Игра в прятки. История американского подводного шпионажа

Командир приказал эвакуировать наверх всех, кто не занимается тушением пожара или не стоит на жизненно важном посту. Личный состав начал перебираться в носовую часть, причем невероятные масштабы аварии подавляли инстинкт паники. Один за другим люди добирались до носа корабля и взбирались по трапу, идущему к верхнему люку. По приказанию командира они направлялись к поручням на подветренной стороне горизонтальных рулей и привязывались там.

Был страшный холод, волны неистово обрушивались на качающуюся лодку. Часть личного состава подняли прямо с коек, и они стояли наверху в майках и трусах. Только несколько человек были одеты в штормовую одежду и, следовательно, имели при себе спасательные жилеты. С собой не было ни пищи, ни воды, ни лекарств. В большинстве своем они были беззащитны от холода и грохочущего моря.

К этому времени 47 человек привязались на палубе. Еще 12 человек сгрудились вокруг командира на мостике, рассчитанном на 7 человек. 18 человек все еще оставались в кормовой части, пытаясь восстановить силовую установку и потушить пожар. Командир взглянул вниз на свой экипаж, затем перевел взгляд на горизонт. Где же «Таск»? Пожар бушевал уже около получаса. Кому-то удалось запустить дизеля «Кочино». У командира затеплилась надежда, что он сможет повести лодку к побережью, но в это время огромная волна накрыла корму. Еще до того, как волна схлынула, раздался крик: «Человек за бортом, человек за бортом!» Это был один из корабельных коков Джозеф Морган. «Сейчас подберем его», – пробормотал командир, стараясь подвести корабль как можно ближе к Моргану, который был едва виден в бурном море. И почти в то же время кто-то заметил «Таск» с правого борта.

Остин к этому моменту выбрался на мостик и стоял около командира. Все сигнальщики на «Кочино» были отравлены газом, и Остин был единственным, кто достаточно хорошо знал код, чтобы передать сообщение. Он не пользовался семафором с момента, когда находился в учебном отряде, но сейчас схватил два флажка, и поднял их двумя руками вверх.

Борясь с ветром, он передал по буквам: «Ч-Е-Л-О-В-Е-К 3-А Б-О-Р-Т-О-М П-О-Ж-А-Р В К-О-Р-М-О-В-О-Й Б-А-Т-А-Р-Е-Е».

Было 11 часов 21 минут утра.

Внутри лодки раздавался грохот, слышный через стальной настил палубы. «Таск» пыталась подойти поближе к «Кочино», а ее командир не спускал глаз с тонущего кока, понимая, что человек долго не сможет продержаться в такой холодной воде. Без подсказки старшина Хьюберт Рауч прыгнул за борт и, борясь с волнами, подплыл к Моргану, стал подтаскивать его к борту лодки. Когда он достиг борта, то настолько ослаб в холодной воде, что не смог помочь Моргану подняться на палубу. Еще один кок отвязался от поручней, подбежал и, наклонившись через борт, вытащил Моргана из рук Рауча. Еще несколько человек помогли Раучу подняться на борт. Моргана перенесли на ходовой мостик и уложили на штурманский стол. Он беспрестанно дрожал, даже когда его укрыли несколькими одеялами. Два матроса сняли с себя одежду и отчаянно пытались согреть, зажав его между своими голыми телами.

Командиру было ясно, что личному составу оставаться на открытом воздухе небезопасно. Волны свирепо накрывали палубу и в любой момент могли оторвать замерзших людей от их креплений, смыть за борт. Он распорядился всем собраться на узком ходовом мостике. Люди сбились в кучу, образовав человеческую пирамиду. Остальным командир предложил спуститься вниз в носовой торпедный отсек, который оставался единственным местом, где еще хоть как-то можно было существовать.

Пока все это происходило, командиру стало известно, что тот взрыв, который привел к распространению дыма по всей лодке, нанес и еще более серьезные потери. Старшему помощнику удалось пробраться к аккумуляторному отсеку, но как только он вошел туда, накопившаяся водородная смесь взорвалась. Взрывом офицера выбросило обратно. У него обгорели руки, грудь, ноги, то есть вся передняя часть тела, за исключением лица, которое защитила маска противогаза. Он оказался в глубоком шоке. Еще четыре человека были тяжело ранены. Двое раненых, перетащенных в кормовой торпедный отсек, оказались отрезанными от своих товарищей и нуждались в медицинской помощи. А врач Хьюберт Исон находился в носовой части вместе с остальным личным составом. Пробраться внутри лодки через огонь и газ было невозможно. Доктор мог бы выбраться на верхнюю палубу и по верхней палубе перебраться на корму, но люк в кормовой торпедный отсек находился в 15 метрах. Это были 15 метров по скользкой стальной палубе, болтающейся на волнах лодки, причем волнение моря было настолько сильным, что бросало «Таск» как хворостинку, когда она пыталась приблизиться, чтобы оказать помощь. Один молодой офицер предложил протащить леер до кормового люка, чтобы доктор Исон мог держаться за него. Когда леер был закреплен, Исон, держась за него, добрался до кормового люка и спустился вниз к раненым. В это время Остин снова взял семафорные флажки и начал передавать на «Таск»: «П-О-Д-О-Й-Д-И-Т-Е К Б-О-Р-Т-У Н-А-М В-О–3-М-О-Ж-Н-О П-Р-И-Д-Е-Т-С-Я П-О-К-И-Н-У-Т-Ь К-О-Р-А-Б-Л-Ь». Как только командир получил первый доклад от доктора, Остину пришлось снова сигналить: «Т-Р-Е-Б-У-Е-Т-С-Я М-Е-Д-И-Ц-И-Н-С-К-А-Я П-О-М-О-Щ-Ь П-Я-Т-Ь Ч-Е-Л-О-В-Е-К Р-А-Н-Е-Н-Ы О-Д-И-Н С-И-Л-Ь-Н-О О-Б-О-Ж-Ж-Е-Н». На мостике получили диагноз доктора Исона. Старший помощник сильно обгорел. Шансов на выживание нет. Доклады врача были настолько ужасны, что командир отобрал мегафон у матроса, который передавал эти сообщения. Новости были слишком плохие, чтобы передавать их через рядовых. Моральный дух решал все, и офицер заменил матроса на линии связи с кормой.

Прошло полтора часа с начала пожара, и люди, собранные в носовой торпедный отсек, стали терять сознание, надышавшись газом. Было ясно, что они вынуждены будут выйти из этого помещения на опасную палубу и столпятся на ходовом мостике.

Один за другим пробирались моряки через боевую рубку, некоторые были уже полумертвые. Одного вытащили в бессознательном состоянии, не дышащим. Товарищи стали делать ему искусственное дыхание. На корме старший помощник находился в агонии. Доктор Исон сделал ему инъекцию морфия, затем смазал ожоги вазелином из своей аптечки первой помощи. Между тем командир «Таск» пытался найти способ переправить своего врача на «Кочино», возможно, на резиновом плотике. С «Таск» перекачали за борт более 6 тонн дизельного топлива для создания масляного пятна, чтобы успокоить волны. С нее выстрелили бросательный конец на «Кочино» и протянули трос. Матросы на обоих кораблях будут удерживать этот трос как спасательный леер над водой, чтобы можно было перетаскивать плот. При первой попытке матросы на «Таск» не удержали леер. Завели новый. Командир «Таск» Вортингтон, оценив волнение моря, пришел к выводу, что переправлять людей слишком опасно, и принял решение сначала переправить плот без людей, нагруженный медикаментами. Командир «Кочино» также сознавал опасность и знал, что попытка пересечь бурное море на плоту может привести к гибели людей. Но к 14 часам, подсчитывая продолжающиеся взрывы под ногами, он понял, что выбора нет. Ему нужно было сообщить офицерам на «Таск», насколько опасна ситуация и что экипажу «Кочино» в любом случае придется покинуть корабль. Нужно было послать больше информации, чем Остин мог передать флажным семафором буква за буквой. Прежде всего следовало выяснить, возможно ли воспользоваться плотом для переправки экипажа на борт «Таск».

Командир поинтересовался у лейтенанта Шелтона, не согласится ли он попытаться совершить эту опасную переправу на плоту. Шелтон ответил утвердительно. Кроме него изъявил желание совершить такую попытку Роберт Фило, молодой гражданский эксперт, прикомандированный на время проведения учений. «Фило, вы действительно хотите это?» – спросил командир нарочито медленно. «Да», – прозвучало в ответ. Командир перевел дух: «Прекрасно. Вы и Шелтон действуйте».

Вместе с тем не давала покоя мысль, что если что-нибудь случится, то чертовски трудно будет объяснять, почему гражданский специалист оказался на этом плоту. Но ведь на борту находились раненые, отравленные газом, и замерзающие люди. У него не было времени на дискуссию.

Как только плот с Филом и Шелтоном спустили на воду, он тотчас перевернулся. Они ухватились за стропы, петлями охватывавшие днище плота, который матросы с «Таск» подтягивали к борту своего корабля, яростно борясь с волнами. Командир «Кочино» беспомощно наблюдал, как Шелтона отбросило в сторону и он пытался вернуться к плоту. Не было больше сил продолжать наблюдение за плотом, и он переключил свое внимание на экипаж своей лодки. У экипажа «Таск» было больше возможностей, чтобы попытаться спасти людей на плоту. Кроме того, «Кочино» была неуправляемой. Единственное, что оставалось делать командиру, это спасать оставшихся на лодке. Сгрудившихся вокруг него на ходовом мостике и в боевой рубке оставалось 57 человек. На нижних палубах и в кормовых отсеках оставалось еще 18 человек, из них 5 обожженных, включая старшего помощника. Находившиеся наверху также были в тяжелом состоянии.

Доступ в жилые помещения, где хранилась штормовая экипировка, был отрезан газом. Все замерзли, особенно кок Морган, который все еще дрожал от холода после падения в воду. Командир снял свою куртку и отдал стоявшему рядом матросу, затем снял ботинки и отдал их другому. Он остался в одной рубашке и носках с единственным желанием переправить часть экипажа на борт лодки «Таск». Если бы удалось сохранить на борту экипаж сокращенной численности, то ему удалось бы доставить «Кочино» домой, даже если ее пришлось бы буксировать. Он все еще был полон решимости не покидать корабль.

А лодка «Таск» опять потерялась из вида. Командир не видел завершающей попытки Шелтона и Фила достичь лодки «Таск». Он не знал, что волна сильно ударила Фила о борт лодки, и он остался безжизненно лежащим на воде вниз лицом. Матрос с лодки «Таск» бросился за борт, схватил и вытащил окровавленного, бездыханного Фила. Сразу же на палубе офицеры начали делать ему искусственное дыхание методом рот в рот. Через три минуты после Фила вытащили Шелтона.

Он был в сознании, но страдал от переохлаждения. Его перенесли в каюту, где, преодолевая сильную дрожь, не сумел впервые подробно доложить командиру соединения Бенсону и командиру «Таск» Вортингтону о катастрофе, происшедшей на «Кочино», об искрящих аккумуляторных батареях, взрывах и смертоносном облаке, которое распространилось по внутренним помещениям лодки.

На верхней палубе «Таск» в тот момент находились 15 человек, из них часть оказывала помощь Филу, у которого пульс не прощупывался, остальные пытались удерживать спасательную партию, чтобы ее не смыло за борт. Неожиданно огромная волна ударила о борт лодки, за ней еще одна, да с такой силой, что четыре металлические стойки, за которые крепился спасательный леер на верхней палубе для предупреждения падения людей за борт, оказались согнутыми. Мгновенно 12 человек было смыто за борт, в том числе и Фил.

Командир «Таск» Вортингтон и его экипаж начали внимательно осматривать поверхность моря. Фила и еще одного человека не обнаружили. Один человек лежал на воде лицом вниз. Командир пытался подвести лодку поближе к тонущим. Но ужасное положение становилось с каждой секундой еще ужаснее. В отличие от экипажа лодки «Кочино» у личного состава «Таск» было время для того, чтобы надеть штормовую экипировку, и теперь эта экипировка предательски тянула их на дно. Дело в том, что моряков облачили в экспериментальный тип цельных комбинезонов, предназначенных для защиты экипажей от арктического холода. В них были вшиты спасательные жилеты, а также прочно прикреплялись ботинки с помощью металлического крепления, которое можно было отстегнуть только специальной отмычкой.

На палубе эти комбинезоны выглядели прекрасно. Но когда они попадали в холодную воду, то некоторые жилеты начинали лопаться. Таким образом, единственной частью комбинезона, способной держать человека на поверхности, оставались ботинки, которые были скреплены так надежно, что в них оставались воздушные мешки.

Один из находившихся в воде людей старшина Джон Гаттермат отчаянно пытался плыть к спасательному лееру, таща за собой потерявшего сознание товарища. Эти двое были уже совсем близко, еще метров двадцать, и их можно было спасти. Но тут произошло нечто непонятное. Ноги Гаттермата стали высовываться на поверхности, увлекая голову в воду. Командир «Таск» с ужасом наблюдал, как Гаттермат боролся с ботинками, стараясь спастись, и видел, что Гаттермат отпустил своего товарища, который моментально утонул. Затем ботинки Гаттермата вновь вытащили его ноги на поверхность. Впоследствии Вортингтон записал в вахтенном журнале лодки: «Он стремился выровнять положение тела, пытаясь плыть, но не смог это сделать и захлебнулся, причем его ноги все еще оставались на поверхности. В воде оставались еще люди. Спасение утопающих продолжалось. Дополнительно несколько человек прыгнули за борт, чтобы оказать им помощь. Другие, уже находившиеся в воде, старались схватить и поддерживать товарищей, оказавшихся в более тяжелом состоянии. Лейтенант Филипп Пеннингтон пробыл в воде один час двадцать минут, прежде чем его вытащили на борт лодки. Раймонда Рирдона заметили на спасательном плотике, но его смыло волной, другой прыгнул в воду и схватил Рирдона».

К этому времени прошло два часа с того момента, когда людей смыло за борт лодки. Командир лодки Вортингтон встретился с почти невыносимой реальностью. В воде все еще находились семь человек, и почти наверняка без признаков жизни. Один из членов экипажа лодки «Таск» впоследствии рассказывал, что несколько человек погибли как Гаттермат, т. е. их ботинки торчали на поверхности моря.

Никто на «Кочино» еще не знал, что катастрофа уже занесла в свой вахтенный журнал смерть лодки. Но смерть тем не менее была у всех на уме. Остин думал о своей жене и двух детях, о том, что никогда больше не увидит их.

Командир «Кочино» продолжал оценивать и переоценивать ситуацию. Он сделал три попытки провентилировать корабль, но газ продолжал просачиваться. Он пытался послать несколько человек по верхней палубе над поврежденным аккумуляторным отсеком на корму, где находились врач и старший помощник, и куда газ еще не доходил. Но первые два человека, попытавшиеся добраться туда, чуть было не были смыты волной за борт.

Были сделаны две попытки приоткрыть люк боевой рубки, но каждый раз газ устремлялся наружу, навлекая несчастье. Картина пораженных газом людей была еще свежа в памяти командира. Он не мог рисковать подвергнуть той же участи людей, сгрудившихся на рубочном руле. Теперь оставалось только ждать и молиться. Прошло шесть часов с момента первого взрыва. Пожар все еще бушевал, когда сквозь туман появилась «Таск». Пройдет еще много часов, прежде чем командир «Кочино» узнает, что экипаж «Таск» уже сократился на 7 человек. Сейчас же в его уме была лишь одна мечта – доставить «Кочино» домой.

Рулевое управление на «Кочино» не работало. Все же командир надеялся довести лодку до более спокойного района, где он смог бы безопасно передать раненых на «Таск» и затем – полный вперед, чтобы доставить людей в Хаммерфест (Швеция) и в госпиталь.

Почти целый час он пытался следовать за «Таск», но безуспешно, потому что на «Кочино» вышло из строя рулевое управление. Один из раненых, находившихся на самой корме, умудрился восстановить рулевое управление. Несмотря на ранение, он весом своего тела нажал на трубчатый ключ и протиснулся в румпельное отделение. Моряк управлял рулевой машиной, слепо следуя командам, передаваемым по переговорной трубе. В результате «Кочино» смогла наконец следовать за «Таск». Часы показывали 19.10, прошло около 9 часов с момента первого взрыва.

По внутренней трансляции командир уверял раненых, что лодка приближается к Норвегии. Сегодня он уже однажды говорил, что осталось три часа ходу. А через четыре часа повторил свое обращение – осталось всего три часа. Хотя знал, что потребуется, по крайней мере, вдвое больше времени, чтобы достичь ближайшего берега. «Мы вынуждены сбавить ход, чтобы не страдали люди, поскольку волны перекатываются через ходовой мостик, – информировал командир, стараясь солгать как можно убедительнее. – Я верю, что вы поймете меня правильно».

Люди на корме знали, что он лгал, но отвечали: «Конечно, мы понимаем. Спасибо».

Командир с трудом подавлял волнение, пораженный тем, что группа обожженных и раненых все еще могла проявлять сочувствие к другим, замерзающим на верхней палубе. У него было единственное желание – доставить всех их домой.

Казалось, что раненых удастся доставить. За исключением старшего помощника, у них появились признаки улучшения состояния. Море стало понемногу успокаиваться. Командир продолжал общаться с личным составом, подбадривая и умоляя продержаться. Командир все еще верил, что победит в единоборстве с лодкой и морем. Но вскоре после полуночи 26 августа 1949 года прогремел еще один взрыв. Лодку сильно тряхнуло, и пожар распространился на второе машинное отделение, продвигаясь к кормовому торпедному отсеку, где находились старший помощник и другие раненые. Выбора не оставалось. Эти люди, пятнадцать человек, выбрались через кормовой люк на верхнюю палубу. Старшего помощника и еще одного раненого нельзя было перемещать, и доктор не собирался оставлять их. Он сказал командиру, что вместе они смогут выдержать. Между тем командир понимал, что должен попытаться переправить остальную часть экипажа на «Таск». Остин опасался, что в ночной мгле сигнальщики на «Таск» не увидят семафорные флажки. Поэтому он взял боевой сигнальный фонарь и передал знаками азбуки Морзе: «Е-Щ-Е В–3-Р-Ы-В П-О-Д-О-Й-Д-И-Т-Е Б-Л-И-Ж-Е К-О М-Н-Е». Послав эту просьбу, командир возобновил попытки перевести оставшихся на корме трех человек на верхнюю палубу. Телефонная связь вышла из строя. Связь с кормой оборвалась. Доброволец вызвался добежать до кормового люка. Волны все еще перекатывались через палубу, но сейчас они стали меньше, и появились шансы, что ему удастся добраться до кормы. Командир хорошо знал о состоянии старшего помощника, но у него теплилась надежда эвакуировать его с лодки. Он принял для себя решение: если старший помощник не выберется, то я останусь в кормовом торпедном отсеке и утону вместе с ним. И наступило долгожданное спокойствие. Это было то самое чувство, которое охватывало его в годы войны, когда он находился на лодке «Дейс», осыпаемой глубинными бомбами с японских миноносцев, и полагал, что настал конец. В тот раз он оказался счастливым. Теперь он думал: «Ну, и умру. И быть посему». На миг он засомневался: а что, если его смоет с палубы по пути на корму или, еще хуже, его смытого спасут, а старший помощник умрет в одиночестве. Но он отогнал прочь эти мысли.

Примечания