Прерыватель. Игра в прятки
– Она жива? – почти шёпотом спросила она.
Эмма наклонилась над лицом Табби и прислушалась. Девочка ещё дышала. Нащупав на её запястье едва заметный пульс, Эмма выпрямилась, обернулась к Джейн и уже увереннее сказала:
– Беги за доктором! С ней что-то не так.
Джейн бросилась прочь из спальни.
Возле дверного проёма стали собираться другие дети.
– Ступайте ужинать! – приказала им Эмма. – Здесь без вас разберутся. Слышите? А ну брысь!
Девочки кинулись врассыпную, оставив Эмму наедине с Табби.
– И что же с тобой такое? – вслух спросила Эмма саму себя и открыла прикроватную тумбочку.
В глаза сразу бросились два пузырька. Один был наполовину наполнен таблетками. Ими оказался аспирин. А вот другой был абсолютно пуст, а на этикетке значилось название снотворного, которое Эмма и сама временами употребляла. Если переборщить – довольно мощная штука.
К счастью, доктор из местного госпиталя с громким названием «Дом королевы Виктории» пришёл быстро.
Бегло осмотрев Табби и подтвердив предположения Эммы, он бережно взял девочку на руки и удалился.
«Не хватало ещё, – подумала женщина, – чтобы в первый же день случилась такая беда. Чёрт-те что здесь творится! Одни сбега́ют, другие пытаются покончить с собой».
Силясь взять себя в руки, Эмма вернулась в свою комнату и, порывшись в до конца так и не разобранном чемодане, достала маленькую бутылочку с бальзамом. Выпить ей было необходимо.
Она опустошила ёмкость двумя глотками и закусила мятным леденцом, чтобы скрыть запах алкоголя, если в коттедже вдруг объявится Сири.
Поразмышляв минут пять, она решила подробнее расспросить у Джейн, что из себя представляла эта сумасбродка Табби и почему вообще она отказывалась вставать с постели.
Джейн, уже успевшая вернуться из столовой, встретилась Эмме в коридоре.
– Надо поговорить, – сказала Эмма и показала жестом на актовый зал.
Подождав, когда зайдёт девочка, женщина прикрыла дверь и приступила к допросу.
– Расскажи, – начала она, – что здесь у вас творится. Во-первых, хотелось бы знать, почему убежали дети, а во-вторых, что могло стать причиной такого поступка Табби? Её кто-то обижал? Наверняка, как самая старшая, ты в курсе всей этой внутренней кухни. Можешь ничего не бояться. Говори как есть. Наш разговор не выйдет за пределы этой комнаты. Я тебе обещаю. Наверное, я показалась тебе злой. Может, оно так и есть. Не стану отрицать. Однако слово своё я держать умею.
Эмма замолчала и ожидающе посмотрела на Джейн.
– Пора становиться взрослой, – решила она добавить и попробовала улыбнуться, отчего лицо её свела неприятная судорога.
– Я ничего не знаю о сбежавших девочках, – замотала головой Джейн.
– Совсем ничего? Разве может такое быть?
Джейн пожала плечами:
– Они всегда держались особняком: Долли, Лили и Табби.
– Так Табби с ними дружила?
– Да.
– Их привезли в деревню всех вместе?
– Нет. По отдельности и в разное время. Но они очень быстро сдружились, будто были знакомы и до этого. А с другими девочками почти не общались.
– Это странно. Не находишь?
– Странно, – согласилась Джейн. – Перед тем, как Долли и Лили исчезли, Табби тяжело заболела. Воспаление лёгких. Лежала в «Королеве». Когда же вернулась, то с той же минуты совершенно замкнулась в себе. Перестала общаться. С тех пор мы так и не услышали от неё ни слова. Отказывалась есть, бродила ночами по коридорам. Прежняя воспитательница договорилась с доктором, чтобы тот выписал Табби снотворное. Она сама каждую ночь выдавала ей по таблетке. Табби перестала слоняться по ночам. Все подумали, что теперь спит. Но…
– Что?
– Получается, что она копила таблетки, чтобы выпить их за один раз. А оставшиеся после отъезда воспитательницы, наверное, выкрала из её спальни, пока та пустовала. Я думаю так.
– И никто ничего не заподозрил?
– Нет. – Джейн снова пожала плечами.
– Вас же в спальнях по нескольку человек. Неужели никто ничего не заметил?
– Другие девочки попросили, чтобы их не оставляли в одной спальне с Табби. Боялись, что та может причинить им какой-нибудь вред. Поэтому Табби всегда оставалась одна. После того как всё это случилось… Ну, с побегом… Миссис Элмсли планировала увезти Табби в Лондон, в какую-то особенную больницу. Сказала, что только тамошние доктора́ теперь ей смогут помочь. Это всё, что я знаю.
– Понятно, – вздохнула Эмма. – Хорошо, Джейн. Спасибо за откровенность. Можешь идти.
Чувствуя, как начинают угасать силы, Эмма вернулась к себе в комнату. Решив, что завтра выяснит в госпитале то, что не достаёт пока до полного понимания всей картины, она разделась, умылась, повесила на спинку стула гигиенический пояс и забралась под одеяло, уверенная в том, что девочки сами устроят себе отбой, тем более что Джейн, судя по всему, вполне можно было доверять.
Ещё вчера у Эммы должны были случиться критические дни, но, видимо, из-за долгого переезда и из-за нервов произошла задержка. Забеременеть она точно не могла, потому что на такую близость со своим брошенным женихом она пока не решалась. Да и не дай Бог!
«Тьфу, тьфу, тьфу», – мысленно сплюнула через левое плечо Эмма, повернулась на правый бок и закрыла глаза.
Глава 4. Очень много информации
ЦУАБ располагался в пятистах километрах северо-западнее Подков, в бывшем текстильным городке под скромным названием Иваново.
Здание, к которому мы подъехали, принадлежало некогда Петру Афанасьевичу Зубкову, фабриканту и меценату. Теперь на двери парадного входа трёхэтажного, довольно обшарпанного особняка красовалась табличка «Санэпидстанция». Для посторонних посетителей таковым это здание и являлось. Мы же с Ильёй, спустившись в подвал, прошли по недлинному коридору, одна из дверей в котором отличалась от остальных, потому как за ней находился лифт, который мой протеже вызвал, вставив электронную карточку в специально предназначенный паз.
Не знаю, на сколько этажей мы плавно опустились вниз, но то, что при выходе открылось моим глазам, меня впечатлило. Депозитарий в Подковах бледнел в сравнении с технологиями, которыми пестрило это секретное подземелье.
Особенно поразила комната десять на десять, внутрь которой мы не заходили, а смотрели на неё из-за стекла с возвышения типа балкона. В ней находились прозрачные капсулы, в которых лежали люди, судя по всему, в неком анабиозе. Капсул было штук двадцать, однако заполнены они были едва ли на треть.
– Это что? – задал я вопрос Илье, хотя и сам мог бы уже догадаться о назначении этого помещения.
Илья был сосредоточен. Он с каменным лицом смотрел за стекло и хмурился, думая о чём-то своём. На мой вопрос он отреагировал не сразу.
– Что? А… Ну да. В одной из этих штук скоро предстоит оказаться и тебе. Между собой мы называем их хронокамерами, хотя их функция – просто поддерживать организм после его введения в состояние гипобиоза5.
– Ясно, – кивнул я. – А почему так мало людей? Я полагал, что артефактов расплодилось столько, что не хватит и дивизии, чтобы всё исправить.
– Это не единственная контора. У нас в стране их три… Было три. Одну на днях упразднили.
– Даже так?
– Тут, Лёха, такие дела творятся, что многим сделалось не до артефактов.
– Мне положено об этом знать?
– Вообще, – грустно улыбнулся Илья, – нет, – он слегка хлопнул меня по плечу. – Через четыре часа нам с тобой нужно быть в Москве. Там ты уже начнёшь кое-о-чём догадываться. По дороге ещё поговорим о нашей работе, а пока пойдём. Нужно оформить все полагающиеся документы, подписать контракт, договор о неразглашении и всё такое.
Мы спустились с балкончика и стали ходить уже по самым обычным кабинетам, где нас встречали молчаливые люди с уставшими лицами. Какое-то напряжение чувствовалось повсюду.
В комнате, похожей на школьный медицинский кабинет, мне сделали прививку, обязательную, как сказали, для всех прерывателей.
В контракте я значился «наёмником». Меня этот факт несколько смутил, и я решил уточнить свой будущий статус у Ильи.
– Прерыватели, – сказал он, – делятся у нас на четыре категории: наёмники, делегаты, ангелы и поселенцы. Кстати, о поселенцах. Тебе необходимо запомнить одно имя. Готов?
Илья хитро на меня посмотрел.
– Ну… – промолвил я. – Не томи. Я весь во внимании.
– Герберт Уэллс, – с видом фокусника произнёс Илья.
– Писатель?
– Он самый. Если там, где тебе предстоит оказаться, что-то пойдёт не так, ты можешь обратиться к нему. Он поселенец. Человек, который добровольно согласился переместиться в другую личность до конца жизни. Их задача – оказывать всяческое содействие тем из прерывателей, у которых возникают проблемы.
– Ничего себе! – воскликнул я. – Значит, меня переселят в начало этого века?
– Да. В Лондон тысяча девятьсот шестого.
– Становится всё интересней.
– Это крайняя точка в прошлом, куда мы можем перемещаться. До этого момента был ещё Эдгар По6. Но там эксперимент немного не состоялся. Ранее этой даты никаких значимых артефактов не было. А от ра́хов так и вообще ни одного. Их первая попытка проникнуть в нашу реальность была в тысяча девятьсот восьмом. Тунгусский метеорит. Наверняка слышал о нём.
– И это тоже они?
– Они. В тот раз закончилось неудачей. Благодаря другому поселенцу – Николе Тесле. По крайней мере, это было одной из его задач.
– Слушай, – снова воскликнул я. – Кажется, меня начинает знобить от всех этих имён и открытий.
– Держи себя в руках. Интересного будет ещё вагон и маленькая тележка. Даже завидую немного тебе. Сам-то уже давно позабыл своё первое посвящение.
На всякий случай до самого нашего отъезда Илья никакой новой информацией со мной не делился, дав время на то, чтобы в моей голове хоть как-то уложилось всё услышанное и увиденное.
Только уже по дороге в Москву я решился задать ему свой следующий вопрос.
– Скажи, – спросил я, – а ты тоже наёмник или…
– По идее, я – делегат, – не дождавшись, когда я закончу фразу, ответил он. – Так сказать, специалист по переговорам с ра́хами и полукровками.
– Они выходят на контакт?
– Полукровки с удовольствием. С рахами чуть сложнее, но всё же некоторые ситуации требуют переговорных процессов. Контрабандисты и им не нужны. Да и некоторые люди из правительственных структур, случается, ведут двойную игру. Мы имеем кое-какие рычаги, чтобы нажать в нужное время и в нужном месте. И потом, похищения людей, мутилации…
– Мути… что?
– Мутилации. Может быть, слышал о том, как находят домашних животных с аккуратно вырезанными органами? С хирургической точностью. И, по всей видимости, очень жестоко, наживую.
– Нет, не слышал.
– В США и Канаде об этом больше информации. Но и нам приходится иногда вмешиваться – и напуганных людей успокоить, и ра́хам объяснить, что отсутствие у них эмпатии не означает, что с животными можно так поступать. В плане чувств ра́хи полные имбецилы. Да у них, в целом, и нет никакой нужды в долгосрочном союзе с людьми. Для них в перспективе мы уже вовсе не существуем. Сначала и полукровок, предавших свои изначальные цели, они выслеживали и устраняли. Но потом оставили их в покое. Не знаю точно, что послужило тому причиной. Наверное, посчитали, что эмоции в том новом мироустройстве, которое они планировали осуществить в нашем измерении, в некоторой степени им выгодны. Но это только мои предположения, не больше того.
– Но ты же подселялся к Миронову. Это ведь не твоя работа.
– Иногда приходится брать на себя миссию наёмника. Сам видел пустые хронокамеры. Нехватка кадров. Сейчас слишком обострились отношения с ФСБ. Там теперь свои интересы. Новая, как говорится, метла. Наш авторитет хоть и высок, но уже многие наступают на пятки и вставляют палки в колёса. Сам увидишь, когда до Москвы доберёмся. Тебе ещё один адрес нужно запомнить и одно кодовое слово. Ты как себя чувствуешь?
– Теперь лучше. Понемногу укладывается. Говори.
– Запоминай. Дом на Спейд-хаус. Это недалеко от Фолкстона. Найдёшь там Уэллса. Если, конечно, возникнет необходимость. Надеюсь, что нет. Кодовое слово: бермуды. Запомнишь?
– Спейд-хаус, – вслух повторил я. – Лопата дом. Лопата дом.
– Что?
– Это я типа по-русски, чтобы лучше запечатлелось.
Илья усмехнулся.
– А кто такие ангелы? – спросил я. – Звучит как-то уж очень романтично.
– Ангелы, как и поселенцы, оказывают наёмникам помощь, но как бы из тени, редко выдавая прерывателям своё присутствие. Следят, что называется, за правильным ходом миссии. И ещё… Бывает, что у прерывателя возникает желание что-нибудь изменить в прошлом, что-то значимое, чего менять ни в коем случае нельзя. Тогда ангелы, напротив, пытаются любыми способами прерывателю помешать. У каждого ангела непременно есть какой-нибудь дар, выдающаяся способность. Или же компаньон – если хочешь, фамильяр, как у средневековых ведьм.
– У меня тоже будет свой ангел?
– Не знаю. Это не мне решать. Возможно. Всё равно ты вряд ли его увидишь. И ещё, – добавил Илья, – насчёт таблеток. Это которые Миронов принимал, чтобы продлевать подселение. К счастью, это не чудо-пилюли. Иначе, сам понимаешь, в начале двадцатого века с этим было бы сложно. Простой аспирин. Тогда он уже продавался в любой аптеке. Как только окажешься в Лондоне, обязательно закупи с запасом. А если получится так, что таблеток не окажется под рукой, то заваривай ивовую кору. Она может на какое-то время восполнить в организме ацетилсалициловую кислоту.
– И в кого я должен буду подселиться?
– В начальника Скотланд-Ярда. Его имя Эдуард Хенри. Это позволит побыстрее закончить твоё дело. Бо́льших полномочий в Лондоне того времени трудно себе представить. Так что все козыри будут у тебя на руках.
– Только одного пока что не понимаю, – сказал я. – Ты говоришь, что в то время не было никаких артефактов. Так для чего же я там тогда нужен?
– Для поиска пропавших людей. Их нужно вернуть обратно в нашу реальность. Поэтому и Скотленд-Ярд. Поэтому и начальник.
– А как удаётся с такой точностью технически определить человека, в которого следует подселиться?
– Это уже не по моей части. Это к учёным. Мне только известно, что существуют некие эфемериды, в которых учтены живущие и ранее жившие на земле люди. Разумеется, насколько это возможно. Чем дальше в прошлое, тем меньше можно откопать в архивах достаточных сведений. Каждому подтверждённому человеку назначен свой номер и код. Головки на часах имеют очень тонкую настройку с миллиардами делений. Доступ к настройке возможен только под микроскопом, и этим умением обладает в каждом отделении только один человек. Мы называем его «настройщик». Редкая профессия. И мало кто из нас видел его в глаза. Тебе просто выдадут уже настроенные часы. Твоя задача – только надеть их на руку и запустить в нужное время.
– Не позабыв выстрелить себе в голову? – иронично заметил я.
– Ну отчего же так грубо. Это лишь в крайнем случае. В хронокамере ты умрёшь всего на пару секунд от газа. Это безболезненно. Кстати говоря, факт штучности настройщиков в связи с предстоящим делом смущает меня больше всего. Но это обсудим уже на месте.
Минут десять Илья молчал, сосредоточенно вглядываясь в дорогу и думая о чём-то своём. А потом вдруг спросил:
– А скажи, у тебя за последние годы не было никаких видений?
– Видений? В каком смысле?
– В прямом. Вот прямо посреди дня вдруг переклинивает и ты начинаешь видеть совсем не то, что в данный момент на самом деле тебя окружает.
Я с недоумением и любопытством посмотрел на Илью:
– Я, конечно, могу выпить, но не до такой же степени.
– Понятно, – коротко ответил Илья.
Меня его вопрос озадачил, и я задумался на мгновение.
– А что, – решил я всё-таки уточнить, – это как-то связано с тем, что я немножко не на своём месте?
– Почему не на своём? Это ты брось. Именно на своём ты сейчас и находишься.
– Ты же понимаешь, о чём я.
– Знаешь, – сказал Илья, – рядом с нами существуют не только другие временны́е линии, зависимые от нас и так или иначе имеющие с нами один корень. Есть и совсем другие миры, с другими законами и живущие не зависимо от нашей истории и реальности.
– А можно чуть попонятнее?
– Пространственно-временной континуум, связанный с нашей планетой, неоднороден и не исчерпывается биологическими формами жизни.
– Ты запутал меня ещё больше.
– Да неважно. Ты должен понимать лишь то, что существуют такие миры, в которых время течёт десятками параллельных потоков. А сознание живущих там людей (да, они тоже в большинстве своём люди, хотя во многом от нас отличные), так вот, их сознание способно свободно перемещаться из потока в поток – в прошлое, в будущее, в настоящее. Временны́е границы там похожи на наши границы между разными государствами. В отличие от тех людей, мы себе такого позволить не можем. Не позволяют физические законы. Наше сознание всегда привязано к одному потоку, вернее будет сказать, к одной физической оболочке. А чтобы стало возможным перемещение в соседний поток, потребуется применить технологии рахов и умереть во всех потоках, кроме какого-то одного. Эта непроницаемость границ времени в нашем мире оказалась одним из основных препятствий для этих тварей в завоевании и уничтожении нашей цивилизации. Для каждого из нас – и для тебя, и для меня – существует свой истинный, изначальный поток, в котором впервые проявилось наше сознание. Твой истинный поток здесь. В том прошлом, из которого я тебя вытащил, ты как раз-таки и находился не на своём месте.
– Как же всё это сложно, – сказал я. – Но при чём здесь видения, о которых ты спрашивал?
– Да не при чём. Забудь. Пока не время о них. Перевари хотя бы то, что услышал. С другой стороны, это даже неплохо. Нам с тобой нужно ещё многое успеть сделать, прежде чем ты поймёшь главное.
– А есть ещё и главное?
– Разумеется, – Илья повернул голову и с серьёзным видом на меня посмотрел.
Мне показалось, что не сто́ит продолжать данную тему. Тем более, у меня имелся к нему ещё один вопрос, который я всё никак не решался ему задать, ожидая подходящий момент. И я посчитал, что этот момент как раз-таки и настал.
– А ещё вопрос можно? – сказал я. – Он не совсем по предстоящему делу.
– Спрашивай, пока есть возможность. Потом шанса не будет.
– Про моего отца.
Я заметил, как Илья на мгновение напрягся. Он до сих пор ни словом не обмолвился о моём вмешательстве в события чужих судеб, но сейчас стало очевидно, что эта тема тоже не из тех, в которые ему хотелось сейчас вдаваться.
– Что ты хочешь знать?
– Можно ли его вернуть в нашу реальность?
– Теоретически можно. При первичном и особенно вторичном перехлёстах исчезающие люди, перемещаясь душой в другие временны́е линии, в нашей линии всё же частично остаются.
– Это как?
– Своего рода анабиоз. Остаются в эфирном виде прикованными к тому месту, где их застал перехлёст. Они могут пребывать в таком состоянии долгие годы, подпитываясь энергией из окружающего пространства.
– Что-то вроде призраков или привидений?
– Можешь считать и так. С годами зона их присутствия и некоторая осознанность действий расширяются, но не настолько, чтобы по уровню интеллекта достичь взрослого человека. Иногда случается, что образуют симбиоз с некоторыми животными. Но это редко. Если в той временно́й линии, куда они переместились всей полнотой своего существа, произойдёт похожий перехлёст, то, по мнению некоторых теоретиков, они могут вернуться обратно. В случае с твоим отцом необходим вторичный перехлёст. Сам понимаешь, шансы этого близки к абсолютному нулю.
Я больше ничего не ответил. В тот момент самым важным для меня было то, что возможность имелась, хотя бы и одна на сто миллионов.
Тем временем мы уже подъезжали к Москве.
Глава 5. Много вопросов, мало ответов
Усадьба Александра Григорьевича Шмурова располагалась в заповедной зоне, в ста километрах от Москвы. Её окружали хвойные леса, а возвышенность, на которой она раскинула свои вычурные фасады, огибала довольно широкая в этом месте речка. Шмуров не был ни фабрикантом, ни тем более меценатом. Александр Григорьевич вполне удовлетворялся не слишком высокой должностью в каком-то министерстве и умением ловить жирную рыбку в мутной воде. Для этого чистую воду приходилось постоянно мутить, в чём он тоже весьма преуспел и за что его уважали вре́менные партнёры из тех, чей талант в «рыболовстве» оказался не столь велик.
На территории усадьбы в просторных загонах бегали самые настоящие страусы. Птицы являлись особой гордостью Шмурова, потому как он единственный во всей области был обладателем и торговцем страусиных яиц. Имелся в усадьбе и свой прудик с ручными карпами, иногда служившими и едой, и даже лабиринт из аккуратно подстриженных высоких кустов, в центре которого возвышалась скульптура Галатеи с фонтанчиком, вытекавшим из глаз рыдающего Пигмалиона. В общем, эклектика и безвкусица всей этой бессмысленной мишуры выдавали Шмурова с потрохами. Но это, разумеется, только для человека, не лишённого окончательно чувства вкуса. Для всех же сотоварищей новоявленного царя усадьбы картинка представлялась вполне себе в духе их понимания красоты.
Насколько я заметил, на Илью усадьба произвела точно такое же впечатление, как и на меня.
Немногочисленная охрана посмотрела наши документы, поинтересовалась нет ли у нас оружия и только после этого пропустила в главное здание – четырёхэтажный корпус с широкой лестницей при входе и с балюстрадами, увитыми чем-то вроде плюща.
Сам Шмуров так и не вышел нас встретить. Вместо него в суть предстоящего дела нас принялся вводить высокий мужчина лет сорока, в мешковатом свитере толстой вязки и с небритой дня три щетиной на усталом, плоском лице.
– Я Николай, – представился он. – Николай Валерьевич Данилов, если угодно. Расскажу что к чему. И покажу. Любые вопросы с вашей стороны – это ко мне.
– А Александр Григорьевич… – начал было Илья.
– Пока только моя компания, – перебил его Николай.
Илья молча кивнул.
– Итак, – Николай глубоко вздохнул, – с чего мне начать? Что вы вообще на данный момент знаете об этом деле?
– Можно сказать, ничего, – ответил Илья, – кроме того, что пропали дети. И насчёт договорённостей тоже в курсе.
– Ага. Ну и ладненько. – Николай поёжился и потёр ладони. Внутри здания действительно было прохладно и сыро, к тому же зловещая тишина и полумрак делали холод ещё более пронизывающим. Все втроём мы продолжали идти вдоль длинного коридора без единой двери по его сторонам.
– Среди пропавших детей, – продолжил мужчина, – сын Александра Григорьевича. Его тоже Александром зовут. Пять дней назад у него был день рожденья. Пятнадцать лет исполнилось. По такому случаю приехали в усадьбу его друзья. Пять человек. Три девочки и два мальчика. Им тоже всем уже по пятнадцать. Учатся в одной школе. Тут неподалёку она. Частная, разумеется. Закрытая. Главные события развернулись возле бассейна. Охранник, в тот вечер дежуривший на балконе, не заметил никаких странностей в поведении детей. Они поплавали, побесились, потом разместились каждый на своём лежаке. И вроде как успокоились. Прошло минут двадцать, прежде чем охрана среагировала на необычную тишину. Детей спасти не успели. Пять человек, включая Александра, умерли от передозировки героином. Выжил только один, Кирилл. Не знаю, может, в последний момент испугался, потому что не стал использовать предназначенный для него шприц. За ним приехали родители и увезли, потому что он был в самой настоящей истерике. Добиться от него каких-то осмысленных объяснений не удалось. Только не подумайте, что все эти детки – наркоманы. Ни в коем случае. Все дети считались очень одарёнными. Я подчёркиваю – ОЧЕНЬ. И с родителями своими были, как бы это помягче выразиться, не вполне согласны по многим вопросам. Я, если позволите, выражусь обтекаемо. Дети вовсе не собирались сводить счёты со своей жизнью. Нет-нет. Напротив, они хотели обрести свободу и такое счастье, каким понимали его сами. Вот. – Николай остановился возле единственной двери, которой заканчивался коридор, набрал на панели код и жестом пригласил нас войти.
За дверью оказалось помещение, похожее на то, которое я видел в ЦУАБе – комната с хронокамерами. Хронокамеры выглядели немного иначе, но это были именно они. Их было шесть. И во всех находились люди – пятеро детей и одна взрослая женщина.
– Перед тем, – продолжил Николай, – как вколоть смертельную дозу героина, они использовали хронокапсулы и часы.
– И откуда у вас всё это? – спросил Илья.
– Ваше начальство, как вы понимаете, в курсе, – промолвил Николай. – Такими технологиями обладают не только секретные службы. Было бы удивительно, если бы это не проникло через заборы. Деньги решают всё. Вам же, надеюсь, объяснили положение дел?