Журнал наблюдений за двадцать лет
Она говорила довольно быстро и с заметным южным акцентом. У входа в раздевалку стояло трюмо, на котором была электрическая плитка с уже водружённым на неё чайником. Даже налитым наполовину. Я быстро согрел кипяток и налил воду в стакан с чайным пакетиком.
– Ты когда медучилище закончил? В этом году? – Продолжала беседовать со мной Люся. – У меня дочка там тоже учится на последнем курсе, в следующем году заканчивает. Её Наташа зовут, Савенкова. Она многих знает, Андрея, например – Уланова. Надо будет спросить у неё о тебе…
Дальше, за чаем я узнал много всякой информации. И что её доча с каким-то Ромой встречается. И что этот самый Рома – самый классный парень в городе. И что – она сама родилась и выросла где-то совсем рядом с Украиной. И что она сама – «хохлушка», которая перехитрит кого угодно. И что у них там, «на Украине», самая вкусная черешня и яблоки. И что – нельзя давать в долг деньги Насте Алексеевой, она их никогда не отдаёт. Настя – дочка Главного и ей можно всё… Ну, остальное – в том же духе.
Однако, время шло и вторая санитарка, молчавшая всё это время, доев свои семечки, сказала, что пора уже ложиться спать. Она достала какую-то бумажку и водя по записям на ней пальцем сообщила: «По графику Гоша идёт спать на всю ночь, Люся с Михал Иванычем дежурят на коридоре в первую очередь, а она сама со мной – во вторую». Гоша – это санитар в нашей теперь смене, невысокий мужичок, всё это время находившийся один на коридоре.
Матрас, одеяло и подушку я взял в «мастерской». Довольно большой комнаты, расположенной в том же коридоре, где и кабинет врачей. Она была больше похожа на склад. Там стоял полуразвалившийся шкаф, куда и складировали инвентарь для отдыха. Бельё мне выдали из специального шкафа, хранилось оно про запас для больных, но использовалось, в основном, персоналом. Когда с кем-то из больных случался конфуз в постели (а это бывало) то бельё вынимали и производили замену. Для отдыха мне выделили кушетку в процедурном кабинете. Я заправил импровизированную койку и лёг около полуночи. В районе трёх меня разбудили. Я облегчённо понял, что поспать-таки удалось. Придя на коридор, я увидел там Валю, сидящую на диване и читающую свежую газету. Валя была полной светловолосой женщиной с короткой стрижкой. Рядом с ней лежала связка из двух ключей от палат. Через некоторое время постучали и мы вместе направились к палате.
– Надо выпускать больных в туалет, – сказала санитарка, – будем открывать по очереди. До половины пятого я, а затем – ты. Сейчас можешь вздремнуть.
Я вернулся на диван и прилёг. Спать не хотелось и я стал разглядывать узор на стенах. Время от времени Валентина открывала палаты для выпуска больных, и те с сонным видом брели в уборную. Сам туалет находился в проходе, у поворота, недалеко от процедурного кабинета. В нём на небольшом возвышении располагались три «толчка» вмонтированный в пол. Такие раньше можно было видеть на вокзалах и разных казённых учреждениях. Запах фекалий там стоял ужасный. Несмотря на то, что была открыта дверь в прогулочный дворик, расположенная неподалёку, весь этот «аромат» шёл в коридор. Собственно, выход в этот дворик и был единственной вентиляцией для отделения. Правда, был ещё и вытяжной вентилятор, но толку, кроме шума, от него не было. Им никто не пользовался. Воздух, который он выгонял наружу, тут же замещался таким же воздухом из туалета. Валентина, видя, что я не сплю завела разговор:
– Видишь решётку у шестой палаты? Несколько лет назад на ней повесился больной. Была тоже – смена Насти Алексеевой. Все дружно справляли старый новый год. Конечно, напились вусмерть. А на утро проснулись, а он висит, простынку на удавку порвал, мыльцем смазал и вздёрнулся. Из-за Насти только смену и не выгнали. Дверь ещё была закрыта, а из коридора видно плохо, да и не смотрел никто. С тех пор дверь эту мы стараемся всегда открытой держать. Всё равно, решётка есть, никуда больные не выйдут.
Так прошла ночь. Рассвело. Коридор, где мы находились не имел окон, поэтому солнечные лучи проникали из окошек палатных дверей. Основным же освещением были ртутные лампы. Началось утреннее движение. Санитарки принесли вёдра с водой и швабры для уборки. Саму уборку делали больные, за что им Людмила с Валентиной принесли свежих овощей со своих огородов. Все остались довольны. Сотрудники один за другим вставали и относили свои постельные принадлежности на место. В коридоре усиливался аромат свежезаваренного крепкого чая. В палатах шло активное чифироварение при помощи самодельных кипятильников, которые подключались через хитро сделанные «дороги» к ночникам. На явные нарушения эксплуатации электричества все смотрели сквозь пальцы. Загремев бачками, пришла раздатчица и вся смена собралась в столовой больных для завтрака. На столе уже стояли нарезанный белый хлеб и куски сливочного масла. Вскипятив чай, мы позавтракали.
Дальше – нужно было взять анализы из носоглотки и ануса у больного, поступившего накануне. На подоконнике процедурки стояли заготовленные для этого три стеклянные пробирки с алюминиевыми прутьями, имеющие на конце прикреплённые ватные тампоны. Михаил Иванович предложил мне это сделать. Я сказал, что не умею, но с интересом научусь данной процедуре от самого – Михаила Ивановича. Мой напарник обречённо посмотрел на меня и взял анализы сам.
Наступило время завтрака больных. Он совмещался с утренней раздачей таблеток. Больные сначала шли мимо процедурки, принимали лекарства, а затем – уходили на завтрак в столовую заходя по пути в туалет для справления нужды и попутно выплёвывая из складок ротовой полости и нёба принятые только что таблетки. Михаил Иванович взялся проводить завтрак, ему надо было накрыть столы и собрать после еды ложки и, пересчитав их, сдать в раздатку. Меня он поставил «на таблетки». Я стоял в дверях процедурки за выставленным столом, на котором стоял ящик с контейнерами, мензурки для запивания и кастрюля с водой для использованных мензурок.
Воду в тридцатимиллилитровые капроновые стаканчики наливали из специального чайника. Он был очень старый и изготовлен из алюминиево-цинкового сплава. Особенностью этого материала является его сильное окисление. В труднодоступных местах быстро образовывалась толстенная патина с многочисленными кавернами. Видно было, что чайник чистили редко (если вообще- чистили), поэтому – на дне и стенках в кавернах от водопроводной воды заводились густые микроскопические водоросли так, что само внутреннее пространство сосуда обладало собственной экосистемой.
Раздавать таблетки мне не понравилось. Нужно было всякий раз заглядывать в рот пациентам для проверки. Их зубы находились в крайне запущенном состоянии и запах, который они выдыхали мне прямо в лицо – был, примерно – как из туалетного толчка. Да и толку от того было мало. За годы нахождения в психиатрических стационарах пациенты научились искусно маскировать таблетки, а затем – их выплёвывать. Государство тратило свои деньги на лекарства, по большей части – впустую.
После завтрака я быстро написал журнал сдачи. Я просто переписал предыдущую запись и поставил свою подпись в конце. Затем – пришла дневная смена, приняла дежурство и ровно к девяти часов утра весь средний медперсонал собрался в столовую на «пятиминутку». Начальство явно не торопилось. Вовремя пришедшая Мария Алексеевна велела ждать заведующего и не начинать без него. Дмитрий Ильич явился на собрание с десятиминутным опозданием. Ночная смена заметно нервничала: всем хотелось поскорее уйти домой. Мой напарник зачитал наблюдательный журнал. После этого заведующий рассказывал о жизни всё того же Фрунзе, только-покороче, минут на двадцать. Под конец пришла старшая сестра и воссела рядом с другими начальниками с очень важным видом. Она властно посмотрела на сжавшегося Дмитрия Ильича, и тот быстро закончил своё повествование. Елена Александровна обратилась к нам:
– Та-ак мальчики и девочки, мы все вместе очень дружно гуляем. И кому-то приходится постоянно приносить свой магнитофон. Я, как руководитель коллектива, просто обязана сделать следующее предложение: сегодня нам обещают выдать остатки подсчёта за март месяц. Мы все должны скинуться на музыкальную технику и, если не хватит – продолжим в следующий аванс. Покупку, я так уж и быть, возьму на себя. Как вам моё предложение?
Из-за угла последовали возгласы одобрения, явно наигранные. Я посмотрел на Михаила Ивановича и понял, что смена для него прошла из рук вон плохо. Он был совсем расстроен. Не вытерпев, мой напарник произнёс:
– А где же те сервизы, на которые мы скидывались раньше? Никто их даже не видел. Я вообще уже никуда не хожу, не надо мне ничего…
– Михаил Иванович, дорогой, я всё прекрасно понимаю, вы устали от работы и хотите отдохнуть на пенсии. Мы можем очень дружно и весело вас проводить всем коллективом, не сомневайтесь! Итак, все, я думаю, за?! Тогда решение принято! Сдаём денежки в зарплату Ирине Филипповне, а мне придётся опять идти в магазин. Ох, не берегу я себя совсем…
Мне было всё равно. Зарплаты я долго ещё не получу и сказанное ко мне не относилось. Часы показывали без четверти десять и люди под напутствие Марии Алексеевны о борьбе с пьянством стали расходиться.
Глава 6. Особенности отделения.
Что очень хорошо было в моей работе – так это график, он мне сразу понравился. Ещё отпуск в два месяца, но до него было ещё далеко. Выходные окончились 5 июня. Дневная смена начиналась в 9 часов утра, но прийти нужно было на полчаса раньше, принять смену. У входа меня встретил Лужин, курящий папиросу. В его нагрудном кармане халата лежала свежая пачка «Беломора». Мы поздоровались. Я вошёл в раздевалку, одел халат и обнаружил: оставленный мной халат в общем шкафу кто-то одевал. И носил очень неаккуратно. Новый халат был грязный, будто в нём работали на стройке. Мне стало неприятно, и я решил халаты носить всё время с собой, пока у меня не будет индивидуального ящичка на замке. Но сейчас деваться было некуда – пришлось ходить в том, что есть. Дальше необходимо было прочитать журнал сдачи и проверить наличие и количество учётных препаратов, лежащих в небольшом сейфе. После чего все начали собираться в столовой на пятиминутку. Она прошла, как и в прошлый раз. Только теперь я не беспокоился о её длительности, мне было всё равно.
После пятиминутки дневная смена вместе с начальниками отправились в обход. Нашей задачей было сопровождать врачей со старшей сестрой и делать записи в специальной тетради. Больные предъявляли жалобы на скованность и плохое самочувствие, просили ослабить им лечение, многие желали личных бесед. Кто-то просился в другую палату. Дмитрий Ильич всё это внимательно слушал и почти никогда не отказывал. Он говорил так, что прямого согласия и не было, но каждый понимал его как хотел. Обход длился, как и пятиминутка, и закончился в районе половины одиннадцатого. По его ходу некоторые участники уходили по своим, видимо, важнейшим делам. В конце остались только я, Полушкин и санитар Гоша. Сопровождавший нас милиционер-охранник дремал на кушетке в коридоре. По завершении, заведующий выслушал последнего пациента и тоже – ушёл в свой кабинет. Я попил чайку и вернулся в отделение. Меня обступили больные, идущие на прогулку в зарешёченный дворик, они стали назойливо просить то, что как они посчитали-пообещал им Полушкин. В довесок – пришёл больной Галушка и театрально изобразил сильные боли в желудке. Я спросил: «Что у тебя болит», и он, видя, что на него обратили внимание – закатил глаза и съехал вниз по стене изображая не то обморок, не то предсмертные судороги. Подошедший санитар взял его за шиворот, слегка приподнял и спросил:
– Ты гулять пойдёшь или дальше кривляться тут будешь?
Галушка очнулся и что-то залепетал неразборчиво. В его речи были понятны только однотипные матерные слова на букву «Б». Затем, как ни в чём не бывало встал и пошёл гулять. Я же открыл процедурку, и увидел там процедурную медсестру, высокую стройную белокурую женщину с правильными и слегка грубыми чертами лица, которая набирала в одноразовые шприцы лекарства. Откуда-то издалека раздался голос:
– Аллу Григорьевну к телефону!
Алла Григорьевна Правдина (так звали этого сотрудника) бросила шприцы с ампулами в лоток и быстро вышла из кабинета. Стационарный телефон стоял в комнате охраны, рядом со входом в отделение. Дежурившие там сотрудники ОВО (их было трое) часто отвлекались от партии в «дурака» на телефонные звонки. Из всех отделов милиции они были самыми беззаботными. Весь день могли просидеть за картами и, если не надо было никого сопровождать или досматривать, отвлекались только на еду, да на такие вот звонки. При этом всячески проклинали свою работу, уверяя, что они тут чуть ли не сосланы за какие-то свои милицейские провинности. Иногда происходила ротация, появлялись новые лица, но это ничего принципиально не меняло.
Не понимая – что сейчас мне нужно делать, я решил выбраться наружу, где осуществляла прогулку больных почти вся моя смена. Возле выхода в отделение, там, где был туалет больных, мой путь преградили несколько пациентов, они стали настойчиво просить меня сводить их к сестре-хозяйке, к которой у них имеются неотложные дела. Дверь туалета открылась и оттуда вместе с густыми клубами табачного дыма вышел ещё один деловой человек. Туалет служил, кроме всего прочего, и местом для курения, где в часы-пик плотность атмосферы была как на Юпитере. На моё счастье пришёл Гоша, командным голосом он прикрикнул:
– А вам, что у решётки надо? А ну марш на прогулку или в палату, нечего здесь ошиваться!
– Виталий меня сейчас сводит к Ирине Филипповне, очень важное дело.
– И меня тоже! – Повторяли другие.
Санитар взглянул на мое растерянное лицо и быстро освободил проход, принудительно отправляя навязчивых клиентов по своим местам. Я, наконец, вышел на улицу. В ближайшей беседке сидели санитарки вместе с Михаил Иванычем и о чём-то разговаривали. Возле решётки прогулочного дворика стоял Полушкин. По другую сторону, похожие на обезьян в клетке, его обступили больные и тоже – оживлённо беседовали. Подойдя ближе, я разобрал все те же просьбы, что предъявляли они на обходе. А Дмитрий Ильич стоял с виноватым видом и пытался что-то объяснять. Мой напарник увидел меня и направился в отделение. Проходя мимо, он бросил:
– Я пойду сейчас сейф списывать, а ты посиди во дворе.
Прогулка длилась часа полтора и где-то после полудня санитар загнал всех больных обратно, в палаты. Затем, через полчаса мужская часть смены вместе с буфетчицей и одним из охранников пошли на кухню за обедом. На раздатку мы принесли четыре полные ведра с супом, большой бачок с шукрутом и ведро компота. Михаил Иванович снова взялся накрывать на столы, а меня отослал выдавать таблетки. Приём пищи осуществлялся в две очереди, по три палаты за раз. Столовая набивалась народом и если бы все ели за столами – то мест бы не хватило. Некоторые брали свои продукты питания, которые им выдавала специальная санитарка «приёмного покоя», хранимые в стальных шкафах и стеллажах, запираемых на замок. Всё это хозяйство, вместе с холодильником было расположено во врачебном коридоре, выходившем так же из столовой. Продукты относились в палаты и там съедались, конечно, не всегда, и поэтому – место жительства пациентов местами напоминало бомжатник. Санитарное состояние мало контролировалось, все жили и работали, что называется, «на расслабоне».
Примерно, в половине второго настала наша очередь. Когда я зашёл в раздевалку – на столе уже стояло неполное ведро с супом из столовой, кастрюлька с шукрутом и нарезанные ломтики чёрного хлеба. Охрану тоже снабдили столовским провиантом. Чайник был наполнен компотом.
Сотрудники деловито черпали половником гущу со дна ведра и когда подошла моя очередь – в ёмкости был практически один только жиденький бульончик. На вкус он напоминал мне советский общепит из детства. Положение спасали химические кубики, раскрошив небольшую часть, бульон становился вполне съедобным. Второе было вполне сносно и его я с аппетитом съел. Все прекрасно знали, что еда эта предназначалась только для больных, но происходящее руководство вполне устраивало. Времена были нелёгкие и к скромной зарплате прибавка в виде «халявного харча» была весьма кстати. Остатки и отходы ещё сливали для домашних животных.
После обеда был «тихий час». На коридор пришла пожилая женщина. Это был парикмахер и цирюльник. Санитар выводил ей больных, и она кого брила, кого стригла. Многие брились сами. Бритвенные принадлежности женщина носила с собой. Кроме того, на «приёмном покое» хранились индивидуальные станки, которые мы выдавали больным под присмотром. В четыре часа опять началась прогулка и одновременно уборка опустевших палат. С пола сметали всякий сор, но сильно не углублялись. В углах было по-прежнему грязно. Убирались всегда больные. Каждая смена, в лице санитарки, договаривалась с кем-то из больных (одним или двумя) и те работали за какую-то оплату. Кроме овощей с огорода, могли заплатить чем угодно. В ход шли чай, старая одежда и обувь, сигареты, какие-то бытовые вещи. При этом-работа младшего персонала распределялась: мужчины ходили с ключами и смотрели за порядком, а женщины ведали уборкой. Поскольку уборку можно было только контролировать по результату, выдав оплату, то женщинам работалось менее напряжно. Можно было большую часть дневной смены на коридоре и не показываться. Хорошим тоном считалось подмена санитара на обед, но было это не всегда. Бывало, санитар договаривался с больными, чтоб они не стучали минут 15-20 и, закрыв все двери, уходил обедать оставив коридор пустым. Всякие санитарки попадались.
Летом почти весь вечер можно было проводить на прогулке. Оставляли только время на ужин и вечернюю уборку. Ужин был около шести вечера и длился в районе получаса. Больничную кашу давали и персоналу, но её ели уже не все. Всё равно – скоро домой. Только если из экономии или когда давали что-то очень вкусное. Между делом – средний медперсонал заполнял всякие журналы и документы. Самый главный журнал – «наблюдательный». В нём кратко описывалось поведение пяти-шести (иногда больше) пациентов. Это мало кто хотел делать и обычно работу чередовали: кто-то писал «наблюдалку», кто-то «сдачу». В довесок к журналу сдачи, этим же человеком списывались учётные препараты (тоже – в специальном журнале). Дело это-ответственное, нельзя было ошибаться и делать исправления, но наблюдалку, почему-то, не любили больше. Я, вначале, когда описывал больных, особо не вникал – переписывал предыдущие записи, если они были актуальны. Впоследствии – понял конструкцию предложений и стал комбинировать фразы, со временем, применяя некоторую креативность. «Настроение такое-то, поведение такое-то, жалобы такие-то, сон, аппетит, реакция на замечания, высказывания…». Всё получалось довольно просто. Трудно было только когда случалось что-то неординарное и написание журнала напоминало школьное сочинение.
Первый день подходил к концу, и мы все ждали ночных сменщиков для сдачи дежурства. Меняли по-разному. Могли сменить в восемь-тридцать, а могли и в десятом часу. Но в любом случае – все освобождались от работы и расходились по домам, или кому куда надо.
Глава 7. Холодный приём.
В ночную смену я сидел на коридоре с Людмилой. Она ко мне была не столь дружелюбна, как в прошлый раз. Начав стандартное бахвальство про украинскую черешню, она довольно быстро переключилась на дочу. Мне было сообщено, что меня не помнят «в упор». Всех ребят её доча помнит, а меня – нет. Андрей Уланов вызывал восторженные отзывы как крайне обаятельный парень, а я, видать, был такой таракан, что и глаза смотреть не хотели. Это мнение не особо удивило: с большей частью сверстников общение в молодёжном коллективе действительно – у меня не сложилось.
Девяностые годы поначалу казались очень обнадёживающими, но к году так 1994-му всё больше приходило уныние и разочарование. В первую очередь, мне было совершенно непонятны ценности у окружавших меня ребят. Главное, сильная гордыня, обуявшая всех. Большинство стали разговаривать со мной «через губу», и мне стала непонятна причина такого отношения. Я был ничем не хуже остальных. Только спустя много лет я начал догадываться, что наше общество не может жить без создания для себя мнимых изгоев и перекладывание на них вину за то, что дела и жизнь идут как-то не так. Это похоже на детскую компанию, появляется вдруг нежелательный элемент и всем начинает казаться: что, избавившись от него будет сильно лучше. А когда этот элемент уходит – то лучше не становится, неосознанно ищется другой и под надуманными предлогами изгоняют и его. И так пока никого не останется. У взрослых – то же самое, только придирки находят более изящно. Кто-то другой во всём виноват, только не я, и не те, с кем я люблю проводить время.
Возвращаясь к Людмиле, мне показалось, что на неё повлияли мои сверстники, которые, возможно, наговорили каких-нибудь гадостей про меня. Святым я не был. В заключение – она объявила мне, что её доча на следующий год устроится в наше отделение, и сразу медсестрой. «Я с Настей Алексеевой «Вась-Вась». Это было очень самоуверенное заявление. Даже Уланов с Мариной Семёновой устроились пока санитарами. А Семёнова это была звезда почище многих в наше время. Она была весьма востребована мужским полом ещё со школы. И во время учёбы – вышла замуж за сына одного крупного местного чиновника, который не развлекался по курортам используя отцовские возможности, а был весьма успешным предпринимателем. В завершение – Люся стала долго и смачно описывать последние свидания своей дочки со своим возлюбленным – Ромой. Мне было довольно скучно её выслушивать. Я ещё не знал, что слушать этот трёп придётся много раз.
Утром, постепенно подтягивалась дневная смена. Пришел медбрат-весельчак и хохотун, лет тридцати пяти, сокурсник Алексея Лужина – Герман Гурин. С ним вместе появился на коридоре и Уланов. Пройдя мимо меня, мой бывший сокурсник отвернул голову и сделал вид, что не заметил. По обиженной губе я сразу понял, что причина этого – моя более высокая должность. Его поведение мне объяснила крикливая молодая санитарка, как оказалось – тоже заинтересованное лицо. Её звали Эльза Врангелева. Она была одета в синий санитарский халат, из-под которого выглядывала довольно стройная фигура, одетая в шикарные чулки и туфли на шпильках.
– Здесь тут вообще-то очередь! А ты чего влез? Свалился тут как снег на голову, тебя никто не ждал. Мы тут три месяца места ждём, и ещё кроме нас люди есть… – Она казалась очень болтлива и могла бы продолжать довольно долго, но нужно было заниматься делами и потому – закончила свою речь быстро.
Это напомнило событие, происшедшее ещё на учёбе в училище. Тогда Андрей проигрался мне в покер. Очень лихо. Я его оставил без месячного запаса столовских талонов. Тогда, его вид был такой же, только слюни ещё пустил. Мне пришлось его успокаивать словами: «не везёт в карты, повезёт в любви». К сожалению, я оказался прав. Андрея после учёбы быстро познакомили с красивой девушкой из обеспеченной семьи, а мои дела на этом поприще были очень плачевны. Только сам Андрей этого пророчества не оценил и мне пришлось снова его «нянчить» объяснением, что «взяли меня лишь на временную ставку, на два месяца, а потом – хорошо если санитаром оставят». Мне показалось, что на этот раз Андрюша чуток успокоился, даже сопли не стал пускать.
Оставшись довольным своим успокоительным талантом, я шёл домой в хорошем настроении. По дороге мне попалась Яна, которая к тому моменту стала Барановой. Она была очень грустна. Её не брали на работу, а устроиться очень хотелось. Обсудили бывших сокурсников. Она рассказала про Вовочку, который опять сумел отличиться.
– На этот раз он устроился к монахам, восстанавливающим неподалёку храм. Разнорабочим. Монахи начнут молиться, а Вовочка нет-нет да и ввернёт какое-нибудь смачное выраженьице, да ещё и в рифму. Начнёт цемент со щебнем лопатой кидать, да и приговаривает. Как ни лопата, так ***мать. Монахи, к слову, народ бывалый и не зря в монастырь пошли грехи замаливать, но и им эти богохульства были слишком. Разумеется, выгнали его. Опять пьянствует.
Так, день за днём и прошли два месяца моей временной работы в должности медбрата. Работа меня, в целом, устраивала и мне хотелось остаться. Когда подошло время, Елена Александровна пригласила меня в кабинет, и я написал заявление на своё трудоустройство санитаром палатным на отделение специализированного типа. Постоянно. Повторюсь, время тогда было непростое и даже такая низовая должность меня очень устраивала. Я был доволен. Не знаю только – само по себе так получилось, или руководству я так понравился, или же Мария Алексеевна опять хлопотала?
Глава 8. Уборщики.
Наша старшая сестра слыла неглупой женщина. Она установила порядок, когда новичок или пришедший с отпуска не ставился сразу в смену. Были, конечно, исключения. Но, как правило, свежий работник ходил «на подмене» месяца два. У него не было инициативы в принятии решений и ответственную работу выполняла смена. Работа без ночных смен. Некоторая потеря в зарплате. Но снижалась вероятность системных ошибок, приводящих к критическим ситуациям, возникавшие по причине «человеческого фактора». К сожалению, такая схема могла работать только при достаточном количестве персонала. Вот и меня, для начала, поставили «на подмену» и график у меня был такой, что познакомился я со всеми сменами.