Дело дамы с леопардами

Пресвитер даже привстал в кресле, когда увидел, кто пришел вместе с дочерью. В горле у него захрипело и засвистело.

– Вернулся, блудный сын? – во рту похоронного церемониймейстера обнаружилась прекрасная вставная челюсть. – Хорошо. Очень хорошо.

Он долго и пристально смотрел на Джейка, потом тяжело поднялся, подошел и похлопал его по груди.

– Твой галстук неплохо выглядит. Мне нравится, как ты его завязываешь. Мистер Льюис тоже неплохо завязывал галстуки на покойниках, пока не попытался украсть бобы с огорода этих пройдох Лароз. Твой приятель Альфред выстрелил в него картечью.

Отец ухмыльнулся и Саммерса передернуло. Ни Альфред, ни Генри Лароз никогда не были его приятелями. Обоих братьев он и сейчас удавил бы собственными руками.

– Вспомни мои слова, – спокойно произнес он. – Из ябед не вырастают порядочные люди.

Отец закашлялся и долго, надсадно перхал.

– Альфред всегда стрелял солью, но на этот раз перепутал дробовики. Выстрел, – он взмахнул палкой, – и мистер Льюис больше не может так прекрасно завязывать галстуки. Ты вовремя. Идем. Мне надо работать.

Джейк улыбнулся.

– Боюсь, что придется тебе обратиться с этим соблазнительным предложением к Альфу. Раз уж он лишил тебя персонала, пусть…

– Альфред Лароз – г****! И Генри Лароз – г****! – гробовщик тяжело сжал пальцы на рукояти своей палки. – Никому нельзя верить. Идем.

Саммерс представил скальпель, не нуждающийся в стерилизации, и оцинкованный стол со стоком для омерзительных жидкостей, и зеленую банку с формалином, и фиолетовую с денатуратом, и большой шприц для заливания воска под кожу мертвеца – и множество других вещей. Встреча со всем этим была неизбежна, но бывший коммерсант надеялся, что состоится она тогда, когда его уже не будут волновать никакие вещи, проблемы и дела.

Похоронный церемониймейстер поднялся, подошел и сжал его локоть.

– Ты наследуешь мое дело. Нет, никаких вопросов! Ты вернулся. Значит, все в порядке.

Бывший коммерсант с тоской смотрел в щель между занавесей, где только что скрылась сестра.

Тем временем дела на Колчестер-авеню обстояли так себе. М.Р. Маллоу объяснял мачехе, почему он до сих пор не женат, затем отбрехивался по очереди от всех местных невест от шестнадцати до тридцати трех лет, и, наконец, должен был ответить нечто такое, чтобы миссис Маллоу перестала допытываться, когда же она, наконец, будет нянчить внуков.

– Я старый больной человек, – жалобно сказал он. – У меня живот болит. Наверное, что-то съел. И еще, ты знаешь, мам, кажется, я стал хуже видеть.

.

Опираясь на свою палку, отец вернулся к камину и опустился в кресло.

– Погоди, я только немного переведу дух – и пойдем.

Он дышал и со свистом.

– Как я устал. У меня совсем не осталось силы. Эти проклятые гимны по четыре раза за службу – они сделали меня глухим. Я провел всю жизнь в обществе полоумных. Я ничего не соображаю. Практическая сторона дела каждый день требует последних жалких остатков моих мозгов, а я устал.

Отец показал палкой на окно.

– У нас тут орудуют итальяшки, всякие Пистотти и Макарони. Хоронят вовсю. Хорошо еще, что они убивают друг друга, всегда есть работа. Да, итальяшки – это удар. Но ничего, сынок. Я выдал дочерей замуж – теперь я могу вздохнуть спокойнее. Мы справимся с тобой, справимся.

Джейк молчал.

– Что за времена, – бубнил похоронный церемониймейстер, – хоронить некого. Все разъехались.

– Да? – бывшему коммерсанту нужно было срочно отвлечь внимание отца на какую-нибудь другую тему. – А мне показалось, наоборот: понаехали.

– Понаехали, – брюзжал отец. – Знаешь, кого я хоронил до итальяшек? Ирландцев! Ирландцы, немцы, поляки – как только появился итальяшка со своей похоронной конторой, все переметнулись к нему. «Пресвятая Дева Мария!» – и все. Чертовы католики!

Он посидел молча несколько секунд, глядя в пустой камин, и произнес:

– Сейчас, сейчас. Я только немного посижу, и мы пойдем с тобой работать.

– Отец, – сказал Джейк, – ты неправильно меня понял. Я заглянул к тебе ненадолго. Хотел просто навестить и…

И осекся. Если сейчас заговорить об Эмми – добром это не кончится.

– Придется тебе нанять кого-нибудь в помощь, – продолжал бывший коммерсант.

Гробовщик шевелил губами, по-прежнему глядя в темный камин.

– Ты просто меня убиваешь, вот все, что я могу сказать. Славьте Господа! Я отдал своему делу всю жизнь. Оно кормило меня, мою семью. Я жил своими трудами. Я похоронил половину этого города. Нам было здесь очень трудно, очень. Со времен Гражданской войны так мало людей умирало здесь не своей смертью… Это же не Запад. Вот там гробовщики процветали. Но мы оставались здесь. Посмотри в мою приходную книгу. Посмотри на их возраст: восемьдесят пять, семьдесят девять, семьдесят восемь… Мне приходилось гоняться за каждым центом, как последнему жиду из Нью-Йорка. А ты хочешь, чтобы все это исчезло? Ни за что на свете! Ты явился и ты должен меня поддержать.

Раздался жуткий скрежет и хрип: часы над камином пробили час. Потом засипели – и продолжили свое зловещее тиканье.

– Не могу, – пробормотал Джейк. – Да и не хочу, ты же знаешь, что никогда не хотел. Я приехал ненадолго. Но у нас есть несколько дней и я могу поискать кого-нибудь, кто бы…

Отец протянул руку, как если бы собирался сказать что-то ему на ухо. Джейк наклонился – и похоронный церемониймейстер долго и с удовольствием щупал его галстук.

– Хорошо, очень хорошо, – прошептал он.

Бывший коммерсант замер.

– Папаша, что ты делаешь? Я не покойник.

Всю жизнь Д.Э. Саммерс гордился неизменно безупречным узлом своего галстука.

«Как?! – М.Р. Маллоу смотрел в зеркало, зверски вращая глазами. – Как ты это делаешь?

– Как-как, обыкновенно», – бубнил, даже не глядя на себя, Д.Э. Саммерс.

Галстуки-жабо, широкие галстуки из атласа, галстуки-бабочки на тонкой полоске стоячего воротника, пластроны и манишки – всему этому он учился с детства. Все эти разновидности респектабельных удавок должны были лежать на впавшей мокрой груди покойника так, как если бы снизу их подпирало невидимое дыхание.

Гробовщик с огорчением выпустил галстук из рук.

– Все пропадает, вот честное слово, пропадает, – пробормотал он, заглядывая в глаза сыну.

– Я же сказал тебе: нет.

Отец ласково заморгал. Его выцветшие зенки сочились старческими слезами, под ними набрякли мешки, улыбка была бессмысленной.

– Вот чего я дождался от сына, – промолвил гробовщик совсем как в былые времена, и сложил руки на животе. – Правильно. Правильно. И с Иовом так же было. Иов был праведником, Господь решил испытать его, как испытывает меня сейчас.

– Что тебе дались эти покойники? – как мог, мягко, произнес его сын. – Тебе девятый десяток. Почему ты никак не успокоишься?

– Я понял, – покивал отец. – Я успокоюсь. Я брошу все, уйду за стены города и буду сидеть в выгребной яме. Я буду ждать Господа. Как Иов.

– Не знаю, чем тебе и помочь, – бывший коммерсант пожал плечами. – Где я возьму для тебя городские стены? Но если ты так хочешь, чего для папаши не сделаешь, сам построю. Выгребных ям у нас хватает. Ты сможешь, как Иов, сидеть в навозе и скоблить свои струпья черепком.

– Аллилуйя.

– Да, вот что. Я хотел поговорить с тобой об Эмми.

– А? – удивился отец. – Что?

– Она уезжает со мной.

Джейк произнес это небрежно, ожидая бури.

– Пусть уезжает, – отец с кряхтением вытянул ноги и прислонил рядом упавшую палку. – Пусть едет, куда хочет. Но выслушай меня. Я тебе говорю о моем предприятии.

Он сделал сыну знак нагнуться так, чтобы их лица оказались как можно ближе.

– Оно должно сохраниться. Великие белые парни хоронили друг друга в этой стране, когда их убивали индейцы. А что было хорошо для них, хорошо и для меня.

– Ты что, папаша, окосел? – ахнул Джейк. – Какие великие белые парни?

– Я не окосел, – сказал отец безо всякой обиды и радостно захихикал.

– Какие великие белые парни! – заорал Саммерс. – Что ты несешь, старый?

– Франклин, Джефферсон и прочие разные великие люди, – серьезно сказал гробовщик.

Он поднимался, тяжело опираясь на свою палку.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь. Чтобы ты высоко нес знамя скорбного дела нашего, потому что без него ко времени тысячелетнего царствования Его в Вермонте не останется ни одного порядочного похоронного заведения.

Старик медленно выживал из ума.

Разговор с миссис Маллоу кончился визитом к оптику. Дюк боролся до последнего. Он проявлял ловкость, изворотливость и прямо-таки головокружительную дипломатию.

Результатом стал заказ новых золотых очков. Которые должны были обойтись компаньонам в двадцать два восемьдесят. Которые, в случае, если клиент не придет за заказом, забрала бы мачеха этого клиента. Которой опять ударило в голову творить добро.

Деваться было некуда. Маллоу разменял последнюю стодолларовую купюру.

Беда не приходит одна. После оптики пришлось идти с мачехой к портному. Потом к сапожнику. Потом миссис Маллоу решила заглянуть в галантерейную лавку.

Удивительно, как в ситуации, когда необходимо экономить, каждая мелочь так и норовит ударить вас по карману.

– Ну, я пойду, – Джейк поправил висевший на локте пиджак и крикнул: – Эмми, ты готова? Все, отец, теперь ты сможешь вздохнуть спокойно.

Он уже почти подошел к двери. Эмми, крикнувшая сверху «да», уже сбегала по лестнице.

– Подожди-подожди-подожди, сыночек, – гробовщик поманил пальцем. – Иди-ка сюда.

Джейк неохотно вернулся.

– У меня похоронное дело, – сказал отец. – Бывали времена и получше, но я могу показать свои расходные книги и тот налог, который я плачу штату. Контора приносит мне одиннадцать тысяч в год. Скажи-ка мне, любезный сыночек: каковы твои доходы?

Возникла пауза.

– Зачем тебе? – хмуро спросил Саммерс.

– Мне это интересно. Ты куда-то собрался увезти мою дочь и свою сестру. Скажи мне свои доходы. Открой тайну. Назови мне цифру.

– Цифра «достаточно» тебя устроит?

Отцовская палка пригвоздила его туфель к полу.

– Так говорят в магазине, где продают «роллс-ройс»: «Мощность двигателя достаточна». Ты, кажется, не в магазин пришел, а к папаше.

– Ого! – развеселился коммерсант. – Откуда это ты знаешь такие вещи?

– Это написано в каждой газете. Сыночек, не перебивай меня и скажи: сколько ты зарабатываешь и как?

Последовало долгое молчание. «Его контору нужно продавать сейчас, – лихорадочно думал Саммерс, – когда он умрет, за нее не дадут ни цента».

– Ну, хорошо, – сказал, наконец, он. – У меня… Какого черта я должен называть тебе цифры!

– Плевать, я сам назову тебе цифру. Скажи мне только, как ты зарабатываешь на жизнь.

– Автомобильный сервис и рекламное бюро. Ты знаешь, отец, что такое рекламное бюро?

– Я не могу, держите меня! – гробовщик засмеялся астматическим смехом. – А то я не знаю, что такое рекламное бюро! Боже, какой ерундой занимается мой сын. Всегда удивлялся, что за это кто-то платит. Автомобильный сервис – это интереснее. И что? Что ты делаешь?

– Обслуживаю автомобили на дороге.

– Ты стоишь на дороге?

– Да, – Саммерс улыбнулся. – Мое заведение стоит на дороге.

– И сколько оно тебе приносит?

– В год – тысяч двадцать.

– Гм, это неплохо. А скажи мне, сыночек, от чего зависят доходы в твоем деле?

– Папаша, – прищурился коммерсант, – что-то ты выглядишь слишком бодрым для немощного старика.

– Я бодрый потому, что передо мной счастливое будущее, – кротко ответил гробовщик. – Оно безгранично и бесконечно. Оно залито сияющим светом. Я ведь не суетен. Меня ничего не тревожит, не вносит разлад в душу. Люди умирают всегда, и всегда их будут хоронить. А твои поганые автомобили… Двадцать лет назад твой поганый бензин продавался в аптеке по одному центу за галлон. Сейчас человека, который захочет открыть свою собственную газолиновую станцию на шоссе, сметут быстрее, чем улетает испорченный воздух, когда открывают форточку. Если, к примеру, я продам контору, куплю две бочки, покрашу их желтой краской и выставлю на шоссе, я не проживу и двадцати минут. И ты хочешь сказать, что вполне преуспеваешь?

Он засмеялся, задохнулся, закашлялся и, наконец, уставился на сына.

– Видишь ли, папаша, это не просто газолиновая станция. Во-первых, это станция обслуживания. Заправляем, чиним, красим и все такое. Все, что может понадобиться. А во-вторых, я работаю… – Саммерс замешкался. – …я работаю на Форда.

– Ты работаешь на заводе? – глумливо усмехнулся отец.

– Нет, – отрезал Джейк. – Долгая история.

– Изложи мне ее покороче, чтобы я понял.

– Черт возьми, какой у меня занудный папаша.

– Я не занудный.

Саммерс наклонился к самому уху гробовщика.

– Ты измучил меня. Почему я должен перед тобой отчитываться?

– Потому что ты никак не можешь уяснить сам себе, что…

– …ты всего за полчаса вынул из меня душу! – заорал бывший коммерсант. – Я закрою тебя в уборной, ты, старый лунатик!

– Мне и так приходится проводить там много времени, – кротко отозвался отец. – Я не против. Если ты будешь приносить туда несколько кусочков колбасы, мне этого будет достаточно.

Он крепко ухватил сына за рукав.

– Так, значит, ты остаешься?

Саммерс был рад, что его сейчас не видит компаньон, миссис Маллоу, или, не приведи Боже, доктор Бэнкс. Никто не должен был видеть его в таком состоянии. Грудь бывшего коммерсанта вздымалась, ноздри подергивались. Он чувствовал, что у него дрожат колени, словно в те времена, когда братья Лароз ждали его за углом после уроков.

– «Мы работаем на Форда»! – передразнил отец. – Ха, ха, ха. Я понимаю такую работу: сборка автомобилей, прикручивание гаек, притирание клапанов и тому подобные вещи. Это мистер Форд не делает без тех, кто это умеет. Дорогой сыночек, ты этого не умеешь, верно? А что касается всего остального – неужели ему никак не обойтись без тебя? Да? Значит, есть какая-то работа, которую мистер Форд не может выполнить без тебя?

– Есть такая работа, – спокойно ответил Джейк. – Она называется эвент-менеджер.

Отец ласково заморгал.

– Мне всегда казалось, что на тебе плохо отразилось, когда ты в детстве упал с качелей. Я знал, что это не пройдет даром.

– Да пошел ты к черту.

И Саммерс направился к выходу.

– А ты знаешь, что я видел мистера Форда? – отец нехорошо усмехнулся ему вслед.

Бывший коммерсант остановился.

– Где же ты его видел?

– Тогда он еще не был настолько богат, как сейчас. Но он заезжал, проездом был в нашем городе. Я встретил его в ресторане, где обедал тогда.

– Ты? – с улыбкой переспросил Джейк. – Обедал в ресторане?

– Я обедал, – подтвердил отец.

– Ты? В ресторане? – Саммерс хлопнул себя по колену и рассмеялся. – Да никогда в жизни не поверю, что ты там обедал. Я не был в ресторане ни разу, пока не уехал из дома. Ты же всю жизнь скряжничал. Ты всегда говорил, что подобные заведения – порождение греха!

– В молодости мы ведем себя не так, как хотелось бы, чтобы мы вели себя в старости, – смиренно сказал отец. – Иногда, – он особенно подчеркнул это слово, – я бывал в ресторанах. И вот однажды туда зашел мистер Генри Форд. Все сказали: «Вот это – мистер Форд«. Ты сидел тогда рядом со мной, такой маленький, славный, с такими белоснежными волосиками на голове. Мистер Форд погладил тебя по ним и сказал: «Знаете, сэр, у вас неплохой мальчуган. Он станет вам надежной опорой в старости».

Джейк в изумлении смотрел на отца. Даже при самых грубых подсчетах получалось, что в 1908 году, когда к Форду пришла первая слава, и где-нибудь, вероятно, уже могли узнавать его в лицо, Джейк Саммерс и сам мог сидеть в ресторане с маленьким сыном – при некотором стечении обстоятельств.

– И что? – усмехнулся он. – Это что-то меняет?

– Неважно, – отмахнулся пресвитер. – Я просто хочу сказать, что похоронное дело надежно. В конце концов на Сент-Какамбер-авеню есть Церковь Последних Двадцати Трех Дней Иисуса Святой Пятницы. Пока она стоит, все ее члены будут хорониться исключительно у меня. Их довольно много.

– Ну и сколько же этих членов? – едко поинтересовался бывший коммерсант. – Трое? Пятеро?

– Хотя бы и так! – не сдался гробовщик. – С их чадами и домочадцами получается…

– Ах, вот что, – протянул Саммерс и небрежно скрестил руки на груди. – Ну-ка, теперь ты мне расскажи: сколько народу в год там умирает?

– По двое, – быстро сказал отец. – По двое, по трое.

– Сколько же ты с этого имеешь?

– Неважно, я буду иметь это всегда. Никто из их родных никогда не пойдет к итальяшкам.

– Сколько же покойников ты обрабатываешь в год? И что ты с этого имеешь? Не рассказывай мне, что ты еще печатаешься в ваших вонючих газетах.

– Истинная репутация… – начал пресвитер баптистов.

Он посмотрел в глаза сыну. Повисло долгое молчание.

– У тебя подагра, – негромко произнес Саммерс.

– Голос Господа нашего движет нашими членами ежедневно и ежечасно без всяких болезней, – упрямо возразил пресвитер.

– Посмотри на свои руки, ты, старая развалина!

– Это руки человека, который всю свою жизнь зарабатывал хлеб своими руками. Как Иов!

– Вряд ли этому человеку заказывают такие же шикарные похоронные церемонии, как раньше, – заметил сын. – Кроме того, магазин цветов, в котором он покупал венки раньше – что-то я не вижу больше его на углу Какамбер-стрит с Черч-стрит.

Гробовщик опять ласково заморгал.

– Да, – сказал он. – Потому что весь угол угол Какамбер-стрит с Черч-стрит, и далее от Мелон-стрит и Гранд-Какамбер-авеню – все это принадлежит мне. Я вложил все деньги в эту недвижимость. Эта земля и все, что на ней стоит – мое. Я богат, сын мой.