– Большая часть человеческого греха в том, что у нас формируется пристрастное мнение, когда мы слушаем первого человека, рассказывающего нам о событиях. Иногда агрессоры среди нас рассказывают свою версию, и мы сочувствуем, в последовательной форме в нашей умственной схеме предполагаемый мучитель это демон в этой проблеме. Когда мы имеем возможность выслушать вторую версию, мы уже предрасположены. И это смертный грех, судить, не зная обеих версий. Таким образом, мы причиняем вред людям, семьям, даже тем, кого любим.
– Вы считаете, что Похититель это один из них?
– У нас достаточно скромные данные о Николае, но я хочу знать обратную сторону медали преступления. Я не отрицаю того факта, что очень трудно проникнуть сквозь этот панцирь. Однако я не буду грешить предположениями об официальной версии. Всегда найдутся люди, заинтригованные этим делом, начиная с сегодняшнего дня. И они заинтересуются этим. Наконец, мои документальные фильмы принесли плоды, с этого момента мой критикуемый блог с маленькими просмотрами изменился. Спасибо за предоставленную мне сегодня возможность.
“Это было интервью Юдит Крус, журналистки и психолога специалиста по работе с социально неадаптированными людьми и нарушителями закона. Продолжим приводить мир в порядок со следующим интервью”.
– Что ты думаешь об этом интервью, Николай?
– Удар ниже пояса, Юдит, удар ниже пояса. Ха-ха-ха! Пойдём, Ортега!
– Что? Ты не скажешь, что ты думаешь по этому поводу?
– Я уже вас увидел. Всё равно ты вернёшься. Мне всё равно будете вы говорить или нет. Моя жизнь и время уже потеряны. Уведи меня отсюда, Ортега! Исполняй мои приказы. Чёрт побери! Не бей меня, хорошо, хозяин и владелец электрошокера. Ха-ха-ха!
– Мы ещё увидимся, Николай.
– Как хочешь.
Николай опять погружается в свои кошмарные сны, из которых нет выхода.
Нет, опять! Эти тёмные кошмары с громом дождливой ночи. Очень жутко, я слышу выстрелы. В ситуации, в которой я оказался нужно бежать, потому что я безоружен. Дождь льёт как из ведра и протечки не заставят себя ждать в этом старом месте. Я слышу разговор моих преследователей, они говорят: “стреляйте по корпусу, если это необходимо, убьём его, никто не будет плакать по этому паразиту”. Я уже считал себя мертвецом, загнанным в коридор последнего этажа. Они быстро поднимаются с фонарями как будто они мой конвой. Окна забиты деревом, я пытаюсь снять хотя бы несколько деревяшек, необходимых для побега. Они уже здесь! Адреналин провоцирует несоизмеримую силу, в тот самый момент, когда они меня увидели, я прыгаю. Когда я уже думал, что умру, меня спасли ржавые лестницы для экстренного выхода. Моё падение было настолько сильным, что лестница развалилась, и я упал вместе с ней на землю. У меня изрезано всё тело, кровь из моих ран смешивается с водой дождя. Я собираюсь с невиданной волей и начинаю бежать, а из окна сверху в меня стреляют. Пуля проходит через трапециевидную мышцу, но я продолжаю бежать… я потерял много крови.
У меня нет выхода, мне нужно найти пункт спасения. Это чувство продолжающейся жизни перед фактом неизбежной смерти, которая ставит свою косу в сторону, чтобы открыть мне объятия, я противлюсь этому, вдыхаю достаточно воздуха, чтобы продолжать бежать. Должна быть точка, где эта погоня прекратится. Я слышу вой полицейской сирены. Вижу издалека сигнальную, отличную от антенн. Вот! Журналисты, туда я побегу.
Я прибегаю туда хромая, уставший, с онемевшим телом, обескровленный раной от пули, но я бегу быстрее к фонарям, потому что замечаю зелёную движущуюся точку, это снайпер! Лампа от передвижной телевизионной станции спасает меня от жалкой кончины. Журналистка вдалеке испугалась, а отважный оператор приближается к месту происшествия. Молодец, парень! Я наклоняюсь, и полицейские направляют на меня оружие. Слышен вой сирен. Я наклонён и ожидаю ареста.
Нет, чёртов кошмар. Сколько ещё ты будешь меня мучить? Думаю, что без моих крыс я не могу отвлечься. Сейчас мой ум превращается в моего врага в превосходной форме, так как я не могу сопротивляться. Он превращается в призрака, который постоянно меня навещает.
Открывают дверь, я слышу засовы и замки с многочисленными щеколдами. На этот раз нет намордника, подтверждено, если не говорить, нет намордника.
Вернулось моё раздражение от запаха жасмина. Сейчас я вижу, что у неё есть ассистент, который меня снимает. Впечатляюще, мой взгляд его не пугает, он даже бросает мне вызов своим взглядом. Я замечаю его татуировки, выглядывающие из рукавов рубашки с коротким рукавом и из-под шеи уже упомянутой детали гардероба. Я вижу его форму бороды, я не обманываюсь, я его не пугаю, потому что он был по эту сторону мира.
– Вижу, что ты заметил Моисея. Мне приятно снова видеть вас, Николай.
– Моисей? Ты разделяешь море или что? Не говоришь. О, точно! Где ты оставил своего братишку Аарона, чтобы он говорил за тебя?
Ух, его взгляд такой же серьезный как у меня, меня смешит его жест лицемерной улыбки.
– Моисей – это человек реинтегрированный в общество, Николай. Сейчас это спокойный человек, за его хорошее поведение ему сократили срок. Как вы видите, я не борюсь с любым человеком. Я знаю, что это другая сторона мира.
– Тогда… мне нужно превратить вас в свою героиню? Из какой тюрьмы ты вышел, Моисей? Предполагаю, что из детского сада, потому что это место “брат”, это высшая лига. Мы не ходим здесь вокруг да около. Твои татуировки и твоё прошлое ничего не значат. А вам, симпатичная негритянка с запахом жасмина, позвольте сказать, что я не вижу вас как героиню только потому, что вы показали мне человека, освобожденного из места, где держат избалованных детей.
– Ничего такого. Я хочу, чтобы вы поняли, что я вижу то, что большинство не видят.
– Что вы хотите от меня?
– Ваше свидетельство.
– Моё свидетельство не освободит меня.
– Если вы не попытаетесь, как вы это узнаете, сеньор Вальверде? Думаете, что моё интервью с вами посредственно?
– Я не буду принижать то, что вы делаете, ни вашу профессию. Я выжил в этом месте, потому что не недооцениваю своих врагов. Тем более я не обесцениваю темноту ни силу тишины.
– Хотя бы можете рассказать, какой была ваша жизнь на свободе?
– На свободе?
– Да!
– Это не существует там снаружи. Всё, что вы видите, это параметры и правила, которые мы привыкли исполнять буквально, потому что все так делают. Они идут как погонщики на пути один за другим, не спрашивая, какая цель у свода законов. Того, кто не живёт по этому шаблону упрекают, дискриминируют и осуждают. Вы это называете свободой?
– Нет. Я спросила, какими были вы. Что вам нравилось делать, как и всем. Было ли у вас что-то, что наполняло вас?
– Ничего, чтобы я помнил.
Неожиданно вспышка воспоминаний сверкнула у меня в уме. Малышка! Её ножки и …. О, нет! Мои глаза!
– Что-то случилось, Николай?
– Ортега, вытащи меня отсюда…
– Мы ещё увидимся, Николай…видишь, почему вода точит камень, Моисей?
Почему ты возвращаешься как фильм ко мне? Что со мной происходит?
Мой ум уже меня подводит. Я начинаю чувствовать отчаяние. После того, как я привык к своей изоляции, я начинаю отвергать её. Что было спусковым крючком? Неужели большее влияние оказывают воспоминания, чем одиночество? Не знаю, сколько времени я провёл в камере, Ортега опять открывает дверь для того, чтобы отвести Николая в клинику.
– Похититель! Медосмотр.
– Разве я болен, Ортега?
– Вытащите его.
Я не понимаю, зачем нужен медосмотр, ничего не может случиться со мной в такой маленькой камере, я не простужен, крысы меня не заразили, у меня нет диареи от еды, у меня нормальная температура. Странно, что сейчас они забеспокоились о моём здоровье. По прибытии в клинику меня осматривает доктор Фонсека.
– Привет! Четырнадцать семнадцать. Ложитесь на кушетку.
– Ха-ха-ха! Спокойно, я могу сам это сделать. Я не сделаю ничего ненормального, обещаю.
– Пусть он делает это сам, Ортега. Он никогда не вёл себя ненормально. По крайней мере, со мной.
– Спасибо. Хотя бы кто-то благоразумный кто может понять, что слово значит многое, я вам очень благодарен, доктор. И за вашу веру в меня, я могу быть вашим подопытным кроликом, чтобы определить границу сопротивления человеческого тела при использовании цианида или мышьяка.
– Очень смешно четырнадцать семнадцать!
– Мне всегда была интересна одна вещь. Почему вы не зовёте меня моим прозвищем?
