраться уровнем выше. Последнее обещание Гискон выполнять не собирается, но у него свои планы, а у меня свои.
– По периметру чисто, – отчитывается Лераттон. – Пора начинать.
Платформа зависает на уровне слона, чтоб меня было видно людям. Они убегают из-под ее дна, орут, тянут руки, слышу свое имя, лица озаряются радостью, словно я – избежавший казни их близкий родственник.
Чтобы меня было видно всем, дроны транслируют над площадью мою голограмму в пять человеческих ростов. Агенты, внедренные в толпу, по команде дружно скандируют:
– Ле-о-нард! Ле-о-нард!
Остальные подхватывают, и вот уже вся площадь ревет, тысячи глаз смотрят на меня. В этот же момент мои голограммы разворачиваются над остальными площадями, я ведь не могу быть во всех местах одновременно.
– Эйзер Гискон сдержал обещание, – говорю усиленным динамиками голосом, моя речь транслируется дронами, чтобы было слышно всем. – Спасибо вам! И вот я на свободе. Многие из вас помнят, что я обещал. И теперь у меня есть возможность сдержать обещания!
Ненависть толпы оборачивается обожанием, подогреваемый их верой, я говорю и говорю – о том, что полетят головы коррумпированных полицейских, простым людям не надо будет бояться, что кто-то похитит их детей. О том, что первым делом я разорю питомники, где детей выращивают на органы. Добьюсь того, что кастовая система рухнет, и каждому воздастся по заслугам.
– Отныне все равны! На первом уровне тоже люди, даже их нельзя убивать безнаказанно.
Как ни странно, последняя реплика вызывает мощнейший всплеск благодарности. Видя, что есть контакт со слушателями, заканчиваю речь:
– Среди вас есть провокаторы, готовые открыть огонь. Полицейские заинтересованы в том, чтобы беспорядки прекратились, если кто и будет стрелять – это провокаторы от преступных группировок. Те, кто хочет грабить и убивать. Чтоб не пролилась кровь, пожалуйста, расходитесь по домам. Я прослежу за тем, чтобы все требования были выполнены.
– Звездеж! Знаем мы вас! – орут в толпе. – Как всегда, пообещают и не сделают!
– Все мои действия будут транслироваться, Гискон обещал выделить отдельный канал. Следите за новостями. Они, – запрокидываю голову, глядя на пятую ступень, – боятся нас. Вы сделали так, что с нами теперь считаются. И если условия будут нарушены, мы снова выйдем на площади. Мы больше не бессловесная масса.
Вскидываю сжатый кулак, люди орут, делая так же.
– Нам предстоит колоссальная работа, но мы выстоим! И сделаем мир лучше. Пора расходиться по домам. Трудясь на благо каждого, вы тоже делаете мир лучше. Спасибо вам, друзья!
Подождав, пока закончится ликование, делаю знак, чтобы поднимали платформу. Охваченный азартом, не сразу замечаю, что медальон раскалился и жжет. Нажимаю на кнопку коммуникатора, переключаясь на внутренний канал связи:
– Опасность.
Доносится обеспокоенный голос:
– Где?
– Где-то рядом со мной. Быстрее поднимайте платформу!
Когда она поднимается метров на пять, среди толпы начинается оживление. С визгом шарахаются женщины, мужик в серой футболке выхватывает плазмоган, целясь в платформу, я тоже достаю пистолет, но понимаю, что враг меня опережает, а охранные дроны висят дальше и не могут поразить цель, не зацепив мирных.
В последнюю секунду парень в красной ветровке бьет провокатора в висок. Заряд плазмогана приходится по слону внизу, и ударной волной переворачивает платформу, осыпая ее осколками, она распадается на пять частей, успеваю сгруппироваться, хватаюсь за край той, что оказалась ближе, но подтянуться, не перевернув маленькую платформу, не получается.
– Цел? – обеспокоенно спрашивает Лераттон.
– Цел. Опустить платформу!
Приземляюсь, и близстоящие люди с радостным ревом бросаются ко мне. Стрелявшего, видимо, уже обезвредили. Улыбаясь, пожимаю тянущиеся руки, хлопаю по спинам. Восторженная девчонка протягивает маркер, и я расписываюсь на ее блузке, потом – на сумке старушки, на руках, щеках, платках, салфетках, одежде. Позади стоящие напирают, им тоже хочется быть причастными к рождению нового мира.
– Ты в порядке? – звучит из динамика в ухе.
– Да. Три минуты, – отвечаю я, не прекращая улыбаться и раздавать автографы.
Утомившись, даю команду, чтоб снижали платформу, но люди виснут по ее краям, не давая ей взлететь, и приходится подниматься на маленькой центральной, а на остальные взбираются митингующие.
– Что делать? – звучит в ухе растерянный голос.
– Катайте народ, пусть празднуют, развлекаются. Дальше все по плану.
* * *На четвертом уровне пересаживаюсь на такую же платформу и отправляюсь к дельтам на второй, на родину, так сказать. Хотя тут народ более голодный, злости больше и атмосфера помощнее, мне не удается попасть в струю и сказать так же зажигательно, потому что я нахожусь на площади примерно в двух километрах от дома Помпилиев, и все мысли об Элиссе. Я уверен, что она ждет меня и сейчас смотрит трансляцию, а я не могу подать ей знак. Встретиться тем более не могу, я сейчас на виду, пойти к ней – все равно, что подставить ее под удар. Меня будут стараться отследить и ликвидировать – как люди Боэтарха, так и отморозки из братства Топора, никто не должен знать, что у меня есть слабое место. Наверх забрать Элиссу тоже невозможно: ее сразу же казнят из-за того происшествия с Боэтархом, и даже я не смогу помочь. Поймет ли она, что я не забыл о ней, получив власть?