Странные приключения Ионы Шекета. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 9
Теперь я понял, почему звезды не предсказывали Хенриху Федерману ни старости, ни смерти. Как он мог постареть? Дух не стареет! И умереть он не мог тоже, ибо с 13 марта 1971 года существовал именно в мире мертвых!
Но вот зима 1991 года меня озадачила. По гороскопу получалось, что Хенрих Федерман уничтожил государство Израиль. Я думал, что это ошибка, но теперь, когда я понимал, что речь идет о духе, а не о физической личности… Мало ли какими возможностями обладал дух Федермана?
Что, в конце концов, важнее – подготовка к экзамену или спасение отечества? Надеюсь, вы не думаете, что я затруднился с выбором?
Но что я мог сделать в сложившихся обстоятельствах?
Федерман умер именно тогда, когда умер, и здесь я был не в силах изменить ничего. Однако зря я, что ли, шесть лет просиживал штаны на лекциях по всем мыслимым оккультным наукам? Мой острый ум немедленно нашел выход, и в тот же вечер (до сдачи дипломной работы оставалось всего тридцать шесть часов!) я собрал друзей на спиритический сеанс. Нас было четверо, причем только я представлял в этой компании Землю. Фиуум был с планеты Ареаадаа, Хором – с Экилоки, а наш медиум, имя которого невозможно было произнести без шпаргалки, прибыл с планеты, название которой даже со шпаргалкой произнести сумел бы лишь неисправный автомат по продаже газированной воды.
Мы сели, тарелочка завертелась, и медиум сказал деловито:
– Кого вызываем?
– Хенриха Федермана, умершего 13 марта 1971 года в городе Кельне на планете Земля.
Не прошло и пяти минут, как утробным голосом, похожим на завывание ветра в фановой трубе звездолета, наш медиум сказал:
– Ну, я Федерман. Какого черта вы меня беспокоите? Задавайте вопрос, я спешу.
– У меня не вопрос, а требование, – заявил я, и мне показалось, что дух Федермана издал звук, похожий на гневное восклицание.
– Я требую, – продолжал я, – чтобы ты не вмешивался в судьбу Израиля зимой 1991 года.
– Ха! – нагло заявил дух этого антисемита. – Плевать я хотел на твое требование. Что ты мне сделаешь?
– Сейчас – ничего, – вынужден был признать я. – Но ведь я не вечно буду коптить небо. Придет время, я тоже умру, и мы с тобой встретимся. И уж тогда я тебе…
Должно быть, вид мой был в тот момент достаточно красноречив, и дух Федермана призадумался, поняв, что я действительно когда-нибудь доставлю ему немало пренеприятных тысячелетий. Он, правда, попытался хорохориться, утверждая, что не может отменить уже совершенного, но я-то, уже изучивший все мыслимые оккультные науки, прекрасно знал, что ментальному телу ничего не стоит переместиться во времени куда угодно!
– Ну, хорошо, – утробно вздохнул дух Федермана. – Я сделаю это, чтоб ты был здоров и подольше не появлялся в нашем мире!
– Проверю! – угрожающе сказал я. – Завтра вечером устрою сеанс, вызову тебя опять и…
– Не нужно! – поспешно заявил дух. – Мое слово твердо.
Он собрался было уже покинуть нашу компанию, когда я задал последний вопрос:
– Скажи-ка, а что, собственно, ты натворил в девяносто первом?
– Э… Направил несколько ракет Саддама Хусейна прямо на здание израильского кнессета, когда там шло заседание правительства. Трудновато пришлось, но я смог…
В голосе его звучало торжество!
– Ясно, – сказал я. – Теперь тебе придется сделать так, чтобы эти ракеты упали куда попало. Скажем, в пустыню Негев – вполне приличное место для любой уважающей себя ракеты. Понял?
Дух промолчал, а медиум раскрыл глаза и спросил на своем варварском наречии:
– Ну что, получилось?
Я вспомнил, что ракеты, запущенные Саддамом Хусейном во время Войны в заливе, действительно не причинили Израилю вреда, и сказал:
– Получилось, получилось, ты молодец! Теперь бы еще успеть работу закончить, – добавил я и распрощался с приятелями.
Работу я закончил в срок, правда, пришлось изменить заголовок. Тот текст, что я представил на защиту, назывался: «Открытие способа составления натальных карт для духов по дате смерти физического тела».
Кстати, вы знаете, что Оккультный университет я окончил с отличием? А составление гороскопов для покойников стало одной из важных областей современной альтернативной астрологии.
ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА ПОЭТА
У меня нет коммерческих способностей. В наши дни, конечно, это не так важно, как в прошлом веке, но все равно – не обладая творческой жилкой в области коммерции, лучше не открывать своего дела, не идти в генеральные директоры больших концернов и не покупать товаров широкого потребления у уличных торговцев. С последним я всегда справлялся без проблем, поскольку очень редко ходил по улицам пешком – вы же знаете, какой сейчас ритм жизни, да, к тому же, большую часть времени, в том числе и свободного, я проводил либо в межзвездных странствиях, либо мотаясь взад-вперед по времени. Что касается генеральных директоров, то этой должности мне никто не предлагал, а однажды, когда я в какой-то компании высказал чисто гипотетическую желание возглавить некий концерн по производству корма для марсианских друфаев, то поднялся такой гомерический хохот, что я никогда больше не заговаривал ни о чем подобном.
А вот хозяином собственного дела мне довелось побывать. Когда я закончил Оккультный университет на Камбикорне, то считал себя единственным во Вселенной специалистом по составлению гороскопов для умерших представителей человечества. Опыт с господином Федерманом меня буквально окрылил, а когда на защите моей докторской диссертации члены Ученого совета единогласно проголосовали «за», то я воспарил в горние выси и парил там до тех пор, пока злая судьба в лице…
Господи, что я несу? Прошу меня простить, но, когда я вспоминаю господина Закариаса, то немедленно впадаю в экстаз и начинаю говорить либо ямбом, либо хореем, либо и вовсе амфибрахием, который никогда не мог отличить от анапеста.
Итак, я открыл свой офис и дал во все телекоммуникаторы объявление следующего содержания:
«Фирма „Жизнь после смерти“. Подающий надежды выпускник Оккультного университета (красный диплом) производит все виды астрологических работ для людей, желающих узнать о судьбе умерших родственников или знакомых. Предсказание посмертной судьбы. Новые инкарнации. Перемена участи. Полная гарантия. Соблюдение секретности».
Первым ко мне пришел на прием мальчишка-камбикорнец, пробегавший по улице и решивший, что иной мир – это третья планета в системе Жвал Скорпиона, куда он собирался съездить на каникулы. Я потратил битый час, чтобы объяснить клиенту разницу между иными мирами в бытовом и оккультном понимании. Парнишка ушел разочарованный и не заплатил мне, утверждая, что в жизни не пользовался никакой валютой, предпочитая натуральный обмен.
Вторым ко мне явился сам гениальный поэт Виктор Закариас. Не говорите мне, что вам не известно это имя! Вы легко можете найти его в файле Мировой поэтической энциклопедии между именами Задонского Ю. С. и Заходера Б. Л. Там сказано: «Закариас, Виктор Мария Бакара – род. 2054, член Союза поэтов Соединенных Штатов Земли, урож. Греч. провинции. Опубликовал две электронные книги стихов „Буря в навозе“ и „Вся глубина кошмара“. Количество зарегистрированных читателей – 17. Количество проданных экземпляров на дисках – 0».
Ясно, что поэтом Закариас был гениальным, ибо только гениев могут так не понимать современники. Но я-то ничего этого не знал и потому, когда Виктор Мария Бакара появился в моем кабинете, был несколько ошарашен. Если бы господин Закариас родился во врема Гейне, он несомненно примкнул бы к течению «штурм унд дранг» – хотя бы в силу своего бунтарского характера.
– Я! – воскликнул он, бросившись в кресло так, будто собирался в нем поселиться. – Поэт! Я! Мои произведения! О! Вы их не читали! Они опережают время!
– Да? – вежливо сказал я, желая все-таки понять, чего хочет посетитель. – Если они опережают время, то вы пришли не по адресу. Рядом есть часовщик, он вам все, что нужно, переставит, и время пойдет так, как оно…
– Тупица! – с сожалением констатировал посетитель. – Стихи! Вы понимаете? Речь идет о стихах! Равных которым нет в…
– Только не нужно читать вслух, – быстро сказал я. – Я совершенно не воспринимаю на слух какие бы то ни было тексты.
– Одну строфу! – понизив тон, заявил поэт. – И вы поймете! С кем имеете дело!
Он действительно ограничился одной строфой. Состояла эта строфа, однако, из трехсот пятидесяти шести строк, так что мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы не заснуть и не удариться лбом о стол. Запомнилось мне только нечто вроде «затхлой сути плюмажных фениксов» и «инкунабул раздетые букли». Сильно, конечно, но не в моем вкусе.
Я так и сказал посетителю, чем вызвал новый прилив энтузиазма.
– Я! – воскликнул он. – Виктор Мария Бакара Закариас! Гений! Мои стихи! Пробьют дыру в Вечности!
Я представил себе дыру в том, чего еще не достигло человечество, и понял, что пора переходить к финансовым проблемам.
– Уважаемый господин Закариас, – объявил я внушительным голосом, – если вам нужен посмертный гороскоп вашего родственника, то это будет стоить сто тридцать две монеты включая налог!
– У меня нет родственников, – заявило это дитя инкубатора. – Гороскоп нужен мне самому. Я желаю знать, каких высот достигнет моя посмертная слава!
– Но, господин Закариас, – сказал я с недоумением, – для составления гороскопа посмертной жизни клиента мне нужно знать точное время его смерти. К счастью, вы живы и даже молоды. Как же я могу…
– Вы не поняли! – с пафосом воскликнул Закариас. – Я желаю, чтобы! Моя посмертная слава! Достигла границ Вселенной!
– Да-да, и пробила брешь в Вечности, – согласился я.
– Вот именно! Поскольку натальная посмертная карта зависит от времени смерти, скажите мне, уважаемый Шекет, когда я должен умереть, чтобы слава моя оказалась максимальной, всемирной, вселенской, безграничной и вечной!
– Но э.. – пробормотал я. – Надеюсь, вы не собираетесь…
– Собираюсь! – твердо сказал Закариас. – Вы составляете для меня оптимальный вариант посмертной судьбы, и я покончу с собой в тот день, который вы мне укажете! Гонорар…
– Вот именно, – заторопился я, – вы не забыли о ста тридцати двух…
– Миллион! – воскликнул поэт. – Я составлю завещание, и вы получите миллион из моих будущих гонораров!
– Очень мило с вашей стороны, – с кислым видом поблагодарил я. – Хотелось бы, однако, получить наличными при вашей жизни.
– Все вы меркантильны и ничего не смыслите в Вечности, – махнул рукой поэт и показал мне кончик купюры.
– Замечательно, – сказал я, тяжело вздохнув, и протянул Закариасу пульт компьютера. – Пожалуйста, сообщите свои данные: дату, час и место рождения, чем болели в детстве… Вы ж понимаете, что вашу посмертную судьбу я могу выяснить, только зная дату смерти, а дату эту… печальную… я могу оценить, составив вашу прижизненную натальную карту. И лишь потом сумею сказать, насколько нужно сместить дату смерти, чтобы вам была обеспечена вечная слава. Это обойдется в двойную сумму гонорара, поскольку составлять две натальные карты…
– К делу! – воскликнул Закариас и быстро застучал по клавишам. Мне показалось, что он пишет автобиографию в стихах, но я ошибся – поэт с жутким количеством грамматических ошибок перечислял женщин, которые вдохновляли его в творчестве.
Когда этот гений, распевая во все горло песню собственного сочинения (текст Закариаса, музыка вождя племени Акуга-муга), покинул мой офис, я призадумался. В принципе, работа, конечно, была – пара пустяков. А мне потом отвечать, если Закариас действительно покончит жизнь самоубийством в указанное мной время? Правда, нет такого закона, чтобы сажали в тюрьму за составление гороскопов. Но это будет мне малым утешением в следственном изоляторе на Плутоне!
Не придя ни к какому выводу, я с тяжелым сердцем приступил к работе. Сделаю дело, решил я, а там видно будет.
Через час, рассматривая натальную карту и ее модификации согласно программе вечной славы господина поэта, я почувствовал, что камень, лежавший на моей душе, взмывает в воздух и улетает вдаль, будто наполненный легким газом. Облегченно вздохнув, я стал думать о том, как мне все-таки слупить с Закариаса двойной гонорар.
Поэт явился в назначенное время, горланя все ту же песню – то ли она была такой длинной, что он только сейчас дошел до последнего куплета, то ли это была единственная песня, текст которой Закариас знал наизусть. Он сел и бросил на меня взгляд папы римского, предлагающего монаху поцеловать конец его туфли.
– Вот что, уважаемый господин Виктор Мария Бакара Закариас, – начал я, – обе ваши карты составлены. Вам действительно уготована всемирная и вечная слава…
– Я же говорил! – воскликнул поэт. – Только тупые критики и эта алчущая пустых развлечений толпа…
– Минутку! – я поднял руку, призывая Закариаса к терпению. – Повторяю, вас ждет слава, и я определил, когда именно вы должны умереть, чтобы звезды и планеты повели вашу душу по назначенному пути.
– Говорите! – потребовал поэт. – Ради славы гений готов на смерть!
– Пожалуйста, – вздохнул я. – Эта дата: восьмое апреля две тысячи пятьдесят четвертого года, семь двадцать утра по мировому времени.
– Восьмое апреля, – принялся записывать Закариас, и тут до него дошло.
– Эй! – вскричал он. – Что вы несете, уважаемый? Это ведь время моего рождения!
– Да, – печально согласился я. – Весь мир был бы вам благодарен, если бы вы умерли в тот момент, как явились на свет. Неужели вас не могла удушить пуповина?
– Но я не успел бы стать поэтом! Не написал бы гениальных стихов! Не…
– Должно быть, именно этого хотело от вас благодарное человечество, – кивнул я.
– Но я не могу вернуться в… – растерянно произнес Закариас.
– Да, это исключено. Поэтому, – я пожал плечами, – вам остается жить до того момента, когда злая смерть…
– Когда это произойдет? – деловито спросил Закариас.
– К сожалению, – сообщил я, – профессиональный долг запрещает называть клиентам дату смерти. Это грозит потерей лицензии.
– Но вы обещали! Мы договаривались!
– Мы договаривались, – парировал я, – что я сообщу вам дату не вашей реальной смерти, а желаемой, верно? Я вам ее назвал. Есть претензии?
– Конечно! Эта дата меня не устраивает!
– Обратитесь в астрологический арбитраж, – холодно сказал я. – Но прежде заплатите мне двойной гонорар, иначе арбитры не примут вашего искового заявления.
Господин поэт закатил глаза, изобразил вечную муку, быстро понял, что на меня эти трюки не действуют, и бросил ломать комедию.
– Значит, мне никогда не быть знаменитым? – с горечью спросил он. – Ни до смерти, ни после?
– Истинно так, – согласился я. – Почему бы вам не переквалифицироваться? Могу дать адрес специалиста, который определит, какая профессия наиболее соответствует…
– Я поэт! – гордо сообщил Закариас, поднимаясь во весь рост. – Я гений! Народ! В веках! Будет! Помнить!
С этими словами он покинул мой офис, так и не заплатив ни одной монеты. Думаю, на Высшем суде ему придется за это ответить.
ЭТИ УДИВИТЕЛЬНЫЕ ЗВЕЗДЫ
Занявшись предсказанием посмертной судьбы в собственной фирме «Жизнь после смерти», я рассчитывал поправить пошатнувшееся финансовое положение и совсем не представлял, насколько хлопотным окажется мое поле деятельности. Думал: чистая работа – компьютер, программа, звезды, судьбы, и уж, тем более, какие подвохи могли устроить люди, уже покинувшие бренный мир? У меня вылетело из головы, что за информацией ко мне обращаться будут вполне еще живые господа, а не бесплотные призраки. А живой человек – это проблема, как сказал в прошлом веке классик грузинско-русского происхождения.
Помню как сейчас дело Осипа Кугеля. Уверен, что вам знакомо это имя. Как же, известный астроном, академик семи академий, профессор девяти университетов, один из которых расположен то ли в туманности Андромеды, то ли в галактике М 51 – жутком скоплении, куда я однажды пытался проникнуть на звездолете, но был отброшен такой интенсивной мыслительной волной, что впоследствии огибал эту область Вселенной по дуге большого межгалактического круга.
Так вот, господин Кугель явился ко мне, во-первых, без предварительной записи, во-вторых, когда я был не в духе, а в третьих, – с видом человека, делающего собеседнику одолжение своим присутствием.
– Шекет? – спросил он, высокомерно подняв брови, хотя фамилия была большими буквами написана на двери офиса.
– Ну, – буркнул я, давая понять, что не намерен отвечать на риторические вопросы.
– Вот моя визитная карточка, – объявил посетитель и бросил на стол лазерный буклет. Только снобы или мрачные мизантропы, по моему мнению, заказывали себе такие визитки, размещая в кристалле все сведения о себе, включая анализ крови, полученный в роддоме.
– Осип Кугель, – прочитал я на оболочке и отодвинул кристалл, даже не пытаясь разобраться в содержимом. – Слушаю вас, господин Кугель. Чья посмертная судьба вас интересует? Мамы? Папы? Любимого пуделя?
– Что вы себе позволяете, Шекет? – покраснев, закричал посетитель. – Неужели вы думаете, что у меня, академика семи академий, есть время возиться с какими-то собаками? И не трогайте моих родителей, они еще, к сожалению, живы и даже здоровы!
– Вот что, – заявил я, выйдя наконец из себя, – излагайте ваше дело или мне придется предсказывать вашу посмертную судьбу!
Должно быть, глаза мои метали молнии, потому что академик неожиданно присмирел и продолжил довольно мирно:
– Э… господин Шекет… я, видите ли, занимаюсь звездами.
– Я тоже. Что дальше?
– Я не верю в астрологию, тем более посмертную, – сообщил Кугель. – И потому ничья посмертная судьба меня не интересует.
– Тогда за каким дьяволом вы отнимаете у меня время? – спросил я очень вежливым тоном.
– Я всю жизнь занимаюсь звездами…
– Это я уже слышал. Дальше.
– …И меня интересует, что представляют собой звезды в мире, который вы именуете тем светом и который, по моему глубокому убеждению, вообще не существует в природе.
– Какая вам разница, что они собой представляют, – удивился я, – если вы не верите в само существование потустороннего мира?
– Шекет, – возмутился академик, – я считал вас умным человеком! Если тот свет существует, то какая разница, что я об этом думаю? Я слышал, что звезды влияют на судьбы даже тех людей, кто решительно не верит в предсказания.
– И правильно слышали, – хмыкнул я, неожиданно придя в прекрасное расположение духа.
– Если на том свете нет материи, а один лишь дух, – продолжал академик, – то как там могут существовать плазменные шары с температурой на поверхности от трех тысяч до трех миллионов градусов? А если там нет звезд… Это невозможно!
И вот тогда-то я его наконец понял. Бедняга попросту боялся, оказавшись на том свете, лишиться средств к существованию – ведь ничем, кроме исследования звезд, он заниматься не умел. А менять титул академика по звездам на статус потустороннего бомжа ему не то чтобы не хотелось – он этого боялся больше, чем самой смерти!
Впрочем, от того, что я понял истинные страхи клиента, мне еще не стало ясно, каким образом решить поставленную задачу. Однако академик ждал ответа, и я, наморщив лоб, сказал:
– Это будет стоить вам вдвое дороже стандартного прогноза. Нужно учесть сложность проблемы, которая…
– Вот моя кредитная карточка, – объявил Кугель, – разрешаю вам пользоваться ею, как своей собственной, до окончания наших отношений.
Сказал бы сразу! На таких условиях я готов был продлить наши непростые отношения хоть до самой тепловой смерти Вселенной. Однако у академика были иные представления о сроках. Вставая, он сказал:
– Приду через неделю.
Едва за клиентом закрылась дверь, я вложил его кредитную карточку в прорезь компьютера, предвкушая многообразие покупок, которые позволят мне хотя бы в течение недели вспоминать о господине Кугеле без раздражения. Компьютер вздохнул и голосом, полным презрения, заявил:
– Необеспеченный кредит. Пользование запрещено.
После чего добавил совсем уж неприличным тоном:
– Верни долги, подлец!
И на такого клиента я должен был тратить свою мыслительную энергию!
Выбросив кредитку в утилизатор, я все-таки задумался: действительно, как там со звездами? Вообще говоря, задача была не так трудна, как я сначала себе вообразил. Ведь в нашем мире жили миллионы людей, уже прошедших стадию инкарнации. Кто-то из них был на том свете ангелом, кто-то – карточным шулером, но кто-то наверняка занимался астрономией. Проблема в том, что эти люди, обретя новую жизнь, начисто забыли все, что с ними происходило прежде. Как узнать, кто из людей был на том свете астрономом и исследовал тамошние звезды?
Неожиданно мне пришла в голову простая и потому гениальная идея. Черт возьми, а я-то сам? Я-то кем был на том свете – между прошлой моей жизнью и нынешней? Почему, отвечая на дурацкие вопросы клиентов, я ни разу не поинтересовался собстенной судьбой? Где мое прославленное любопытство?
В тот же вечер я позвонил известному на Камбикорне медиуму Ставридасу и спросил, сможет ли коллега в порядке личного одолжения принять меня вне очереди и пробудить во мне воспоминания о прошлой инкарнации и межинкарнационном существовании?
– Да вы и так все помните, Шекет, – добродушно заявил Ставридас, глядя на меня со стереоэкрана. – В четыре тридцать утра, если вы в это время спите, в вас как раз пробуждаются прежние воспоминания, и в течение трех с половиной минут вы видите сон о жизни в астрале. Но вы этот сон – точнее, это воспоминание – забываете мгновенно, едва только продираете глаза.
– Никогда не помню снов, – согласился я. – Что же делать?
– Поставьте будильник на четыре тридцать две, – посоветовал медиум. – Вы же знаете: если сон резко прерывается, есть шанс его запомнить.
Шанс! Я хотел точного знания, но пришлось довольствоваться тем, что предложил Ставридас. Поставив будильник на нужное время, я лег спать, и, естественно, бессонница не позволила мне даже сомкнуть глаз. Проклиная собственную нервную систему, я на следующую ночь принял снотворное и заснул сном тяжелым, как штанга тяжеловеса. В четыре тридцать две зазвенел будильник, я мгновенно продрал глаза, проклиная чертов прибор, оборвавший столь приятное…
Приятное – что?
Я действительно видел себя в самом прекрасном месте Вселенной, какое мог себе представить! Я был там не человеком – более того, человеческий дух представлялся мне чем-то малозначащим и никому не интересным.
В том мире я был звездой. Я парил в пространстве, у которого не было привычных измерений – ни длины, ни ширины, ни, тем более, высоты, – их роль играли три других координаты: совесть, дружба и любовь. И в этом, единственно возможном в ментальном мире пространстве, я был огромен. Моя любовь простиралась до поверхности соседней звезды, а дружба выглядела подобно солнечному протуберанцу, устремленному к другим светилам, не менее меня желавшим мирового единения. Я уж не говорю о координате совести – она вообще казалась мне бесконечной, и потому я ощущал ответственность за каждую мысль во Вселенной, подуманную, высказанную, осуществленную и неосуществимую.
Мне было печально и радостно, как любой другой звезде. Это было замечательное воспоминание, но мне нужен был ответ на конкретный вопрос, и я решительно обратил мысленный взор внутрь себя, спрашивая: кто я? Плазменный шар с температурой на поверхности шесть тысяч градусов? Конечно, нет! Я вообще не был ни шаром, ни кубом, ни даже математической точкой. О себе я мог лишь сказать, что я – был.
И я понял еще, почему звезды влияют на судьбы. Это же естественно – ведь они, звезды, существуют в измерениях совести, любви и дружбы. И еще я понял, что не скажу этого своему клиенту, академику Кугелю. Звезд, которые он не может описать уравнениями, для него не существует в природе. Упомяни я о звезде в измерении совести, он плюнет мне в глаз.
Но как же правда? Я обязан, будучи профессионалом, говорить клиентам не то, что они желают услышать, а то, что происходит и будет происходить на самом деле. Кроме одного случая – если полученная мной информация смертельно опасна для спрашивающего. Астролог, даже альтернативный, не может нанести клиенту вред!
Когда академик, бряцая своими дипломами, ворвался в мой кабинет несколько дней спустя, я напустил на себя важный вид и заявил, не глядя Кугелю в глаза:
– На том свете, уважаемый, звезды такие же, как на этом. Плазменные шары с температурой поверхности от трех тысяч до трех миллионов. И на другой ответ вы не можете рассчитывать, потому что ваша кредитка не стоит даже пластика, из которого она изготовлена.
– Другого ответа я и не ждал, Шекет! – воскликнул академик Кугель. – Мир един, и это абсолютно естественно! Спасибо, можете оставить себе мою кредитную карточку и пользоваться ею до конца дней, все равно на том свете она вам не понадобится.