– Замолчи! Позоришь меня только перед людьми! – Острая боль от пощёчины пронзила как иглой. Голова закружилась, и Анна чуть не упала. И упала бы, если бы приёмный отец всё ещё не держал её так цепко. На глаза навернулись слёзы.
– Сейчас пойдёшь у меня в комнату и будешь там сидеть, пока не разрешу выйти. Ты забыла, кому ты всем обязана. Ну ничего, я напомню тебе. Любишь заступаться за мужиков? Получишь в мужья безродное отродье! Посмотрю, как ты запоёшь о справедливости в грязной хижине! Давно уже следовало это сделать! А я всё чего-то ждал. Благодарности, наверное, но так и не дождался. – Господин Равенстер потащил её к двери. Анна шла, не сопротивляясь, почти ослепнув от слёз. Сердце тоскливо сжалось, в ожидании беды.
– О, а вот и кандидат нашёлся, – приёмный отец усмехнулся криво и злобно и схватил на ходу несколько листов из ровной стопки, лежавшей на столе. Анна заледенела. – Что тут? – Он на ходу рассматривал бумаги, продолжая тащить её к двери. – Прошение от нищего доктора об открытии приюта для вшивых бедняков, больных разной заразой. Вот это для тебя жених. Защитник всех мужиков и голодранцев. Сегодня же пойду к королю.
Приёмный отец смял бумагу и злобно кинул её на ковёр.
– Пойдём! Посидишь у меня до завтра под замком. – Он больно дёрнул Анну за руку. Она всё-таки не удержалась и вскрикнула. Голова была как в тумане. Страшно и так внезапно. Господин Равенстер ещё никогда не был так жесток к ней.
Она с трудом помнила, как они шли по коридору, как он втолкнул её в её комнату и закрыл дверь на ключ. Тишина и темнота привели её в чувство. Она упала на кровать и разрыдалась.
Анна не знала, сколько времени прошло. Голова постепенно проходила, мысли прояснились и от этого было ещё страшнее. Она знала по опыту, если приёмный отец, который был жесток, суров, несправедлив, (Да, да! Она наконец-то могла себе в этом признаться, потому что злость на него ещё не остыла и не остынет, наверное, никогда, хоть это и нехорошо) принимал какое-то решение, то никто уже на него не мог повлиять.
Она сжала руки, закрыла глаза и взмолилась о том, чтобы кто-нибудь, возможно, сам король, воспрепятствовали решению господина Равенстера. Она не могла сказать – браку, задуманному приёмным отцом, потому что до сих пор ей это всё казалось какой-то глупой шуткой. И всё же она молилась.
Наконец, за дверью послышались шаги. Анна на всякий случай отошла к окну. Если это пришёл приёмный отец, то кто знает, что у него на уме. Иногда приступы гнева у него не проходили по несколько дней и тогда даже слуги старались не попадаться ему на глаза.
Но вот ключ повернулся в замке и дверь открылась. В комнату вошла госпожа Равенстер. Полная и некрасивая, она тщетно старалась спрятать морщины за румянами и белилами, а платья из дорогой ткани только невыгодно подчеркивали её фигуру. Потому что, как украдкой слышала от сестёр Анна, отец был очень скуп и не давал денег на наряды и украшения больше, чем было необходимо, экономя на чём только можно.
Госпожа Равенстер была всегда добра к ней. И за всю жизнь Анна не услышала от неё ни одного плохого слова. И всё-таки того доверия, что было между ней и матушкой настоятельницей у них не сложилось.
– Как ты? – Госпожа Равенстер с сочувствием смотрела на неё. – Эдуард сегодня сам не свой, – она печально улыбнулась, пытаясь защитить мужа. Наверное, она его любила, по-своему, но почему-то Анну только пугала такая любовь. – Сильно тебе досталось?
– Ну… – Анна замялась. – Не очень.
– Пойдём к девочкам. Покушаешь. Расскажешь, как учёба. Эдуард уехал во дворец. Теперь до вечера не приедет. Пойдём, – госпожа Равенстер протянула ей руку. Массивный браслет сполз с запястья и открыл несколько синяков. Анна вздохнула.
Пока они шли коридорами к комнатам сестёр, ей почему-то подумалось, что несмотря на такого отца, сёстры стремятся замуж. Влюбляются, мечтают о балах и кавалерах. А ей, глядя на синяки на запястьях госпожи Равенстер, хотелось только убежать туда, где ничего этого нет.
Конечно, она верила, что есть хорошие мужчины. Она читала о них. Есть идеал. О нём написаны легенды. Есть книги о верных рыцарях и прекрасных дамах. Но на самом деле они где-то далеко, так далеко, что вряд ли когда-то обратят внимание на неё, сироту.
Слова приёмного отца почти забылись. Но иногда всё же всплывали в памяти. И тогда в голову невольно лезли всякие образы. Анна ругала себя за то, что думает об этом, пыталась прогнать их, но ничего поделать не могла. Перед глазами вставала грязная хижина. Она видела такие в нищих кварталах, в которые они ходили помогать беднякам вместе с матушкой. Она разговаривала с этими людьми, жалела их, но представить себя там в хижине, женой такого человека не могла. Эти образы только навевали страх.
– Анна! Мы так рады тебя видеть! – Тайла и Марена отложили своё вышивание, встали ей навстречу и каждая даже приобняла её. Они выросли за те полгода, что Анна их не видела. Но всё равно остались её любимыми сёстрами.
– Я тоже, – улыбнулась она. – Я скучала.
– А мы то как!
– Да я уж помню ваши письма, – она посмотрела на девушек. С ними всегда было легко. Хотя нет, не всегда. Были у них и крупные ссоры. А потом… Потом она смирилась, что никогда не будет им ровней. Они были лучше образованны, лучше одеты, им позволялось то, что не позволялось ей. И когда они вместе с ней выходили в общество, она на их фоне казалась служанкой.
Но, в общем, если отбросить всё это, то они мило общались, как хорошие знакомые. Сёстры поверяли ей свои тайны – кто в кого влюблён, кто с кем танцевал на балу, а она… просто слушала их. И радовалась, что у неё есть пансион.
– Тайла, ты помолвлена, говорят? И я это узнаю не от тебя почему-то, – Анна погрозила сестре пальцем.
– Ну, – девушка самым натуральным образом смутилась. – Там ещё ничего не ясно. Но Джозеф любит меня и…
– Она любит его, – вставила Марена. – А папочка не против, потому что у Джо много денег и титул в придачу. Вот увидишь, отец выпросит для Джо место при дворе.
– Марена, нельзя так говорить про отца! – Перебила её госпожа Равенстер.
– Хорошо, мама, не буду.
Марена улыбнулась и подмигнула Анне. Она невольно залюбовалась сестрой. Марена была самой красивой из них и самой юной. Ей едва исполнилось шестнадцать. Но новая высокая причёска и шёлковое платье делали её совсем взрослой. Волосы цвета спелой пшеницы, доставали почти до пола, если Марена вытаскивала шпильки из причёски и позволяла волосам лежать свободно. Ей восхищались на всех балах, но господин Равенстер не давал разрешение на помолвку дочерям, пока им не исполнится хотя бы восемнадцать. Марена прекрасно сознавала свою красоту и пользовалась ей. Даже отец становился добрее рядом с ней. Зато вот гувернантки вечно плакали от её проказ и нежелания хоть чему-то учиться.
Анна перевела взгляд на Тайлу. Девушка сидела смутившись на кушетке, болтая ногой в прелестной атласной туфельке в тон платью. Тайле было двадцать. Те же пшеничные волосы, но материнские черты лица и склонность к полноте немного портили картину. И всё же вот сейчас Тайла была диво как хороша. Анна невольно залюбовалась ей. А потом со вздохом обернулась к зеркалу. Мельком. Делая вид, что поправляет волосы.
Она привыкла к своему виду. Чем скромнее, тем лучше. Так говорили в пансионе. И всё же в восемнадцать хочется быть красивой. Пусть хотя бы немного. Но тёмные волосы были убраны в простую причёску. Строгое платье из дешёвой ткани невыгодно подчёркивало слишком худую и угловатую фигуру и цвет лица, а нос… На нос вообще смотреть не хотелось.
Анна отвернулась и улыбнулась девочкам.
– Так что там про помолвку?
Они болтали довольно долго. Потом перешли в гостиную, где слуги, привыкшие к капризам госпожи, накрыли небольшой столик и принесли обед.
Разговор тёк неторопливо. Тайла показывала фасоны нарядов в своём альбоме, а Марена хвалилась вышивкой. Как вдруг стукнула входная дверь.
– Отец! – Улыбки сразу сошли с лиц. Госпожа Равенстер растерянно встала и повернулась лицом к двери. И только Анна осталась сидеть. Она просто не смогла бы встать. Ноги разом подкосились, а воздух словно выбило из груди.
Дверь в гостиную распахнулась.
– Вот вы где! Милая картина! – Господин Равенстер почему-то улыбался и выглядел вполне добродушно. Буря миновала. И всё же Анна чувствовала какую-то угрозу. Слишком уж таинственный вид был у приёмного отца. – Это даже хорошо, что все в сборе. Не придётся никого искать. У нас большая радость. Анна, моя приёмная дочь, волей Его Величества выходит замуж. – Он замолчал и улыбнулся, злорадно так. Значит уже всё решено. Анна вдруг заледенела. Посмотрела на сестёр. Они выглядели потрясёнными, но не радостными.
– А почему никто не радуется? А? Его Величество лично облагодетельствовал сироту и выделил ей приданное.
– Поздравляем! Какая радость! – Госпожа Равенстер подскочила к Анне, а та стояла словно оглушённая. Приданное. Ничего хорошего это не сулит, явно.
Глава 2
Бернард
Бернард сидел и писал прошение. Интересно, которое уже по счёту? Он давно потерял им счёт. И всё же писал. Унижался, просил, требовал. Каждый раз сжимая зубы терпел и точно говорил себе, что это в последний раз. А потом видел страдания бедняков, которые мучились больные в своих холодных домах и снова шёл писать и обивать пороги государственных канцелярий. И снова не получал ответа. Если бы он мог распоряжаться деньгами, а не снимал бы сам несколько комнат в пансионе госпожи Дарс, то давно бы уже построил приют-больницу. Но он имел то, что имел. Увы.
Он запечатал письмо. И немного помедлил, прежде чем написать адрес. Пару недель назад он отправлял прошение на имя королевского судьи. Теперь кажется на очереди главный советник. Потом всё-таки надписал адрес и встал. Надо было проведать старого Сэма, который болел с самой зимы и медленно угасал, а по пути отправить письмо.
Бернард припадая на левую ногу направился к двери. Захватил с вешалки плащ и шляпу. Уже одевался, когда в дверь постучали.
– Войдите.
– Здесь живёт доктор Дженсон?
– Да, это я.
Он поднял глаза, рассеянно думая, не забыл ли чего. Посыльный. Он его здесь раньше не видел. Странно. А посыльный протянул ему письмо.
– Вам письмо из королевской канцелярии.
– Хорошо. Давайте, я распишусь.
