Авиатор: назад в СССР 5
Чего уточнять? Дайте сесть, а потом будете размещать, кормить, поить и разбираться с нами. Мысль была о том, что какой-то неадекват сидит в кресле руководителя, совершенно незнакомый с понятием «оказание помощи терпящим бедствие».
– Сто девятый, если есть возможность, запросите посадку на своём аэродроме. Вас ставить негде.
Вот это причина! Удивляет меня такой подход к оказанию помощи в нашей армии.
– Островной, я Сто девятый, топлива на Дворцовый уйти у нас не хватает. У Сто восьмого повреждения, как приняли? – повторил я.
Может, просто не понял руководитель полётами? Странные какие-то ответы у местной группы руководства.
– Сто девятый, я повторяю… – снова начал отвечать представитель «Островного», но на заднем плане послышался довольно грубый голос.
– Я тебя сейчас уконтропуплю! Дай им посадку!
Пока я изрядно потел в районе спины, а местный управленец воздушным движением раздумывал садиться нам в Бокайды или прыгать в районе Ташкента, нашёлся на том конце приниматель правильных решений.
Похоже, что сейчас нам точно разрешат посадку. От такой встряски даже меня взбодрило, пусть и не было ещё возможности этим вечером расслабиться.
– Сто девятый Островному! Заход рассчитываете сходу? – вышел на связь уже другой человек, голос которого был гораздо увереннее и солиднее.
Как мне кажется, это и есть руководитель полётами. А тот, кто разговаривал с нами изначально, наверняка дежурный по приёму и выпуску воздушных судов или какой-нибудь молодой руководитель зоны посадки, пришедший недавно в полк. Вот молодёжь и не сообразила.
– Точно так. Посадка парой.
– Принял.
– И… и медиков, – прохрипел в эфир болезненный голос, похожий на Валерин.
– Понял. Медицинскую помощь обеспечим, – ответственно заявил руководитель полётами.
В Бокайды посадку я ещё не делал, но здесь заход на полосу гораздо проще, чем в Осмоне. Местность пустынная, сухая, минимум растительности, а ближайшие холмы далеко от лётного поля. Именно поэтому летом здесь жарко, как в степях Владимирска.
В эфир уже начал кричать речевой информатор на самолёте, что на борту аварийный остаток топлива.
– Сто восьмой, дотянете до аэродрома? – запросил руководитель полётами.
– Островной, дотянем. Посадка с ходу, снижение… снижение рассчитываю с двадцати пяти километров, – тяжело произнёс Валера.
Даже не могу себе представить, что там в кабине у моего командира звена. Такое ощущение, что он серьёзно ранен и из последних сил держится в сознании.
Вместе приступили к снижению. Постепенно убираю обороты и ручку отклоняю на себя. Полосу видно на большом расстоянии в такую светлую ночь, и она нас приветливо встречает огнями подхода и прожекторами.
– Островной, Сто девятый, дальний прошли, посадка парой.
– Сто девятый, посадку разрешаю, ветер боковой справа до шести метров, – выдал условия руководитель полётами.
Валера начал проседать. Его МиГ продолжал покачиваться из стороны в сторону, так и норовя задеть меня и сесть до полосы. С такой амплитудой мне опасно с ним заходить на посадку, но, возможно, только наблюдая меня справа от себя, он может сесть.
Лишь после ближнего привода, Гаврюк выровнялся. Касание у него вышло жёсткое, но в пределах ограничений по прочности конструкции. Я же выпустил тормозной сразу после касания, а вот мой ведущий ещё бежал несколько сотен метров, прежде чем начать тормозить и за ним появился оранжево-белый купол. Остановился Валера в самом конце полосы.
– Выключаюсь. Скорую подгоните… сюда, – произнёс он в эфир.
Я как можно быстрее срулил с полосы на стоянку, чтобы иметь возможность добежать до самолёта напарника. Да не тут-то было! Мест свободных в Бокайды нынче немного. При первом взгляде на стоянку можно сделать вывод, что техники сюда нагнали – мама не горюй! Помимо местного полка истребителей МиГ-23 ещё и Су-17, вертолёты и пара Ил-76, которые загружаются техникой и личным составом прямо сейчас.
Несколько двадцать третьих уже запущены или рулят к полосе, чтобы уйти на задачу. Повернув голову на ВПП, я увидел, как отрывается пара этих самолётов, несмотря на стоящий в конце полосы самолёт Валеры.
По указанию руководителя полётами порулил я куда-то в район ТЭЧ. Остановили меня чёрт знает где. Быстро прибежать к Валере возможности не было.
Как только я выключил двигатель и вылез из кабины на влажный бетон стоянки, уже меня поджидала бригады технического состава.
– Чем помочь? – спросил у меня один из них. – Я инженер комплекса. На МиГ-21 раньше работал.
– Приветствую. Да у меня борт порядок. Остаток маленький только был. Напарника подбили слегка, – сказал я, пожимая инженеру руку. – Мне бы к нему попасть, – ткнул я пальцем в сторону торца ВПП, где вокруг борта Валеры собралось несколько машин.
– Там нечего делать. Откатят его всё равно сюда, чтоб я его смотрел и оценивал, – ответил мне инженер.
– Тогда мне нужно на КДП или в штаб. Сообщить своим, что мы сели у вас.
– Ооо, этого нет смысла делать! Вся дивизия уже в курсе, как вы геройствовали в горах. Говорят, над вершинами в сотне метров проходили, правда?
– Не знаю, дружище, – сказал я и стянул с головы шлем. – В темноте особо не видно.
Подшлемник пришлось выжимать от пота, а сама ДСка промокла насквозь. Вот что значит побывать в экстремальной ситуации. После приятных слов от технического состава, что все уже знают о нашем полёте, я даже загордился собой.
Когда снял перчатки, обнаружил, что руки слегка трясутся, и сил держать шлем почти нет. Ноги немного подкашивались, поэтому я просто присел на корточки, повернувшись к своему самолёту.
– Ну-с, хорошо поработали сегодня, – сказал я про себя и полностью опустился на бетон.
Техники бродили мимо меня, подтягивая шланги и осматривая мой МиГ. Я же просто балдел от того, как же здорово сидеть на этом мокром бетоне. Пускай меня, как и любого лётчика манит в небо, но всегда хочется возвращаться на землю. А после боя этого захотелось вдвойне.
За спиной раздался скрип тормозов УАЗика. Я встал с бетонки и посмотрел на приехавшего гостя. Ко мне подошёл одетый в полевую форму капитан, с весьма серьёзным видом и настроем отодрать меня за что-нибудь.
– Доклад! – рявкнул он.
– Виноват, – сказал я, не понимая цели и должности прибывшего военного. – Лейтенант Родин, лётчик двести тридцать шестого полка…
– Доклад о выполнении задачи, лейтенант! – продолжал на меня наезжать капитан.
– Вы кто, товарищ капитан? – переспросил я.
Осмотревшись по сторонам, я увидел реакцию от технического состава на приезд этого деятеля. Все очень быстро решили, заползли под самолёт и изображали бурную деятельность. Наверняка ко мне приехал представитель особого отдела.
– Лейтенант, вопросы задаю я. Доклад о выполнении поставленной задачи, – настойчиво, пытаясь вбить в меня каждое слово, сказал капитан.
– Для начала мне необходимо подтвердить ваши полномочия, товарищ капитан. На каждом углу кричать о моих задачах я не имею права. Вы офицер и должны это понимать.
Он подошёл ко мне вплотную, тряся своими полными щеками, свисающими, словно кожа у собаки породы бассет-хаунд. В свете фонарей стоянки я смог разглядеть его злющие глаза.
– Живо в машину. Ко мне в кабинет поедете. Это приказ.
– Вам представиться сложно, товарищ капитан? Никуда я с вами не поеду, пока мне не скажете, кто вы.
– Капитан Пупов, особый отдел двадцать четвёртой дивизии, которой и подчиняется ваш треклятый полк. В машину, лейтенант, – сквозь зубы проговорил Пупов и пошёл к своему УАЗику.
– Очень приятно. Тогда я Лев Валерьянович Лещенко. Нашли дурака, который на слово поверит, – улыбнулся я. – Разрешите ваши документы, товарищ капитан особого отдела.
Со спины подошёл инженер, который встретил меня после посадки.
– С ним аккуратнее, парень. Он на голову немного ударенный, – шепнул он мне. – Особист это, с дивизии, я тебе говорю.
Отличная характеристика! Мало мне пулемётов духов на войне, так ещё и такие крендели присутствуют рядом со мной.
– Мои полномочия вам подтвердили, товарищ Родин? – спокойно спросил Пупов.
– Так точно.
– Тогда, живо в машину! – буквально крикнул на всю стоянку капитан.
И как с такими нервами и характером держат в особистах?! До этого момента я знал в этой жизни очень приличных людей с этой структуры. Выдержанные, грамотные и умеющие слушать. Этот же больше походит на бригадира в не самом хорошем колхозе, который постоянно в отстающих по сбору урожая.
Пока ехали, никто не произносил ни единого слова. Пупов пыхтел и периодически прокашливался, пытаясь играть у меня на нервах. Чем же я его так заинтересовал, что вытянуть меня нужно было прямо со стоянки.
Кабинет у этого особиста, как мне показалось, временный. Поскольку не может он находиться в здании высотного снаряжения. Наверняка Пупов откомандирован на время операции в Бокайды, а сам он решил выбрать себе более удобное место для контроля за обстановкой. Ближе к гуще событий.
Рядом с кабинетом уже сидели двое лётчиков. По взъерошенным волосам и усталому виду я понял, что они тоже, как и я, буквально из кабины.
– Здесь сидеть, – махнул он на скамейку напротив обшарпанной двери.
Вот это мне совсем не понравилось. Если он сам и похож на пса, то я точно не в родне с ним.
– Я вам не собака, товарищ капитан, – спокойно сказал я, здороваясь со своими коллегами за руку.
Пупов повернулся ко мне и ехидно заулыбался.
– А это мы сейчас и посмотрим, кто вы и что. Ждите вызова, Родин, – сказал особист и вошёл в свой кабинет, громко хлопнув дверью.
Поговорив с ребятами, я уяснил для себя, что сегодняшняя ночь была не самая успешная в плане результатов проведения операции по уничтожению духов.
– Наших целей вообще в районе не оказалось. Не знаю, куда бомбы сошли, – рассказывал мне один из лётчиков, оказавшийся командиром звена на Су-17М2 из полка в Зары.
– А у нас почти всё мимо. Раз зашли, а ПАНовец отбой даёт. Мол, слишком близко к своим. И «сварка» строчит со всех сторон, – делился своей историей второй лётчик из местного полка МиГ-23.
Чтобы передовой авианаводчик или сокращённо ПАН, дал отмену работы по цели, должна быть причина. Это либо очень сильно промахнулся лётчик с выходом на цель, либо сам ПАН неверно рассчитал. В принципе, может быть всё, что угодно.
Свои впечатления я рассказал вкратце, и парни похвалили меня, и заочно Валеру, за храбрость.
– В вашем, двести тридцать шестом, я слышал, что все безбашенные. В хорошем смысле. Начальство вас и не жалует, поскольку проявляете себя, а командир ваш может кого-нибудь потеснить в дивизии.
Сомневаюсь, что именно этим обусловлено внимание ко мне особиста. Пока с ним не поговорю, всё равно не узнаю. Да и не страшнее Пупов духов. Обычный «бесконтактный» боец.
– Родин, заходите, – вышел из кабинета молодой лейтенант и подошёл ко мне. – Начальник особого отдела Бокайдского полка, лейтенант Борькин, – поздоровался он со мной.
– Лейтенант Родин.
– Да, да. Знаю. Идите на беседу, – сказал Борькин, достал сигарету и направился на улицу.
В кабинете свет был выключен, а единственным источником, освещавшим рабочий стол Пупова, была лампа. Ощущаю себя на допросе каком-то. И интерьер, как в страшилках про чекистов – стол с зелёным сукном, серый сейф, шкаф с папками дел и портрет Феликса, он же «Железный», он же Дзержинский рядом с фотографией Леонида Ильича.
– Садитесь, Родин, – не отрываясь от бумаг, сказал Пупов.
– Сел, – ответил я, приземлившись на стул перед ним.
– Вы опять дерзите мне?! – хлопнул по столу Пупов.
– Товарищ капитан, давайте уже общаться. У вас какие-то ко мне вопросы?
– Много и не все сразу. И первый у меня будет таким, – сказал Пупов, нагнувшись ко мне через стол:– Почему вы нарушили приказ командования?
Глава 3
Ну, вот и началось! Сейчас припишут мне и нарушение субординации со старшим по званию, и нарушение формы одежды где-нибудь найдут, и убийство Кеннеди повесят на меня.
Что ему сказать? Мы просто забили на приказ, товарищ капитан, и прикрыли своих товарищей от ударов духов. Признание чистосердечное и откровенное. Правда, тогда под удар сразу попадёт Валера. Он давал мне указания на канале управления, и это стало известно всем.
Тогда можно косить под дурачка и ждать, когда у Пупова сядет батарейка или чайник взорвётся от моей тупости. В любом случае молчать нельзя.
– О каком нарушении приказа, товарищ капитан, вы говорите?
– Вам была поставлена задача вернуться на аэродром, а не заниматься самодеятельностью, – тыкал в меня пальцем особист. – Почему начали наносить удары вразрез с приказом командного пункта?
– Авианаводчик просил помощи, и мы нанесли удар по позициям духов…
– С чего вы решили, что эту команду вам давал авианаводчик? И как вы определили месторасположение духов? – взял в руки карандаш Пупов.
По запаху определили, щекастый! Ему объяснять сейчас весь алгоритм, которым мы руководствовались?
– Товарищ сотрудник особого отдела, насколько я понял, цели поражены, противник уничтожен, наши войска отбили атаки и продержались до подхода основных сил. К нам какие претензии?
– А я тебе сейчас, Родин, скажу, – достал Пупов из стола пепельницу и пачку сигарет. – Приказ ты нарушил, куда вы там попали – это ещё нужно выяснить, ведомый твой ранен. Кстати, может быть, это ты случайно в него попал, когда наносил удар из пушки?
Так и хочется спеть песенку про фантазёра. И как у него так работают извилины, что он такие вопросы придумывает?
– Попали мы точно в цель. Авианаводчик это подтверждает…
– А если он погиб? Кто подтвердит?
– А вы разве не знаете, что есть специально обученные люди, которые проведут доразведку результатов удара? – задал я риторический вопрос.
– Знаю. Но ваш рейд с капитаном Гаврюком скрыл все следы поражения противника.
Конечно, Пупов знает, что после основной ударной группы на цель всегда выходит группа доразведки и подтверждения результатов боевого применения.
Возможно, в чем-то он и прав. За нами должны были подойти разведчики Су-17М3Р, а именно разведывательные самолёты для фотографирования местности. Но в эфире, я их не слышал. Может, шли в режиме радиомолчания?
– Наш рейд был направлен только на оказание помощи…
– Такие неблагонадёжные как вы, Родин, всегда так говорят. А если ваши благие намерения были не чем иным, как способом скрыть неудачную операцию вашего полка?
Ух как начал загибать Пупов! Под Томина начнёт сейчас копать.
– Давай на тебя ещё взглянем, – сказал капитан и пошёл к шкафу с делами.
Медленно этот короткостриженый пухляш искал там интересующую его папку. На нервы, что ли, давит мои? Мол, время даёт подумать, нагнетает обстановку и сейчас как выдаст на меня такой компромат, что мне останется либо с ним сотрудничать, либо из табельного за капониром застрелиться.
Пётр Петрович достал интересующую его папку и вернулся к столу.
– И как ты думаешь, товарищ Родин, что тут написано? – похлопал он по красной папке.
Меня этот капитан за кого держит? Я должен поверить, что у него, офицера особого отдела дивизии есть на какого-то лейтенанта из полка в Осмоне целая папка? Или наш полковой кадровик Трефилыч успел привезти сюда все личные дела лётчиков, пока мы летели? За такого крупного идиота меня ещё не принимали.
– Это моё личное дело. Наверное, – попробовал я изо всех сил сделать самый невинный и глупый вид, какой только возможен в этой ситуации. – Вся информация обо мне.
Особист встал со своего места и подошёл со стулом ко мне поближе, сев справа. Вид у него был очень довольный. Я бы сказал, он просто умолял дать ему в морду.
– Нет, не личное дело. Такие документы хранят кадры. Или ты не знал этого?
Не так он и глуп, как мне показалось на первый взгляд. Может, Пупов уже догадывается, что я просто кошу под дурака?
– Как видишь, Сергей, всё у меня на всех записано. И мне жалко, если в начале своей офицерской службы ты заработаешь себе клеймо по нашей линии.
– Так… а как…– как можно убедительнее, я изображал шок.
– Вот так, Родин. Вот именно так, – вздохнул Пупов, и нагнулся ко мне ближе, переходя на шёпот:– Сергей Сергеевич, вы молодой парень. Всё ещё впереди. Зачем вам связываться с такими антикоммунистическими элементами, как Томин, Гаврюк, Буянов? – сказал капитан, стряхивая пепел прямо на пол. – На них давно у меня папочка особая красная собрана, – подмигнул он мне.
– Что, на каждого? – сказал я удивлённым тоном, пытаясь выглядеть как можно более убедительным в своём вранье.
– Ещё бы. На Томина даже две. Могу показать.
Ага, покажет он свои служебные документы! В очередной раз из меня пытаются сделать стукача. Теперь ещё и требуют оклеветать своих командиров.
– Нет, спасибо. Я вам верю, – замахал я руками.
– Перестань под дурака косить, Родин! – воскликнул Пупов. – Думаешь, я не вижу, как ты извиваешься.
М-да, он точно не глуп, но легенду нужно соблюдать.
– Не хочу я, чтобы ты свою жизнь портил. Из армии попрут, а там сядешь на стакан, если не найдёшь работу. Сопьёшься и все вытекающие из этого последствия. Оно тебе надо?
Ох, и с козырей пошёл, чекист! Уже рисует мне мрачные перспективы, ничем их не подкрепляя. Осталось только мне согласиться, и он изложит весь свой план.
– Не надо, товарищ капитан, – ответил я.
– Ну вот. Давай, мы с тобой напишем одну небольшую бумагу. Ты там только распиши, как всё было. Если сомневаешься, я тебе подскажу, как написать.
– Мне казалось, что особые отделы уже не работают в таком ключе. Показания вроде не выбивают.
– Ты за кого меня принимаешь? – поправил он мне воротник ДСки, в которой уже становилось жарко в помещении. – На дворе не тридцать девятый год. Никакого насилия. Или ты думал, сейчас я тебе надиктую, что написать, а потом и крестик поставлю за тебя?
Конечно, нет! Второй раз из меня идиота делает за пять минут. Сначала предложил помощь в написании, а теперь честность свою показывает.
– Ладно, что вам написать.
– Отлично, – хлопнул в ладоши Пупов, предвкушая моё с ним сотрудничество, и пошёл опять за стол.
Сейчас даст подписать бумагу или скажет описать всё, как было. Только с небольшими уточнениями в его редакции.
Пупов вернулся на своё место и достал из тумбы чистый лист бумаги.
– Давай, Сергей. Пиши.
– С самого начала?
– Абсолютно. Подробное описание.
Ух, есть теперь, где мне разгуляться! Сочинение о том, как я провёл свой первый боевой вылет Пупову должно понравиться.
Время шло, а я всё писал и писал. Пупов сначала был радостным, но по прошествии десяти минут он стал посматривать в бумагу. А их уже набралось три.
– Родин тебе ещё долго? – спросил Пупов, выкуривая уже третью сигарету.
– Товарищ капитан, всё описываю, как было. Все нарушения должны быть известны командованию.
– Само собой. Но ты поторопись, повозможности.
Очень тороплюсь! Бегу и волосы назад! Строчу, как струйный принтер. Вот как раз заканчиваю момент с прибытием на предполётные указания утром.
Как и просил Пупов, начал я описывать все подробности сегодняшнего дня. А начался он с плановых полётов, между прочим. Вот я и пишу, фактически выдержки из Наставления по производству полётов НПП.
Написание моего «творчества» прервал приход гостя. Правда, не думаю, что в кабинет к особисту ходят погостить.
– Пётр Петрович, чем занимаешься, – спокойно спросил вошедший офицер. И кажется, этот спокойный голос мне знаком.
Пупов несколько задёргался на своём стуле. Без стука в кабинет мог войти только старший по званию и должности.
К столу подошёл человек в песочном лётном комбинезоне, перед которым я решил встать и представиться. Как-никак, а ведь старый знакомый, майор Поляков – особист Белогорского училища.
– Знаю, что ты Родин. Как себя чувствуешь после полёта? – спросил Михаил Вячеславович, похлопав меня по плечу.
– Всё хорошо. Спасибо.
– Пётр Петрович, а чем вас Родин заинтересовал? – всё также спокойно спросил Поляков у Пупова, забирая со стола мой рапорт. – Ах, да… я сам с ним побеседую, а вы пока на КП сходите.
– Понял вас, – кивнул Пупов и быстро вышел из кабинета.
А что, так можно было? Слишком как-то просто всё. Может, у меня сегодня удачный день и меня обойдёт стороной внимание особистов.
– Садись, Сергей Сергеевич. Как ты уже понял, теперь и я в ТуркВО, – сказал Поляков, присаживаясь на место Пупова.
– И как вам здесь, товарищ майор?
– Подполковник, – поправил он меня. – Быть начальником особого отдела воюющей дивизии гораздо интереснее, чем в училище. Ну, ты это и так понял, раз пообщался с товарищем Пуповым, – улыбнулся Поляков, складывая пополам мои листы.
– Он не так глуп, как кажется.
– Представь себе, я это заметил, – сказал Михаил Вячеславович и сложил листы ещё раз пополам. – Есть ко мне вопросы, Сергей Сергеевич?
Поляков взял ножницы и разрезал на несколько частей листы. Затем сложил их в стопочку и положил в карман.
– Вам черновиков не хватает, что вы мой рапорт решили порезать?
– Я бы не называл рапортом перечисление основных положений Наставления по производству полётов. Если Пупов в этом не разбирается, то я это заметил сразу.
Приятно разговаривать с грамотным человеком. Да только теперь нужно понять, что от меня хотят особисты. Поляков в училище мне казался адекватным человеком, особенно после случая Лёшей Баля. Возможно, и здесь он разберётся по уму.
– Там написано, всё, как и было в действительности.
– А до описания самого нанесения удара ты бы дошёл к утру.
– Возможно.
– Эх, Родин, – помотал головой Поляков. – Иди, герой. Но приказы, запомни, надо выполнять, – протянул он мне руку, которую я с великим удовольствием пожал.
– А ещё, Михаил Вячеславович, своих тоже не надо бросать, – сказал я и пошёл к двери, но в последний момент повернулся. – И что, в этот раз не будет привета от Краснова?
Поляков весело заулыбался и махнул рукой.
– Всего хорошего! – сказал он, и я вышел из кабинета.
У Валеры, оказалось, произошла разгерметизация кабины, и было повреждено продольное управление самолётом. Вот он с ним и боролся весь полёт до посадки.
Также, от попаданий ДШК повреждено было кислородное оборудование. Он не мог нормально управлять, поскольку ему было тяжело дышать. Стало проще, когда пересекли изгиб Амударьи.
Прибавить к этому стоит почти полную выработку топлива на его борту, разрушенный пневматик, повреждения лопаток в двигателе и дырявый, как решето, фюзеляж. И получаем выведенный из строя самолёт. Месяц, а то и больше не придётся ему летать.
События боя решили с Гаврюком не обсуждать. Оставили это на потом. Тем более, что по прилёте нас сразу же допросят по фактам воздействия по противнику.
Утром следующего дня Валера отправился домой на вертолёте, который привёз группу техников для восстановления нашего самолёта. А мне предстояло продолжить путь в Осмон на своём борту.
Моя СМка была в полном порядке. Пара царапин от пулемётов и стрелкового оружия, но совершенно не влияющих на лётные характеристики. Так что, после завтрака я отправился прямиком к диспетчеру, узнать, есть ли мне «добро» на вылет.
Получив условия на выход из района Бокайды, меня в командирском УАЗе по просьбе Томина, доставили к самолёту. Как мне кажется, для молодого лейтенанта слишком «большая честь», но командирам виднее.
Борт осмотрел, занял место в кабине и начал запускаться. Аэродром в это время продолжал гудеть. Всё ездило, ходило, взлетало и садилось. Сразу видно, что идут активные боевые действия, к которым привлекались и лётчики местного полка.
Прошло ещё немного времени, и вот уже я прохожу слегка припорошенные снегом вершины Туркестанского хребта. АРК уже отрабатывает на мой аэродром, и скоро я буду касаться полосы. Пускай полёт слегка затянулся, вернуться получилось не сразу, но задача выполнена.
Валерий Алексеевич решил не откладывать в долгий ящик общение с нами, и вызвал к себе сразу после моей посадки. Гаврюк прибыл немного раньше и успел узнать обстановку.
– Разрешите, товарищ командир? – спросил разрешения войти в кабинет за нас двоих Валера.
– Проходите. С прибытием, ребя, – уставшим голосом произнёс Томин, который вышел к нам в футболке, песочных штанах лётного комбинезона и домашних тапочках. – Как добрались? – пожал он нам руки и вернулся на своё место, не давая разрешения сесть.
В кабинете играло радио. Иосиф Кобзон распевал знаменитую песню о начале боя, а на столе у командира дымилась сигарета и кофе в белой кружке в красный горошек.
– Всё хорошо. Быстро и без происшествий, – молодцевато доложил Валера.
– Хорошо. Вот пока вы стоите, закроем вопрос с вами по вчерашним событиям, – сказал Томин, отпил кофе и поднялся на ноги.