Квадромания

Глава 9. Мосты сожжены

День и связанные с ним трудности остались позади. Где-то вдалеке ухала ночная птица. Уставшие люди сидели на поваленной осине за импровизированном столом, составленном из чурок все той же осины, в ярком свете фар. Их окружал темный задумчивый леса, распростершийся глушью на десятки километров вокруг.

На «римской свече» скворчали, утопая в жиру зразы. В мангале вспыхивал красными огнями уголь. Густой белесый дым медленно тянулся к ночному небу. Левее метрах в пяти высилась большая палатка.

В центре полиэтиленовой скатерти в глубокой лохани парилось жареное мясо, вокруг словно свита, сгрудились пластиковые тарелки с сопутствующей закуской. В сверкающих в свете фар стопках, дрожала обжигающая жидкость.

– Глоб-троттеры! – высокопарно начал Руслан и покровительственным взглядом обвел притихшую компанию.

– Кто, кто? – сощурился Танкист, – ты сам-то понял, что сказал?

Руслан ждал подобного вопроса. Выдержал паузу, открыл рот и когда уже был готов изречь, его опередил Герман.

– Путешественники, скитальцы типа, – все посмотрели на Германа. – Глобе – шар, трот – бежать.

Руслан зло зыркнул на вора, сжал губы, хотел огрызнуться, но передумал, а вместо этого продолжил:

– Друзья, не важно, как мы себя назовем. Главное, что мы вместе и мы тут. Поднимаю этот серебряный кубок, за убитые нами километры. За пот, пролитый на эту землю, – он театрально посмотрел себе под ноги, – за те трудности, которые мы преодолели, за те силы, которые положили на их преодоление. За наше упорство. И пусть сдохнет этот день, который мы прожили! Гиб-гиб!

– Ура!

Подхватили все.

–Гиб-гиб!

– Ура! Ура!

С металлическим звоном ударились стопки и тут же опрокинулись, иссушаясь до дна. Лишь посуда Вадима едва обмелела. А вот на еду набросились все с равным азартом и плотоядной поспешностью. Хрустели малосольные огурцы, маринованная морковь, капуста, исходила соком жареная свинина, крошился «бородинский», рвался на лоскуты лаваш, запускали копченый аромат венгерские колбаски, с хрустом мялись тонкие пластиковые тарелки, гнулись, теряя зубья одноразовые вилки и над всем пиршеством кружил мясной аромат-искуситель.

Набитые рты что-то бубнили. Мелькали руки, склонялись над тарелками спины. По мере насыщения, фразы становились длиннее, чаще наполнялись стопки. Все громче выше взметался к кронам притихших елей молодецкий гогот. Вокруг вились комары, исподтишка, стараясь урвать грамм другой на пропитание.

Одна, следующая, очередная, новая. Тостов, разговоров только и было про «покатуху».

– Прилично сегодня отмахали, – сказал Танкист, крякнул, подцепил в щепоть квашеную капусту, запрокинул голову и всыпал в широко разинутый рот.

– Могли бы и больше, если бы не Вадян.

Раскрасневшийся, осоловевший Олег говорил с благостной усмешкой. Вадим перестал жевать, выпрямился и в упор посмотрел на приятеля:

– Олежек, что ты ко мне все время цепляешься? Я ехал, как все.

– Ага, конечно, – жевал вместе с капустой слова Танкист. В его усах путались крошки, – скока раз останавливались и ждали тебя? А?

– Сколько? – выкрикнул Вадим и подался вперед.

– Раз пять, точно.

– А ты что, не застревал? На газовой просеке кто на брюхо сел?

– Было разок. Так это только разок. А не пять. Усекаешь разницу. – Разомлевшее лицо Танкиста становилось злым. – И то, смотри, в какой ты лужице увяз, – Танкист жирными пальцами показывал расстояние в спичечный коробок, – и в какой каше я сел. – Он развел руки. – Ты ее, кстати, объехал, а потом в кустах застрял. И что ты сделал? Сидел, бибикал, даже не пытался выбраться. Чистеньким хочешь за чужой счет остаться? На, обломись, – Танкист вытянул руку, водрузив на острие комбинацию из трех пальцев.

Вадим смотрел вытаращенными глазами на фигу и молчал, не в силах подобрать слова.

– Харэ цапаться. Приехали и приехали. Часом раньше, часом позже, главное на месте. Давайте выпьем.

Руслан взял бутылку и разлил виски по стопкам.

– Нет, Русь, ты зря Танкиста успокаиваешь, – сказал Олег. – Он правильно говорит. Вадян, нас всю дорогу задерживал, как якорь, который забыли поднять. Я понимаю, что у него с бабульками не густо, но нельзя же до такой степени трястись над трактором, предназначенным именно для такого вот дерьма. Зачем тогда было ехать? И еще тащить…

– Имею что сказать, – подал голос Герман и поднял руку с дымящейся сигаретой. Он порядком охмелел, но раньше дозором обошел место ночевки и остался доволен. Все повернули головы в его сторону и потянулись к стопкам.

– Хочу выпить, – продолжил Герман, – за…

– За зомбяков?

Встрял Олег и засмеялся.

– Не перебивай и узнаешь, – скривился Герман. – Хочу выпить за глубокие лужи, за грязные завалы, лесные ямы, – язык его стал вялым, а слова размазывались, – за топкие топи, за все то, ради чего мы покупаем наши машины, собираемся и едем. Прем напрополую, не разбирая дорог. Нет нам знаков, нет нам светофоров с разметкой и указателями. – С каждым словом голос приобретал твердость и возвышался. Глядя в его пламенеющие глаза, виделись те самые топкие топи. – Нет законов, ГАИшников, мать их, нет. За свободу, братья квадробайкеры! За наши трактора!

Герман обернулся к квадроциклам, выстроившимся в ряд полукругом и взирающим на застолье горящими глазами, сощурился от яркого света, отсалютовал стопкой, выпил.

– За трактора!

Поддержал Танкист и осушил одним махом.

– Хорошо сказал, Герыч, – одобрил Олег, – я бы лучше не смог, – и тоже до дна.

Руслан повернулся к своему BRP. Выставил левую руку вперед, закрываясь от бьющих по глазам люмен:

– Танкист, если я тебе дам фонарь, ты бы смог его как-нибудь закрепить над столом, а то мы тут все, как на сцене в огнях софитов. Эти лазеры скоро глаза выжгут и аккумуляторы посадят.

– Не вопрос.

Живо ответил Танкист, завертел головой, что-то высматривая по сторонам. Встал, вытер руки о зад и пошел размашистым, нетвердым шагом в заросли. Скоро послышался треск. Вернулся он с длинной и толстой веткой орешника, на ходу обрывая листья.

Спустя несколько минут широкий луч фонаря освещал стол и людей. Желтый поток лился сверху, поэтому, когда человек наклонялся за стопкой или едой, расползающиеся пятна тени под бровями, скулами, носом, нижней губой делали лицо неузнаваемым, мрачным.

– Герыч, ты куда рацию сунул? – спросил Руслан.

– Зесь она, – Герман полез во внутренний карман куртки, вытащил переговорное устройство. – Дежи.

Руслан взял передатчик:

– Хочу заострить внимание, – Руслан поднял радиопередатчик над головой, – один прибор я кладу сюда, – пристроил его на край стола. – Второй сюда, – он сунул радиопередатчик в нагрудный карман. – Кто идет привязывать коня, либо бабушке позвонить, берет вот эту. – Он ткнул пальцем в устройство, что лежало на столе. – При помощи этой, – он хлопнул по карману, – поддерживаем связь если че.

– На кой черт это надо? – Прыснул Танкист, изо рта полетели кусочки пищи. – Ё, – он поспешил вытереть губы ладонью. – Извиняюсь.

– Чтобы такой начитанный как ты случайно не заблудился.

Объяснил Руслан.

– Да ладно. Наш фонарь за версту видать, – возразил Олег. А в случае чего, и заорать можно. В подтверждение сказанного он открыл рот и заорал. – А-а-а-а-а!

Танкист засмеялся, прикрывая рот рукой.

– Умолкни! – гаркнул Руслан. – Короче, – уже сказал тише, – я предупредил. Кто хочет пусть берет. У кого глотка луженая, идет лесом.

– Все понятно, Руся, – сказал Олег, – доставай второй фафорь, этот усе. – Он убрал пустую бутылку под стол.

Ирина наклонилась к Вадиму и что-то шепнула ему на ухо. Он кивнул, поставил на стол стакан с соком:

– Руслан, дай рацию.

Руслан посмотрел на него, затем перевел взгляд на девушку. Его губы тронула улыбка. Не спеша он взял с края стола устройство и подал Вадиму. Вадим выхватил передатчик.

– Пошли.

Встал с бревна. Следом поднялась Ирина. Вадиму попалась на глаза торчащая из нагрудного кармана красной безрукавки, уцелевшая каким-то чудом ромашка. Уши вспыхнули, Вадим поспешил отвернуться и в этот момент твердо решил, что обязательно разъяснит Руслану, как это мерзко кадрить чужую девушку. От этой мысли зажгло в груди. И чтобы успокоить нарастающее волнение, порывисто взял стопку, выпил до дна.

– Во Вадян дает, – воскликнул Танкист. Вадим скривился. Схватил стаканчик с яблочным соком и несколькими большими глотками залил пожар. Ирина уже покинула компанию и таяла в темноте. Вадим быстро ее нагнал. Алкоголь растекался теплым приятным облаком в животе, прояснялись мысли, спадала усталость. Все с удивительной простотой становилось на свои места. Вадим с особой остротой ощутил досадную отчужденность, неловкую недосказанность, витающую вокруг них. Он знал, когда это появилось: в момент, когда Руслан с нежной улыбкой натягивал носок на миниатюрную ножку.

– Все, стой здесь, – сказала Ирина, когда свет от фонаря над столом стал едва пробиваться сквозь плотную листву. Вадим остановился. Ирина прошла близко, распространяя приятный аромат. Он вслушивался в осторожные удаляющиеся шаги, а в груди что-то сжималось и жгло. Вадим вдруг понял, что теряет ее, что как было раньше, уже не будет. Исчезла та легкость и беспечность, с которой он с ней заговаривал. Теперь любая тема, которую бы мысленно не касался, казалась банальной попыткой прыщавого подростка молоть всякую чепуху, лишь бы не прослыть молчуном.

В волнении провел рукой по груди. Пальцы нащупали тонкую трубку. Сам того не осознавая, принялся ее теребить через ткань куртки. «Надо с ней поговорить. Выяснить… Хотя что выяснять? Надо вести себя так, словно ничего не случилось. Ревность это слабость. Унижаться не стану. Просто постараюсь восстановить прежние отношения, будто ничего не случилось». Прошло минуты три, а Ирина все не появлялась. Со стороны, куда она ушла, не доносилось ни звука. Вадим хотел было уже ее окликнуть, когда услышал шуршание веток и ее голос:

– Вадим, ты где?

– Здесь. Здесь я.

Ирина вынырнула из темноты. Сердце у Вадима гулко забилось, в горле пересохло. Вроде бы уловил табачный дым, но сейчас это не важно.

– Идем.

Просипел Вадим, развернулся и пошел на свет. Он не решался с ней заговорить, и тягостное молчание становилось пыткой. Они все шли, шли. Под ногами хрустели ветки, листья терлись об одежду. Свет фонаря становился все ярче. Наконец, Вадим решился. Волнуясь, сухим голосом вдруг спросил то, о чем спрашивать не собирался.

– Руслан тебе нравится?

– Ты это о чем? – удивилась Ирина.

– Смотрю, – как можно беспечнее старался говорить Вадим, – переглядываетесь, лыбитесь друг другу.

Глядя ей в глаза, он бы не решился на такие речи, но теперь в кромешной темноте, когда она шла следом, смог.

– Да ну, – ответила Ирина, в ее голосе слышалось напряжение.

– Нет, правда. А почему у меня носки не спросила? У меня есть сухие. Я специально для нас взял запасные.

– Не знаю. Он предложил, а ты занят был.

– А-а-а, – протянул Вадим. Внутри что-то раскручивалось, распрямлялось, становилось неуправляемым, словно жило своей отдельной жизнью. Наверное, это была злость, обида, какое-то дурное отчаяние. Он помедлил, потом спросил:

– Долго у тебя из кармана будет торчать эта дохлая ромашка?

Голос звучал сухо, обвинительно.

– А тебе-то что?

Ирина остановилась. Она видела неподвижный силуэт Вадима прямо перед собой.

– А то, что ты поехала со мной. Я взял тебя.

Вадим повернулся к ней.

– И что? Я теперь твоя собственность? – голос Ирины стал глухим, колючим. Вадим видел ее лицо в свете фонаря, пробивающегося сквозь листву, и теперь оно было не таким красивым, как раньше. Ирина в каком-то вызывающем упрямстве немного наклонила голову вперед и смотрела на него из-под бровей. При этом казалось, что она закатывает глаза. Внутри у Вадима кипело и клокотало. Лучше бы она оправдывалась или вовсе молчала.

– Нет не собственность. Но смотри, что получается. Я не без труда договариваюсь, чтобы взять тебя на покатуху, сдаю за нас обоих деньги, везу и все для того, чтобы ты кокетничала с этим бодрящимся старичком?

– Ты меня деньгами попрекаешь? Я тебе отдам их, ско…

– Не в деньгах дело…, – они уже говорили на повышенных тонах. Опасаясь, что их услышат, Вадим замолчал, обернулся к лагерю. Попытался успокоиться и придумать выход из скверной ситуации. Но уже было поздно, в груди жгло и заворачивалось в клубок, словно змея поймавшая мышь. Он чувствовал, что между ними все кончено. Осталось дело за малым – высказать обиды и побольнее укусить. Он снова повернулся к Ирине.

– Если ты едешь со мной, то и вернуться должна тоже со мной. А потом уже поступай, как знаешь. И не веди себя как…как потаскушка.

– Так и возвращай меня. Чего сцены устраиваешь? В свои девушки меня приписал? Рановато. Три свидвния в дешевых хачкафешках маловато будет. Ты мне даже ни разу цветов не подарил, ромашки вялой, пироженое не купил, только на кофе поршивое расщедрился. Ухажер фигов, – Ирина кидала ему в лицо обвинения и, похоже, останавливаться не собиралась. – Не целовались ни разу. Был момент и то струсил. Да пошел ты! И знаешь что, – она сделала паузу, словно прицеливалась для контрольного выстрела, – ездишь ты, как баба.

Она быстро прошла мимо Вадима, нервно отмахиваясь от ветвей.

– Постой, – Вадим вдруг осознал происшедшее и испугался. Попытался схватить Ирину за руку, но она вырвалась. – Давай не будем ссориться, – горячо зашептал он, вглядываясь в приближающийся свет. Ирина не отвечала, быстро продиралась сквозь листву к людям, словно совсем рядом услышала вой волка.

Впереди доносился громкий голос Танкиста. Он рассказывал что-то задорное. И после слов: «…а не сдохнешь, как та корова»? Раздался многоголосый гогот.

Вадим несколько секунд стоял, плотно сжав губы, и смотрел вслед девушке, затем припустил следом. Ирина выскочила из леса, попала в свет, и тут же ее злое лицо стало улыбчивым и милым. Лишь холод застыл в глазах. Спустя несколько секунд появился Вадим, он замедлил шаг и глупо лыбился.

Ирина села на прежнее место, лицо ее вовсе не было таким беспечным и веселым с каким покинула компанию. Вадим устроился рядом, изо всех сил стараясь выглядеть естественным. Одноклубники не замечали перемен, и продолжала веселиться.

Не прошло и минуты, как Ирина встала, подошла к квадроциклу Руслана провела ладонью по изгибу руля, по рукоятке, обернулась и громко спросила:

– Руслан, у тебя такой здоровский квадрик, можно я прокачусь?

Она растягивала губы в улыбке, а глаза были серьезные и обещающие. Они впились в Руслана мертвой хваткой. От такой неожиданности Руслан поперхнулся, быстро проглотил пищу, сказал:

– Конечно, – помедлив секунду, видно сообразив, к чему дело клонится, добавил, – только я тебя одну не отпущу. – Он вставал, обтер жирные руки о штаны. – Это такая зверюга, что без дрессировщика с ней не справиться. Есть тонкости…

Руслан перешагнул через бревно и направился к машине. Все замолчали, наблюдая за ним. Никто не заметил, как Вадим выпил виски и наливал снова.

– Смотрите не заблудитесь, – крикнул Олег и повернулся к Вадиму. – Дай-ка мне рацию, дружище, заблудятся ведь, а? Вадян? – и подмигнул. Подло так подмигнул.

От злости и горечи Вадим скривился. Вытащил из кармана радиостанцию, и едва сдерживаясь, чтобы не швырнуть в довольную, ехидную физиономию протянул Олегу. Не сводя взгляда с бледного лица парня, тот взял устройство. В его блестящих глазках плескалось злорадное удовольствие.

– Не заблудимся.

Прокричал Руслан, перекрывая рокот мотора. Лихо заложил вираж.

– У-у-у-ух.

Выдохнул Танкист, глядя вслед красным огням.

– Лихачек, – проговорил Герман и мотнул головой. Вадим выпил очередную рюмку. Его передернуло, лицо скривилось в жестокой гримасе, глаза сузились, на острых скулах задвигались тонкие жгуты мышц. Треск веток и рев мотора удалялись. В груди Вадима закручивался дьявольской смерч, поднимался вверх в голову, сметая хлипкие переборки из оправданий и доводов. У него не получалось принять ситуацию и смириться. Наверное, потому что не так уж много было у него подружек. На Ирину он возлагал особые надежды. Только сейчас Вадим понял, что влюбился. Влюбился по уши, а девушка просто разрывала ему сердце. Он не винил себя. Не он это начал. Руслан с нижней позиции списка недругов стремительно поднимался в лидеры в категорию врагов. И, конечно, Олег. Он пойдет следующим. Они оба.

– Давайте парни, вмажем нашей сугубо мужской компанией. Вадян, поддержишь? Ты же, наверное, тоже мужик?

Олег поднял стопку и с вечно мерзкой ухмылкой смотрел на угрюмого одноклубника. Тот медленно поднял на него глаза:

– Почему бы и нет.

– Да забей на нее, Ваик, – заговорил Герман, – у тя, знаешь, скоко таких еще бует.

Из леса доносился далекий рокот мотора. Танкист хихикнул:

– Бес в ребро, а дамочку склеил.

Вадим выпил одним махом. Сегодня вечером он все делал одним махом: одним махом пил, одним махом девушку потерял, одним махом врагов нажил, одним махом оленем стал.

Он опустил стопку, взял огурец и захрустел. Оперся локтями о колени, низко склонился. Едва не касаясь лбом стола, воткнул взгляд себе под ноги. Рокот становился все тише и вдруг смолк. Вадима словно током ударило. Он вздрогнул, перестал жевать, напрягся, вслушиваясь в ночь. Время шло, а лес безмолвствовал.

– О! Приехали! – воскликнул Танкист, замер, поднял руку с выставленным указательным пальцем. Все прислушались.

– Я бы пошел, проверил, – сказал Олег некоторое время спустя, глядя на поникшего Вадима. – Может, сломались. Помочь, может.

Вадим сидел неподвижно, не отвечал. Олег взял со стола радиостанцию:

– Сёмый, сёмый я восьмый! Прием! Сёмый я восьмый! Как слышно!?

Замер, прислушиваясь к треску из передатчика. Не дождавшись ответа, со знанием произнес:

– Наверное, чинятся.

Танкист засмеялся:

– Стой так, я все улажу.

– Да кончайте вы. – Скривился Герман, – дайте луче накотим по песят за этот лес, что дал нам приют, что не пустил сюда зомбяков, что все зесь спокойно и душа отыхат с телом. – Набрал воздуха в грудь и крикнул громко, зычно, – Красотисься!!!

– Отлично сказал, Герыч.

Олег потянулся к нему стопкой. К ним присоединился Танкист.

– Нука, Гера, покажи, как уделаешь мертвяков, не дай Боже, им встретиться нам на пути.

Сдавленно сказал Олег, слезясь от крепкой.

– Как не фиг делать.

Герман вытащил из ножен мачете, с которым ни на миг не расставался, махнул, рассекая воздух раз, другой. Хотя в его глазах плескался кисель, и движения стали немного размашистыми, рукоятку держал крепко. Герман, пошатываясь, направился к ближайшим зарослям. Посмеиваясь и подбадривая зомби хантера, Танкист с Олегом забыли о Вадиме. Тот не замедлил этим воспользоваться. Скользнул в темноту и растворился в ней.

Вадим отметил и мысленно проложил тропку к месту, где заглох мотор. Он шел по колее, ускоряя шаг, затем побежал. Его словно что-то толкало в спину. Во все глаза всматривался в черноту леса, а в голове звучали обидные слова Ирины. Он уже и не мог вспомнить с чего все началось, лишь слова «Пошел ты! И знаешь что, ездишь ты как баба» звучали и звучали в ушах, как будто заевшая пластинка.

Сквозь свое шумное дыхание Вадим услышал тихий смех, остановился. «Со мной эта потаскушка, так не веселилась», отметил Вадим. Теперь надо было двигаться осторожно. Вадим сам не понимал, зачем ему это надо. Чтобы во всем разобраться и знать наверняка? И так все ясно. Но что-то нехорошее манило, притягивало его. Знал, что увиденное и услышанное расстроит еще сильнее и все ровно шел. Голоса смолкли, Вадим отчетливо представил как Ирина, взасос целуется с подонком, с тем самым, кого он называл престарелым ловеласом, который выщипывает брови, а рожа после пьянки, как мятый грязный носок. На кого променяла? «Деньги, конечно, все дело в деньгах, – думал Вадим. – Они все такие. Хоть к кощею в кровать, только денег дай. И кто они после этого, если не потаскушки?».

Именно этим словом Бабуня характеризовала девиц и женщин моложе шестидесяти и старше четырнадцати. Вадим не заметил, как поднялась его правая рука и медленно оглаживала левую часть груди, где во внутреннем кармане покоился длинный, как спица мундштук, с которым Евдокия Изотовна не расставалась до самой смерти.

Он нашел ее, сидящую в кресле-качалке перед пыльным окном террасы, откинувшей голову на спинку, с раскрытым ртом, с обескровленными губами. Сухая рука с синевато-зелеными венами лежала на бедре, сжимая этот самый мундштук. Сигарета истлела и прожгла плед. Вадим сразу понял, что она мертва. Не только по запаху горелой шерсти и жуткой тишине, которую нарушала бьющаяся о стекло муха, но и от ощущения, что в доме появился кто-то еще. И причиной его визита была покойница. Вадим это явственно почувствовал, ему стало не по себе. Он вышел, плотно закрыл за собой дверь. Вернулся позже с дядей Егором.

После смерти Бабуни, мундштук стал его оберегом, ментальной связью с родной душой. Пусть для остальных она и была сварливой, скверной старухой, загнавшей в могилу двух мужей, жуткой матершинницей и курилкой, но Вадимика, как звала его ласково, никогда плохим словом не пачкала и не обижала без причины.